Тётушке помог один человек, второй, третий - а сумка снова вредничала и норовила в грязь.
Кто-то поспешил к магазину, который конечно же был закрыт.
По нескольку человек останавливалось возле каждого дома. Больше всего возле тех изб, что смотрелись строже, чище, больше. У Дудая встали многие, у Бандеры многие, и возле избы, где жил пацан, - тоже.
Стояли и смотрели в окна.
Пришедшие молчали - будто не были уверены, что селяне поймут их язык и вообще обладают речью.
- Москва пришла, собирай ужинать, мать, - засмеялся отец.
Полоса
Сергей Шаргунов
Он каждое утро ходил по грёбаной полосе и наступал на плиты бережно, как на надгробия.
Грёбаной полосу называла дочь, очевидно, ей было неловко при отце употреблять более резкое слово. Она предлагала отцу из таёжного посёлка переехать к ней в Пермь, но он говорил:
- А она? Куда ж я без нее…
- Что она тебе, жена?
- Может, и жена, и родня… Я же это… за ней слежу, как за кладбищем. Осенью завалит её ветками - разгребаю, летом кошу, где трава лезет, зимой снег чищу. Ты меня знаешь: я без дела не умею. И вообще, человек упрямый. Работаю и о тех, кто помер, вспоминаю. Как будто все они в одном месте лежат, а я им… это… покой обеспечиваю. И на всякий случай работа.
- Какая работа? Кому она нужна? Чокнулся ты, папка, - нежно говорила Таня и гладила его по голой голове.
У него голова была голая, выпали все волосы, но висели подковой седые усы. Был Алексей Петрович Соков худ, лёгок и с маленькими голубыми глазами - яркими, как у маньяка.
Полтора километра бетонки тянулись последним смыслом для Сокова и заканчивались непролазным болотом. Ему было шестьдесят три, жил на пенсию в посёлке, где осталась сотня человек. Половина из них когда-то была у него в подчинении, но теперь никто не хотел помогать. Команда, которая рядом, живет вокруг годами, но не признаёт больше капитана. Только Антон Антоныч, коротышка, иногда помогал. Если сильно напивался - гордо и с песнями. А трезвый помогал тайком - или затемно, или ближе к сумеркам.
Здесь был аэропорт, и Соков был его начальником. Пятнадцать лет назад отменили самолеты и полосу, оставили площадку для вертолётов, сократили штат. Так большинство подчинённых стали безработными - кто уехал, кто остался и недобро следил за тем, как дело Сокова погибает. Восемь лет назад уволили всех, объект исключили из реестров. И с тех пор в ведении Сокова - рядом с его домом - остались и площадка, и полоса. Дом разрушался, надо было менять крышу, ставить новое крыльцо, но Соков всё отчаяннее отдавал себя делу - под открытым небом.
Утром, покружив на площадке, уходил вышагивать по полосе, как журавль. Даже при славной погоде бетонка блестела, потная. Она всё время крошилась, разделялась на плиты. Однажды в мае, ближе к концу, к болоту, он нашёл мертвого волка. Тощего и тусклого. Оттащил и завалил листьями. Правильно было бы ходить с ружьём, опасно же, но Соков предпочитал таскать что-нибудь другое - зимой лопату, летом косу, - утешая себя, что и этим отобьётся, если нападет зверь.
А земля под ветхим бетоном напрягалась, он это чувствовал, хотела сбросить поклажу - давно не нужную. Соков сам был такой поклажей на земле. Жена умерла три года назад. Алексей Петрович знал свою вину в её смерти. Надо было убраться из этих мест, она ведь в спокойствии нуждалась. Она слишком беспокоилась. Ругала по-всякому. Говорила, что он позорит себя и её перед соседями: "Лучше сдохнуть и не видеть стыд такой!" - и повторяла даже: "Лучше бы ты пил, а не идиотничал!" Она без конца называла Сокова сумасшедшим. И вот умерла. Во сне. Обычно громкая, оставила тихо.
По утрам, вышагивая бетонкой, Соков всё чаще напрягал глаза и вчитывался под ноги, словно ждал, что увидит надгробную надпись "Сокова Галина Викторовна, 1945-2008".
