– То, что вы члены банды, вы всё время единогласно голосуете "за", платите взносы своим паханам и для того, чтобы выслужиться перед ними, лишили помощи человека, попавшего в беду. В нормальном обществе таким людям помогают.
– В любом обществе нужно приспосабливаться к действительности, такова жизнь.
– Не могу я приспособиться к вашей действительности. Здесь никогда не знаешь, что произойдёт завтра. Даст ваша партия указание всем диссидентам отрезать правое яйцо, вы и не пикните.
– А ты молчи тогда останешься с полным комплектом.
– Не могу я молчать, когда вы так поступаете с порядочным человеком.
– Успокойся, я помогу твоему другу, – сказал Лев Абрамович.
XIII
Пока Поланский был в командировке, на завод прислали комиссию, главной целью которой было снять директора. Ещё совсем недавно для этого достаточно было указания министра. Теперь же требовался формальный повод. Директор знал это и отчаянно сопротивлялся. Он издал специальный приказ о поощрении усердных работников и наказании безответственных. Нина Михайловна, боясь оказаться в числе последних, ходила на работу больная. Боря убеждал её взять бюллетень. Он говорил, что она может заразить детей, а их здоровье гораздо важнее любого утренника и ничего страшного не произойдёт, если они не выучат пару новых песенок. Но Нина Михайловна не хотела подводить коллектив, она была убеждена, что её работа может повлиять на результаты проверки, а это в свою очередь отрицательно отразится на её муже. Боря не понимал, прикидывается она или искренно так считает, но на всякий случай объяснил ей, какой бардак царит в каждом цеху и при желании любого начальника можно посадить лет на пять. Члены комиссии всё это прекрасно знают и проверять детский комбинат не будут.
Убедить тёщу не удалось и несколько дней она ходила на работу, заражая детей, но её трудовой энтузиазм не спас директора и Поланский, вернувшись из командировки, уже должен был отчитываться новому начальнику.
Звали его Александр Владимирович Трушин, было ему сорок два года и во время первой встречи он внимательно приглядывался к руководителю юротдела. Лев Абрамович подробно рассказал о своей поездке на полигон, а потом перешёл к текущим делам, одним из которых была тяжба с подшефным колхозом, продолжавшаяся несколько лет. Колхоз "Путь к коммунизму" заказал на заводе дорогое оборудование и, воспользовавшись тем, что к оговоренному сроку оно не было сделано, отказался его покупать. Подобный трюк подопечные проделывали довольно часто и до сих пор им прощали долги, но на сей раз стоимость станков выражалась семизначными цифрами и Лев Абрамович решил не уступать.
Колхоз считался передовым и совсем отказаться от своих обязательств не мог. Он был одним из немногих рентабельных хозяйств, но разбогател не на молоке, мясе или картошке, а на скобяных товарах. Делали их в подсобном цеху, который был организован в конце 30-х годов как мастерская по изготовлению колючей проволоки. Тогда на неё был очень большой спрос и председатель, Егор Кузьмич Заречный, молодой, энергичный и очень осторожный человек, быстро уловил конъюнктуру и несмотря на то что сам сильно недовыполнил план по раскулачиванию местных богатеев, ухитрился остаться вне учреждений, использовавших его продукцию. Впоследствии колхоз стал выпускать гвозди, а совсем недавно Егор Кузьмич решил перейти на изготовление шурупов и метчиков с помощью новейших станков с числовым программным управлением. Эти станки он и заказал заводу, но вскоре выяснил, что в обслуживании они весьма капризны, эффективно работать на них могут только высококвалифицированные специалисты, а ремонт их безумно дорог. Лев Абрамович, встречаясь с председателем на партхозактивах, пытался убедить его вернуть долг, но тот всё время находил уважительные причины отсрочить платежи. У него была простецкая физиономия курского крестьянина, под которой скрывался очень хитрый мужик и отличный хозяин. Он никогда не избегал Поланского, но если тому удавалось перевести разговор на невыплаченные долги, всегда рассказывал ему, почему именно сейчас у него нет ни копейки и приходится экономить на мелочах. Недавно, например, он нанял шабашников для постройки жилого дома и поскольку они себя очень хорошо зарекомендовали, заключил с ними договор на строительство свинарника. Конечно, они заломили бешеную цену, но иметь с ними дело всё равно выгодно ибо они работают быстро и свинарник окупится за пару лет, так что нынешнее поколение советских свиней хоть и не доживёт до коммунизма, но зато пойдёт на убой из современного, оборудованного по последнему слову техники помещения, а не из старого и грязного, построенного ещё при культе личности и больше похожего на один из лагерей Гулага. Строительство выгоднее всего начать именно сейчас, потому что под "Продовольственную программу" у государства можно получить большой заём на очень выгодных условиях. "Выгодные условия" на его языке означали, что долг он отдавать не собирается.
