Я продолжал идти, но шел медленнее. По мере приближения дом, казалось, менял вид. Сначала он не делал ничего, что примирило бы его с формой обыкновенного дома, но его очертания стали расплывчатыми, как у предмета, мелькнувшего сквозь рябь воды. Потом он вновь прояснился, и я увидел, что он приобрел кое-какой тыл, некое небольшое место для комнат за фасадом. Я понял это из того факта, что, по-видимому, я видел одновременно и фасад, и тыл "здания" из своего положения, приближаясь к тому, что должно было быть его боком. Поскольку бока мне никакого видно не было, я решил, что дом, должно быть, представляет собой треугольник с вершиной, обращенной ко мне, но, подойдя на расстояние всего в пятнадцать метров, я увидел окошко, обращенное ко
мне, и из этого узнал, что какая-то боковина, по-видимому, у него есть. Затем я с пересохшим горлом и оробевший от волнения и тревоги оказался почти в тени строения. Вблизи оно показалось достаточно обыкновенным, но только очень белым и тихим. Оно было значительным и пугающим; все утро и весь мир, казалось, не имели никакой иной цели, кроме как служить ему рамкой и придавать ему какой-то размер и положение, чтобы я своими простыми органами чувств сумел найти его и притвориться перед собой, что я его понял. Констебльский герб над дверью сообщил мне, что это полицейский участок. Такого полицейского участка я никогда не видал.
Не могу сказать, почему я не остановился поразмыслить и почему нервное состояние не заставило меня запнуться и, ослабев, осесть у обочины. Вместо этого я прямо подошел к двери и заглянул внутрь. Я увидел стоящего спиной ко мне огромного полицейского. Его вид сзади был необычен. Он стоял за маленькой стоечкой в аккуратной, выбеленной комнатке; рот его был открыт, и он смотрел в зеркальце, висящее на стенке. Опять-таки трудно передать в точности причину, по которой мои глаза нашли его фигуру беспрецедентной и незнакомой. Он был очень крупный и толстый, и волосы, обильно разбредающиеся по его шее, были бледно-соломенного цвета; все это поражало, но так бывает. Мой взгляд пробежал по его громадной спине, толстым рукам и ногам, заключенным в грубую синюю форму. Как ни заурядно выглядела каждая часть сама по себе, все они вместе каким-то
неуловимым разногласием в сочетании или пропорциях, казалось, создавали весьма тревожное впечатление, почти слагающееся в нечто монструозное. Руки у него были красные, распухшие и непомерно большие, и одна из них была, по-видимому, наполовину у него во рту, а сам он таращился в зеркало.
- Все дело в зубах, - услышал я, как он сказал рассеянно и вполголоса. Голос у него был тяжелый и слегка приглушенный, он напомнил мне толстое стеганое зимнее одеяло. Должно быть, я произвел какой-нибудь звук у двери, или, может быть, он увидел мое отражение в стекле, но только он медленно повернулся кругом, перенося свой вес с неторопливым и тяжелым величием, в то время как пальцы его продолжали работать над зубами; пока он поворачивался, я услышал, как он пробормотал себе под нос: - Почти все болезни от зубов.
Его лицо меня еще раз удивило. Оно было непомерно толстое, красное, широко распространенное и сидело прямо на шее гимнастерки с неуклюжей тяжестью, напоминающей мешок муки. Нижняя его часть таилась под яростно рыжими усами, бьющими из кожи далеко в воздух, как антенны какого-то необычного животного. Щеки у него были красные и жирные, глаза же - почти невидимые, спрятанные сверху заслоном пучковатых бровей, а снизу - толстыми воланами кожи. Он тяжеловесно подходил ко внутренней стороне стойки, а я робко приближался от дверей, пока мы не оказались лицом к лицу. - Насчет велосипеда? - спросил он. Когда я столкнулся с выражением его лица, оно оказалось неожиданно ободряющим. У него было тучное лицо, далекое от красоты, но он как-то умело перестроил разнообразные его неприятные черты, так что они выразили мне добрый нрав, вежливость и бесконечное терпение. Спереди на его остроконечной форменной фуражке была важного вида кокарда, а над ней золотыми буквами стояло слово СЕРЖАНТ. Это был сержант Плак собственной персоной.