Дочка Таня выросла и уехала в Пермь. Работала там в музее, но не простом, а современного искусства. Заявлялась раз в полгода, звонко смеялась, тормошила, несколько инструментов привезла, чтобы легче было нянчиться ему с полосой. И хоть смеялась, всё время выходила на крыльцо и курила. Соков качал голой головой: "Замуж бы тебе", - и подозревал то, о чём и соседи судачили: "Танька у него проститутка". Как-то раз она показала ему серию открыток, где высовывалась из люка надувного резинового танка с лицом, раскрашенным ярко-ало, как в клюкве. Корпус танка был полупрозрачным, светло-зелёным, и Соков, щурясь, спросил: "А ты чего там в танке? Голая?" "Почему? В бикини", - мигом зарозовев, пробормотала Таня, спрятала открытки в дорожный баул и больше не доставала.
С тех пор как объект отменили, все оживились, торопя события: чтобы поскорее земля показалась свободная. Оживилась природа. Несколько раз полосу заливало так, что она полностью сливалась с болотом, и Соков думал даже, что её потерял. Но солнце творило чудеса, бетонка опять выступала, хотя, конечно, приходилось особенно потрудиться, расчищая от мути и гнили. Зимой Соков раз в месяц нанимал мужика из другого поселка, проставлялся, и тот, озорно его матеря, сражался со снегом и льдом на своем тракторе. Летом повадились грибники. Эти чужаки ставили свои машины на полосе, а то и на площадке. Соков выскакивал из дома:
- Ехай отсюдова! Щас ребят позову, они вам покажут! Мне ружье принести, а? Это объект, понял?
А вдруг самолёт, и чего?.. Тебе на башку сядет, да?
Слюна прыгала у него на губах, глаза горели так электрически ярко, что грибники предпочитали не связываться с психом. Он махал руками страстно и длинно, зачерпывая небо, точно призывал самолет немедленно опуститься.
Было и такое: тогда жива была жена, дочка жила с ними и ходила в ближний посёлок в школу, и работала ещё небольшая, но команда, и на площадку ещё иногда садились вертолёты, - приехали бандиты. Соков говорил с ними, тремя, отдельно, в конце полосы, где начинались топи. Они разговаривали с ним, загадочно пританцовывая.
- Сухо, - полувопросительно сказал главный, круглоголовый и безволосый. - Сухо у тебя. Зачем землица, сука, пропадает? Глупо, земеля. Мы ж в Коми или не в Коми? Сам знаешь, нет земли. А у тебя есть.
Мы бетон сковырнем и строиться будем, ты усёк?
Сослуживцы видели издали: Соков в мольбе задирал руки и размахивал руками, точно крыльями (может, отгонял мошкару?), пританцовывал каким-то своим танцем, он и в танце хотел переспорить гостей. Его толкнули, упал. А трое прошли к большой машине, стремительно и молча, и с дикой скоростью умчали. Соков шёл медленно и хромая, и рукав его отекал вонючей болотной жижей, и все начали готовиться к худшему, но никто не вернулся. Вероятно, собирались вернуться, но им помешала какая-нибудь разборка, и они навеки сгинули где-нибудь среди болот. Зато Соков в тот же месяц начисто облысел и головой стал, как тот главный бандит, который требовал отдать сухую землю, без пользы покрытую советским бетоном. И ещё Соков укрепился в деле. Он стал будто бы жрецом отменённой веры, который хранит священное пространство, ожидая сошествия божества.
…Осенним днём 2010-го, накануне чуда, Антон Антоныч помогал Сокову как всегда по пьяни. Опьянение давало соседу сил и желания общаться с Соковым. Антоныч пел, бормотал, уходил далеко, и приближался, и даже обнаружил бревно, которое столкнул в заросли, прочь:
- Вот! Лежало! Это разве дело? Порядок нужен!
А то мало ли…
Соков не отвечал.
Они убрались и разбрелись - каждый к себе.
В тот день Соков лег спать рано. Спал беспокойно, с перерывами.
Он проснулся от шума и свиста. За окном мелькнула широкая тень, и что-то обрушилось с чудовищным железным грохотом.
Соков узнал этот шум. Сжало сердце.
