Пока он валялся в ванне и читал по сложившейся веками традиции журнал "Наука и жизнь", пополняя "файлы своего мозга" новой информацией, Юлька несколько раз забегала: то ей надо было причесаться, то пописать, то "Как я выгляжу?", потом, что-то забыла, и снова по кругу. Читать становилось невозможно, "файлы зависали", пена исчезала, остывала вода. В конце концов, это ему изрядно надоело, и Архип выдернул пробку. Пока медленно уходила вода, он успел занырнуть, намылить и сполоснуть коротко стриженую голову, а потом резко встал, протерся полотенцем, обмотался им же и пошел обратно на кровать, попытаться ещё раз заснуть. Не тут-то было. Стоило только расслабиться….
- Ты проводишь меня? - спросила Юлька.
- Конечно, - ответил Архип, мысленно чертыхаясь. - До двери.
Опять холодные тапочки, старый халат (куда-то пояс подевался, приходиться руками держать полы, чтобы не распахивался, а то, знаете ли, ни месяц май), а куда денешься?
- Я страшно волнуюсь, - доносилось из коридора.
- Почему? - Архип медленно брел по большой комнате.
- Не знаю, почему. Волнуюсь и всё. Вдруг не сдам.
- Не волнуйся - сдашь. Что ты, тест не напишешь, что ли?
- Всё в голове поперепуталось. Ничего не помню.
Юлька в коридоре уже натягивала туфельки.
Архип встал рядом, подпер плечом косяк коридорной двери, ежась от холода, держа руками половинки халата, как футболист, стоящий в стенке.
- Что там, ё-моё, сегодня за погода? - спросил он у Юльки, сам понимая, что погода дрянь, если верить тому, что видишь в запотевшем окне.
- Дождь, - ответила Юлька. - Всё забыла напрочь.
- Завязывай, Зая. Тест же? Ну и пиши, что знаешь. Иди от обратного - чего быть явно не может, вычеркивай. В других вопросах могут быть подсказки - прочитай и их внимательно. Вначале всё прочитай и то, что на сто процентов знаешь, отвечай. А потом за остальные берись. Сдашь! Ибо, куда ты денешься?! Ключи взяла?
- Тебе хорошо говорить. Взяла. А я вообще ничего не помню.
- Мне хорошо здесь стоять в коридоре и лапки отмораживать, пока ты уйдешь.
- Всё, всё, извини, - я пошла. Посмотри, Одиннадцатого там нету.
Так и знал! Обычная история. Окно, которое выходит на Ангару, выходит и на конечную остановку автобуса одиннадцатого маршрута. Чтобы куда-то успеть, достаточно подойти к окну и если на кольце стоит автобус, то, пожалуй, есть шанс выскочить из дома и успеть на нем уехать. Архип пошел в комнату. Автобус стоял на кольце.
- Стоит! - крикнул Архип и поспешил в коридор пожелать Юльке "Ни пуха". (Он тоже немножко волновался за неё, хоть и бухтел на то, что пришлось вставать, но увидев автобус, как-то про холод сразу забыл. Надо поддержать Зайца - последний экзамен,… да и день сегодня… не самый лучший.)
- Я побежала! - Юлька уже открывала замки.
- Ни пуха! - Архип быстро поцеловал её в щеку. - Не переживай, все будет Ок.
- Спасибо. К черту! - Юлька улыбнулась и выскочила за дверь. Каблучки цокали по каменным лестницам подъезда.
Архип вернулся в дальнюю комнату к окну. Автобус ещё стоял. Через минуту мимо окна по мокрому асфальту быстро прошла Юлька, поглядывая в сторону автобуса. Еще через три минуты автобус завелся и медленно пополз в гору. Судя по всему, она успела. Да, точно успела. Архип облегченно выдохнул, посмотрел, как уже начала желтеть "его" береза (раненько нынче), глянул на мокрый Бульвар и холодные воды реки, прошептал "Здравствуй осень", и пошел в спальню (все-таки холодно). Завалившись на кровать, укутавшись в одеяло, согревшись кое-как, он явственно осознал, что уже не уснет, и тогда стал пультом мучить телевизор. Телевизор отвечал ему тем же, измучив Архипа всякой дрянью, которую никто не смотрит. Тогда он вырубил нахер этот ящик, уставился в потолок и стал вспоминать.
