- Убегать? - удивляются и глаза, и губы, и фасолиные ноздри Юхрима. - Это я ноги разминаю. Да с такой кумпанией все святки, как в раю, буду гулять. Может, сбегать за чем–то таким? - красноречиво потрогал рукой карман.
- Поворачивай в хату! Поговорим о праздничном, - мрачно говорит председатель комбеда.
- Если просят, то повернем. И чего ты хмуришься, если в гости привез?
- Лихая година возила бы тебя!
- Э, это уже выпад! - поднимает голос Юхрим, а на его глаза наползают серые пленки. - Привез меня в гости, так и угощай, натурально, как гостя, потому что я тоже могу рассердиться: мне ехать поперек коня было не очень удобно. Не думаешь ли, Себастьян, что мы пунктуально разберем это дело в уезде под девизом: "Прочь партизанщину и махновскую анархию!"?
- Какую анархию?! - вскипел дядька Себастьян.
- Ну, ту, не совсем культурную.
В жилище дядька Себастьян встал напротив Юхрима и ехидно спросил:
- Значит, дорвался до власти?
На это Юхрим, как по–писанному, ответил:
- Имею уважение от инстанций, представителей и газетной хроники. Ты не читал, как недавно обо мне было написано в одном органе: "Оратор подробно остановился…"? Жаль только, что фамилию перепутали: вместо Бабенко почему–то написали Бабий. Оно корень один, и звучание уменьшили, а увеличили причастность к бабодурству. Как ты на это смотришь?
- Я еще дождусь, когда о таком ораторе–дураке другое напишут.
- Жди, если имеешь время, - пожал плечами и озлился Юхрим. - Но не всегда так высказывай свое мнение при народе, потому что я о тебе могу высказаться в кабинете.
- О твоих нашептываниях, наушник, я хорошо знаю. А ты хоть раз, работая фининспектором, думал, что оставляешь после себя?
- После себя?.. Пусть над этим вопросом поколения думают! - беззаботно ответил Юхрим. - А я для современности на нужды вырываю рубль.
- С мясом?
- Рубль всегда вырывался с болью, со шкурой или с мясом. Это знают все деловые люди. А кто сейчас у нас должен стать пупом земли? Только деловые люди, которые умеют и вырывать, и выколачивать рубль.
- Выгнало тебя, как дуб, а ума и на желудь не уродило! - подавил гнев дядька Себастьян.
Теперь Юхрим даже свысока взглянул на председателя комбеда:
- Какой ни имею ум, а снова же теперь не тебе учить меня.
- Увидим!
Юхрим с сожалением и скрытой насмешкой покачал головой:
- Ты опоздал, Себастьян, опоздал! Теперь уже я тебя могу учить, как вышестоящая инстанция.
- И таки может, - согласился отец Себастьяна. - Хоть ты, Юхрим, дурак, а место имеешь умное.
- Ты узнаешь этого человека? - насилу сдерживая злость, дядя Себастьян положил руку на гончара.
Юхрим стал серьезнее:
- Натурально, узнаю, персонально присматривался к его обычным и подозрительным игрушкам, персонально и обложил их, чтобы меньше собирали вокруг себя несознательные глаза и несознательный смех. Из моих рук по линии финансов даже родная мама не выскользнет.
- И ты, остолоп, посмел обкладывать красоту?! - У дядьки Себастьяна аж губы задрожали.
- Авантюристический вопрос! Ибо что такое перед финансами красота? - возмутился Юхрим, вознегодовали его фасолинистые ноздри, и вдруг он утихомирился, а глаза стали масляными: - За красоту всегда и всюду платят больше, вот она больше и обкладываться должна. Резон?
- Тебе дай волю - все красивое выжмешь! - отозвался седой кобзарь.
