– Значит, ты готов расписаться в собственной трусости?
– Готов и ничего позорного здесь не вижу. Впрочем, среди советских евреев нет трусов.
– Неужели? – язвительно сказала Рая, глядя на мужа.
– Конечно, – ответил он, – есть только смелые и храбрые. Смелые это те, кто уезжает, а храбрые это те, кто остаётся, так что я смелый.
Вечером Боря сказал тёще, что собирается эмигрировать, но для этого нужно её разрешение.
– Зачем вы едете, – спросила Поланская, – неужели вам здесь плохо? У вас же всё есть, а когда я умру, вам и эта квартира достанется.
– Нина Михайловна, вы не намного старше меня и мне пришлось бы долго ждать. В ваши идеалы я не верю и бороться за светлое будущее человечества не хочу. Мне достаточно того, что придётся бороться за своё будущее.
– Если ты понимаешь, что тебя там не ждут, так подумай ещё раз.
– Уже давно подумал и ваша дочь, наконец, со мной согласилась, а вы, если хотите, можете к нам присоединиться.
– Не могу. В Америку коммунистов не пускают.
– Откуда вы знаете?
– Слышала.
– Вам не обязательно афишировать своё членство в КПСС. В крайнем случае, дадите торжественную клятву не разжигать в Америке пожар мировой революции, а я за вас поручусь. Видите, для приёма в партию вам требовалась рекомендация двух коммунистов, а для выхода из неё достаточно одного беспартийного. Ну, а пока подпишите, пожалуйста, бумагу, что никаких материальных претензий к Рае у вас нет.
– Куда вы так торопитесь?
– Не куда, а откуда. Я вашему правительству не верю. Сегодня оно разрешает мне ехать, а завтра выпустит закон, осуждающий поведение сионистов и всех, кто их поддерживает. А вы сами знаете, когда партия говорит "надо", народ отвечает "есть" причём в данном случае он с удовольствием примет участие в расправе над осуждёнными, потому что можно будет безнаказанно набить кому-то морду, потрахать молодых бабёнок или пограбить богатеньких евреев. Я боюсь здесь оставаться.
– У тебя паранойя. Сколько людей здесь живёт и ничего.
– Это их дело.
– Если я подпишу, меня выгонят с работы. Ведь детский комбинат является частью предприятия Министерства оборонной промышленности. У меня даже допуск есть.
– У вас паранойя, Нина Михайловна. Никто вас не тронет, вы никаких секретов не знаете и вражеским шпионам ничего рассказать не можете. Ну, разве только слова песен, которые разучиваете с детьми к очередному утреннику. А если вы действительно боитесь остаться без работы, езжайте с нами.
– Куда я поеду, Боря, я здесь всю жизнь прожила.
– Мои родители тоже здесь всю жизнь прожили, но им это не мешает.
– Им там пенсию дадут, а я ещё должна работать.
– Здесь же вы работаете и не жалуетесь.
– Здесь я у себя, а там я даже языка не знаю.
– Выучите.
– Ничего я не выучу, – заплакала Нина Михайловна, – и никуда я не поеду.
– А я поеду и мне нужна ваша подпись.
Боря уже считал себя жителем другой страны и неприятности людей, остающихся здесь, казались ему не стоящими внимания.
На следующий день он пошёл к директору техникума и сказал, что собирается выехать на постоянное место жительства в Израиль.
– Зачем? – искренне удивился тот.
– Жить, работать, растить детей. Иметь всё то, что имеют нормальные люди в нормальных странах.
– Так ведь у вас всё это есть.
– Нам бесполезно говорить на эту тему. Лучше дайте мне характеристику и мы расстанемся по-хорошему.
– Зачем вам характеристика?
– В ОВИРе непременно хотят знать, является ли отщепенец, предающий Социалистическую родину, политически грамотным и морально устойчивым и будет ли он достойно представлять первое государство рабочих и крестьян в мире загнивающего капитализма.
