Пришлось отставить дивные картинки осени и подождать, покуда какой-нибудь печальный сонет, украшенный метким сопоставлением ушедшего года с ушедшей радостью и сетующий на вечную разлуку с юностью, надеждою и весной – со всем сразу – не подвернется на память.
Но в голову приходили совсем иные мысли. Переехав в Бат, отец Энн, сэр Уолтер, сдал поместье адмиралу Крофту. И тут выяснилось, что жена адмирала оказалась сестрой небезызвестного капитана Уэнтуорта, которого героиня когда-то любила и с которым рассталась навсегда восемь лет назад.
"Еще несколько месяцев, и он, может статься, будет тут бродить", – сказала Энн, услышав известие. Так и случилось. Пришло время волнующей встречи:
Энн обуревали тысячи разных мыслей, из которых самая утешительная была та, что визит не продлится долго… Она избегала взглядом капитана Уэнтуорта. Он поклонился; она присела; она услышала его голос… казалось, гостиная полна, полна людей и голосов, и вот через несколько минут сразу все кончилось… гостиная опустела, и Энн осталась только завершить свой завтрак.
– Позади, позади! – взволнованно твердила она про себя, благодарная судьбе за эту милость. – Худшее позади!
Мэри болтала, Энн отвечала наобум и невпопад. Она повидала его. Они встретились. Они были под одной крышей.
Скоро, однако, она стала унимать свое волненье… Увы! Вопреки всем этим уговорам, восемь лет оказывались не властны над упрямым сердцем.
Прошлое ожило в Энн, но про ее бывшего жениха нельзя было сказать того же: "Генриетта спросила, как он тебя находит, и он ей сказал: "Так переменилась, что и не узнать"", – подколола сестру Мэри.
И все же, несмотря на горечь встречи, приезд капитана Уэнтуорта положительно повлиял на Энн. Он отдалил девушку от ее ужасной семейки и приблизил к людям совсем другого толка. Оказалось, что сослуживец и близкий друг Уэнтуорта, капитан Харвил, живет с женой неподалеку, в приморском городке Лайм. Однажды вся компания – Генриетта и Луиза, Чарлз и Мэри, Уэнтуорт и Энн – решает нанести им визит, и у героини внезапно возникает чувство родства с новыми знакомыми; никогда прежде она не испытывала ничего подобного.
Сестра капитана Харвила была обручена с его другом, капитаном Бенвиком, но умерла до того, как они успели пожениться. И все же "горестное событие, делавшее невозможным предполагаемое родство, только укрепило дружбу между Харвилами и капитаном Бенвиком, и теперь он поселился с ними вместе". Как только речь заходит о компании морских офицеров, в рассказе Остин всякий раз всплывает одно и то же слово – "дружба". Так, в одном разговоре капитан Уэнтуорт начинает уверять свою сестру, жену адмирала Крофта, много путешествовавшую вместе с мужем, что женщины слишком утонченные создания, чтобы находиться на судне. На это миссис Крофт отвечает, что Фредерик однажды сам перевозил жену и детей капитана Харвила. "Куда ты подевал тогда свое невиданное, тонкое понятье о рыцарстве?" – поддразнивает она его. "Все победила дружба, Софи, – отвечает капитан. – Чего не сделаешь для жены своего брата-офицера, чего не доставишь с конца света ради своего друга Харвила".
Вот Харвилы встречают гостей в Лайме: "…ничто не могло быть искренней, чем их готовность сразу принять в друзья всех, кто имеет счастье состоять в дружбе с капитаном Уэнтуортом, и чистосердечней их настойчивых приглашений на обед". А когда "они вошли к новым своим друзьям", то "оказались в комнатах до того тесных, что лишь от широты души можно было зазывать туда на обед такое широкое общество". Описывая то, что для Энн близко и желанно, Остин часто повторяет слова "друзья", "дружба"; но чем больше героине нравятся окружающие, чем больше офицеры и миссис Харвил проявляют теплоту, искренность и добрые намерения по отношению друг к другу, тем ей становится больнее. ""Ведь все это могли быть и мои друзья", – думалось ей, и пришлось крепко взять себя в руки, чтобы вовсе не расчувствоваться".
