– До завтрашнего утра я вас госпитализирую. Это я вам говорю как сегодняшний дежурный врач, – даю я жёсткое заключение. – Вы сейчас звоните домой и предупреждаете, что остаётесь здесь. Никаких отказов! За вашу жизнь и здоровье сейчас отвечаю я. Вам понятно?
Он молча кивает головой и лезет в карман за мобильником.
– Каким способом снимать давление, решайте сами. Я могу снять его своими методами, в которые вы не верите, а можно вкатить вам несколько уколов. Выбор за вами. Думайте!
– Александр Николаевич! Там по "скорой" привезли с проникающим ножевым, – с порога говорит, быстро входя, Шитова.
Она уже традиционно дежурит со мной. У нас сложился неплохой тандем.
– Блин… – вырывается у меня. – Елена Михайловна, вам со мной ещё дежурить не надоело? Вечно у нас с вами приключения!
– Ещё вопрос, на кого всё это сыплется – на вас или на меня, – она насмешливо хмыкает. – Это же вы у нас экстремалом числитесь!
– Короче, готовьте операционную! И дайте команду: больного – в смотровую! Галя, надо положить Дмитрия Васильевича в терапию, пока до завтра. Сами видите, какое у него давление. Так что, Дмитрий Васильевич, извините, пока времени на вас у меня нет. Вам сделают уколы.
Быстро пишу назначения.
– Галя, вот это надо срочно. Прямо здесь, у меня в кабинете.
Выхожу и иду в смотровую.
Раненый – мужчина лет тридцати пяти. Стриженный под машинку. Похоже, из братков. Ранение серьёзное…
Шитова проверяет пульс.
– Ну как? – спрашиваю я.
– Очень слабый…
– Готовьте операционную! Люба! – обращаюсь я к сестре из приёмного. – Вы находитесь здесь. Я сейчас приду.
В кабинете наш проверяющий уже застёгивает штаны.
– Галя! В лифт – и в палату! Желательно, чтобы он сразу лёг. Я зайду после операции.
– Извините, Александр Николаевич, но по случаю ранения надо допросить пострадавшего! – прокурор вдруг приходит в себя. – Раз уж я здесь…
– Знаете… Я вам отвечу так, как когда-то сказал нашей молоденькой медсестре. Давайте сначала его на этом свете оставим, а потом уже вы будете его допрашивать или что там вы ещё хотите.
– Так серьёзно?
– Более чем… Всё! Галя, уводите!
Из операционной сразу иду в палату к прокурору. Прошло уже почти три часа, так что уколы должны сделать своё дело.
– Ну как? – приподнимается он мне навстречу.
– Что "как"? – отвечаю я вопросом на вопрос.
– Раненый как?
– Будет жить. Но повозиться пришлось, – коротко отвечаю я и беру его за запястье. – Ну вот… Сто сорок на девяносто. Уже лучше. Давайте-ка спать! Завтра вас посмотрит Пётр Максимович. Это его палата. Сейчас на вас заведут историю болезни, там всё будет записано.
Я это говорю специально, чтобы он понял, что всё официально.
– Александр Николаевич… А насчёт остеохондроза?
– Об этом мы с вами будем говорить завтра.
– Мы с вами?
– Если я вас устраиваю только как предполагаемый фигурант будущего дела, то вас может осмотреть ещё и другой специалист, – слегка ехидно произношу я и совершенно серьёзно добавляю: – Но снимки всего вашего позвоночника мы вам сделаем в любом случае. Всё! Спать!
– Не могу я что-то… – тихо говорит прокурор. – Может, у вас можно и снотворного? Знаете, я, видно, уже привык…
– Ну и очень плохо! Только вам сейчас снотворного нельзя. Вдруг давление опять подскочит? А вы и позвать не сможете…
Двое его соседей по палате тоже не спят. Так нас слушают – уши чуть не оттопырились! Все ведь знают про всякие комиссии.
– Александр Николаевич… – зовёт один из них.
Подхожу.
– Александр Николаевич, а можно меня усыпить? Я тоже заснуть не могу. Ну так, как вы всегда делаете… Без снотворного. Мне рассказывали…
– Так… Вы у нас с почечной коликой, кажется? – вспоминаю я.
– Ага… "Скорая" привезла вчера.
Это подарок судьбы! Пусть господин проверяющий посмотрит!
– Можно! Смотрите мне в глаза. Вам очень уютно и тепло в вашей кровати… Вы очень хотите спать… Ваши глаза сами закрываются… Вам так хорошо… Уютно… Тепло… На счёт три… Раз… Два… Три!
