- Если кто-нибудь попадётся навстречу, ты скажи: "Помогите, помогите, кто угодно, только не мужчина!" - поучала я тётю Анне её словами.
- А ты, пташка, молчи! - огрызнулась тётя. - Идите, принесите мне какой-нибудь фартук или платок, чтобы я могла прикрыть колени!
- Гляди-ка, графиня какая выискалась! - проворчал тата, но всё-таки пошёл в дом и немного погодя вернулся с красиво вышитым покрывалом, которое тётя Анне как раз выстирала, аккуратно выгладила и повесила на перекладину для полотенец.
- Обращайся с ним осторожно - это ведь приданое Хельмес, жена её брата вышивала!
Там была вышита девушка с длинными пшеничными косами, в полосатой юбке и с граблями через плечо. А над головой девушки вышиты красными нитками слова: "Вытирать заплаканные глаза!" Тёте Анне эта надпись почему-то не нравилась. Она застелила колени покрывалом наизнанку, так что буквы выглядели забавными закорючками, и вышитая девушка выглядела странно.
У меня для поездки на мотоцикле была новая песня. Это был "Марш пионеров-мичуринцев", который детский хор Дворца пионеров почти каждый день исполнял по радио. К сожалению, тата не согласился взять с собой трубу, да и очень трудно ему было бы вести мотоцикл и одновременно трубить. А для вступления к "Маршу пионеров-мичуринцев" труба годилась бы не хуже фанфар, когда марш исполняли по радио.
Под ветрами вешними яблони цветут.
Птицы над скворешнями весело поют.
Солнце в небе щурится с самого утра,
А у нас, мичуринцев, страдная пора.За работу, друзья, за работу!
Мы шагаем навстречу весне!
Мы посадим сады! Золотые плоды
Мы подарим родимой стране!Яблоня нарядная радует глаза,
А рядом виноградная тянется лоза.
Не сломает буря их, холод не убьёт.
Внуками Мичурина нас зовёт народ!Пусть в Чите и в Вологде, в Омске и в Орле,
В каждом нашем городе и в любом селе
Хорошеют улицы от садов густых.
Юные мичуринцы посадили их!
- орала я во всё горло.
Припев я раньше пела тате несколько раз, но он почему-то никак не хотел подпевать, так что я пела-орала одна.
Вместо таты начала всё громче подавать голос с заднего сиденья тётя Анне. Может, ей не нравился алый стяг, которым играл ветер, и шагающие чётким шагом пионеры? У тёти и раньше были трудности с соблюдением мелодии, но эти пронизывающие до мозга костей и перекрывающие шум мотора вопли, которые она теперь издавала, были настолько фальшивыми, что тата остановил мотоцикл.
- Ну что опять стряслось? - спросил он сердито. - Если ты во время езды будешь бить меня кулаком в спину, мы можем оказаться в канаве!
- Мой ридикюль остался! Поезжай быстрей обратно, пока его никто не украл! У меня там больше ста рублей денег, и паспорт, и ключ от квартиры, и сетка для волос, и пудреница эстонского времени, и… - истошно вопила тётя, слезая с мотоцикла.
Тата не произнёс ни звука, развернул мотоцикл, и мы помчались обратно к дому. Большой коричневый ридикюль с плетёными ручками действительно лежал в траве у дороги. Лишь немного сбавив скорость, тата, не останавливаясь, - хоп! - подхватил его правой рукой, поставил на бак между мною и собой, и мы были опять на большой дороге. Сидя на баке между руками таты, я испытывала чувство гордости - но жаль, никто не видел нашей лихой езды! Ой, если бы у нас был алый стяг, как бы он развевался на ветру!
- Садись, быстро, - скомандовал тата, когда мы подъехали к тёте Анне. - Пусть сумка пока останется под моим присмотром.
Теперь тёте, как я считала, следовало быстро перекинуть ногу через заднее колесо мотоцикла, вскочить на заднее сиденье и выкрикнуть что-нибудь, например, "Давай, жми!", или "К новым трудовым победам!", или "Вперед, товарищи!".
