– Есть, наверное, но его надо покупать, а на моих ребят золотой дождь с неба не сыпется. И бесплатно им никто ничего не даёт.
– А я вот посылаю крупу своей сестре. У неё в деревне вообще ничего нет. Если бы не я, она там жила бы на подножном корму.
XXIII
В следующий раз Никодим появился также неожиданно. Поздоровавшись, он сказал, что накануне был в канцелярии митрополита, звонил оттуда в представительство русской православной церкви в Америке и секретарь сказал, что всё сделано чин по чину.
– Мы разговаривали с нашим другом два дня назад и тогда он ещё ничего не получал, – ответил Борис.
– А вы уверены, что он вас не обманывает?
Боря, забыв совет своей жены, посмотрел на Никодима. Этот поп задал правильный вопрос. С момента отъезда Фимы прошло больше десяти лет, они жили в разных мирах, а как в Америке относятся к традиционным нормам порядочности и морали Борис не знал.
– Я ни в чём теперь не уверен, – сказал Борис, опуская глаза, – но пока не будет подтверждения из Миннеаполиса, машину я не отдам. Думаю, ваш Бог меня поймёт, а мой не осудит.
– Конечно, осудит, – возразил Никодим, – ведь получается, что вы взяли у меня деньги и ничего не дали взамен. Кроме того я потерял время, если бы я не договорился с вами, то уже купил бы машину в другом месте. А теперь у меня ни денег, ни машины.
– Я обещаю, что продам "Жигули" только вам.
– На вашем обещании я ездить не могу.
– Так ведь и вашими уверениями я тоже расплачиваться не сумею.
– Тогда давайте позвоним вашему родственнику прямо сейчас.
– Давайте, – Борис набрал номер коммутатора и попросил соединить его с США, но ему ответили, что линия повреждена и, хотя ремонтные работы идут полным ходом, связь пока ещё не восстановлена.
– Ничего не могу сделать, – пожал плечами Коган, – придётся подождать.
– Я не могу ждать, у меня завтра начинается совещание в Пскове и я пробуду там не меньше недели.
– Очень жаль, – сказала Рая.
– Но пока я вернусь, вы уедете из страны, а я точно знаю, что деньги переведены.
– Вполне возможно, но мы должны в этом убедиться.
– Если вы так хотите, я могу вам дать любую расписку.
– Никакой расписки не надо, я уверен, что связь с Америкой скоро восстановят.
– Конечно, восстановят, но меня-то в Москве не будет, а за машину я уже заплатил, – и он снова начал говорить, что у него нет денег, что ему нужна машина и если бы не они, он купил её у кого-нибудь другого. При этом он использовал все приёмы ораторского искусства и пытался смотреть в глаза то Борису, то Рае. Он во что бы то ни стало хотел оформить сделку сегодня и на это у него была веская причина.
Неисправность телефона Коганов была рукотворной. Создал её начальник международной переговорной станции Олег Макарович Моисеев, а сделал он это, потому что был должником Никодима. Жена Моисеева тайком крестила сына, а после обряда святой отец позвонил Олегу Макаровичу и поздравил его с таким важным событием. Тот запаниковал. Ведь свобода совести, записанная в Советской конституции, никакого отношения к реальности не имела и его вполне могли снять с занимаемой должности. Он встретился с Никодимом и стал упрашивать его удалить имена родителей из церковной ведомости. Тот категорически отказался, но после долгих уговоров обещал никому эту запись не показывать. Сдержать своё слово ему было несложно, так как он сам по совместительству работал в организации, которая эти сведения собирала. Пользуясь своим положением, он закрывал глаза на то, что иногда жёны высокопоставленных чиновников крестили детей и внуков. Он, конечно, сразу же связывался с провинившимися и ставил им на вид отсутствие контроля за воспитанием подрастающего поколения, но в большинстве случаев никаких мер не принимал. Это была услуга, плата за которую могла ему понадобиться в будущем. В данном случае будущее уже наступило и он попросил начальника телефонной станции заблокировать звонки Бориса за границу под предлогом ремонта линии.
* * *
Дефицит, и раньше отличавший советскую действительность, стал катастрофическим, все магазины, начиная от продуктовых кончая скобяными, были пусты. Девальвация росла с космической скоростью и любая покупка была большой удачей. Израсходовать деньги, полученные от продажи имущества, было практически невозможно и Боря пожалел, что не обменивал его, как при натуральном хозяйстве.
Неожиданно Алла Муханова принесла им долг за детские джинсы. Отдав его, она сказала:
– Я слышала, что вы уезжаете в Штаты и теперь продаёте мебель.
– Да.
– У вас что-нибудь осталось?
– Только телевизор и видеомагнитофон.