В Лайме Энн нашла то, что, сама того не осознавая, искала все эти годы, – дружбу и привязанность. Чем больше я размышлял о книге, чем больше проникался ее философией, тем яснее понимал, что Остин, желая показать, как люди находят друг друга и привязываются, нарисовала свой идеал сообщества – круг друзей.
В книгах, как и в жизни, я все искал не там. Я перечитывал романы Остин, ожидая найти идиллическую картинку деревенского общества, некий штамп, автоматически всплывающий в сознании. Я смутно предполагал, что и в реальной жизни отыщу, наверное, нечто подобное – если вообще отыщу. Но теперь я понял, что в современном мире нет места такой структуре – надежной, стабильной, постоянной. Сегодняшние сообщества не похожи на кибуц или коммуну, пытающиеся воспроизвести что-то вроде родовой общины прошлых времен. Их не уподобишь замкнутым миркам, в которых можно существовать лишь в определенном возрасте (и которые ностальгически вспоминаешь через многие годы), – молодежным движениям и другим подростковым сообществам (старшей школе, колледжу, спортивной команде, студенческим братствам, летним лагерям). Нет, современный мир слишком хрупок и нестабилен, отношения между людьми чересчур изменчивы. Идеальным сообществом для взрослого человека может стать только круг друзей, единомышленников.
Понять это не составило труда, ведь люди общаются по такому принципу уже без малого два столетия, к тому же и Джейн Остин помогла мне разобраться что к чему. Скорее удивительно, как она сама сумела разглядеть будущее из окна маленького домика в английской глубинке во времена, когда нынешние нормы общения только пускали ростки. Теперь я осознал, что "Доводы рассудка" – роман о крахе традиционного уклада общества. Остин отвергала то сообщество, которое я так старательно искал на страницах ее книг, – жителей городка или деревни в сельской Англии. Она спешила распрощаться с ним, отрицала иерархию и феодальный порядок, которые породили самодовольного, напыщенного сэра Уолтера и Бертрамов из "Мэнсфилд-парка". Остин оставляла в прошлом приверженность старым обычаям, старинным связям, преемственности и стабильности, которые воспевала лишь в "Эмме", ее единственном идиллическом произведении.
Кажется довольно странным, что "Доводы рассудка" написаны сразу после "Эммы". Между завершением одной рукописи и началом работы над другой прошло всего четыре месяца. Но ход мыслей писательницы менялся очень быстро. Из застывшей в прошлом сельской Англии Остин легко перескочила в самую гущу головокружительных перемен. "Эмма", в которой нет никаких дат, существует как бы вне истории. "Доводы рассудка" начинаются шквалом дат, привязывающих повествование к конкретному историческому периоду – концу Наполеоновских войн. Можно подумать, что Остин обладала даром предвидения, настолько четко она ощущала, что хорошо знакомый ей мир стоит на пороге исчезновения. Привычный порядок вещей сменяется новым. Сэр Уолтер пакует вещи и съезжает, уступая место адмиралу Крофту. Аристократия сменяется меритократией, иерархия проигрывает равенству. Впредь люди все больше будут зависеть друг от друга не как хозяин и слуга, помещик и арендатор (даже муж и жена, прежде неравные в браке), а только лишь как друзья.