Но не тут-то было - чтобы взобраться на сиденье, ей потребовалось столько же времени и возни, как и давеча, да ещё сколько времени ушло на прикрытие её коленей.
Тата оставил нас ждать на автобусной остановке, а сам помчался к стоявшему у дороги дому Поверуса, чтобы оставить мотоцикл в его дворе.
- Задержите автобус на пару минут, - крикнул он нам через плечо.
Я забеспокоилась: как мы с тётей сможем задержать автобус? Но, к счастью, делать этого нам не пришлось, и на то были две причины. Во-первых, тата очень быстро успел вернуться. По-моему, у него на это и двух минут не ушло. А во-вторых, автобус вообще не пришёл. Мы ждали, ждали, ждали, а его всё не было и не было…
- Эти русские автобусы… Никогда не знаешь, что с ними может случиться! - стала возмущаться тётя Анне. - Если поверишь этому русскому порядку, непременно хоть наполовину, но обманут.
Тата достал часы из кармана и усмехнулся:
- Ну, русских обвинять сейчас не приходится - мы почти на четверть часа опоздали. Ты и средства передвижения - почти тема для анекдота!
- Тема для анекдота? Какого анекдота! - разгорячилась тётя Анне. - Сам ты всё оставил на последнюю минуту, как всегда, а я теперь тема анекдота! На этом говённом мотоцикле вообще нельзя возить ни одну порядочную даму!
- О да! - Тата кивнул в знак согласия. - А помнишь, как я тебя в молодости учил ездить на велосипеде? Ты меня била ногой, чуть инвалидом не сделала! Выдрала у меня целый клок волос, когда я бросил руль…
Тётя кинула на тату быстрый взгляд и сказала заносчиво:
- Посмотри на себя в зеркало - у тебя волос осталась едва ли четверть! А за велосипед я дала тебе сорок крон, на эти деньги можно было новый купить…
- Ладно, хорошо, что оба в живых остались…
- А там, на Штромке, на катке, там ты меня нарочно одну оставил посреди катка на самом скользком месте, и сделал вид, будто меня не знаешь! - продолжала тётя.
- Ну да, там… Там вообще удачно обошлось, что кто-то в живых остался, - начал хихикать тата. - Чудо, что никто из тех катавшихся, которых ты подкосила, не сломал ноги… А сама кричала, как на велосипеде, - мне стыдно было!
- Анекдот, анекдот! - ворчала тётя Анне. - Люди не могут всё время веселиться, кто-то и работать должен… Я с детства только и знала, что работала, а у вас с Лийлией всё время было только "ух!" и "ах!"…
- Ну ладно, - сказал тата. - На тебя благодарностей не напасёшься! Но теперь не остаётся ничего другого, как попытаться доехать до города на попутке.
Попутка - это было нечто! Из разговоров взрослых я поняла, что по дорогам ездят три сорта машин, на которых ездят люди: автобусы, мотоциклы и попутки. В автобусе и на мотоцикле я уже ездила, а теперь, значит, поеду в настоящей машине, в каких ездят взрослые.
Попутка
Но, как нарочно, на Лихуласком шоссе не было ни одной попутки. Мимо нас проносились разные легковые машины, из которых я различала "победы" и "москвичи", по шоссе в обе стороны ехали и так называемые грузовики с большими кузовами, но чего не было, так это попутки… От таты я узнала, как различают просто машины и попутки: просто машины едут с тупыми мордами в сторону города и не обращают внимания на людей, стоящих у края дороги, а попутка остановится сразу, как только тата поднимет руку.
Я сидела с тётей Анне на лавочке автобусной остановки, в то время как тата пытался распознать, какая из проезжающих мимо машин попутка.
- А может, просто поедем вечерним автобусом? - спросила тётя Анне. - Ребёнок наверняка проголодался, да и…
- Ну, вы можете, конечно, вернуться домой, - считал тата, - а я должен через полтора часа быть у адвоката, мне надо попасть в город во что бы то ни стало.