Он влез в сапоги, выскочил из дома и побежал.
Он бежал сквозь ветер, морось и утренний сумрак в трусах и майке. Он бежал, и бежал, и бежал.
Как рассказали потом пилоты Ту-154, они не поверили своим глазам.
Их пассажирский борт, летевший рейсом Полярный-Москва, потерпел аварию в воздухе. Короткое замыкание. Полностью исчезло энергоснабжение - отказали бортовые аккумуляторы, срок службы которых истёк. Самолет плыл над тайгой, изнутри погаснув и снижаясь к гибели.
Вдруг, как чудо или издёвка, среди непрерывного мрака деревьев мелькнула площадка, проступила полоса…
Самолёт сделал круг, опустился с грохотом и промчал бетонкой безо всяких препятствий. И уткнулся в болото, спасённый.
Регион деятельности
Роман Сенчин
Выскочив из плотных снеговых туч, самолёт начал снижаться. Отсюда, с земли, казалось, что он падает. Валентина Петровна даже отвела взгляд. Вот действительно возьмёт и рухнет. Что тогда? Промелькнули знакомые по теленовостям картинки: жирные клубы дыма, сирены пожарных и санитарных машин… И значит - срыв праздничных мероприятий, посвящённых долгожданному юбилею.
Пересилила себя, снова посмотрела на посадочную полосу. Бело-голубой Ту-154 уже почти касался земли своими маленькими, вроде совсем игрушечными колёсами. Коснулся, раздул под собой сухую снежную пыль, побежал очень быстро, качая крыльями, словно бы готовясь снова подняться в воздух. Но гул сделался тоньше - в турбинах надсадно запищало, как в сливе ванны, досасывающем воду, потом они почти смолкли, и самолет стал притормаживать.
- Ну, слава богу, - выдохнула Валентина Петровна.
Надела шапку, кончиками ногтей большого и указательного пальцев подчистила уголки губ, а мизинцем - глаза возле переносицы. Никаких катышков, заспанок - вперёд!
Водитель Геннадий стоял в кучке других мужичков, тоже приехавших встречать рейс. Курили, о чем-то разговаривали, посмеивались. Все между собой знакомы. Город-то - неполных тридцать тысяч, включая детей.
Сорок пять лет назад на островке среди необъятного болота в междуречье Оби и Конды высадился вертолётный строительный десант, собрали первые щитовые бараки, потянули на север и юг нити газопровода. Так началась история сначала посёлка Пионерский, потом города Пионерска. А двумя месяцами раньше при Мингазпроме была создана организация, которая стала теперь мощной, богатой компанией "Обьгаз". И мероприятия, посвящённые этой уже достаточно серьёзной дате, должны были начаться сегодня.
Что-то долго не видно ЗИЛа с пассажирами… Поле огорожено невысоким - ниже человеческого роста - почти декоративным заборчиком из ребристых железных прутьев. Всё тут не отвечало современным требованиям в Пионерском аэропорту, особенно меры безопасности, - бывает, кто-нибудь из провожающих, чтобы передать забытую вещь или початую бутылку водки сунуть в дорогу, перемахивает через заборчик и бежит к самолёту. Несолидно. И Валентине Петровне стыдновато встречать и провожать официальные делегации. Аэропорт - это, как говорится, визитная карточка города (да и всего региона). А у них визитная карточка как вручную сделана…
Словно боясь, что ветхий прицеп-салон развалится или перевернётся, ЗИЛ медленно, осторожно подполз к воротам. Остановился. Дверцы с шипением сложились. Валентина Петровна приосанилась, вглядываясь в выходящих.
Конечно, почти все ей знакомы - случайного человека в Пионерск редко заносит, летают или свои, или командированные, которые быстро тоже становятся своими. Мельком Валентина Петровна отмечает: вот вернулись из отпуска Куприяновы, её соседи по подъезду; вот, почему-то московским рейсом, прилетел один из замов мэра, хотя отправлялся, по сведениям, в область… Но глаза её выискивали тех, кого нужно встретить. Хоть бы, хоть бы все прибыли… Хоть бы всё было так, как запланировано и утверждено…
Она тревожно обернулась на кучкующихся мужичков - пора звать Геннадия, велеть, чтоб был начеку - подхватить, если что, сумку тяжёлую, помочь устроиться в автобусе. По крайней мере - проявить внимание. Но прикрикивать не пришлось, кучка уже рассыпалась, мужички направлялись навстречу прилетевшим, одни радостно разводили руки: "Ну, здоро-овенько!", другие, нахмурясь, высматривали своих, а Геннадий подходил к ней, тоже глядя по пути на толпу прибывших.