Тихонько щёлкаю пальцами. Глаза больного действительно закрываются, и он почти сразу засыпает.
– А меня? – просит второй сосед.
– С вашим инфарктом я этого делать не буду. Нельзя вам этого! Давайте я вас просто подержу за руку…
Беру его за запястье и стараюсь внушить обычную усталость.
Ну вот, тоже заснул.
– Всё! Дмитрий Васильевич, а вам – засыпать самостоятельно! – я поворачиваюсь к прокурору. – Можете слонов считать, улики против меня искать и всё такое прочее. Короче, постарайтесь заставить себя устать. В этом ваше спасение от бессонницы на сегодня. Дальше будем думать.
Он только молча смотрит на меня с кровати снизу вверх.
– Всё! Спокойной ночи! Галя будет к вам периодически заходить и проверять ваше самочувствие.
– Что там с ним? – спрашивает Шитова, когда мы с ней наконец садимся пить кофе. – Что-то серьёзное?
– Приступ гипертонии. Сейчас сняли. Вот кофе допью и схожу ещё посмотрю.
– Вот ведь как в жизни бывает, – задумчиво, будто про себя, проговаривает Елена Михайловна, – Он против вас дело готовит, а вы с ним возитесь…
– Такова судьба медика. Лечить надо в любом случае, – я качаю головой. – В Булуне у нас с Кириллом Сергеевичем была целая дискуссия на эту тему…
Сразу накатывают воспоминания. Танюшка… Как там она? Я звонил туда, чтобы выяснить, и мне Николай Фёдорович сказал, что Таня полетела в Якутск сдавать вступительные экзамены. Жаль, что мы с ней перед этим не поговорили…
Утром перед завтраком захожу в палату к прокурору. Все уже проснулись и занимаются утренним туалетом.
– Доброе утро! – здороваюсь я со всем населением палаты.
– Здравствуйте, Александр Николаевич! – первым отвечает мне тот, которого я усыплял. – Спасибо вам! Так хорошо поспал! Всегда бы так.
– Ну вам для этого в первую очередь нужно нервы подлечить. Мы ещё вернёмся к этому вопросу, когда с вашим основным заболеванием справимся. Скажите Петру Максимовичу, чтобы обратил на это внимание. – Подхожу к прокурору. – А вы как себя чувствуете? Дайте я посмотрю…
Беру его за запястье.
– Так… Сто тридцать на восемьдесят! Неплохо. Но я бы вас ещё на денёк оставил. Правда, это решать будет Пётр Максимович, ваш лечащий врач. Спать-то – спали?
– Не очень… – признаётся он. – Думал много…
– Это хорошо, что думали… – я усмехаюсь, потому что мне понятно, о чём он думал. – Ладно! Сейчас завтрак, потом обход, а после этого, если хотите, могу ответить на ваши вопросы.
– А скажите, как тот мужчина? Ну которого вы оперировали… – с неподдельным интересом задаёт он вопрос.
– Для его случая – нормально. Сейчас спит.
– Он сам спит? Или… – напряжённо интересуется прокурор.
– Или. Так ему сейчас будет лучше. Ну всё! Мне надо идти.
* * *
Прокурор входит ко мне в кабинет.
Очень забавно выглядит в больничной пижаме! Опять же, спасибо Сергею Александровичу! Это он настоял, чтобы купить пижамы и халаты для больных, как в старое доброе время. Видимо, я не смог скрыть улыбку.
– Что вы так улыбаетесь? – следует напряжённый вопрос.
– Странно вас видеть в пижаме, – признаюсь я.
– Вообще по нынешним временам пижама в больнице – это уже странно. Знаю, что даже в городе в редких больницах больных переодевают, – соглашается он, садясь на стул.
– А у нас, спасибо благотворителям, это делается, – с особым удовлетворением говорю я и задаю свой вопрос: – Вы по поводу вашего остеохондроза или по делам служебным?
Прокурор смотрит на меня и молчит.
– Ну так что?
– Не пойму я вас, Александр Николаевич… – задумчиво произносит он.
– А я – вас, Дмитрий Васильевич, – в тон ему отвечаю я. – На мой взгляд, ситуация с вашими так называемыми проверками яснее ясного. Чиновнику из Райздрава мы с Кириллом Сергеевичем отказали во взятке. Он сильно обиделся, стал угрожать нам и, надо сказать, все свои обещания выполнил. У нас работают целых три комиссии! Но, как гласит восточная мудрость, шакал воет, а караван идёт! Больница и поликлиника работают, больных мы лечим, обихаживаем. Ремонты продолжаем делать. Вот все крыши наконец закончили. Надеюсь, с протечками будет покончено. Сейчас котельную переоборудуем, и можно будет зимы не бояться. Медицинская академия готова нам продать кое-какое старое оборудование, поскольку они себе пробили более современное. Жизнь идёт! И будет идти, сколько бы шакалы из Райздрава ни выли. А вы, господа проверяющие, упорно не хотите замечать наших успехов, а ищете несуществующие преступления.