В "Доводах рассудка" Остин отказывается не только от уклада, ставящего сэра Уолтера выше капитана Уэнтуорта, речь идет не просто об общественных традициях. Сложно поверить, но, кажется, она отказывается от института семьи. К примеру, войдя в круг семей морских офицеров, Энн начинает надеяться, что ей не придется весь свой остаток дней мириться с присутствием ничтожного отца и сестер. По мере развития событий она все больше и больше избегает родственников. К сожалению, вскоре после поездки в Лайм приходит пора присоединиться к сэру Уолтеру и Элизабет в Бате. Нельзя сказать, что кто-то этого сильно хочет, но вечно сидеть на шее у Мэри тоже невозможно. Вернувшись к родным, Энн изо всех сил старается проводить с ними как можно меньше времени, а вскоре вновь встречается с компанией новых друзей, которые тоже приехали в Бат, только отдыхать.
Недовольство Энн родственниками достигает пика. Девушка начинает подозревать, что вокруг отца и сестры плетутся интриги, всерьез угрожающие их спокойствию. Обычно такое развитие событий становится центром сюжета; героиня спешит поделиться новостями и предотвратить грядущее несчастье. Но Энн ничего не предпринимает. Семья просто перестает иметь для нее значение.
Как такое возможно? Как Остин, автор любовных романов и великая устроительница браков, могла пойти против семьи? Однако, вспомнив сюжеты других книг, я вдруг понял, что среди десятка с лишним созданных ею семей есть лишь одна счастливая (Эмма счастлива и в браке, и в семейном кругу). Остин исправно выдает своих героинь замуж, но все истории заканчиваются воссоединением сердец, а сложности семейной жизни, борьба отцов и детей остаются за кулисами. Известно, что у Джейн Остин была дружная семья, она обожала своих племянников и племянниц, но, представляя себе счастье, она объединяла взрослых – супружеские пары, маленькие компании – в миниатюрные группки друзей.
Стоило мне заметить эту особенность на страницах "Доводов рассудка", как я начал находить ее повсюду. Снабдив героиню мужем, Остин тут же создавала для пары сообщество – круг братьев, сестер, друзей, с которыми радостно общаться после заключения брака. "Гордость и предубеждение" закончилось не просто союзом Элизабет и Дарси – две сестры вышли замуж за двух друзей, присоединив к этому сообществу братьев и сестер. "Эмма" завершилась тремя свадьбами, и герои проводили дни, окруженные "надеждой и верой горсточки преданных друзей". Один из критиков справедливо заметил, что для Остин дружба – "истинный свет жизни".
Остин научила меня тому, что друзья – это семья, которую мы выбираем сами. Эта истина стала избитой не так давно, но Остин она уже была хорошо известна. Наши друзья становятся нашей семьей, а наши родственники, по крайней мере, некоторые из них, – нашими друзьями. Уильям Прайс в "Мэнсфилд-парке" был для Фанни "братом и другом". Кэтрин Морланд в "Нортенгерском аббатстве" стала близка с Генри и Элинор Тилни, которые дружили между собой, но избегали непорядочного старшего брата. Элизабет Беннет дружила с Джейн и отцом, но с трудом терпела мать и младших сестер; миссис Дарси приняла в свое сообщество некоторых родственников, но четко исключила из него других.
Остин писала, что Энн завидовала золовкам Мэри – симпатичным и беззаботным девушкам Генриетте и Луизе Мазгроув – лишь в одном, она завидовала "царящему меж ними согласию и любви, которых самой ей так недоставало в обеих сестрах". Харвилы, одна из немногих счастливых семей в романах Остин, считали своего друга, капитана Бенвика, членом семьи; "морское" сообщество включало брата и сестру, капитана Уэунтуорта и миссис Крофт. Между семьей и друзьями нет четких границ; сообщества пересекаются, чувство дружбы распространяется и на тех, и на других.