В следующий раз он оправдывался тем, что приобрёл дорогущее медицинское оборудование для колхозной больницы и вынужден был повысить зарплату врачам. Ведь если у них не будет стимула остаться в деревне, они сбегут в Москву, которая находится всего в часе езды. Так что лишних денег у него нет и в данный момент он долг отдать никак не может.
Судиться с ним было безнадёжно, потому что органы власти всегда поддерживали хромающее сельское хозяйство и Лев Абрамович обратился за помощью в своё Министерство. Завязалась война авторитетов, а судья, не зная чью сторону принять, всё время откладывал слушание.
– Сделайте, всё возможное, чтобы вернуть затраченные деньги, – сказал директор, выслушав рассказ, – а то они нам вообще на голову сядут. Что у вас ещё?
– Ещё… есть у меня одно запутанное дело. – И он рассказал о Горюнове, выразив сомнения в правильности собственных действий.
– Дело закрыто? – спросил Трушин.
– Да.
– Ну так и оставьте его в покое, у вас, наверное, и без того много работы.
На этом они расстались и некоторое время новый директор Льва Абрамовича не беспокоил. Поланский к этому не привык: предыдущий руководитель очень часто с ним советовался. Он не хотел неприятностей и по мере возможности перекладывал ответственность на начальника юротдела. Трушин же относился к своему теперешнему назначению, как к промежуточной ступени. Ему нужно было показать, что он провёл реорганизацию, в результате которой работа завода значительно улучшилась, а для того чтобы его реформы выглядели более весомо, он стал отправлять на пенсию руководителей высшего и среднего звена. Лев Абрамович иногда встречал своих бывших сотрудников у гаражей, где они проводили целые дни, не зная чем себя занять. Он несколько раз приходил туда, чтобы поддержать их, но кроме горьких упрёков и жалоб на директора, ничего не слышал. Это действовало на него угнетающе и он отгонял от себя мысли о надвигающихся неприятностях. Он считал, что бороться с ними надо по мере их поступления. Вскоре, однако, неизбежное произошло.
Директор вызвал Поланского, сказал, что прекрасно понимает, как ему трудно работать после облучения. Конечно, это не значит, что Лев Абрамович должен сразу закончить свою трудовую деятельность, но ему пора подумать о постепенном уменьшении нагрузки.
– Для начала мне надо подумать о том, на что я буду жить, – ответил Поланский.
– Я гарантирую вам персональную пенсию, – сказал директор и через несколько дней издал приказ о назначении нового начальника юротдела. Роль Поланского оговорена не была и Трушин полагал, что Лев Абрамович уйдёт сам, однако Поланский продолжал работать и не уступал своего места в кабинете. Теперь больше чем когда бы то ни было он хотел быть среди людей, в привычной обстановке. Он понимал, что сидеть дома, вспоминать о последней командировке и думать о будущем, которого осталось не так уж много, слишком тяжело. Он и сейчас продолжал сторониться своих бывших коллег, устроивших своеобразный мужской клуб у гаражей. Он не хотел становиться членом этого клуба, считая что общение с неудачниками и пенсионерами сделает и его неудачником и пенсионером, пусть даже и персональным. А может, и ещё хуже – брюзжащим и всегда недовольным стариком.
