* * *
Едем.
Эсэмэска пикнула, от Коваленка. Спрашивает: еще не вернулась?
– Ленусь, хочешь семечки?
– Не, мам.
Тошнит меня от этих ваших семечек.
– А бутербродик? Один?
– Вода есть?
– На.
– Это спрайт.
– Я думала, ты спрайт просишь.
– Я воду.
– А он, знаешь, как лимонад. Ты помнишь, как лимонад любила?
– Я компот любила. Воды обычной можно?
– И лимонад тоже. Подожди, вот твоя вода. "Священный источник", надо было еще пару бутылок. Тут в составе серебро и еще что-то, врут, как всегда. Кто еще будет пить, поднимай руки.
Что-то мама веселая. Ловлю в зеркальце ее лицо. Накрасилась. Что это с ней?
– Лен, а что ты так в церкви долго? – Мама заканчивает шуршать пакетами. – Мы уже за тобой идти собирались. Десять минут, десять минут…
– Встретила там. Помнишь, Лира Михална, физручка?
– Кого? Подожди… Гадалку эту?
– Да. Полы там моет.
– Ой! Да ты что! Надо же, сколько ж лет, ей тогда уже было за очень. А что меня не позвала? Помню, конечно. Конечно, помню. Лира Михална такая… А ты ее как узнала, ты ж маленькая была?
– По голосу. Голос у нее.
– Ой да, прокуренный. Как запоет утром по динамику!
– Лидусь, это Высоцкий пел, – говорит папа.
– Высоцкий? А мне помнится, что сама, она ж самодеятельница такая была… А теперь вот, значит, уверовала. Ну и правильно, уже и возраст такой. А ведь мне тогда правду нагадала, и про тебя, Коль, слышишь, всю твою подноготную. А о чем вы с ней разговаривали?
– Да ни о чем. О чем они в церкви… Исповедайся, то-сё.
– И я тебе то же самое. Хочешь, как приедем, сразу отцу Андрею позвоню?
– Мам, оставь меня в покое.
– А что "в покое"? Ты сама, вон, из церкви в слезах пришла.
– Да в каких слезах?
– Вот в таких. И отец видел, правда? Что глаза у тебя на мокром месте были.
– Мама, я повторяю, оставь меня в покое.
– Да и пожалуйста, я тебя вообще… Если б ты сама в покое была. Полгода уже током бьешь! Уже сама даже своих слез не видишь.
– Я последний раз очень прошу…
– Сердце кровью обливается! Кто у тебя еще близкие? Кто еще тебе так, как мы? Поехали сюда с тобой, все твои фантазии на задних лапках исполняли!
– Лидусь, не отвлекай ее за рулем…
– Ничего страшного, пап. Давайте все выскажемся. Кто еще хочет свои пять копеек вставить, пожалуйста!
– Лен…
– Пожалуйста! Нет желающих? Тогда давайте я скажу.
– Николай, дай мне сумку, там валидол!
– Лен, мать пожалей!
– А ты ее сам очень жалел тогда? Когда уходил? Когда так дверью хлопнул?
– Ну, зачем так?
– Затем… В общем, дорогие мои и хорошие… Всем вам большое спасибо. Но спектакль закончился. Всё. Всем спасибо.
– Лена, зачем в конце все портить?
– Почему "портить"? Сыграли все неплохо, особенно наша приглашенная звезда, Лев Аскольдов, поаплодируем! Ну, аплодируем, громче! Ну, громче же!
– Лена!
– Господи…
Чуть не врезаюсь, машину заносит влево…
– На, попей еще.
Мотаю головой.
Пустое поле, лес вдали, машины проносятся.
Подходит мама:
– На, кофту накинь.
– Как сердце? – спрашиваю.
– А насчет нас с мамой, – говорит папа, – мы тут решили попробовать снова объединиться.
Я смотрю на них:
– А как…
– Мы с Адой давно уже как кошка с собакой.
Вот, значит, почему тогда приперлась. "Шарфик! Шарфик!" Бедная.
– А что раньше не сказали?
– Сами только вчера решили.