У каждого человека есть "проклятый" день! Это, как анти День рождения, или как анти Новый год, или как анти Восьмое марта, но такой день есть. Не каждый знает, что ежегодно, в один и тот же день с ним случаются самые неприятные, самые мерзкие события, которые случаются именно в этот день и никогда больше, и дату эту непосвященный человек пропускает, не поняв её сути и предназначения. Архип точно знал, что у него такой день - Девятое августа. Поначалу он грешил на весь месяц, потом на определенную неделю, потом высчитал точный день, и даже вспомнил, с какого это момента началось. И Нагасаки здесь вовсе не причем. Здесь и без Нагасаки его каждый год так трясло и ломало, судьба подбрасывала такие заподлянки, что он и не удивиться, если этот день будет выгравирован на его могильном камне, как последняя дата жизни. В этот день теперь он старается никуда не вылазить, сидеть дома, и прожигать эту чёртову дату, чем быстрее, тем лучше, желательно во сне. Но кто ж ему даст в такой день поспать? Вот Вам пример с Юлькой, плюс - холод собачий.
Начинается денёк!
9 августа 1982 года, закончив свои пацанские дела, примерно в начале десятого вечера. Архип притащился к Ткучучке. Обычно они в это время выходили "погулять с собачкой". На самом деле они выходили, чтобы Ольга могла покурить, поделиться новостями, случившимися за те несколько часов, что они не виделись с утра, поцеловаться с Архипом и смотаться домой - до утра, пока не уедут на работу родичи. А вот когда они уедут, тогда придет Архип, они тут же завалятся в койку… и все дела. А почему бы и нет? - им же уже по восемнадцать, первый курс позади, каникулы, да и наверняка родичи уже знают… Чё они - дураки, что ли? Короче, что об этом говорить? И так всё ясно, да и кому какое дело?
В начале десятого Архип нажал звонок Ольгиной квартиры. "Гдлян-гдлян" сказал звонок. Олина мама спросила "Кто там?" Архип ответил: "Я". Мама открыла дверь и сказала, что Оли нет, что она думала, что Оля с ним - с Архипом - уже давно гуляет. Архип не понял, что за херня, но сделал вид, что всё нормально, извинился, дверь закрылась, а он спустился до третьего этажа и закурил на межэтажной площадке. "Что-то новенькое? И где это она интересно шарится?" Надо было спросить с собакой она или нет. Но тут он вспомнил, что после его звонка Гольда тявкала откуда-то из глубины квартиры. Значит без собаки. Значит скоро придет - все равно эту псину выгуливать надо - подождем.
Он сел "по жиганской привычке" на корточки меду третьим и вторым этажом, облокотился на стену и начал, от нечего делать, смотреть то в окно, то на тлеющий огонек сигареты.
Сто тысяч раз он сидел здесь вот так, поджидая, когда щелкнут замки на пятом этаже, раздастся Ольгин голос: "Мам, я недолго", и быстрой спортивной походкой его девочка начнет сбегать вниз. Она, правда, была спортивная девочка. Она здорово бегала, она что-то там выигрывала, но дело было даже не в этом - она была классная девочка. На ней были яркие кроссовки (родители её баловали и покупали ей кроссовки на барахолке), на ней был красивый спортивный костюм (надетый на голое тело, как минимум, его верх), на ней была легкая, яркая, японская болоньевая куртка, как правило, красная с желтым, что придавало ей особую привлекательность (такие куртки на барахолке стоили ни мало, но родичи её баловали, как я уже сказал, потому что зарабатывали хорошо). От неё всегда вкусно пахло! А её улыбка, её глаза, её фигурка…. За ней всегда в этот час, шкрябая когтями по каменной лестнице, неслась маленькая желтая тявкалка, которая поднимала визг, когда видела тень Архипа, пока, понюхав, не опознавала его и не затыкалась. Они чмокались: "Привет!" "Привет!". Тявкалка уносилась вниз, и им приходилась прекращать чмокаться и догонять её: "Гольда, ко мне! Гольда!"