- И выжму! Я человек без разных крестьянских сантиментов - понаглел весь вид Юхрима. - Какая–то уточка или цветочек из моих глаз не выбьет слезу. И надо смотреть на жизнь сквозь призму в историческом разрезе! Ведь что теперь ценнее: некоторые красивые, но никому не нужные утки, коньки или обычные горшки, которые идут на нужды трудящихся рабоче–крестьянского государства? И пусть, натурально, этот рукотворец без соответствующего разрешения на то не бросается в мечтания, в фантазии и лепит, что положено лепить из глины, - горшки и макитры; пусть и он сообразит: красота служит единицам, а навар - массам!
- Дайте мне кнут! - метнулся дядька Себастьян к скамейке, десницей ухватил кнутовище, а оно отозвалось пением. - Я с этой макитры наделаю кусков! Я им отворю свои двери!
С лица Юхрима слетела наглость, он торчком головы бросился к порогу, а в хату, как вьюга, влетела Юхримова жена. Мороз облачком закружил вокруг нее, а все ее широко развивающиеся юбки сразу отмерили себе полхаты и разбудили в ней ветер.
Юхрим от удивления сказал: "О, прибежал Евгений накоренок" - и прислонился спиной к печи.
- Ой Себастьян, дорогой, богом прошу тебя, не выбивай души из тела, не загуби, не прибей моего неспособного, моего зеленоголового! - непостоянными румянцами и курносиком между ними припала тетка Кристина к плечу председателя комбеда. - Хоть какое он ничтожество, а не прибей, потому что и дуракам надо жить на свете.
- Прибивать не буду, а проучить даже при тебе не постесняюсь!
- Ты в самом деле не будешь его убивать? - не поверила сразу молодица и глянула на Юхрима. - А ты что молол? - и снова к дяде Себастьяну: - Так не будешь?
- Зачем мне этот оболтус сдался?! Радуйся им, когда не надоел, как болячка.
Тетка Кристина сразу же повеселела, крутнулась по хате, а на ее лесенками надетых юбках ожило целое хозяйство: и горох, и вишни, и птицы, и цветы, и колоски.
- Если так, Себастьян, всыпь моей паре и за меня! Конечно! Потому что разве это мужик? Такого лоботряса, смутьяна, дурака, пустозвона, лентяя, лжеца, задаваку, сушиголову, воздыхателя и юбочника весь грешный свет не видел. Он скоро из меня Варвару великомученицу сделает, а я же, на зло ему, хочу по–людски жить.
Дядька Себастьян удивился, опустил руку с кнутом:
- Вот как! И тебе, женщина добрая, не жалко будет твоего баламута?
- А он меня жалеет? - тетка Кристина одним кулаком подперла бок, а другим погрозилась на мужа. - Пусть, лоботряс, хотя раз отольются тебе мои слезы! Сколько я тебе говорила: не чеши черта - бесом станешь! Конечно!
- Тогда, крестник, держись! - дядька Себастьян отвел руку с кнутом, а Юхрим, вываливая плечом и лбом двери, вылетел из хаты, зацепился в сенях за кадушку, упал, тихонько вскрикнул и рванул на себя сенные двери.
- И здесь сбежал! - удивилась и грустно покачала головой тетка Кристина. - Он, несомненно, и от смерти убежит.
Я подскочил к дверям, чтобы закрыть их, и в это время во дворе послышался густой удивленный голос:
- Ты чего торчком головы летишь? Что это здесь делается? Разбой, побоище или попоище?
- Ой!.. Это вы приехали к нам? Это такая радость! Аж не верится, натурально! А у нас кругом такая необразованность - и до сих пор без цивилизации колядуют… Может, ко мне заскочим? Это будет праздник! Не рождество, а Пасха! Как вы на это с точки зрения?.. - сладкоречиво забалабонил к кому–то Юхрим.
- Ты сперва отряхнись!
- Ой, стою перед вами неотряхнутый, как… Растерялся от индивидуальной радости. Извините. Вот спасибо, что приехали! У меня дома есть такая запеканочка, что и в Санкт - Петербурге при монархии не было. Хоть вы, натурально, не выпивоха, но от этого зелья никак не откажетесь. Я недалеко живу - не затрудните себя. Осчастливьте мой дом.
- А кто тебя из этого дома выпроваживал?