– Сначала напишите заявление по собственному желанию.
– Нет, сначала характеристика, потом заявление.
– После того что вы сказали, я и так могу вас уволить. Ведь обучение молодого поколения – очень важная задача и её нельзя доверять политически неустойчивым элементам…
– Поберегите свой пыл для очередного партсобрания, – перебил Борис, – я уволюсь только после того, как получу характеристику.
– Мне нужно подумать. Такие вещи с наскоку не решаются, вполне возможно, что мне сначала придётся устроить общее собрание и выяснить мнение сотрудников. У нас в техникуме за границу ещё никто не уезжал.
– Устраивайте, что хотите, я на ваше мероприятие не пойду.
На следующий день, предварительно посоветовавшись с партийным начальством района, директор выдал Боре характеристику, в которой говорилось, что гражданин Коган проявил себя посредственным преподавателем, постоянно отлынивавшим от общественно-полезной работы и пытавшимся привить студентам антисоветские взгляды.
Теперь была очередь Раи, но она пользовалась любым предлогом, чтобы отсрочить решительный разговор со своим начальником. При одной только мысли об общем собрании её начинало колотить. Она просила Бориса подождать хотя бы до нового года, когда у людей будет нормальное рабочее настроение. Ведь даже в КГБ в конце декабря больше думают о праздниках, и если подать документы в это время, то они вообще могут затеряться. Но Боря настаивал, так как среди отъезжающих ходили упорные слухи о том, что граница закрывается и нужно выскочить из Союза как можно быстрее. Он сказал, что если Рая не пойдёт к своему шефу, то он это сделает сам.
– Я не знаю, как поведёт себя мой начальник, – ответила она, – может, он тоже захочет устроить собрание трудового коллектива, а я этого не выдержу.
– Тогда увольняйся.
– А на что мы жить будем, ведь я единственный работающий член семьи.
– Для того чтобы уехать, нам денег хватит.
– А если нет? Попадёт какому-нибудь бюрократу вожжа под хвост и нам не дадут разрешения.
– Не бойся, дадут. Фима уезжал пять лет назад и то плевал на них с высокой колокольни.
– Ему повезло.
– Повезло, потому что он ничего не боялся.
– Но я-то не такая.
– Знаю, поэтому, когда будешь говорить со своим начальником, руби под дуру. Говори, что ты не хочешь никуда ехать, что я угрозами заставил тебя согласиться. Свихнулся на отъезде, совершенно потерял рассудок и на каждом перекрёстке кричу, что всем, кто попытается мне помешать, я намотаю кишки на яйца. Поняла?
– Поняла. Намотаешь всем кишки на яйца, – без выражения повторила Рая.
– Правильно. И главное держи хвост пистолетом. Сталинские времена прошли.
* * *
Борис был прав, рядовой советский обыватель уже не был таким дремучим, как в пятидесятые годы, но общением с иностранцами развращён ещё не был, корреспондентам зарубежных газет не доверял и дел с отъезжающими предпочитал не иметь. Конечно, за последние годы люди успели привыкнуть к тому, что среди их соотечественников находятся смельчаки, готовые бросить социалистический рай и переселиться в общество потребления. К ним стали относиться более терпимо и даже с некоторым уважением.
Тем не менее, когда Рая зашла в кабинет Алексея Ивановича Сухоручко, закрыла за собой дверь и заговорила о цели своего визита, голос её дрожал. Выслушав её, Сухоручко сказал:
– Ну что ж, пиши на себя характеристику.
– То есть как? – не поняла она.
– Так, бери лист бумаги и пиши. И пожалуйста, без грамматических ошибок, а то тебя не выпустят.