На торце дома, на спинку поломанной лавочки, возле разбитой телефонной будки, они садились, обнявшись, и она спрашивала: "У тебя есть?". Сам он тогда не курил, хотя уже учился в седьмом классе, но для неё всегда приносил сигаретку-другую "Родопи", или "Стюардессу" или "Ту". "Опал" и "Вега" ей не нравились, а "Интер" трудно было достать. Она закуривала, пока он следил за собакой. Потом они смотрели на звезды, где три рядом звезды напоминали им о них, плюс ещё Лариска Кравчук, которая, если не была в данный момент рядом, то всегда могла неожиданно появиться. Но ей это прощалось - она была настоящая подруга, и часто Ольге помогала убирать квартиру, когда они с Архипом уходили куда-нибудь, а родичи заставляли Ольгу убираться. Кроме того, если появлялась Кравчучка, то она следила за собакой, а они целовались, пока та шарахалась по кустам, громко выкрикивая: "Гольда, ко мне! Гольда!" Всё было классно! Потом Ольга чем-нибудь зажёвывала. Потом они брали псину на руки и шли в подъезд, где ещё час, а то и больше, целовались уже как взрослые (его рука дотрагивалась (позже - с силой сжимала) до её юной груди, и она не противилась этому). Псина скулила на пятом этаже возле двери, просясь домой, и царапала лапкой дверь. Если мать (или отец) это слышали, то дверь открывалась, и раздавался голос: "Оля, ты скоро?" "Я щас, мам!"… - И ещё целый час уходил на прощанье! С седьмого по девятый класс - всё было классно!
"Какого хера, она не появляется? Время уже одиннадцать!" - Архип уже раз пятьсот вставал. Разминал ноги. Выкурил почти пачку. А её всё нет и нет! Странно.
Где-то на первом этаже щелкнул замок, открылась дверь, кто-то о чем-то шептался, казалось, что слышатся поцелуи, смешок, потом кто-то побежал на верх, а дверь параллельно закрылась.
Прыгая через ступеньку, Ольга неожиданно наткнулась на Архипа:
- О!..?…..!
- Это ты откуда?
- В смысле?
- В прямом.
- Ты что здесь делаешь?
- Ты откуда?
- Ты давно?
- Ты откуда бежишь-то, красавица?
- А что за тон?
- А чё за хуйня?
- Не поняла? - Она удивилась его наглости. Он не позволял себе такого раньше.
- Ты откуда бежишь, спрашиваю?
- Пусти - я не собираюсь разговаривать в таком тоне!
- Как там наш переводчик?
- Пусти! Что ты там ещё навыдумывал - я от Нагимки иду…..
(Этот диалог можно продолжать долго, однако жалко бумагу ложью марать. И Архип его точно не помнит дословно. Его мысли перескочили на другое.)
На первом этаже в её подъезде недавно поселился молодой человек лет тридцати двух от роду, очень похожий на Делона. Ольга говорила, что он работает переводчиком в "Интуристе", что у него много баб и что его квартира "залита персиковым цветом" (она это видела через окно - он же жил на первом этаже). Позже, когда Архипу самому исполнилось тридцать два, и у него была подружка восемнадцати лет, он понял, что нет ничего проще, чем уложить девочку в постель, если ей сказать, что ты работаешь переводчиком и включить торшер с персиковым абажуром. Но это было гораздо позже. А в тот вечер он хотел поверить и поверил ей, что все, что он слышал в сумраке подъезда - просто совпадение. Что она одновременно зашла в подъезд, когда у Игоря (она знала его имя) открылась дверь и какая-то баба ушла от него, и что она (Ольга) идет от Нагимки. И что он - дурачок, такое о ней подумал, лишь только потому, что сильно уж любит её и понапрасну ревнует. Он её единственный мужчина (Эта фраза: "Ты мой единственный мужчина" позже всегда давала понять, что тебе уже наставили рога!)