- Ох, вам бы персонально не спрашивать, а мне индивидуально не отвечать, потому что я не люблю наговаривать, - Юхрим умышленно повышает голос, чтобы и в хате слышали, какой он справедливый.
- Ты не горлань намеками, а говори полным словом!
- Могу, Василий Иванович, могу и полным, - и сразу понижает голос: - Ваш хваленый Себастьян персонально мной отворил свои двери. Вот какая у него первоначально элементная культура!
- Что?! Себастьян фининспектором двери раскрыл?
- Фининспектором! И не тет–а–тет, не один на один, а при людях! Вот такое он имеет финансовое соображение ума.
- А двери же целые остались?
- Не знаю, наверное, целые.
- О чем же вы не помирились?
- За сектора, Василий Иванович. Я, не жалея себя, натурально, защищаю государственный сектор, а Себастьян - индивидуальный.
- Да что ты мелешь?!
- Проверьте! Вот я здесь, а Себастьян в хате. Мы с вами на государственной работе в городе имеем кругозор, а он - пуповину, которая приросла к селу. А на чем держится село? На земле и на индивидуальной пуповине.
- А у тебя коллективная пуповина уже держится не села, а харчей из села?
- Вот и вы, натурально, обижаете своего фининспектора, насмешечки себе строите. А какая жизнь фининспектора в период нэпа и непереработанной мелкособственнической стихии? Хуже собачьей, потому что, беспокоясь о государственном рубле, он даже из–под гадюки должен вытянуть копейку!
- Ты смотри! Здорово сказано! - в голосе неизвестного послышалось удивление и сочувствие, а в хате все нахмурились.
- Кого это так разжалобливает мой пустослов? - становилась грустнее тетка Кристина.
- Председателя уездисполкома, - ответил дядька Стратон.
- Еще и ему забьет баки мой порученец. И как он умеет так прикидываться? - вслух удивляется женщина. - Он только дома становится самым собой, и то не всегда: даже передо мною, забывшись, еще иногда юлит, играет свои роли.
Все начинают смеяться, а в хату в клубах мороза входят председатель уездисполкома и Юхрим, лицо которого сейчас преисполнено уважения к начальству и уважения к своему лицу. Юхрим затворяет двери, украдкой смотрит, остались ли они целыми, и невольно вздыхает.
- Добрый вечер добрым людям, - простуженно здоровается молодой председатель, поднимает длинные ресницы, и на его темном лице хорошо выделяются серые, с сонным туманцем глаза. И какие глаза! Наверное, с мглистых купальских рассветов вбирали они тот сонный туманец, который выгибает ресницы, удивляет, смущает и радует человека. - Так это ты, Себастьян, отворяешь финансами двери?
- Как сказано! Как это сказано: отворяешь финансами двери, - подрастая, аж причмокнул Юхрим, выкруглил на коржастых щеках два больших угодливых нуля и поднял вверх указательный палец. - О!
- И на кого ты, безумный, окаешь? - тихонько спросила тетка Христя.
Юхрим, как гусь, выгнул шею, вытаращился на жену, зашипел, уменьшил на своем лице нули, но сразу же перестроился, улыбнулся и почтительно обратился к председателю:
- Познакомьтесь, Василий Иванович, - моя верная, благоверная и преданная половина.
- Не тю ли на тебя! - смутилась, застеснялась благоверная половина. - У моего на голове пошива седеет, а в голове майские жуки хурчат.
- Ничего себе характеристика! - повеселел председатель и нацелил на дядю Себастьяна ресницы. - Ты не скажешь, чего это от тебя так убегал человек, который чуть пяты не растерял?
- Наверно, спешил собрать свои обручи и клепки, - сразу же ответил председатель комбеда.
- Вот видите, как он разговаривает даже в чьем–то вышестоящем присутствии! А при вашем отсутствии он хотел побить меня тем кнутом, который с одного конца имеет музыку, а с другого - боль. Распоясался Себастьян, как натуральный анархист.
- Язык бриллиантовый, только слова - нитчатка, - спокойно отозвался малословный дядька Стратон.