Рая никогда не давала поводов заведующему отделом называть себя на "ты". Отношения между ними были строго официальными. Его назначили на эту должность всего год назад. В отличие от своего предшественника он развил бурную деятельность и стал довольно часто ездить в Прибалтику. После первой же поездки он привёз сотрудницам несколько занятных безделушек, а потом они начали заказывать ему колготки, трусики и бюстгальтеры. Он знал все их размеры, никогда не ошибался и его покупки вызывали искреннюю благодарность заказчиц. Рая знала, что эта благодарность не ограничивалась поцелуями в щёчку и не хотела ни о чём его просить. Её отношение не изменилось, даже когда он привёз ей на день рождения французский лифчик. Вручая ей подарок, он сказал, что его собственной жене обновка не подошла. Зная его, поверить в это было невозможно, а поскольку как мужчина он был ей безразличен, Рая вежливо, но решительно отказалась. Больше Сухоручко ничего ей дарить не пытался и она была уверена, что теперь он поквитается с ней сполна, но он сказал:
– Да не волнуйся ты, хуже чем здесь тебе нигде не будет.
Рая подумала, что ослышалась, но он подошёл к ней и положил руку на плечо. В этом не было ничего сексуального, только симпатия, дружеское участие и лёгкая зависть. Казалось, он и сам с удовольствием последовал бы её примеру, только вот ехать ему было некуда: переселяться на Украину Сухоручко не хотел, а в Канаду его никто не приглашал. Пожалуй, в качестве помощи по выполнению продовольственной программы, он мог предложить Советскому правительству обменять себя на мешок канадской пшеницы, но открыто выступать с таким предложением Алексей Иванович боялся.
Он подписал характеристику, сделал копию и, вручив оригинал Рае, пожелал ей счастливого пути, а через две недели, когда Советские войска оккупировали Афганистан, вызвал её к себе и сказал:
– Теперь тебя вряд ли выпустят, так что придётся подождать, но я тебя не уволю, а жизнь штука непредсказуемая, всё может измениться.
Боря же, узнав об Афганистане, чуть не потерял сознание. Он понял, что после введения "ограниченного контингента войск для оказания помощи дружественному афганскому народу в борьбе против Американской агрессии" границы Советского Союза закроются. Старые маразматики, управляющие одной шестой частью земного шара, могут прожить ещё много лет, а что будет потом и когда это потом наступит, неизвестно. Известно только, что ему придётся остаться здесь и всё начать с нуля.
XVIII
Убедившись, что граница Советского Союза закрылась, Нина Михайловна стала ещё более горячей приверженицей изучения иностранного языка. Она даже посоветовала Боре взять работу в патентном бюро, но первые несколько переводов были так скудно оплачены, что поставили точку в его переводческой карьере. Под влиянием тещи он ещё продолжал говорить с Леной по-английски, но его беседы становились всё более неуклюжими и часто, чтобы ясно выразить свою мысль, он сам переходил на русский. Знания его постепенно выветривались.
О возвращении в техникум не могло быть и речи и Боря стал искать инженерную работу. Первые несколько попыток ни к чему не привели. Формальной причиной отказа был перерыв в инженерном стаже, а фактическую он знал и так. Он обратился в бюро по трудоустройству. Его послали в небольшую организацию, которая называлась Росналадка. В тот же день после краткого собеседования ему предложили должность техника. Боря заполнил заявление и после однодневной ориентации его отправили в командировку в Калининград (бывший Кёнигсберг). Там он встретился с сотрудником по имени Тим, который должен был ввести его в курс дела. Тим объяснил ему, как работает оборудование, и они выполнили месячное задание за две недели. После этого Тим остался в Калининграде, а Борис поехал в Москву, дав сотруднику слово, что выйдет на работу только, когда тот вернётся от военно-полевой жены к постоянной. Тим обещал взять проездной билет у своих попутчиков, чтобы Боре не пришлось ехать на вокзал к прибытию Калининградского поезда и выпрашивать у пассажиров билет для отчёта о командировке.