Чмок-чмок, и Архип "поверил".
Но, по дороге домой к тете Гале, на всякий случай (хоть и было уже поздно) зашел к Нагимки и спросил:
- Здорово, Нагим. Ольга сказала, чтобы я у тебя какие-то тетради забрал. Я не понял какие, но давай, заберу.
- Какие тетради? - не поняла Нагимка. - Я её уже неделю не видела.
- Так она же только что у тебя была! - не сдержался Архип.
Нагимка поняла, что что-то ни так и, выручая подругу, сказала:
- А, ты про Ольгу? Она - да, она мне сказала, что потом сама заберет.
Архип посмотрел Нагимки прямо в глаза, и спросил:
- Пиздишь?
Они были друзьями. Но, ни то чтобы друзьями - Нагимка была нормальная баба, поэтому она пожала плечами, посмотрела на Архипа без притворства и ответила с грустью:
- Я не знаю что сказать. Пойду я Архип. Поздно.
Грустно улыбнувшись, она закрыла дверь.
- Что значит, "поздно"?
Промелькнула догадка.
Мир взорвался!
Через пару дней он её конечно вычислил. Да не просто вычислил, а…
Этот же хер - Игорь, жил на первом этаже. И форточку не закрывал. Достаточно было в нужный момент запрыгнуть на подоконник и отодвинуть штору, и взору явилось такое….
Посыпались стекла! Ольга успела смотаться домой, пока Архип с трубой, а Игорь с ножом, гоняли друг друга возле дома, так и не убив никого.
Потом Ольга не открывала, затаилась до приезда родителей. И лишь на следующий день, когда её отец с матерью уехали на работу, он умудрился вызвать её на площадку (в квартире она боялась, что он разнесет всю мебель). Она была умная девочка (как ей казалось), поэтому решила сделать так, как ей посоветовали старшие подружки.
Она со злостью накинулась на него:
- Чего ты мне проходу не даешь? Следишь за мной! Я взрослый человек, а не твоя собственность! Надоела твоя ревность! Ходишь за мной, ходишь! Я могу дышать? Или ты мне и это запретишь? У меня уже сил нет от твоих ухаживаний! Давай, хотя бы на время сделаем паузу - отдохнем друг от друга. Я не могу так больше! У меня сил уже нет… Твоя ревность… Я взрослый человек…. и т. д: (Ля-ля, фа-фа, зю-зю - полный отстой!)
Она всё ещё брызгала слюной и ещё что-то несла в таком же стиле, но Архип уже этого не слышал. Разум его отключился и не мог воспринять всю ту чушь, которую она говорила. Он смотрел на неё зло и грустно одновременно, и слушал её объяснения и нападки в гулком зеленом подъезде, не воспринимая слова. Лишь её серые, такие родные и милые глаза были перед ним, остальное размылось вне фокуса и звук пропал.
Из оцепенения его вывела пощечина, которую Ольга ему влепила за то, что он смотрит на неё, как дурак и совсем не слушает, молчит и не отвечает на её вопрос: "Да, сколько это может продолжаться?"
Архип её сильно избил! Сильно! Она скулила, сначала огрызалась, потом пыталась оправдаться, потом просила прощенья, но, поняв, что теперь уже ничего не поможет, просто терпела. И он остановился. Прижал её к себе. Она заплакала и ушла с ним на три дня из дому, оставив родичам записку, что они с Архипом, якобы, уехали к кому-то на дачу.
Трое суток на квартире Сереги Чувашова он делал с ней все, что хотел. (Серега был в Армии, мать его в геологической партии, ключи он взял у Вовуни на пару часов, но вернул через несколько дней.) Там, в пустой квартире, на крашенном полу, на надувном матраце, он из любимой девочки превратил её в шлюху! Дал ей всё то, что она (по его мнению) заслуживала. И в себе уничтожил её священный образ, увидев, что можно реально творить с бабами, и что они, оказывается, ни только не возражают, а ещё и подыгрывают, одновременно наслаждаясь. Это был конец его романтического отношения к женщинам. Та, с которой он сдувал пылинки, теперь была "БУ" и "оставалась её только сдать в утиль, доносив окончательно!" День сменялся ночью, а прямые вопросы всё текли, а гнусное вранье не прекращалось, а обещания были лживы, а надежды не убеждали, а слезы только распаляли похоть…. Раз ей было мало чистой любви, настоящей его любви, раз она связалась со стариком…. Получи!