- Нет, - ответил я, протянув руку вперед, чтобы опереться на прилавок. Сержант скептически посмотрел на меня.
- Вы уверены? - спросил он.
- Убежден.
- И не насчет мотовелосипеда?
- Нет.
- С верхними клапанами и динамо для фары? Или с гоночным рулем?
- Нет.
- При такой событийной обстоятельности о мопеде речи быть не может, - сказал он.
С удивленным и озадаченным видом он налег боком на стойку, опершись на нее левым локтем, вставил костяшки правой руки меж желтых зубов и поднял на лбу три громадных морщины замешательства. Тогда я решил, что он простак и мне будет нетрудно обойтись с ним, как заблагорассудится, и вызнать, что произошло с черным ящиком. Я не совсем понял, в чем была причина вопроса о велосипеде, но решил на все отвечать осторожно, тянуть резину и во всех моих отношениях с ним проявлять коварство. Он рассеянно отошел, вернулся и вручил мне пачку разноцветных бумажек вроде анкет для подачи заявления на бычью лицензию, собачью лицензию и тому подобное.
- Вам не помешает заполнить эти анкеты, - сказал он. - Скажите мне на такой вопрос, - продолжил он, - не правда ли, вы странствующий зубной врач и приехали на трехколесном велосипеде?
- Не правда, - ответил я.
- На патентованном тандеме? - Нет.
- Зубные врачи - непредсказуемый круг людей, - сказал он. - Вы ведь не хотите сказать, что у вас была трехколеска или модель с большим передним и маленьким задним колесом?
- Не хочу, - ответил я ровно. Он устремил на меня долгий ищущий взгляд, как бы стараясь увидеть, принимать ли всерьез все мною сообщаемое, и вновь наморщил чело.
- Тогда, может быть, вы вовсе не зубной врач, - сказал он, - а всего-навсего явились за собачьей лицензией или за бумагами на быка?
- Я не говорил, что я зубной врач, - сказал я резко, - и ровно ничего не говорил о быке.
Сержант посмотрел на меня недоверчиво.
- Это огромная удивительность, - сказал он, - очень трудный экземпляр из жанра головоломок, сопелка.
Он уселся поближе к горящему торфу и принялся зубарить свои костяшки, бросая на меня острые взгляды из-под кустистых бровей. Будь у меня рога на голове или хвост сзади, и то он не мог бы смотреть на меня с большим интересом. Я не изъявлял готовности повести куда-нибудь направление разговора, и пять минут стояла полная тишина. Затем выражение его лица смягчилось, и он вновь заговорил со мной.
- Какое у вас местоимение? - осведомился он.
- У меня нет местоимения, - ответил я, надеясь, что понимаю смысл его слов.
- Каков ваш зубец?
- Мой зубец?
- Ваше имя существительное?
- Этого тоже у меня нет.
Мой ответ вновь удивил его, но при этом, казалось, и обрадовал. Он поднял широкие брови и изменил лицо в нечто описуемое как улыбка Он вернулся к стойке, протянул свою огромную руку, взял мою в нее и горячо потряс ее.
- И ни фамилии, ни малейшего понятия о вашем оригинальном первоисточнике?
- Никакого.
- Вот елки-палки!
Синьор Бари, выдающийся одноногий тенор!
- Во имя святых американо-ирландских сил, - сказал он опять, - во имя папаши небесного! Вот - как умру похороните на Кентукки милом!
Он тогда отступил от стойки на свой стул у огня и тихо сел, задумчиво согнувшись, как будто рассматривая один за другим прошедшие годы, хранимые у него в памяти.
- Когда-то я был знаком с длинным мужчиной, - сказал он мне наконец, - у него тоже не было фамилии, так что вы наверняка его сынок и наследник его недействительности и всех его ничто. В каком виде сегодня папка и где он?