Он поднял руку и махал ею перед ехавшей из Лихула чёрной машиной. Но это была не попутка - с тупым безразличием машина промчалась мимо.
Тётя Анне достала из ридикюля небольшую баночку со стеклянной крышкой и предложила мне и тате маленькие щетинистые, но сладкие ягоды крыжовника, которыми вчера вечером мы наполнили эту баночку.
- Благодарствую, это всегда кстати! - заметил тата, сунул ягоду в рот, немного пожевал и затем выплюнул шкурку. Она полетела далеко, описав большую дугу.
- Это ещё что? - рассердилась тётя. - Думаешь, я предложила тебе немытые ягоды, что ли?
- Ах, мне никогда не нравилось есть целлюлозу, - буркнул тата. - А шкурка крыжовника - это и есть целлюлоза и больше ничего!
- И как тебе не стыдно! - Тётя Анне неодобрительно покачала головой. - Плюёшься, словно мальчишка или простолюдин.
- Да ещё какой! - усмехнулся тата. - Неужели ты не знаешь, что простому советскому человеку - истинному товарищу - требуется умение плевать на всё далеко, высоко и быстро! Да и умение плеваться столь изысканное дело, как и ковыряние мизинцем в носу, верно, дочка?
- Как это ты умеешь плевать так далеко? - не смогла я скрыть своего удивления. Я постаралась повторить за татой, но попала на носок сандальки…
- Это своего рода искусство! - засмеялся тата. - На сей счет Владимир Ильич Ленин сказал: учиться, учиться и ещё раз учиться!
- Что ты дуришь ребёнку голову! - рассердилась тётя Анне.
- Сначала подаёшь пример плеваться, затем поминаешь Владимира Ильича… Потом она будет говорить чужим людям, что отец плевал на Ленина, что ты тогда скажешь?
- Ничего я не скажу, я давно не малявка. Я знаю, кто такой Ленин! - сказала я важно и копила во рту слюны, чтобы сделать особенно большой плевок очень далеко. Я давно убедилась, что при тёте Анне ни в коем случае не стоит петь:
Мы знаем, великий Ленин,
заботлив и ласков был.
Он взял бы нас на колени,
с улыбкой бы нас спросил:
Ну как вам живётся, дети?
И наш бы звенел ответ:
Мы всех счастливей на свете,
так выполнен твой завет!
Попреков и замечаний тёти Анне было и без того достаточно, так что теперь следовало тихонько упражняться в выплевывании шкурки крыжовника и между делом - особенно утончённо - выковыривать мизинцем козявки из носу. И именно в этот момент появилась ПОПУТКА! Она, правда, сначала проехала мимо автобусной остановки, как обыкновенная машина, но вскоре затормозила, зашуршав шинами об асфальт, остановилась и дала задний ход.
С виду это была обычная серо-бежевая "победа", но на самом деле настоящая попутка!
Водитель вышел из машины и крикнул:
- Тунгал! Это ты, что ли?
- Да, я, - кивнул тата.
Владелец попутки - невысокий дяденька в светло-коричневой куртке и клетчатой кепке - подошёл к нам и протянул тате руку.
- Давай пятерню! Вот так сюрприз! Ты меня помнишь?
Тата улыбнулся незнакомцу, подавая руку. И сказал немного неуверенно:
- Вроде бы лицо знакомое…
- Ну, ничего удивительного, таких мальчишек, как я, вокруг тебя была целая ватага. Но мне ты дал длинный карандаш из слоновой кости, помнишь?
- Вроде были, да, телефонные карандаши, фирма их раздавала в качестве рекламы… - сказал тата, наморщив лоб.
- Именно, именно! За такой теперь можно получить лет десять, если не больше… Да что я говорю - по меньшей мере, пятнадцать! Ну да, время оккупации в расчет брать нельзя! - тараторил дяденька, то и дело ухмыляясь. - В тот день у тебя взял интервью Ральф Парве, помнишь? Он теперь стал поэтом. А я - Юхо. Помнишь, как мы поспорили, что я через два года побью твой рекорд на восемьсот метров?