Она просила прощения, каялась и клялась! Сама себе обещала, что больше такого не повториться. Говорила, что всё ещё можно вернуть. И забыть. И продолжать, как раньше, даже лучше, потому что они теперь навеки связаны. (Чем связаны, он не понял, но расставаться с ней было все-таки жалко, и оставаться с ней не было желания). Решив, что время лечит, он почувствовал, как устал, понял, что ничего не добился, не восстановил, не вернул, плюнул на неё, отправил домой, а сам точно решил бросить институт и уйти на два года в Армию. (Уйти, чтобы не убить её и её дружка-соседа, потому что он больше никогда ей уже не поверит и не простит, а анекдоты про то, как сосед приходит в гости к чьей-нибудь жене, посыпавшиеся, как специально, на его голову со всех сторон, окончательно его убедили в правильности решения. Прав её брат: "Нет не дающих женщин, есть плохо просящие мужчины!")
Мир взорвался!
Да, и хрен с ним!!!
Он бросил институт.
Стал демонстративно "готовиться" в Армию.
Она жалела его и то, что "так получилось", и клялась дождаться. Была милой и доброй. Наверное, и она не хотела терять его.
Но было, действительно, поздно: "Варшавянка", сборный пункт, лысая голова, солдатский вагон, тоска, стук колес, и… прощай, Молодость!
Хотя, он и дал себе слово, что если она дождется, то он её простит. Но через пару месяцев, пока он маршировал в учебке, пришло письмо, что её видели на "Прибайкальской" и что она с кем-то в баре… и с кем-то в номере… и с кем-то ещё…
Но он не хотел верить друзьям. И пообещал себе, что когда приедет, автору письма башку оторвет! "На фронте" женщины кажутся надежней: "Ты у детской кроватки не спишь!" (Каждый кричит: "Она ни такая!")
Такая!
Все - такие!
Он сам потом убедился, когда нежданно приехал в отпуск.
"А! Чего прошлое ворошить! Идет оно на хххууу… тор бабочек ловить!" - Архип отвел взгляд от потолка, громко выдохнул, резко встал, надел тапочки, накинул халат, пошел покурить в ванную… и перестал вспоминать.
В дверь стучались монеткой.
- Кто?
- Маркиз.
Архип срифмовал, как обычно, это слово и открыл скрипучие двери.
- Здорово, спишь, что ли? - мокрый Покуль прошел не раздумывая.
- Здорово. С вами поспишь!
- Один?
- Один.
- А Заяц твой где?
- Экзамены сдает.
- Хорошо.
Андрюха кое-как сковырнул нечистую, мокрую обувь, снял куртку, прошел в зал, залез на диван с ногами.
- Как на Байкале отдохнули?
(Они не виделись с тех пор, как Архип с Юлькой уехали на Байкал.)
- Нормально. Ты как?
- На даче прозябаю. Есть что пожрать?
- Нет, но сейчас сделаем.
Архип пошел на кухню посмотреть, что есть пожрать.
- Со мной тут случай интересный произошел, - Андрей следом пришел на кухню, забрался на табуретку, подогнув под себя ногу.
- Тушенку с макаронами сделаем? Будешь?
- Давай.
- Что за случай?
- Вообще-то, бред какой-то.
- Огурцы есть соленые. Будешь?
- Доставай. Короче, снится мне сон, что я выхожу на участок, а на дереве сидит глухарь. Я беру палку, кидаю в него и сшибаю. Потом снится, что мы его пожарили и жрем. Я четко помню вкус. Просыпаюсь, вкус ещё на губах.
- Может, что-нибудь другое тебе в рот дали, пока ты спал?