Он первым и заметил одного из тех, кого они встречали:
- Вон этот… замглавного.
Действительно, как всегда торопливо, с огромными связками книг и журналов в обеих руках, чуть поскальзываясь на ледянистом снегу, шагал Юрий Вадимович Бойко. Улыбался то ли Валентине Петровне, то ли вообще - всему. Земле.
- Он давно уже главный, главный редактор, - тихо, но внятно сказала Валентина Петровна водителю и воскликнула: - Ну-у, здра-авствуйте! Лихо вы приземлились - опомниться не успела!
- Да-да, мы тоже… Доброе утро!
Геннадий подхватил обе связки и понёс в "Тойоту"; Юрий Вадимович распрямился, потянулся, и они с Валентиной Петровной, как старые добрые знакомые, обнялись, троекратно коснулись губами щёк друг друга.
Они были знакомы и почти дружны давно - больше десяти лет. Бойко приехал тогда простым корреспондентом журнала "Российский Север" за материалом, а Валентина Петровна работала в администрации района, на той же должности, что и теперь - начальником службы по связям с общественностью. Вместе несколько дней мотались на "уазике" по району, побывали на стойбище манси (сохранялось оно в большей степени как реликвия, музейный экспонат, - уже давным-давно обитал этот народец много севернее, в других районах округа), объездили трассовые поселки газовиков, нефтяные вахты, леспромхозы, зверофермы… С тех пор Юрий Вадимович чуть ли не каждый год прилетал сюда. Во многом благодаря Валентине Петровне "Российский Север" и "Обьгаз" сдружились: журнал публиковал материалы о компании, о её работниках, а компания помогала журналу выходить в свет…
- Поздравляю с повышением! От всего сердца поздравляю! - сказала Валентина Петровна, оглядывая Бойко, привыкая к изменениям в его облике, произошедшим за время, пока не виделись.
- Спасибо, конечно… но это же, так скать, палка о двух концах… Зарплата на десятку выше, а головной боли - того и гляди, так скать, обширный инфаркт…
- Ничего, ничего, Юрий Вадимыч, с вашей энергией…
С прошлого лета, когда Бойко побывал у них последний раз, он заметно раздобрел, приобрёл начальницкую осанку; вместо громоздких очков школьного отличника на его лице теперь красовались современные, в тонкой серебристой оправе; из-под новой куртки-пропитки с пышным воротником выглядывал тёмный пиджак, на брюшко спускался бордовый галстук. На плече висела всегдашняя - что-то между спортивной и футляром для ноутбука - чёрная сумка.
- Ну, вот мы, так скать, и прибыли! - отобнимашись, отздоровавшись, сообщил Бойко и, повернувшись боком к Валентине Петровне, обвёл рукой прибывшую с ним делегацию. - Все, так скать, налицо. Никого не потерял.
- Да уж вижу, вижу!
- Прошу любить и жаловать, - продолжал Юрий Вадимович, обращаясь уже к москвичам, - наш, не люблю этого слова, куратор - Валентина Петровна Рындина.
- Да, это я. Здравствуйте!.. Что ж, садитесь в автобус, пожалуйста. Ближе познакомимся, с вашего позволения, за завтраком. Очень плотный сегодня день.
- Конечно… да-да… - закивали гости.
Одни тут же стали забираться в салон, другие спешно докуривали. Геннадий, судя по глазам, был озабочен - как всех разместить. Вроде бы сидений хватает, но вот вещи… Пачки с книгами, футляр-ящик звукорежиссёра, баул певицы, чемоданы поэта и фольклориста…
"Прокольчик! - тут же укорила себя Валентина Петровна. - Нужно было "Газель" брать, не шиковать с этой "Тойотой"!.."