Не так уж, подумал я, неразумно, чтобы у
сына человека, не имевшего фамилии, тоже не было имени, и все же было ясно, что сержант меня путает с кем-то другим. Это было не вредно, и я решил его поощрить. Я находил желательным, чтобы он ничего обо мне не знал, а еще лучше было бы, если бы он знал несколько совершенно неверных сведений. Это поможет мне использовать его в своих целях и в конечном итоге разыскать черный ящик.
- Он уехал в Америку, - ответил я.
- Вот ведь куда, - ответил сержант. - Что вы говорите? Он был прекрасный семьянин. Последний раз, когда я его допрашивал - дело шло о пропаже насоса, - у него была жена и десять сынков, и в то время жена опять была у него на поздней стадии полового развития.
- Это был я, - сказал я, улыбаясь.
- Это были вы, - согласился он. - Как поживают десять могучих сынов?
- Все уехали в Америку.
- Эта страна - великая головоломка, - сказал сержант, - очень широкая территория, пространство, населенное черными мужчинами и чужими людьми. Мне говорили, что в тех местах очень любят перестрелки.
- Земля специфическая, - сказал я.
Тут у двери раздались шаги, и тяжелый полицейский прошагал вовнутрь помещения, неся маленький констебльский фонарик. У него было темное еврейское лицо и крючковатый нос и масса черных вьющихся волос. Он был чернощек и синещек, и похоже было, что он бреется по два раза на дню. У него были белые эмалированные зубы, в два ряда расставленные в интерьере его рта, и, когда он улыбался, зрелище было приятное, напоминающее глубину опрятного деревенского комода. Подобно сержанту, он был тяжел плотью и огромен телом, но лицо его выглядело не в пример умнее. Оно было неожиданно худощаво, и глаза на нем были проницательные и наблюдательные. Если смотреть только на лицо, он был больше похож на поэта, чем на полицейского, но в остальном его тело выглядело как угодно, только не поэтично.
- Полицейский Мак-Кружкин, - сказал сержант Плак.
Полицейский Мак-Кружкин поставил фонарик на стол, пожал мне руку и очень серьезно со мной поздоровался. Голос у него был высокий, почти женский, и говорил он с деликатными, тщательными интонациями. Потом он поставил фонарик на стойку и смерил взглядом нас обоих.
- Насчет велосипеда? - спросил он.
- Нет, - сказал сержант. - Это частное лицо утверждает, что оно въехало на территорию города не на велосипеде. У него нет никакого имени собственного. Его папа в далекой Амэрикай.
- В которой из двух Амэрикай? - спросил Мак-Кружкин.
- Соединенные Штанции, - сказал сержант.
- Наверно, успел разбогатеть, раз он в тех местах, - сказал Мак-Кружкин, - потому что там ведь доллары, доллары, и баксы, и слитки в земле, и сколько угодно рэкетов, и игр в гольф, и музыкальных инструментов. Кроме того, по
всем рассказам, страна эта обладает даром свободы.
- Вход свободный, все даром, - сказал сержант. - Скажи мне вот что, - обратился он к полицейскому, - ты сегодня снял какие-нибудь показания?
- Снял, - сказал Мак-Кружкин.
- Будь молодцом, достань-ка свою черную книжечку и расскажи мне, что там было, - сказал сержант. - Передай мне общее содержание, дабы я увидел, что я увижу, - добавил он.
Мак-Кружкин выудил из нагрудного кармана маленькую черную записную книжку.
- Десять и шесть десятых, - сказал он.
- Десять и шесть десятых, - сказал сержант. - А какое показание заметил ты на перекладине?
- Семь и четыре десятых.
- Сколько на рычаге?
- Одна целая и пять десятых.
Тут произошла пауза Лицо сержанта приобрело выражение великой запутанности, как будто он выполнял в уме далеко не простые сложения и расчеты. Через некоторое время лицо его прояснилось, и он заговорил со своим напарником:
- Падение было?