Проезжает грузовик. Автобус. Вспоминаю Гену. Он бы меня сейчас коньяком своим поганым напоил, и все было бы хорошо.
– Ну что, ты как, Леночка? Может, поедем уже? Ты в состоянии?
– В состоянии.
Сажусь за руль. Лёник все сидел здесь, в мобильном копался.
Кладет мне ладонь на колено.
– Пристегнись, пикает.
Пристегивается, не убирая ладони. Ладно, пусть. Мне уже все равно.
Мама спит у папы на плече. Папа тоже посапывает. Вот нервная система, супер.
Еще одна эсэмэска. От Коваленка.
– Может, прибавишь скорость? – смотрит Лёник.
– Ты тоже заметил?
– Уже минут пять сигналит.
Смотрю в боковое. "Жигуль" обшарпанный.
Снова мигает.
Прибавляю скорости, отрываемся.
"Жигуленок" исчезает.
Темнеет.
Лёник шепотом:
– Лена, надо поговорить.
– А зачем?
Гладит меня по щеке, шее.
– Граждане пассажиры, не отвлекайте водителя… И тут – не надо… Хочешь, чтобы я во что-то врезалась, да? Ну не надо здесь. Родители же, ну…
Ну что с этими его руками делать? Ладно, сижу терплю.
– Лен… Еще прибавь.
– Что?
– Догоняют.
– Может, остановимся?
– Нет, не надо. Это, наверное… которые нас в Бултыхах пасли.
– Думаешь, это…
– Я же специально, говорю, все время за тобой ходил.
– Так. Если ты хочешь, чтоб оторвались, убери руки. Вот так.
Блин!
Железнодорожный переезд, шлагбаум, торможу.
– О-х…
Родители открывают глаза. Лёня смотрит в потолок.
"Жигуленок" тормозит сзади.
Дверца распахивается, выскакивают какие-то мужики.
Из "жигуленка" почти вываливается Генка. Голова в бинтах.
Бегут к нам, волоча Генку.
Генка машет букетом роз в забинтованных руках.
Долго ищу ключи.
Нащупываю, вытаскиваю. Падают. Руки трясутся.
Поднимаю. Смотрю на дверь. Нет, ничем не обмазана. Чистая.
– Ну, вот и дома…
Вожусь с замком.
Нет, изнутри. Лешка, значит, уже приехал.
Звоню, шаги за дверью.
Стоит заспанный.
– Привет! На, сумку возьми…
– Привет, мам.
Что это с ним, уже года три "мама" не говорил. Берет у меня сумку.
– Что стоишь? Иди отнеси в комнату мне.
Сейчас выдаст что-нибудь свое фирменное.
Нет, идет, относит. Молча.
– Леш… Все нормально?
– Что?
– Хорошо съездил?
– Супер. Я тебе тоже сбросил.
Что сбросил? Фотки. Стягиваю куртку, кед пытаюсь ногой снять.
– А что мне не звонил?
– А у нас мобильные, по правилам, собрали, мы же крестоносцы, я тебе эсэмэску бросил.
– Эсэмэску? Да… – Прохожу по коридору, на кухню. – Слушай, а что у нас так чисто, а? Сына, ты что, сам… убрался?
– Не, это Лена. А я ей помогал.
– Какая… Лена?
– Из 11-го "Б". Моя девушка. Я ее в лесу от дракона защитил.
– А, от дракона… Понятно.
– Ну, это по игре, короче, такие правила.
– Не, я поняла. Ты ее спас от дракона, и она пришла и вылизала нам всю хату…
– Мам, что с тобой? Она очень хорошая. И у нас серьезные отношения.
– Ты с ней… Вы с ней уже…
– Нет! Мама, я же сказал, у нас с ней серьезные отношения.
– Леш, повтори, пожалуйста.
– Что серьезные?
– Нет, как ты меня назвал.
– Как? Мама.
– Повтори вот это.
– Мама. Мама… Еще?
– Не забывай меня так называть, ладно?
Старый дедушка Коль был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
– Эй, налейте нам кубки,
Да набейте нам трубки,
Да зовите моих скрипачей, трубачей,
Да зовите моих скрипачей!