Его упрямство неприятно удивило Трушина и он издал новый приказ, в котором освобождал Льва Абрамовича от занимаемой должности в связи с плохим состоянием здоровья и уходом на заслуженный отдых. Поланский доработал до конца дня, а уходя демонстративно ничего не взял из своих вещей. Дома он рассказал о случившемся жене. Она ждала этого, и, как могла, старалась его успокоить. Она предложила ему самую действенную с её точки зрения меру – нянчить внучку. До сих пор он был лишён этого удовольствия и теперь мог наверстать упущенное, а потом что-нибудь наверняка подвернётся.
– Нет, – решительно возразил он, – я буду добиваться восстановления в должности. На меня весь завод смотрит и каждый мой шаг доносят директору. Город у нас маленький и если я соглашусь на роль деда, Трушин решит, что я сдался.
– Ты, наверное, стесняешься показываться с Леной, чтобы люди не поняли какой ты старый, – сказала Нина Михайловна, пытаясь хоть как-то растормошить его, – это глупо, я же не стесняюсь быть бабушкой, а я женщина и на меня ещё многие молодые мужчины заглядываются.
– Ну и молодец, так и продолжай, а я буду бороться.
– Как?
– По пунктам опишу все его противозаконные действия и отправлю жалобу в Министерство, а копии в горком партии и газету "Правда".
– Отправьте ещё одну в журнал "Мурзилка", – посоветовал Борис.
– В "Мурзилку" я отправлю тебя.
– С этими людьми бороться бесполезно, – сказала Нина Михайловна, – ты только здоровье подорвёшь и нервы расшатаешь. У тебя есть приличная пенсия, я ещё работаю, так что с голоду мы не умрём.
– Ты на мою пенсию не проживёшь.
– Ну, так устройся куда-нибудь. На заводе свет клином не сошёлся.
– Конечно, не сошёлся, но сначала я хочу, чтобы меня восстановили на прежней должности. Пусть все видят, что на новое начальство тоже есть управа.
– Ты лучше подумай, как тебе инфаркт не получить.
– Мне и кроме инфаркта есть от чего ноги протянуть.
– От чего? – спросила Нина Михайловна. Поланский какую-то долю секунды колебался, не зная, говорить ей об облучении или нет, но ещё до того как решение было принято он повторил давно привычное:
– Из-за тебя конечно!
Военную кампанию против директора он начал с того, что купил печатную машинку и стал учиться печатать десятью пальцами. Одновременно он приступил к сочинению писем. Это было для него привычным делом, но сейчас он особенно старался, многократно исправляя, переделывая и оттачивая каждую фразу. Нарушений закона в приказах директора было больше чем достаточно и каждое из них, умело выставленное напоказ и проанализированное со всех сторон, становилось весомым аргументом в пользу Поланского. Из описаний Льва Абрамовича Трушин представал закоренелым преступником, заслуживающим если не высшую меру, то, по крайней мере, пожизненное заключение в тюрьме строгого режима. Раньше Поланский часто пользовался бюрократическими пружинами советской системы, хорошо знал где они находятся и нажимал на них с точно выверенной силой. Борьба с директором стала целью его жизни и хотя домашние считали её безнадёжной, он продолжал сражение с завидным упорством. Письма он отправлял с уведомлением, а копии хранил в специальной папке, где также имелась информация о том, кому и когда были посланы оригиналы. Через два месяца он получил открытку из Министерства о том, что его жалоба рассматривается и, как только решение будет принято, ему сообщат, а ещё через месяц его вызвали в райком партии. Поланский пошёл туда с большими надеждами, но инструктор, задав несколько ничего не значащих вопросов, стал говорить о том, что завод выпускает оборонную продукцию, которая особенно важна в момент острой политической борьбы между двумя социальными системами и директору такого ответственного предприятия нужны молодые, энергичные помощники. Лев Абрамович же, при всей своей высокой квалификации и богатом опыте, уже не может работать с прежней отдачей, особенно после того, что с ним случилось, но зато теперь у него есть персональная пенсия и он заслужил право наслаждаться спокойной жизнью. Трушин, в качестве признания его заслуг, обещал предоставлять ему бесплатную путёвку в заводской дом отдыха по крайней мере два раза в год.