– Продайте их мне.
– При условии, что ты разрешишь нам пользоваться ими до отъезда.
– Сколько вы хотите?
– Рублей восемьсот.
– Ладно, договорились. Деньги я принесу завтра.
На следующий день она пришла с каким-то здоровым парнем, которого Борис раньше никогда не встречал.
– Это мой друг, Паша Кротов, – сказала она, – я видела, что у вас есть горка для посуды. Может, вы её тоже продадите?
– Нет, её уже купили.
– Почему же она ещё у вас?
– Хозяйка не смогла её забрать.
– Значит, ей не очень нужно.
– Значит.
– А я готова её взять прямо сейчас.
– За сколько?
– Рублей за семьсот.
– Да ты что, она стоит не меньше двух тысяч.
– Ты всё равно не успеешь эти деньги истратить, а мне тут жить.
– Мне тоже жить, только там и деньги мне нужны гораздо больше, чем тебе. Я ведь приеду на пустое место.
– Всё равно ты в Америке с рублями ничего не сделаешь.
– Мне ещё отсюда выбраться надо.
– Ну ладно, давай за девятьсот.
– Зачем тебе горка, тебе её даже поставить некуда.
– В мою квартиру пять таких горок влезет, у меня места навалом. Давай, вот тебе девятьсот пятьдесят и по рукам.
– По голове бы тебе надо, а не по рукам, пошли вон отсюда, – закричал Борис.
– Чего орёшь, я же тебе помочь хочу.
– Пошли вон, – сказал Борис уже не так громко.
– Пойдём, только с телевизором и видиком.
– Берите их и проваливайте.
Когда за ними закрылась дверь, Боря подумал, что они прихватили даже кассеты с фильмами.
– Неужели все люди сволочи? – устало сказала Рая.
Борис ничего не ответил. Он почувствовал себя не вовремя воскресшим покойником, оказавшимся в собственном доме после похорон. Ещё не кончились поминки, а друзья уже начали делить имущество, стремясь урвать кусок пожирнее. Они вели себя как браконьеры в заповеднике, хорошо зная, что егеря в нём нет.
От этих мыслей его оторвал телефонный звонок. Он снял трубку.
– Здравствуйте, у меня ордер на вашу квартиру, но прежде чем вселяться я бы хотел её посмотреть.
– Вы не туда попали, – сказал Борис.
– Нет туда, я знаю, что вы скоро уезжаете.
– Ну, и что?
– И после этого в вашу квартиру въеду я.
– Так вот почему меня так скоропалительно выпроваживают из Союза, – подумал Коган, – надо освободить место кому-то из власть имущих! Значит, прав был Сашка, слишком хороша моя квартира для простого смертного.
– Как ваша фамилия? – спросил Борис.
– Это неважно.
– Вы хотите прийти ко мне домой, а для меня это важно.
– Артамонов.
– А зовут?
– Трофим Спиридонович.
– Где вы работаете?
– А вы что, не знаете кто я?!
– Нет, не знаю.
– Я первый секретарь Красногорского райкома.
– У вас ордер на квартиру с собой?
– Вы что мне не верите?
– Я первого секретаря в глаза не видел и если кто-то назвался Артамоновым, это ещё не гарантия, что он не окажется вором и грабителем. Кстати, ордер вы выписали себе преждевременно. Я здесь живу с тёщей, а она ещё не получила разрешение на выезд из страны, так что до того, как смотреть квартиру, вы должны выпустить мою тёщу.
Последовала долгая пауза и Боря почувствовал, что сообщил своему собеседнику неприятную новость и тот задаёт теперь себе вечные вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?".
– Как её зовут? – наконец спросил он.
– Нина Михайловна Поланская.
– Хорошо, мы отложим нашу встречу, но я вам позвоню в самом ближайшем будущем.
Борис, положил трубку и вытер пот со лба, но долго размышлять у него не было времени. Ему ещё предстояло отметиться в нескольких очередях в разных районах Москвы. За долгие годы непрекращающегося дефицита Борис привык относиться к очередям философски. Они его уже давно не раздражали, а теперь он встречал там людей, с которыми был связан общими интересами и часто обменивался с ними полезной информацией. Иногда он даже подвозил тех, у кого не было своей машины, из одной очереди в другую. Если бы не "Жигули" ему, наверное, пришлось бы брать такси, которые дежурили около мест скопления отъезжающих и с готовностью предлагали свои услуги. Правда, за работу они требовали гораздо больше, чем положено и Борис часто думал, что подарок Раи оказался очень кстати.