Принцесса хватает Короля за парик и макает в торт.
По залу ползет запах пены для бритья. Публика хлопает.
– Лев Аскольдов? – В фойе дожидается человек в форме; рядом пара актеров, еще в гриме. – Пройдемте.
Уменьшающееся здание театра в заднем стекле машины.
Были скрипки в руках у его скрипачей,
Были трубы у всех трубачей,
И пилили они, и трубили они,
До утра не смыкая очей.
Старый дедушка Коль был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
– Эй, налейте нам кубки,
Да набейте нам трубки,
Да гоните моих скрипачей, трубачей,
Да гоните моих скрипачей!
Вот и полтора года пролетело. Даже больше.
Вот эта, да, вот эта, за левым столиком, это я. Узнали хоть? Ну вот, рукой помахала.
Говорят, поправилась, понятно отчего. Но что мне идет. Правда? Да ладно!
Да, специально пришла пораньше, от "строгого режима" отдохнуть.
Ну что рассказать?
С Геннадием Михалычем мы все-таки расписались. Да, вот колечко… Мне тоже показалось, когда выбирали. Вдвоем ходили.
Девочка у нас родилась, Катенька. Да, та самая, которую из Бултыхов "привезла". Копия Геннадий Михалыч, вот такие щеки. Честно сказать, колебалась. Суд на носу, фирму закрывать надо. И на тебе бонус в виде токсикоза. Целые дни с "белым другом". Генка настоял. И Лешка. Да, Лешка. Зашла к нему такая после УЗИ. "Сына, ты уже взрослый, в январе пятнадцать, поэтому с тобой уже напрямую советуюсь. Ты готов, что у тебя сестренка родится и Гена к нам переедет? Я сама не знаю, готова я или нет, суд на носу и с бизнесом, сам знаешь, какая жопа. Скажешь, чтоб я сделала аборт, пойду и сделаю".
Ну, вот так и сказала. А у него такая истерика фонтаном, не ожидала даже. Поревела с ним за компанию, Генка приехал, сопли нам утирал. Он Генку сразу зауважал, когда узнал, что тот пацана спас, ну, в тот день, когда я из Бултыхов… Лешка, пока я ходила, боялся, "мама", "мамочка", посуду три раза за собой вымыл. Лена эта его тоже приходила, что-то помогала там, блондиночка такая. Они потом расплевались, сейчас у нас уже другая мадемуазель, еще не видела, только по телефону, когда мобильник терял: "Мо-о-жно Алексея?" Ну, мо-ожно. Тоже, говорит, серьезные отношения.
Сейчас… эсэмэска пришла.
МЫ ПРОСНУЛИСЬ.
При… Прис… Есть.
МОЛОДЦЫ! ПРИСТУПАЙТЕ К ПЛАНУ Z.
Это у нас с Михалычем шифр, он сейчас с Катькой, пока я здесь, на встрече. Я ему записку прилепила, что делать, "План Z". Обычно мама приходит, а тут у нее церковь, и Лешка на английский ускакал. Так что Геннадий Михалыч сейчас один с Катькой, папашка.
Думаю иногда, конечно. Мысли, говорю, разные. Может, не надо было за него. И разница, и образования у него толком ноль, хорошо, заставила на вождение, разъезжает сейчас на джипе. Вспоминаю иногда, что этот актер великий о нем… Что "примитивный". Ну, примитивный. Сама же просила тогда просто счастья, кушайте, что заказывали.
Сейчас эсэмэска. Ну, что у них там? А… Это не от них, это от нее.
Я В ПРОБКЕ ОПОЗДАЮ ИЗВ…
А я ее предупреждала, что пробки будут. Сейчас отвечу ей.
На суде… Это я еще не сказала? На суде меня почти оправдали. Я уже с пузом убедительным была, даже то, что они мне накрутили, амнистия, освободили прямо из зала, Генка меня увез, я еще по дороге на него наорала на радостях.
Потом еще один суд был… Нет, девушка, я еще не выбрала. Хорошо, сок пока принесите, вот этот.