– Я всё это приму только после того, как меня восстановят на прежней должности, – сказал Поланский, – а пока этого не произойдёт прошу меня не беспокоить.
– Но мы хотели уладить… – начал было инструктор.
– Ты меня понял? – перебил его Поланский.
– Вы даже не выслушали…
– Ты меня понял? – повторил Поланский таким тоном, что инструктор больше уже ничего улаживать не захотел.
– Ну, как? – спросила его Нина Михайловна, когда он вернулся.
– С сильным не борись, на бедной не женись, – только и ответил он.
Однако сам он, давно женившись на бедной, продолжал бороться с сильным.
Пока бюрократическая машина переваривала его письма и в войне наступило затишье он решил исправить свою ошибку в деле Горюнова и отправился к художнику.
Василий Николаевич, увидев его на пороге своей квартиры, в нерешительности остановился. Поланский поздоровался и, не дожидаясь приглашения, шагнул внутрь. Горюнов невольно отступил и пошёл следом. Оглядевшись, Лев Абрамович сел и, пригласив Васю последовать его примеру, сказал, что на суде вёл себя неправильно и теперь хочет помочь. Сам он в данный момент сделать этого не может, но зато порекомендует очень хорошего адвоката, своего друга, который денег за работу брать не будет.
Горюнов уже вполне сносно себя чувствовал. Он вместе с матерью два месяца провёл в заводском доме отдыха в Одессе и там впервые после госпиталя взялся за карандаш. Слишком уж колоритным показался ему сосед по столу. Человек этот был мелкой партийной сошкой, всё время ходил с недовольной миной и жаловался, что попал в санаторий второго сорта. Он вспоминал, как в прошлом году отдыхал в пансионате Четвёртого Главного Управления, где всё было по высшему разряду. Каждый день там меняли постельное бельё, вечером на дискотеку привозили девочек, а в закрытом кинотеатре показывали фильмы, которые никогда не появятся в прокате. Говорилось это брюзгливым тоном и с перекошенной физиономией. Горюнов просто не мог удержаться и нарисовал на него несколько шаржей. Получились они неплохо и Вася стал делать скетчи других отдыхающих, а, вернувшись домой, возобновил работу масляными красками.
– Почему вы вдруг изменили свои взгляды? – спросил он Полянского.
– Жизнь заставила, – ответил Лев Абрамович и, почувствовав, что лучший способ завоевать доверие – рассказать про себя, описал собственную ситуацию, нового директора завода, эпистолярную войну и вызов в райком, где какой-то самовлюблённый сморчок уговаривал его уйти на заслуженный отдых.
– Я, наверное, знаю этого человека, – сказал Горюнов и показал Льву Абрамовичу шарж на своего знакомого из дома отдыха.
– Это он, – подтвердил Полянский, едва увидев рисунок, – здорово ты схватил его сущность, молодец. Ты ведь, наверное, уже думаешь, как и на меня карикатуру нарисовать!
– Конечно.
– Валяй, – милостиво разрешил Лев Абрамович, но только, пожалуйста, не рисуй моего друга. Он очень педантичный адвокат из обрусевших немцев, юмора не понимает, особенно если смеются над ним. Его зовут Антон Иванович Берг, вот его телефон.