Никто не осмыслил это лучше Остин. В ее письмах понятия "семья" и "дружба" тесно сплетены. Поддавшись порыву, она приняла предложение Гарриса Бигг-Уизера, но быстро осознала, что это неверный шаг, продиктованный стремлением породниться с его семьей, с его сестрами. Сестра Кассандра всю жизнь была лучшей подругой Джейн, а любимая племянница удостоилась приглашения в их тесный кружок в юном возрасте пятнадцати лет. "Я рада узнать твое суждение о Фанни. Этим летом я нашла ее именно такой, как ты описывала; она почти как сестра, я и подумать не могла, что племянница может столь много для меня значить", – писала Джейн Кассандре.
Позже, когда Фанни исполнилось двадцать, тетя и племянница постоянно обменивались трогательными письмами. В одном из них Остин пишет: "Ты и представить не можешь, какую радость мне приносит столь подробное изображение твоей души." "О, сколь много я потеряю, когда ты выйдешь замуж", – добавляет она, заранее страшась того времени, когда их кружок распадется. Похоронив Остин, Кассандра пишет племяннице, что она стала ей "вдвойне дороже теперь, после ее [Джейн] ухода", и, зная, что та ее поддержит в этом, добавила: "Я обеднела, утратив сокровище, друга, сестру – ничто в целом мире ее не заменит".
В доме, где Джейн провела последние двенадцать лет жизни, также сложилось сообщество из семьи и друзей, совсем как у Харвилов. Роль капитана Бенвика отводилась подруге детства Марте Ллойд; ближе нее писательнице была лишь Кассандра. Подростками девочки нередко оставались друг у друга ночевать, болтали и хохотали до слез, лежа в постели. Когда отец Джейн и давно овдовевшая мать Марты умерли, Марта поселилась вместе с сестрами Остин и их матерью – в те времена это случалось нередко. Марта оставалась с ними, пока не вышла замуж за брата Джейн, Фрэнка. Остин заразила подругу любовью к театру, делилась с ней мыслями о политике, скандалах в королевской семье, своих произведениях и вообще о жизни. Джейн писала Кассандре, что Марта – "друг и Сестра, что бы ни случилось".
Друзья могут стать вашей настоящей семьей, но, прежде чем обрести свой круг, мне, как и Энн в Лайме, предстояло пройти длинный путь. Нам обоим было сложно найти даже единичных товарищей, не говоря уже о целой компании. Я и не заметил, как и когда изменилось мое окружение. И дело не только в том, что люди вокруг стали более занятыми, – они просто стали более закрытыми. Едва нам перевалило за тридцать, как юношеская контактность, готовность к новым впечатлениям и знакомствам, о которой так много писала Остин в "Нортенгерском аббатстве", начали таять на глазах.
Уже не получалось в одночасье стать закадычными приятелями с первым встречным, как бывало в пятнадцать, двадцать и даже двадцать пять. Новые знакомые, которые могли бы стать друзьями, вели себя сдержанно, осмотрительно, недоверчиво. Завязать дружбу стало так же непросто, как провести дипломатические переговоры на высшем уровне или решить заковыристую головоломку, в которой можно подставить лишь пару фрагментов за каждый ход.
Для Остин дружба значила слишком много, чтобы идеализировать ее. Она, как и Фанни Прайс, "размышляла о том, какие разные дружбы существуют на свете", и писала о них с детства. Во времена отрочества Джейн в моде была так называемая романтическая дружба – наигранно страстная привязанность, демонстрирующая способность к глубоким возвышенным чувствам. "Любовь и дружба", самое знаменитое из ранних творений Остин (в своем эссе о Джейн Остин Вирджиния Вулф говорит, что Джейн создавала его, "едва поспевая писать и не поспевая соблюдать правописание"), обличает именно этот стереотип:
Представьте себе мои чувства, когда я, лишившись три недели назад ближайшей подруги… вдруг поняла, что вижу перед собой ту, что воистину достойна называться ею… Чувствительность была ее отличительной чертой. Мы бросились друг другу в объятия и, поклявшись быть верными нашей дружбе до конца дней своих, немедленно поведали друг другу самые заветные тайны…
Представляю, как иронизировала бы Джейн Остин в наше время над Facebook, MySpace и Twitter, в мгновение ока создающими иллюзорные узы между людьми. Изабелла Торп пыталась связать таковыми Кэтрин Морланд в "Нортенгерском аббатстве", но в остальных книгах Остин персонажи лицемерят более умело. Мир "Доводов рассудка" населяют карьеристы, карабкающиеся вверх по социальной лестнице за счет дружбы и брака. Город Бат – маяк в моря честолюбия. Миссис Клэй, двуличная вдовушка, вцепилась в Элизабет Эллиот, словно пиявка, чтобы через нее подобраться как можно ближе к сэру Уолтеру, а затем стать его второй женой. Можно не сомневаться, что, достигнув цели, новая леди Эллиот тут же позабыла бы о дружеских чувствах по отношению к девушке. Некоторые люди милы с вами лишь до тех пор, пока им что-то от вас надо, а с такими друзьями и враги не к чему.