На чем я остановилась? Забыла из-за этой… Да, насчет родителей. Они съехались, как в машине сказали. Адочка ко мне приезжала в истерике биться. А потом через месяц отец к ней за вещами ездил, ну и привет. Мама по потолку бегает, я – туда, к этой мадам. И там его тоже нет, и к маме не вернулся. Снял однокомнатную на Чехова, ездили к нему туда с Генкой. Посидели, выпили, я не пила. Всё, говорит, устал от всех этих женщин. Я Генке своему в бок, ты не слушай, тебе рано такие вещи. Так что теперь папочка у нас один, утром бегает, а для души у него Новгород, мы туда столицу переносим. С новгородцами своими постоянно подписи собирают. Зимой туда ездил, его там встречали, с мэром фоткался. Короче, ушел в деятельность, а мама вся поседела, но держится, с Катькой иногда сидит.
Этот вот жил у нее полгода, актер заслуженный. Вот вообще не ожидала. "Мамой" стал ее называть, любовь такая. А потом его прямо из театра.
Да, это вообще было самое… Генка говорил, что типа чувствовал. Ну и я чувствовала. Вон, Генку даже подозревала, тогда, в лодке. А тут все, и показания уже на него были, на этого Аскольдова. Сама, главное, своими руками. Вот почему он тогда согласился. И еще такой типа влюбленный, а сам был у них наводчик. Это между кащеевскими, прежнего мэра и нового, разборки шли. Бассейн просто карта в игре. Там других людей убирали, причем тихо. А мы, то есть нас должны были как отвлекающий маневр. Саныча и меня, и чтоб шуму много, телевидения. Меня, Коваленок сказал, в последний момент отменили, разговор пошел, что Кащея вернут. Это когда этот меня в лес завел, я так потом вспоминать стала, он еще эсэмэску получил. А должны были тяжеленьким и в озеро, один там показания дал, что план был. Это я сейчас весело рассказываю, а тогда, как узнала, все молоко сгорело, я же грудью кормить старалась.
Ну, его и взяли. Прямо после спектакля, я еще не знала, как матери это преподнести. Насочиняла, что его срочно в Москву. Она не поверила, конечно, из церкви теперь не вылезает. Я с ней тоже иногда хожу, к отцу Андрею. Это ее духовник, а мы с ним просто общаемся. Катьку он крестил, фотки покажу потом, прикольные.
Ну что она там, в этой пробке? Уже пятнадцать минут здесь торчу.
Эсэмэска от нее. Нет, от Михалыча.
МЫ ПОКАКАЛИ!
Отвечаю: УРА!
* * *
– Привет, сестренка.
– Господи…
Стоит.
– Ё-моё, чуть заикой… Каким…
Улыбается.
Только этого не хватало. Показалось даже, что настоящий Лёник.
– Ну, садись, – отодвигаю меню, – только у меня сейчас встреча.
– А я думал, ты меня ждешь.
– Ага, встречаю. Извини, оркестр не позвала.
А может, вправду Лёник? Откуда… Этот.
Генке, что ли, эсэмэснуть? Ладно, сама разберусь.
Садится, постарел. Курточка, зуба одного нет.
– Есть будешь?
– Да здесь все пафосное такое. Ты мне лучше на улице купи, покажу где.
– Ты сейчас где?
– В нигде. Знаешь такое место?
– Бывала.
– Ну вот. Выпустили меня.
Просто страшно на Лёника стал похож, когда я его тогда последний раз в Москве видела. Кладет ладонь мне на руку.
– Руки убери.
– Лен, ты меня хотя бы выслушай.
– Хорошо, – откидываюсь, спина вся мокрая, – только по существу. Говори. Сколько они тебе запла тили? Что вы собирались со мной сделать? Просто утопить? Или расчленить вначале? Давай.
– Когда я тебя тогда еще увидел, я понял, что ты мне нужна.
– Это не по существу.
– Как раз это – по существу.
– А потом они вышли на тебя, и ты согласился.
– И я согласился. Чтобы спасти тебя.
– Спасти?
Снова эта с блокнотиком:
– Извиняюсь, будете заказывать?
Он поворачивается:
– А мартини у вас есть? – И на меня: – Тысячу лет не пил мартини. С того раза.