После Калининграда последовали другие города, и когда Боря уехал в очередной раз, Нина Михайловна спросила Раю, собирается ли он воспитывать своего ребёнка.
– Нет, мам, скорее всего он поручит это тебе.
– Рая, это серьёзный вопрос.
– Да знаю я, – раздражённо сказала Рая, которую тоже волновало постоянное отсутствие мужа, – но Борю обычно отправляют на месяц, а возвращается он дней на десять раньше, так что он достаточно времени проводит дома.
– Раечка, это наверняка противозаконно и его рано или поздно поймают.
– Его начальство и так всё знает, но у них слишком большая текучка и они вынуждены закрывать глаза на нарушения.
– В такой шарашке работают только те, кто хочет порезвиться на стороне, да и они в конце концов разводятся. Вспомни Вику, ведь то же самое может произойти с тобой.
– Мама, он ищет другую работу.
– Плохо ищет.
– А ты помоги.
– Я уже кое с кем разговаривала.
– Спасибо, – сказала Рая, но благодарности в её тоне не было.
– И ещё одно, Рая. Твоё начальство знает, что ты хотела уезжать. Ты должна показать, что пересмотрела свои взгляды и осознала ошибку.
– Никто в это не поверит.
– А ты попробуй, скажи, что ты хочешь вступить в партию.
– Ей папа не разрешит в партию вступать, – сказала Лена, слышавшая этот диалог.
Женщины удивлённо посмотрели на Лену и переглянулись. Борис в присутствии дочери не говорил на политические темы. Он считал, что когда она вырастет, сама во всём разберётся. Пока же он не хотел воспитывать в ней чувства, которые ему самому мешали нормально жить. Даже после того как они подали документы в ОВИР, он ничего при ней не обсуждал, но она и без слов чувствовала его отношение к происходящему.
Бывая в разных городах, Боря старался посмотреть достопримечательности, чтобы потом поделиться впечатлениями с женой. Сама она путешествовать по периферии не хотела. Только когда его послали в Тбилиси, она собиралась приехать к нему на несколько дней, но из-за простуды ей пришлось остаться дома. Борис же, оказавшись в столице Грузии, использовал каждую свободную минуту для осмотра города.
Гуляя по центру, он набрёл на большую церковь, в которую входили нарядно одетые люди. Все они подъезжали на шикарных машинах.
– Что здесь происходит? – спросил Боря одного из них.
– Свадьба, дорогой, неужели не видишь!
– Нет, я, наверное, пропустил приезд молодожёнов.
– Зайди в церковь, они там.
Боря прошёл внутрь и пока длилось бракосочетание рассматривал росписи на стенах. При выходе он столкнулся с тем же мужчиной.
– Нравится? – спросил тот.
– Очень! – ответил Боря.
– Ты откуда?
– Из Москвы.
– Ты, наверное, никогда не был на грузинской свадьбе?
– Нет.
– Поедем со мной.
– Так ведь я никого не знаю.
– Познакомишься.
Мужчину звали Георгий, он оказался двоюродным братом жениха и по дороге с гордостью рассказывал, что подарили брачующимся его родственники. Боря прикинул, что если родня невесты проявила такую же щедрость, то на деньги, полученные на свадьбе, молодые смогут безбедно жить года два. Скоро они приехали в загородный особняк, но познакомиться там Боря ни с кем не успел. Он не успел даже в полной мере насладиться грузинским застольем. Георгий переводил ему все тосты и зорко следил, чтобы после каждого Боря пил до дна, а затем сам наполнял его бокал. Боря вынужден был попробовать всё, от шампанского до чачи. Пил он за здоровье жениха, невесты, их братьев и сестёр, родителей, гостей и кого-то ещё, но после десятого тоста уже не воспринимал витиеватые речи, а после пятнадцатого вообще перестал что-либо воспринимать…
Очнувшись на следующее утро в своём номере, он спустился вниз и спросил у портье, кто его привёз. Тот ответил, что сделали это весьма достойные люди. Они выгрузили его из какой-то очень дорогой иностранной машины, показали карточку гостиницы, спросили в какой номер его надо отнести, а уходя оставили хорошие чаевые.