Однако самый ярый лизоблюд в "Доводах рассудка" – сам сэр Уолтер. Стоило мне это заметить, и многое встало на свои места. Любой, кто озабочен своим положением в обществе, должен заискивать перед теми, кто стоит ступенькой выше, и пренебрегать всеми остальными. Так же как под маской задир зачастую прячутся трусы, так и под личиной знатных снобов скрываются подхалимы; неудивительно, что Остин "обожала" аристократию. Объектом поклонения сэра Уолтера стали его кузина виконтесса Дэлримпл и ее дочь мисс Картерет – парочка посредственностей, у которых за душой не нашлось ничего кроме родословной:
Энн прежде не видела отца и сестрицу в отношениях их со знатью и теперь не могла не испытывать разочарования. Она ждала лучшего, полагаясь на их высокое мнение о собственном положении в свете, и невольно склонялась к желанию, которого и вообразить в себе не могла: она желала им побольше гордости; ибо речи о "наших родственницах леди Дэлримпл и мисс Картерет", "наших родственниках Дэлримплах" звучали на Кэмден-плейс с утра до вечера и безмерно ей докучали.
Дружба с кем-то вроде сэра Уолтера или миссис Клэй не может заинтересовать людей, менее податливых к лести, чем объекты их поклонения. Друзья могут быть куда более опасны и вероломны, чем враги, – предупреждает Остин, – даже если у них самые добрые намерения, иногда они не видят различия в том, что хорошо для других, и что – лично для них. Таким другом оказалась леди Рассел, которая, заменив героине мать, стала для нее единственным близким человеком. Самое грустное то, что Энн, чрезвычайно дорожа отношениями со старой леди, не позволяла себе заметить ее ограниченность. А после равнодушного приема, оказанного Энн семьей Мазгроув (полезный урок: "…сколь мало значим мы за пределами своего круга"), девушка в особенности начинает ценить "милость судьбы, пославшей ей такого верного и преданного друга, как леди Рассел". Ведь даже родная сестра Мэри относилась к отъезду из фамильного гнезда – трагедии, мучившей Энн многие недели, – с полнейшим безразличием. Да уж, после Мэри кто угодно мог показаться чудесным человеком, тем более – преданная старая дама.
Именно леди Рассел убедила героиню совершить величайшую ошибку в жизни – отвергнуть капитана Уэнтуорта, хотя, конечно, она сделала это из самых лучших побуждений. И позже, снова оказавшись в аналогичной ситуации, леди Рассел, как это ни удивительно, повторила свой совет, хотя прекрасно знала, как несчастна и одинока была ее подопечная все эти годы. Но к этому времени прозрела даже Энн. Было очевидно, что леди Рассел, осознанно или нет, заботилась о собственной репутации высоконравственной дамы, а вовсе не о благополучии девушки. Это себя, а не Энн, она пыталась уберечь от общения с человеком столь низкого и недостойного происхождения, с каким-то морским офицером.