Я киваю, девушка рисует в блокнотике и уходит.
– Другого выхода не было, сестренка. Я все тогда обдумал. Мозги им крутил. Убедительно крутил. Я же актер.
Берет мою ладонь, смотрит на кольцо:
– Ты счастлива?
Вот прицепился. Надо убрать ладонь…
– Ладно, я пойду, – кладет. – У тебя встреча?
– Подожди, вон мартини несут. Да, встреча. Ольгу Иванну помнишь, директора Бултыхов?
– А, эта…
Изобразил.
Похоже. Не выдержала, улыбнулась:
– Ага, самая. Короче, хочет там все реконструировать. Усадьбу, все.
– Как наш театр?
– А что ваш театр? Над вашим театром "Веста" поработала, радуйтесь теперь. Я по-другому все предлагала.
– Был сегодня там. С Маркычем, потом…
Пьет мартини.
– И что потом?
– Суп с котом.
– И что собираешься делать?
– Искать. Актер ни на какие роли не требуется? Могу сыграть брата или…
– "Или" – не надо.
– Не можешь немного одолжить? – поднимается. – Как устроюсь, отдам.
– Куда ты устроишься?
– Ну, пока Дедом Морозом, а там посмотрим. Есть идеи.
– Лёник… Лёва!
– Да?
– Только честно. Не колешься?
– Нет. Ты не волнуйся, я верну.
Застегивает куртку. Наклоняется, целует в щеку.
– Пока, сестренка. Не кашляй. Не забывай, мы с тобой еще должны в Арктику.
Смотрю, как идет между столиков.
Выходит, проходит мимо окна.
Ловлю себя на том, что глажу пальцем место поцелуя.
"Лёнька! Лёпсик! Смотри, я какой гриб нашла!"
Подбегаю к нему:
"Смотри, какой большой!"
Лёник строго смотрит на гриб:
"Ну, и что радуешься? Ядовитый".
"Сам ты ядовитый! Смотри, какая шапочка. Это сыроежка".
"Сри-бери-ежка".
Лежим на траве, отдыхаем. Рядом сосна поваленная. Муравьи щекочутся.
"Лёнь!"
Тишина.
Приподнимаюсь на локте:
"Лёня…"
Он лежит, болтает ногой:
"Я не Лёня".
Подползаю:
"Ты Инопланетян опять, да? Лёнь, я серьезно, три-три – вне игры!"
"Я – человек. Но меня зовут не Лёня".
"Я сказала, не играю…"
"А я честно. Меня из детского дома взяли".
"Ну Лё-онька…"
"Я не придумываю. Честное пионерское".
Поднимает руку, делает салют.
"А мои настоящие родители были полярники".
"Честно-честно?"
"Да. Фамилия у них, фамилия была… Джонсон. И они были американцы, просто в детстве в СССР приехали. Выросли здесь и полюбили друг друга на всю жизнь. А потом… погибли. Понимаешь? Оба погибли. Корабль на льдину натолкнулся, и спасли только детей, на вертолете. И всех – в детский дом, и меня".
"Лёнь, а меня тоже в детском доме взяли?"
"Нет, тебя родили. А вот меня, знаешь, как по-настоящему? Марсель. Запомнила? Марсель Джонсон. Красиво, правда? Только никому не говори. Клянешься? Клянись клятвой рыцарей Северной Звезды".
"А это как?"
"Просто скажи: клянусь клятвой рыцарей Северной Звезды. Но это очень страшная. Одна девочка поклялась, а потом проболталась, и на нее самолет упал. Даже косточек от нее не нашли… Нет, я этих маму с папой тоже люблю. Но они, конечно, не полярники".
"Да, особенно мама…"
"Поэтому, когда вырасту, стану полярником, уже решил. А ты будешь моей женой. Ты же мне не настоящая сестра. И поедем в Арктику, будем исследовать северное сияние. Согласна?"
"Но только чтобы без поцелуев и чтобы ты в маминой комнате спал!"
С пригорка спускается мама:
"Они здесь! Ну что, грибнички, богато грибов набрали?"
Мы вскакиваем и бежим к ней наперегонки.