Чью свадьбу он отмечал и где это происходило, Боря так и не узнал, а через день, окончательно придя в себя, решил поехать на экскурсию по городу. Начиналась она около театра. Он сел в автобус и отдал водителю пять рублей. Минут через пятнадцать водитель сказал, что народу слишком мало и гид не хочет работать за такие деньги. Нужно собрать ещё по пятёрке и подождать, когда подойдут другие желающие. Присутствующие собрали и подождали, но желающие не появились. Минут через десять водитель опять предложил всем собрать по пятёрке. Несколько человек, услышав это, ушли, а Боря решил посмотреть, чем всё кончится и дал ещё пять рублей.
Водитель выходил к ним ещё три раза, после чего появилась молодая, красивая женщина и начала экскурсию. Звали её Вера Данелия. Она вкратце рассказала историю города и показала основные достопримечательности. Через час, когда они сделали санитарную остановку, Боря подошёл к ней и попросил рассказать о грузинских свадебных традициях. Она полюбопытствовала, почему это его заинтересовало. Он объяснил.
– Это вполне в нашем духе, – сказала Вера, – теперь для полноты впечатлений о Грузии, вам нужно посмотреть настоящий Тбилиси.
– Что значит настоящий?
– Значит, не только здание горсовета и проспект Руставели, а все злачные места.
– Так покажите, я уверен, что найдётся достаточно желающих и мы заплатим, сколько вы скажете.
– Денег не надо, – махнула она рукой, – и желающих тоже. Пошли. – Вера открыла дверь машины, стоявшей рядом, и села за руль.
– А как же остальные? – спросил Боря.
– Не беспокойтесь, водитель вернёт им деньги, – ответила она, и, лихо управляя "Жигулями", стала показывать ему старые здания и рассказывать связанные с ними легенды. Закончила она экскурсию у себя дома. Войдя к ней, он сразу понял, что Вера не обычный экскурсовод, поэтому она так и вела себя с туристами. Она поставила на стол марочное грузинское вино и закуски. Потом последовали харчо, сациви и несколько блюд, названия которых он не знал. У Бориса было чувство, что всё это недоеденные остатки вчерашнего пиршества, но выглядели они очень аппетитно и отказываться от них он не стал. Не отказался он и от неё, честно отработав и персональную экскурсию и угощение.
Когда они отдыхали после второго раунда, он спросил, не приняла ли она его за обрусевшего грузина. Она засмеялась.
– За грузина тебя могут принять только невежды. У тебя нет нашей широты. Ты и сейчас думаешь как бы побыстрей от меня сбежать. Ты боишься, что сюда заявится настоящий хозяин.
– Нет.
– Не прикидывайся, у тебя плохо получается, я ведь артистка, я чувствую плохую игру.
– Где ты играешь?
– В театре Грибоедова.
– Когда у тебя следующее представление?
– Через два дня.
– Я приду.
– Конечно, приходи, я дам тебе бесплатный билет с условием, что потом ты честно выскажешь своё мнение.
– Обещаю.
Вера исполняла главную роль – доступную даму полусвета в пьесе из жизни французского дворянства. Играла она превосходно и, встретив её после спектакля, Боря вполне искренно сказал, что она была великолепна и он ещё никогда не видел женщину, которая бы так естественно и с таким знанием дела играла свою роль.
– Я её часто репетировала в жизни, – ответила Вера без улыбки и он не понял, говорит она серьёзно или шутит, но времени на размышления у него не было, потому что она тут же добавила, – у меня в субботу съёмки. Если хочешь принять участие в массовке, приходи. Нужно будет изображать народ. В толпе ты вполне сойдёшь за грузина.
– А что надо делать?