- Нате и мои штаны в жлукто! - озлился Юхрим. - Они здесь все одной веревочкой связаны! А въелись в мою индивидуальность за то, что я по закону взымаю налоги, готовые деньги из тех кустарей, которые занимаются не делом, а безыдейной и подозрительной фантазией.
- Подожди, подожди! Что это за безыдейная и подозрительная фантазия появилась у кустарей? - Василий Иванович подбросил вверх черные косые стрелки бровей.
Тетка Христя умоляюще простерла руки к председателю уездисполкома:
- Да не верьте губе моего мужа, - она давно с правдой разминулась.
- Молчи, хворь моя! Тебе и кузнец ума не накует! - огрызнулся Юхрим.
- Весело вы здесь живете! - хмыкнул Василий Иванович и обратился к Юхриму: - Расскажи, как ты взымаешь из фантазии готовые деньги?
- Так, чтобы не разгулялась она! - и тыкнул пальцем на Демка Петровича. - Вот перед вами стоит тот индивидуум, что может, натурально, сделать из глины миску и горшок, рынку и кувшин, макитру и куманец, кружку и рюмку - все, что нужно в доме пролетариата и трудового крестьянства. А он вместо реального трудового процесса бросился в мечтания–фантазию и лепит разную зверину, птиц и даже чертей с человеческими намеками и переживаниями. Вот я за эту чертовщину и прикрутил его налогом, за что и пострадал телесно, потому что наш председатель комбеда ограждает кустарей от налога. Вот как он понимает и подрывает финансовую политику первого в мире рабоче–крестьянского государства.
В глазах Василия Ивановича посветлел сонный туманец.
- Ты чего своевольничаешь, Себастьян? Закон есть закон и для гончаров, хоть бы что они вырабатывали. Земледелец платит за землю, гончар за глину.
- Как сказано: земледелец платит за землю, гончар за глину! - у Юхрима снова округлились и глаза, и нули на щеках.
- Чего молчишь, Себастьян?
- А что мне говорить? Грех красоту облагать налогом. Если ее станет меньше, так и мы измельчаем. Я не знаю, кто придумал горькую поговорку: бог для бедных сотворил вербу и картофель. А когда человек на бедняцком картофеле создает красоту, так мы должны похвалить, возвеличить этого человека, а не гнуть глупым словом или рублем, как делает этот оболтус. Демко Петрович, покажите свои фантазии.
- Да зачем? - безнадежно махнул рукой гончар. - Уже имею себе из уезда полбеды, так не хочу иметь всю беду.
- Слышите, слышите, Василий Иванович, что, натурально, говорят всякие подозрительные об уезде! И это при председателе вышеупомянутого уезда! Вот какую они красоту создают! Так и контрреволюцию создадут! К ним смотри, присматривайся и на заметку бери!
- Ну, о контрреволюции ты уж, мужик, загнул!
- Нет, не загнул! А чтобы поверили, демонстрирую курьез! Я сам, персонально, конфисковал на ярмарке у Демка Петровича глиняного черта, у которого долговязость фигуры, модель головы и округлость обеих щек были совсем похожи на меня. Покупатели смотрели на черта, а насмехались надо мной, о чем могут сказать записанные в мою книжечку свидетели. Вот таким образом этот индивидуум может дискредитировать не только меня, но и руководство всего нашего уезда. Я прогрессивно вперед забегаю!
- Смотрел бес в воду и только видел черта, - хмыкнул дядька Стратон.
- Показывайте, человече, свои фантазии! - обратился к гончару Василий Иванович.
Демко Петрович бросил на Юхрима хитринку, вздохнул и спросил у председателя:
- А какие же вам показывать фантазии? Возможные и невозможные, как говорит фининспектор, или только возможные?
Юхрима аж залихорадило:
- У вас снова объявились невозможности?
Демко Петрович невинно ответил:
- И на них хватило глины.
Юхрим вперил глаза в гончара:
- Не трясите беду - отряхнете горе!