- Ну и как, побил? - усмехнулся тата.
- Куда там… Тем временем наступил период, когда бегать пришлось до посинения, но совсем не было времени при этом глядеть на секундомер или хотя бы на часы, - засмеялся Юхо. - Да чего мы тут на дороге разговариваем. Идём в машину, если тебе надо в город, милости прошу в мой лимузин!
Лимузин! Такой изысканной машины для попутки мы, конечно, не ждали, а Юхо тем временем любезно распахнул дверцу "победы".
В лимузине были уютные сиденья - вроде дивана, и пахло как-то по-особенному - немножко бензином, немножко асфальтом и немножко рыбой. Тата помог мне и тёте сесть на заднее сиденье, а сам поместился рядом с водителем.
Ну и разговорчив был этот Юхо! Главным образом он тараторил про стадион и спортсменов "Калева", про борьбу и бокс. Ни я, ни тётя Анне не знали, что тата в молодости ходил и на тренировки по боксу, но мама ему это запретила после того, как по приглашению таты пришла посмотреть соревнования по боксу. Это я решила запомнить - иной раз было бы здорово вместо соревнования в беге поиграть в бокс.
Потом Юхо заговорил громче и обратился к сидящим на заднем сиденье. Подумать только, он решил, что тётя Анне моя мама!
- Нет, к сожалению, - сказала тётя Анне тем низким и солидным голосом, каким она читала вслух татино письмо. - Мама Леэлочки сейчас в университетах жизни…
- А-а! - произнёс Юхо и некоторое время помолчал. Затем снова обратился к тате: - А ты сам… во время войны был на правильной стороне?
- Какая сторона для эстонца правильная - русская или немецкая? - спросил тата и попросил разрешения закурить.
- Что за вопрос! - воскликнул Юхо и сунул руку в карман рубахи. - Ты "Друг" куришь или у тебя марка получше?
До чего же красивая у него была коробочка с сигаретами. На красной крышке красовалась морда собаки, радостно свесившей наружу язык.
Но тата запривередничал: у него в нагрудном кармане был жестяной портсигар, перетянутый резинкой, и в нём плотный ряд папирос, которые он собственноручно набил табаком.
Тётя Анне, покрутив ручку, опустила заднее окошечко и сказала:
- Поверите ли, господин Юхо, до войны Феликс не курил и не пил ни вина, ни водки! Даже рюмочку за здоровье не пригубил!
- Да, до войны всё было по-другому, - сказал Юхо, кивнул в подтверждение и добавил со смехом: - Деревья были выше, и сахар был слаще, и снег был белее!
Какое-то время все молчали, словно вспоминали довоенные высокие деревья, сладкий сахар и белый снег. Я начала привыкать к тому, что все лучшие вещи и времена были и окончились ещё до моего рождения.
- Сколько она получила? - немного погодя спросил Юхо, быстро взглянув на тату. - Я имею в виду, сколько лет дали твоей жене?
- Двадцать пять плюс пять.
На это Юхо даже присвистнул.
- Хреново! А у тебя в безопасности знакомств нет? Ты не смейся, в наши дни надо иметь знакомых повсюду, иначе невозможно! У меня есть пара знакомых, они, конечно, не друзья, но года два мы ходили вместе на охоту…
- Феликс у нас тоже страстный охотник! - объявила тётя Анне.
- Папа брал его ещё мальчишкой с собой, когда ходил охотиться на зайцев, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Другие братья тоже иногда охотились, но Феликс - он просто на этом помешан. Вчера, кстати, ходил в лес заготавливать веники для оленей на зиму, словно дома было мало дел.
- Перестань! - рассердился тата. - В здешних местах оленей нет…
- Ну, дикие козы, какая разница! - продолжала тётя. - Если бы узнать, куда Хельмес отправили, можно было ей посылку послать… Кто знает, жива ли она вообще-то…
- А у тебя и собака тоже есть? - спросил Юхо, не обращая внимания на тётю Анне.