- Сильное падение в полчетвертого.
- Весьма оправданно и удовлетворительно похвально, - сказал сержант. - Твой ужин на полке в камине задней комнаты, и не забудь, помешай молоко, как будешь наливать себе, чтобы и нам, едящим за тобой, осталась наша доля жиров его, здоровья и сердцевины его.
Полицейский Мак-Кружкин улыбнулся при упоминании о еде и пошел в заднее помещение, распуская по дороге ремень; через мгновение мы услышали звуки грубого чавканья, как будто он ел кашу, не прибегая к помощи ни ложки, ни руки. Сержант пригласил меня посидеть в его компании у огня и угостил мятой сигаретой из кармана.
- Повезло твоему папке, что он расположен в Амэрикай, - заметил он, - если дело в том, что его беспокоят добрые старые зубы. Мало есть болезней, которые не от зубов.
- Да, - сказал я. Я твердо решил говорить как можно меньше и дать этим необычным полицейским раскрыть свои карты. Тогда будет ясно, как с ними обращаться.
- Потому что у человека бывает больше болезни и зарождения в пасти, чем найдешь у крысы в шкуре, а Амэрикай - страна, где у населения царские зубы, как пена для бритья или кусочки фаянса, когда разобьешь тарелку.
- Истинная правда, - сказал я.
- Или как яйца под черной вороной.
- Как яйца, - сказал я.
- Вам случалось когда-нибудь в ваших странствиях посещать кинематограф?
- Никогда, - отвечал я скромно, - но, насколько мне известно, это темное помещение, где почти совсем ничего не видно, за исключением фотографий на стене.
- Вот там-то и видишь, какие у людей в Амэрикай отличные зубы.
Он бросил жесткий взгляд на огонь и принялся рассеянно трогать желтые пеньки своих
зубов. Меня разбирало любопытство о его таинственном разговоре с Мак-Кружкиным.
- Скажите мне вот что, - рискнул я, - что это были за измерения у полицейского в черной книжечке?
Сержант бросил на меня острый взгляд, казавшийся почти горячим от того, что был перед этим на огне.
- Первые начала мудрости, - сказал он, - это задавать вопросы, но никогда на них не отвечать. Вы приобретаете мудрость от задавания вопросов, а я - от неотвечания. Поверите ли, в этой местности сильно возросла преступность. В прошлом году у нас было шестьдесят девять случаев езды без фары и четыре кражи. В этом году у нас восемьдесят два случая отсутствия фары, тринадцать случаев езды по пешеходной дорожке и четыре кражи. Был один случай безмотивного повреждения трехскоростной модели, дело наверняка будет вынесено на следующее заседание суда, и областью обвинения станет наш приход. До истечения года наверняка будет иметь место кража насоса, весьма порочное и жалкое проявление уголовщины, и пятно ляжет на все графство.
- Вот как, - сказал я.
- Пять лет тому назад у нас было дело о разболтанном руле. Вот вам редкость. У нас втроем заняло неделю сформулировать обвинение.
- Разболтанный руль, - пробормотал я. У меня не было ясного понимания причины таких речей о велосипедах.
- И потом остается вопрос о неисправных тормозах. Страна испещрена сетью плохих тормозов, ими вызывается половина аварий, это семейное.
Я решил, что лучше будет увести разговор подальше от велосипедов.
- Вы сообщили мне первое правило мудрости, - сказал я. - Каково же второе правило?
- На это можно ответить, - сказал он. - Всего их пять. Всегда задавай все вопросы, какие только можно задать, а сам никогда не отвечай ни на один. Обращай все услышанное себе на преимущество. Всегда имей с собой велоаптечку. Заворачивай налево по возможности чаще. Никогда не нажимай сначала на передний тормоз.
- Интересные правила, - сказал я сухо.
- Будете им следовать, - сказал сержант, - спасете душу и никогда не шлепнетесь на склизкой дороге.