Мастер возмутился, снял старость со спины, выпрямился:
- Чего ты меня, копеечный, пугаешь то рублем, то горем? Если на то пошло, перепугаю тебя! - он полез в мешок и начал раскладывать свои изделия на скамейке. Вот в его руке появился пучеглазый, с коржастыми щеками черт; закольцевавши себя хвостом, он держал в руке его конец, который завершался дулей.
Глянул Юхрим на черта - позеленел, негодующе тыкнул на него пальцем и сказал: "О!"
Все, кроме председателя уездисполкома, засмеялись.
- Юхрим, это же точно твоя парсуна! - хохоча, схватился руками за живот отец Себастьяна. - Вот только бы тебе на самом деле выпал такой кукиш!
Гончар вознамерился спрятать свою игрушку, но его придержал за руку Василий Иванович.
- Обождите, пусть люди посмотрят.
- А налога на чертей не будет?
- Вас не налог, а натурально, криминал ждет! Вот не я буду! - неистовствовал Юхрим и все больше становился похожим на лепленного черта.
Василий Иванович отмахнулся от угроз и прикипел к кафелине с уткой. Он долго–долго рассматривал изделия старого мастера, потом что–то вспомнил, нахмурился, обернулся к Юхриму:
- Так кто контрреволюцию создает: он или ты?
- Подумайте, подумайте, Василий Иванович, что вы при массах говорите! - раскололся на две половины голос Юхрима - первая тихо загудела, а вторая закипела, подпрыгнула вверх. И даже глаза фининспектора подкатились, стали наискось, а на окантованных губах шевельнулась испуганная улыбка. - Василий Иванович, дорогонький, разве же вы не знаете меня?
- От сегодня не знаю и знать не хочу!
- Так вы за такую мелочь, извините, за глину, обижаете человека?
- А где ты научился так обижать и унижать людей?
- Ну, вы еще меня не знаете, - грустно покачал головой Юхрим.
- Еще раз скажу: и знать тебя не хочу.
- Почему же так быстро? - Юхрим скрестил руки на груди и улыбнулся, как змей. Теперь он уже никого не боялся. - Я, натурально, понимаю: в красных казаках вам быстро надо было махать саблей, а решение принимайте не спеша, потому что поскользнетесь на глине, - она скользкая, - тыкнул пальцем на кафелину с уткой.
- Иди, скользкий, отсюда! - бледнея, понизил голос Василий Иванович. - Завтра же передашь свои дела.
- Не имеете права! Я, натурально, государственную копейку оберегаю! - взвизгнул Юхрим.
- А нам надо оберегать государство от таких болванов!
- Я и об этом скажу вышестоящим инстанциям! Я своего не подарю!
- Отворяй двери! - встал из–за стола дядька Стратон, и Юхрим сразу выскочил из хаты.
- Вот кому–кому, а мне достанется, - грустно сказала тетка Кристина, переглянулась с дядей Себастьяном, покосилась на стол и пошла хозяйничать к полке для посуды.
- За ваш талант, Демко Петрович! За то, чтобы ваши произведения и в столице порадовали людей! - чокается с гончаром Василий Иванович.
- Спасибо.
- Кристина, бери рюмку! - приказал дядька Себастьян.
- Хватает хлопот и без нее.
- Чего это не полную налили ей?
- Это чтобы я ее слезами, как свою судьбу, доливала, - тетка Кристина коснулась рукой щек, на которых до сих пор бунтовали румянцы.
- За твое здоровье, Кристя.
- За ваше, люди добрые, - и молодица вытерла глаза.
- Ты чего?
Тетка Кристина доверчиво и грустно взглянула на Себастьяна:
- Послушались уши его языка, а теперь горя и ведром не вынесешь. Конечно!..
- И где мои глаза были, когда ты невестилась? - тихо спросил себя дядька Себастьян.
- Ой! - тетка Кристина вздрогнула и самой грустью прошептала: - В лесах тогда были твои глаза.
- И кого теперь винить, леса или себя?..
Молодица что–то тяжело отвела рукой от себя, вздохнула:
- Эт, не будем об этом… Не каждый встречает свое щедрое утро или щедрый вечер… Что теперь мой хитрый мацапура вытворяет?..