Антон Иванович намеревался получить с завода очень большую компенсацию за нетрудоспособность Горюнова. Он написал в местную газету статью о тяжёлом материальном положении художника, о том, как он получил травму и о постоянных отсрочках суда. Несмотря на то, что на очередном заседании Берг часто цитировал свою статью, дело снова было отложено, а Горюнова уволили из школы.
Тем временем письма Льва Абрамовича привели в движение сложный бюрократический механизм, который медленно и со скрипом начал раскручиваться. В конце концов, директор завода должен был восстановить Поланского в прежней должности, но прямо признать своё поражение он не мог, и издал длинный запутанный приказ об очередной реорганизации, в результате которой Поланский вновь оказался во главе юротдела. После этого увольнение строптивого подчинённого стало для Александра Владимировича Трушина вопросом престижа. Через неделю после победного выхода Льва Абрамовича на работу директор объявил ему выговор за то, что обед у него вместо положенного часа растягивается на полтора. Он прекрасно знал, что Поланский был на строжайшей диете и ходил обедать домой. Поланский написал объяснительную записку, в которой просил разрешить ему работать по индивидуальному графику. Директор вместо ответа потребовал справку от врача. Лев Абрамович пошёл к участковому терапевту, но у того были специальные указания "не потакать старческим прихотям склочных пенсионеров" и Поланский ничего не добился. В результате до конца недели он получил ещё два выговора, которые в совокупности с первым давали формальный повод для увольнения. Теперь оно уже было окончательным и, собрав вещи, Лев Абрамович ушёл с завода, на котором проработал большую часть жизни. Ни горечи, ни сожаления он не испытывал. Им овладела апатия. Он пошёл в гаражи, надеясь поделиться неприятностями со своими бывшими коллегами, но как назло там никого не было. Он выложил из машины вещи, переоделся и начал наводить порядок, рассчитывая встретить хоть кого-нибудь, но все как будто вымерли. Он с ревнивой завистью смотрел на людей, которые возвращались с работы. Они жили полноценной жизнью, такой, которая до сих пор была и у него. Так никого и не дождавшись, он отправился домой. Не успел он открыть дверь, как раздался телефонный звонок.
– Алё, – сказал он, поднимая трубку.
– Здравствуйте, Лев Абрамович, это вам Заречный звонит. Помните такого?
– Конечно.
– Я по делу.
– Хотите вернуть долг заводу?
– Да вы что! Как только вам это в голову могло прийти!
– Виноват, Егор Кузьмич, даже и не знаю почему я вас в этом заподозрил. На меня, наверное, затмение нашло, не иначе. Я ведь давно знаю, что вас не объегоришь и не подкузьмишь.
В трубке раздался заразительный смех. Заречный последний раз слышал эту шутку в юности, но после того как он в девятнадцать лет стал председателем колхоза, фамильярность из лексикона его знакомых исчезла, а уж когда он закончил сельскохозяйственную академию и сделал свой колхоз миллионером, даже ближайшие друзья стали его называть по имени отчеству.
– Вы не теряете присутствия духа, Лев Абрамович, это хорошо, – отсмеявшись, сказал председатель, – я слышал, что вы больше не работаете на заводе, а у меня как раз недавно освободилась должность юриста.
– Откуда вы знаете, меня уволили всего несколько часов назад.
– Так ведь шлюхами земля полнится, Лев Абрамович. Конечно, масштабы в колхозе не те, однако работы у нас тоже хватает. Если вас это интересует, мы можем встретиться и поговорить.
Поланского это очень интересовало и он полетел бы на встречу прямо сейчас, но он выдержал необходимую паузу и ответил:
– Я могу приехать к вам в конце следующей недели.
– Хорошо, жду вас в четверг в двенадцать часов. Мы пообедаем в нашей столовой. Кажется, американские бизнесмены называют это деловой ленч.