– Мы должны выполнить свой долг, – вставляет фразу прокурор.
– Или отработать долг? – цепляюсь я к удачному слову. – Может, Райздрав вас всех просто нанял?
– Вы понимаете, что вы говорите? – вскипает он и начинает вставать со стула.
– Садитесь, Дмитрий Васильевич! – слегка повышаю я голос. – А что мы ещё можем подумать про вас, когда почти за две недели работы никто из вашей многочисленной команды даже не удосужился заглянуть в наш архив, сделать список наших пролеченных пациентов и, хотя бы выборочно встретившись с ними, поговорить о качестве нашей работы. Это же первое, что вы должны были сделать, поскольку мы работаем для людей, и с ними сначала надо было общаться, а уж потом приниматься за бумажки. А раз этого не было сделано, то все мы совершенно искренне считаем, что вы отрабатываете определённый, хорошо проплаченный вам заказ. Скажите мне, в чём я неправ?
Видимо, я говорю слишком резко и жёстко, потому что мой собеседник как-то сникает, и мне становится его жаль. К тому же не хочу, чтобы у него опять давление скакнуло.
– Ну всё… Простите меня, Дмитрий Васильевич. Я увлёкся и забыл, что вы сейчас передо мной в статусе пациента. Дайте-ка вашу руку…
Вяло подаёт руку.
М-да… Сто сорок пять на девяносто. Перестарался я, кажется. И пульс учащённый…
– Так… Смотрите сюда, на мою руку…
За запястье я его держу правой, а смотреть предлагаю на поднятую левую.
Смотрит.
Внушаю внутренний покой. Всё хорошо-о… Неприятностей нет… Неудовлетворенности нет… Есть уверенность… Во-от… Вроде пульс стал успокаиваться… А давление? Угу… Тоже пошло вниз.
– Ну, легче стало? – осторожно спрашиваю я.
– Как сказать… – вздыхает он. – За почти тридцать лет моей работы так со мной ещё никто не разговаривал…
– Вы простите меня! Я, конечно, не должен был сейчас так с вами разговаривать. Как врач я, если хотите, совершил непозволительный поступок. Но меня оскорбляет сложившаяся ситуация. Знаете, как меня называли на севере, где я работал? Малахольный доктор! Это за то, что я ни с кого, ни разу ни одной копейки не взял! А тут появляется этот… Игорь Сергеевич… из вашего Райздрава и говорит, что надо с ним делиться! Ну и послали мы с Кириллом Сергеевичем его! Вот вам и весь расклад.
Хочу продолжить, но быстро входит Алёшин.
– Александр Николаевич, вы этого ещё не видели? – и протягивает мне газету, развёрнутую на нужной странице.
Ого! Статья называется "Чистоозёрский шарлатан". Это же про меня!
Пробегаю глазами, как говорится, по диагонали. Ну ясно, всё то же самое, о чём мы говорили с прокурором вчера и сегодня, плюс очевидная и беспардонная ложь о том, что я обманываю бедных пенсионеров да ещё и беру втридорога. Ну и прочая чушь. О-о!.. Ещё и Кирилла Сергеевича зацепили… За попустительство! И подпись – С. И. Коротков. Так вот почему я тогда чувствовал подвох и отсутствие интереса. У него всё было решено заранее! Заказная статеечка! Вот сволочи…
– Алексей Сергеевич, вы, конечно, помните наш разговор в этом кабинете, когда мы решали, как поступать. Так вот, всё-таки я был тогда прав! – констатирую я.
– От вас ли я это слышу? Вы не хотите бороться?
– Я хочу просто лечить… – и сам слышу усталость в своём голосе. Не знаю, может, потому что я с суток. Почему-то ужасно хочется курить. Закуриваю прямо в кабинете, чего никогда здесь не делал.
– Можно посмотреть? – просит прокурор.
Протягиваю ему газету.
– Да… Кирилл Сергеевич это видел? – осеняет меня.
– Ещё нет.
– Постарайтесь, чтоб не увидел. Там же и о нём и о его попустительстве. Давайте пожалеем его. Сердечник всё-таки!