И машинально выхватив взглядом две-три фигуры, определила: "Этих бы можно было не приглашать…"
Вообще, она слегка обиделась на Юрия Вадимовича за подбор делегации - он расписывал ей по телефону, какие это известные люди: умница-профессор, живой классик-поэт, молодой модный прозаик, стремительно набирающая популярность певица!.. "И практически все - первоклассные говоруны, публике не дадут закиснуть!" Но теперь, вживе, они оказались как на подбор невзрачны, сероваты. Будто подкисшие.
Особенно не понравился ей самый пожилой - наверное, тот самый профессор-литературовед, о котором Юрий Вадимович говорил, что родом тоже откуда-то с Севера, чуть ли не крупнейший сейчас знаток поэзии двадцатых-тридцатых годов. А выглядит, прости господи, как бичара какой-то: полтора метра с кепкой, худой, кривоплечий, курит в кулак, кепка засаленная, хоть щи вари. Портфель морщинистый, ручка скотчем обмотана… Или этот - этого она сразу узнала - народный артист России, сыграл ролей двести в кино, у Тарковского даже снимался, но сейчас, увидев его, его сутуловатую фигуру, испитое лицо, тонкие синеватые губы, седоватый ежик волос, Валентина Петровна вспомнила только один фильм с его участием, где он играл шофера-камазника, любящего остограммиться после работы и матернуться.
Певица её тоже разочаровала. Валентина Петровна раз-другой натыкалась на неё по телевизору, там она была симпатичной, длинноногой, сочной такой, с пышными волосами, а теперь вот стоял перед нею воробьишка какой-то, а не артистка. Лицо всё в мелких синеватых жилочках, глаза тусклые…
Сразу, с первого взгляда, ей понравился только поэт - "живой классик". Он был действительно известный, даже вроде бы недавно включенный в школьную программу. Метра два ростом, крепкий, подтянутый, лицо с волевым подбородком. Одет в добротное пальто и песцовую шапку, на ногах зимние сапоги. Видно, знал, куда ехал - не в Сочи загорать.
Оглядевшись, поэт восторженно пробасил:
- Красотищ-ща! Сосны-то, а! - И согнувшись чуть не пополам, полез в маленькую, похожую на яхточку, "Тойоту".
От аэропорта до города путь неблизкий - километров тридцать по бетонке. Когда Пионерск начали строить, мало кто думал, что он станет столицей огромного региона под названием "ООО "Обьгаз"" и ему понадобятся авиарейсы. Когда же это время пришло, удобное место для посадки и взлета лайнеров отыскалось только в получасе езды от города. Но может быть, и хорошо, что так - шума самолетов не слышно. А рано или поздно Пионерск разрастётся, и аэропорт станет ближе.
Словно бы заразившись от поэта восторгом, москвичи стали ахать и охать по поводу стоящих по обочинам бетонки сосен.
- Как свечи в церкви, как свечи… - приговаривал литературовед Михаил Аркадьевич.
- А мне раз такие же сосны жизнь спасли, - неожиданным для Валентины Петровны громким, звонким голосом, как-то очень весомо (а на вид лет двадцать пять, и одет, как пацан дворовый) объявил молодой писатель. Все притихли.
Он без промедлений стал рассказывать:
- Я в Карелии служил, под Вяртсилей, это на границе с Финляндией. И там в основном ёлки и березы, а сосны растут такими группками - там, сям - понемногу. Короче, как-то раз мы с одним, он сержантом был, а я рядовым-первогодкой, пошли в наряд по тылам. Километров двадцать пять кружище такой!..
Не знаю, зачем наряд этот вообще был нужен - пытка просто… Ну и вот… а зима, холодрыга, влажность, и мы на лыжах с сержантом. Без собаки, кстати, вопреки уставу… Половину где-то прошли, буран начался, и такой - прямо конец всему. И ещё резко так, сразу, из тишины - в-вху-у-у! Мы с сержантом сразу потеряли друг друга, я под ёлку залез… А там ёлки - до неба просто, внизу лапы огромные, как в шалаш под них забираешься. Я забрался, сижу. Метёт - вообще!..
"Как ошпарили его, - поморщилась про себя Валентина Петровна. - Пьяный, что ли?!"