XXIV
Коган снялся с воинского учёта и сделал копию трудовой книжки, а поскольку вывоз любых документов из страны был официально запрещён, он решил попробовать легализовать диплом и поехал в МИД. Там его направили в консульский отдел и начальник чётко объяснил, что надо делать. Разговаривая с Борисом, он не проявлял ни спеси, ни хамства, ни высокомерия. Он не смотрел на Борю как на изгоя и отщепенца. По бесстрастному выражению его лица было непонятно сочувствует он Когану, завидует ему или просто делает своё дело, не испытывая никаких эмоций. Боря всё аккуратно записал. Сначала ему нужно было перевести документ на английский язык и получить в институте необходимые подписи, потом заверить диплом у начальника консульского отдела и поставить печать. Это сразу превращало советский диплом в официально признанный международный документ, который можно было вывозить за границу.
Из МИДа Боря отправился на курсы английского. Там студентами были уже не молоденькие мальчики и девочки, изучающие иностранный из любви к искусству, а люди самых разных возрастов, которые пришли сюда по необходимости. Боря обратился к преподавателю и тот сразу же назвал цену за перевод. Очевидно, Коган был не первым, нуждавшимся в его помощи.
Легализованный диплом, с русским текстом на одной стороне и английским на другой, должны были подписать ректор института, председатель государственной комиссии и декан факультета. Где их найти и как к ним попасть, Борис не знал и он решил это выяснить на кафедре.
Придя туда, он испытал чувство похожее на ностальгию. Там всё было до боли знакомо. Он даже узнал некоторых преподавателей, но, отвечая на его приветствия, они лишь безразлично кивали в ответ. Вдруг он услышал свою фамилию и повернулся. Перед ним стоял Гагин.
– Вы ведь у меня учились, – сказал он.
– Да.
– А меня вы помните?
– Конечно, я и приехал сюда, чтобы пересдать технологию. Вы мне поставили четвёрку, а я собираюсь легализовать диплом и хочу, чтобы по вашему предмету у меня была отметка, которую я заслуживаю. Я возьму направление в деканате и приду на пересдачу вместе с двоечниками. Примете у меня экзамен?
– Приму, конечно, но пятёрку всё равно не поставлю.
– Почему?
– У вас нет уверенности в голосе.
* * *
Это было на первом курсе. Тогда ещё некоторые студенты бравировали своей независимостью и на лекциях Гагина Боря демонстративно сидел сложа руки, а однажды во время объяснений так широко зевнул, что Гагин перекрестил его открытый рот. Борис поперхнулся, а Муханов, видевший это, захохотал на всю аудиторию. Вызывающее поведение было совершенно не характерно для Бори. Ему слишком тяжело далось поступление в институт и он старался избегать конфликтов. Гагин в течение нескольких лекций наблюдал за ним, а потом спросил:
– А вы, почему не пишете, молодой человек?
– Я не могу думать и писать одновременно.
– Тогда лучше пишите.
– У меня голова устроена так, что если я думаю, то гораздо быстрее усваиваю и лучше запоминаю.
– А как вы к экзамену готовиться будете?
– По вашему учебнику.
– Объём его гораздо больше, чем то, что я даю вам на лекциях.
– Но ведь весь материал лекций там тоже есть?
– Конечно.
– Значит, я его выучу.
– Вы уверены?
– Вполне.
– Ну что ж, посмотрим.
Причиной бравады Бориса был его спор с Наташей Караваевой. Он непременно хотел выиграть это многообещающее пари, однако Наташа сдалась задолго до того как он выполнил свою часть. После этого Боря стал записывать лекции, но Гагин его уже запомнил.
Коган готовился к экзамену очень старательно, понимая, что его будут спрашивать гораздо пристрастнее, чем всех остальных. И он оказался прав. Когда он зашёл в аудиторию, Гагин сказал:
– Ну что, сразимся.
После такого приветствия можно было сразу идти домой, но Боря всё же подошёл к столу и вытащил билет. Материал он выучил назубок и ответил безукоризненно. Гагин внимательно выслушал его и задал несколько дополнительных вопросов. Он прекрасно помнил, что и сам в студенческие годы не был примерным учеником, но наказать этого парня следовало и Гагин поставил ему четвёрку. Борис радостно схватил зачётку и, крепко зажав её двумя руками, спросил:
– А почему не пять, я же всё ответил?
– У вас не было уверенности в голосе, – ответил Гагин, – если хотите получить "отлично" возьмите направление в деканате и приходите вместе с двоечниками на пересдачу.
* * *
Поговорив с Гагиным и узнав, где находится зав. кафедрой, Борис пошёл в лабораторию. Там он сразу же увидел Мишу Ларионова или, как его теперь называли коллеги, Михаила Фроловича, который что-то оживлённо обсуждал с молодым человеком, сидевшим напротив. Заметив Бориса, зав. кафедры кивнул и быстро свернув беседу, поднялся навстречу однокурснику.