– Ну об этом мы уже и сами догадались, – буркает Алёшин. – Главное, вы, Александр Николаевич, рук не опускайте! На вас же тут слишком многое держится и, я надеюсь, будет держаться. Знайте! Мы все с вами!
Понимаю, что последнее сказано для прокурора.
– Ладно… Разберусь… – бурчу я и снова затягиваюсь сигаретой.
– Да! Скажите, оперированного вы мне передаёте или сами вести будете?
– Сам. Я же оперировал!
Алёшин, оставив газету, выходит. Повисает тишина. Понимаю, что с эмоциями надо заканчивать.
– Так, – я поворачиваюсь к Дмитрию Васильевичу, – снимок позвоночника вам сделали? Я оставлял на посту направление.
– Да… Сделали, – как-то задумчиво тянет он, помахивая газетой, и вдруг задаёт вопрос: – А правда, что вы людей на ноги поднимаете? Мне в палате рассказали.
– Правда. Видели парнишку-санитара? Так вот, он два года не ходил!
И вдруг я понимаю, что он в сомнениях! В этих мозгах что-то сдвинулось!
– Хотите, я ещё вам поморочу голову? Не боитесь?
– Не-ет, – неуверенно отвечает он, но я понимаю, что побаивается.
– Ничего страшного не будет. Вы станете участником одного опыта. Согласны?
– Н-ну… ладно…
– Смотрите мне в глаза… – ловлю его взгляд. – Сейчас ваша левая рука перестанет что-либо чувствовать… Вы уже её не чувствуете… С этого момента её у вас… нет… Раз… Два… Три!
Слегка щёлкаю пальцами. Газета, которую мой подопытный держит в левой руке, падает. Он удивлённо смотрит на руку, потом трогает её правой…
– Я ничего не чувствую! – следует удивлённое восклицание. – И… не могу ею двигать!
Действительно, рука висит плетью.
– Смотрите мне в глаза, – снова командую я. – С этого момента вы опять чувствуете свою левую руку! Всё восстановилось в полном объёме!
Щёлкаю пальцами.
– Уф-ф… – прокурор облегчённо вздыхает, сгибая и разгибая руку.
– Это то, что вы называете "морочить голову", а мои сотрудники раньше называли химерами. С помощью таких вот воздействий я на севере даже аппендициты резал на дальних стойбищах. Это к вопросу о шарлатанстве.
– Ну после вчерашнего… я уже не считаю вас шарлатаном, – как-то виновато произносит он.
– Ну спасибо! Хоть в этом мне вас удалось убедить! – я хмыкаю и продолжаю: – Согласитесь, ведь со своими способностями, ну или возможностями, я мог бы не убеждать вас, а просто внушить вам то, что мне нужно. Верно?
– Я убедился, что вы так никогда не поступите, – глухо признаётся Дмитрий Васильевич. – Вы не такой человек… Скажите, сколько вам лет?
– Тридцать.
– Ах да! Простите… Я же читал ваше личное дело.
Опять молчим.
– Ладно, Дмитрий Васильевич! Вам что Пётр Максимович сказал? Он вас выписывает?
– К сожалению, пока нет. Он так в меня вцепился! Ещё какие-то капельницы назначил. Сказал, что ещё дня два-три придётся полечиться.
– Он очень хороший специалист, так что можете быть спокойны. Правда, плохих у нас нет.
Звоню по местному в ординаторскую.
– Пётр Максимович, скажите, пожалуйста, чтобы мне в кабинет принесли снимки, которые я просил сделать. Да-да! Те самые.
Снимки приносит сам Пётр Максимович.
– Ну зачем же вам ходить… – говорю я укоризненно.
– Это мой пациент, поэтому я должен знать, какие вы ему сделаете назначения.
– Тогда садитесь… А вы раздевайтесь! – обращаюсь я к прокурору. – Осматривать вас буду.
Вот он уже лежит на кушетке, а я пальцами осторожно прохожу по его позвонкам. Дело ещё не совсем дрянь, но всё идёт к тому…
– Одевайтесь! Дайте, пожалуйста, мне снимок…
– Не пойму, Александр Николаевич, зачем мы вообще плёнку переводим, – лечащий врач, как обычно, ёрничает, – вы же всё и так видите. И пальцами, и руками, и просто так…
– Я всегда себя проверяю, – совершенно серьёзно отвечаю я, рассматривая снимок на фонаре. – Вон… Видите?
– Угу… Вот поэтому и боли между лопаток…
– М-да… Как всё пережато!
– Ну тут-то этого как раз не видно! – замечает лечащий врач.