- Есть, а как же - эстонская гончая.
- Да что ты! - обрадовался Юхо. - Это совсем новая порода, для охоты на зайцев - прима! Такое дело следует обсудить!
Обычно, когда речь заходила об охоте, тата очень оживлялся, но на сей раз он почему-то был скуп на слова. Зато тётя Анне пришла прямо-таки в восторг от "господина Юхо" и болтала с ним всю дорогу про всякую всячину. Когда мы, приехав в Таллинн, вылезли в конце улицы Виру из машины, Юхо достал из багажника большую рыбину, похожую на судака, завернул её в голубую бумагу, которую тоже достал из багажника, и протянул тёте Анне, чем полностью завоевал её расположение.
- Ах, судака я и не помню когда пробовала! - запричитала тётя Анне. - Пусть ваша супруга приходит в наше заведение делать завивку, как мы говорим, моё рабочее место крайнее слева!
Когда Юхо уехал, тётя Анне принялась выговаривать тате:
- Ты там, в деревне, совсем одичал! Раньше был душой любого общества, разговор шёл как по маслу - а теперь вёл себя как старый пень! Человек такой милый и добрый…
- Ладно, - перебил ее тата. - Таких милых, добрых и разговорчивых мы и раньше встречали! В Котласе синефуражечники увели несколько эстонских парней, которые в разговоре с парочкой милых и добрых незнакомцев излили душу… Больше этих эстонских парней никогда не видели… Не хочу сказать ничего этакого, ибо некрасиво думать о людях плохо, но, честно говоря, я этого человека со стадиона "Калев" не помню… Конечно, пацанов там вертелось много, всех не упомнишь…
- Ты действительно считаешь, что… - испугалась тётя Анне и уставилась на выглядывавшую из голубой бумаги рыбью голову, словно она могла что-то сказать.
- Ничего я не считаю. - Тата махнул рукой, поднял меня к своему лицу и сказал: - Будь хорошим ребёнком, дочка! Может, я вечером зайду к Анне, если успею. Держи кулачок, чтобы я услыхал от адвоката хорошие новости!
Я крепко зажала большие пальцы обеих рук в кулаки. Тёте Анне, пока мы шли, было непросто держать меня за руку, сжатую в кулак.
Лёгкие и печёнка
В городе у тёти Анне я пробыла несколько дней, потому что хождение по врачам оказалось совсем не таким простым делом, как она думала. У меня об этих врачебных делах есть своё понятие, потому что одно время моей любимой книжкой была "Малле хочет стать врачом", и я даже подумывала, а не заделаться ли мне самой врачом, в случае, если не удастся стать кондукторшей в автобусе. Красные с поперечными полосками штаны, как у Малле в книжке, у меня имелись, нужны были белый халат с карманами, докторская шапочка и - самое главное - на ремешке через плечо белая сумка с красным крестом, в которой были бы касторка и клизма для медвежонка, валерьянка и бинт для куклы. Некоторые стихи из этой книжки я помнила, например, такой:
Малле знает, что здоровье
для работы нужно всем.
Чтобы мог народ построить
жизнь счастливую совсем.
Я думала, что как только придём к врачу, меня сразу положат в кровать с красивыми металлическими спинками, какая была на картинке в книге. Затем доктор сунет в уши красные трубки, прижмёт висящую на конце трубок металлическую штуку к моей груди и сделает мою жизнь совсем счастливой. Однажды, когда из Лайтсе в Руйласкую школу приехала врач Колесникова для медицинского осмотра учеников, тата и меня привёл в школьную канцелярию, где по пояс раздетые дети ждали своей очереди. И мои лёгкие и печёнки доктор прослушала тоже. Наверное, лёгкие и печёнки во мне были самыми важными и рассказали о себе доктору Колесниковой на русском языке, которого я не понимала. А по-эстонски доктор говорила только одно: "Всё в порядке, следующий, пожалуйста!"