– Привет, Боря, – сказал он, протягивая руку, – какими судьбами?
– Да вот был по соседству и решил зайти. Правда, для того чтобы оказаться по-соседству, я приехал с другого конца Москвы, но это неважно.
– Пошли ко мне.
– Ты уже академик? – спросил Борис, когда они оказались в кабинете.
– Нет, для этого надо быть политиком, а я в тайны Мадридского двора не посвящён и козни плести не умею. Если бы умел то работал бы у тестя, в торговле. Так зачем ты приехал?
– Я хочу легализовать диплом.
– В Штаты намылился?
– Да.
– Значит, не будешь на двадцатилетии выпуска?
– Так ведь оно будет только через пять лет!
– А я уже начал готовиться. Отмечать будем на кафедре. Это гораздо удобнее, чем в ресторане, и намного дешевле. Продуктами нас обеспечит мой тесть, а всё остальное я организую.
– Знал бы я раньше – непременно бы остался, а теперь поезд, как говорится, ушёл и рельсы остыли. Впрочем, если советское правительство разрешит, я с удовольствием приеду. Мне бы хотелось встретиться со всеми, посмотреть какие вы будете.
– Такие же. Муханов опять будет всех пародировать, а Витя в это время будет спать на плече Наташки Караваевой.
– Наверное.
– Чем ты собираешься заниматься в Штатах?
– Понятия не имею.
– Зачем же тебе диплом?
– Если повезёт, буду инженерить.
– А если нет?
– Трупы обмывать или улицы мести. Посмотрю.
– Ладно, оставь диплом мне, а дня через три приезжай. Я за это время соберу все подписи. Если меня на месте не будет, возьмёшь его у секретарши.
– Спасибо.
– Пожалуйста. И вот ещё что, на двадцатилетие ты, скорее всего, приехать не сможешь, а вот на двадцатипятилетие – милости прошу. Я уверен, что к тому времени всё изменится. Надеюсь, что никого из наших тебе обмывать не придётся, но после встречи помещение надо будет хорошо убрать, так что твоя квалификация пригодится.
– Миша… – Борис протянул Ларионову руку, но зав. кафедры по-медвежьи обхватил его и крепко сжал в объятиях.
Возвращаясь домой, Коган подумал, что грустно уезжать от таких людей как Михаил Фролович, Гагин и даже от таких, как этот педантичный тип из МИДа. С ними можно нормально жить. Жаль, что правят здесь не они. Впрочем, какая разница. Сейчас у него слишком много дел, чтобы пускать сентиментальные слюни.
XXV
Во время одной из своих поездок Боря услышал в машине металлический шум. Прислушавшись, он убедился, что не ошибся, остановил автомобиль, вышел, внимательно осмотрел его и, не обнаружив ничего подозрительного, сказал:
– Эх ты, – и легонько ударил ногой по колесу. Там что-то загремело. Он снял колпачок и из него вывалились две гайки. Боря закрутил их и поехал в ближайшую мастерскую. Было уже поздно, в мастерской оставался всего один механик, который согласился посмотреть "Жигули" только после того, как Боря пообещал его отблагодарить. Сняв колпачок, механик сказал:
– Видишь, у тебя каждое колесо крепится пятью гайками, и, даже если две выскочат, ты спокойно доедешь до дома.
– Это я и сам знаю, – ответил Коган, – меня интересует, почему эти две развинтились.
– Потому что были плохо завинчены.
Механик закрутил гайки и потребовал сто пятьдесят рублей.
– За что?
– Ты просил меня посмотреть, вот я и посмотрел. Теперь твои гайки никуда не денутся.
Квалификация этого человека с деревянной физиономией вызывала у Когана большие сомнения и он сказал:
– Напиши мне документ, что в машине не обнаружено никаких дефектов.
– Пожалуйста.
Механик заполнил бланк, лежавший на столе, подписался, поставил печать и протянул Борису. Точно так же он месяц назад расписывался на накладных овощной базы в том, что фрукты сгнили в дороге и подлежат списанию, однако почувствовав, что в торговле наступили тяжёлые времена и помногу воровать стало опасно, он устроился в автосервис, окончил трёхдневные курсы и, став дипломированным специалистом, начал брать деньги за диагностику машин.
Боре не хотелось платить этому типу, который за пять минут намеревался хапнуть столько же, сколько инженер получал за две недели. Когану гораздо легче было бы смириться с тем, что деньги украли. Ведь хороший вор, прежде чем стать профессионалом, должен долго учиться, много практиковаться и постоянно рисковать. Боря прекрасно помнил, как его обули напёрсточники, но даже проиграв, он не чувствовал себя таким оплёванным, как сейчас.