- Я был бы вам чрезвычайно обязан, - сказал я, - если бы вы мне объяснили, под которое из этих правил подпадает затруднение, для представления какового вам я сегодня сюда явился.
- Тут не сегодня, тут вчера, - сказал он, - но которое это из затруднений? В чем crux rei?
Вчера? Я без малейшего колебания решил, что нечего тратить время на попытки понять и половину того, что он сказал. Я упорно продолжал расспросы.
- Я пришел сюда с тем, чтобы официально информировать вас о краже у меня американских золотых часов.
Он посмотрел на меня сквозь атмосферу великого удивления и скептицизма, подняв брови почти до волос.
- Это удивительное высказывание, - сказал он наконец.
- Почему?
- Кто станет красть часы, когда можно украсть велосипед?
Внимай его холодной, неумолимой логике.
- Понятия не имею, - сказал я.
- Слыханное ли дело, чтобы человек ехал по дороге на часах или подвозил к дому мешок торфа, положив его на раму часов?
- Я не говорил, что вору понадобились мои часы, чтобы на них ездить, - возразил я. - Весьма вероятно, что у него есть собственный велосипед, каковым он и воспользовался, чтобы потихоньку ускользнуть в ночи.
- Никогда за пыхтение свое не слыхал, чтобы человек в здравом рассудке украл что-нибудь, кроме велосипеда, - сказал сержант, - за исключением насосов, и зажимов, и фар, и тому подобного. Вы ведь, конечно, не станете мне, в моем возрасте, говорить, что мир меняется?
- Я говорю только одно: у меня украли часы, - сказал я обиженно.
- Ладно, - сказал сержант тоном окончательного решения, - придется объявлять розыск.
Он лучезарно улыбнулся мне. Было совершенно ясно, что он не поверил в моем рассказе ни единому слову и считает меня человеком хрупкого умственного здоровья. Он ублажал меня, как маленького.
- Спасибо, - пробормотал я.
- Но вот когда мы их найдем, туг только и начнутся неприятности, - сказал он сурово.
- Как это так?
- Найдем часы - придется начинать розыск владельца.
- Да владелец-то я.
Тут сержант снисходительно посмеялся и покачал головой.
- Я-то вас понимаю, - сказал он, - но закон - это весьма деликатный феномен. Не имея фамилии, вы не можете владеть часами, а украденные часы не существуют, но, будучи найдены, они подлежат возврату законному владельцу. Не имея фамилии, вы ничем не владеете, вы не существуете, и даже брюк на вас нет, хотя с того места, где я сижу, вроде и выглядит, что есть. С другой и отдельной стороны, вы можете делать все, что вам заблагорассудится, и закон не может вас тронуть.
- Они были на пятнадцати камнях, - сказал я в отчаянии.
- А с первой стороны, вас опять-таки могут обвинить в воровстве или простой краже, если примут за кого-нибудь другого, когда вы будете при часах.
- Я крайне озадачен, - сказал-я чистую правду. Сержант издал свой добродушный смешок.
- Если мы когда-нибудь найдем часы, - улыбнулся он, - у меня предчувствие, что они окажутся и со звонком, и с насосом.
Я обдумал свое положение с некоторым опасением. По-видимому, не было никакой возможности заставить сержанта заметить что-либо на свете, кроме велосипедов. Я решил сделать последнюю попытку.
- У вас, по-видимому, сложилось впечатление, - сказал я холодно и учтиво, - что я потерял золотой велосипед американского производства на пятнадцати камнях. Я же потерял часы, и насоса на них нет. Звонки бывают только на будильниках, и я ни разу в жизни не видал часов с укрепленным на них насосом.
Сержант мне снова улыбнулся.
- В это помещение десять дней назад пришел человек, - сказал он, - и заявил, что у него пропала мать, женщина восьмидесяти двух лет. Когда я попросил его снабдить нас описанием - просто чтобы заполнить пропуски в официальном бланке, получаемом нами чуть ли не задаром из Писчебумажного отдела, - он сказал, что у нее ржавчина на ободьях и дергаются задние тормоза.