7. Пролёт
Кока метался, в спешке собирая чемодан левой рукой (правая была в гипсе), чтобы немедленно бежать из Тбилиси. Он кидал в зев чемодана какие-то вещи, плохо соображая, что делает; заглядывал зачем-то в углы, хлопал дверцами шкафов, бессмысленно озирая полки и вешалки, а потом плюхался в кресло и застывал в тяжком недоумении.
Только что позвонил Тугуши и сообщил, что Художник умер в Ожоговом центре, а милиция открыла дело на всех, кто был в лаборатории, когда возник пожар.
- Откуда ты знаешь? Когда умер? Может, понт? - осел Кока.
- Нет, правда умер.
Но Коке не верилось. С Художником он был знаком с детства, вместе ходили на кружок рисования в Дом пионеров, вместе начали пить пиво и пропускать школу, а потом уже пошли девочки, драки, музыка, анаша, таблетки, ампулы и порошки. Не раз выручали друг друга, всё делили, не подличали, не продавали и не предавали друг друга, а если цапались, то лишь по мелочам и пустякам.
- Но он как будто пошел на поправку? - утирая слезы, Кока пытался обмануть жизнь, но она неумолимо гундосила голосом Тугуши (у того была вывихнута челюсть) о том, что да, шел на поправку, а потом то ли сепсис, то ли ляпсус, то ли узус - в общем, умер. Тугуши сам толком ничего не знал, отсиживался дома со вправленной челюстью и ожогом на спине, который ему мазала постным маслом домработница Надя. И вот такое…
- А кто тебе это сказал? Ну, про Художника? - спросил Кока.
- Борзик. Позвонил. Сказал, что надо прятаться: после смерти Художника милиция открыла дело по факту смерти и начала серьезно искать тех, кто был на проклятом пожаре. (О том, кто устроил этот пожар, Тугуши старался не думать, а тем более не говорить).
- А до этого не искала?
- Откуда я знаю? Я, как и ты, дома сижу, еле говорю, а есть вообще не могу - так каши какие-то гадкие… Жалко Художника. Братом мне был… - пробулькал Тугуши.
- И мне, - ответил Кока и стал ошарашено озираться по комнате, как будто Художник был здесь, стоял за спиной. - Откуда Борзик узнал?
- У него зять в прокуратуре работает. Сказал, чтоб спрятались. Менты, правда, ничего толком не знают…
- Узнают, если захотят, - у Коки заныло под ложечкой от страха перед тюрьмой, хотя… - А что нам вообще могут предъявить?
- Кто их знает? Пожар, ширку, порчу имущества… Лучше спрятаться, - сказал Тугуши.
"Нет, лучше вообще уехать, да побыстрее", - решил Кока, а вслух спросил: - Когда похороны?
- Не знаю. Борзик сказал, чтоб никуда не ходили - на похоронах всегда ловят.
- Неудобно, - промямлил Кока, хотя ему тоже не светило встречаться с милицией ни на похоронах, ни на свадьбах. - Узнай, если сможешь.
- Как же я узнаю, если завтра к тетке в Батуми уезжаю? - удивился Тугуши. - Нет, я лучше спрячусь, пока проколы не заживут и паника не пройдет…
- Тоже верно.
Они попрощались. Кока в смятении не знал, что делать и о чем думать. Надо было бежать, но он не мог выходить из дома: после падения из окна правая рука была сломана в локте и положена в гипс заспанным врачом дежурной больницы, куда его доставил Борзик после того, как они сдали обгоревшего Художника в Ожоговый центр. Живучий и юркий, выпрыгнув одним из последних, Борзик удачно приземлился на груду тел стонущих морфинистов, и они с Кокой поволокли Художника к машине: Борзик тащил под мышки, а Кока только хватался за ноги (у него самого рука висела как жгучая плеть). Спотыкаясь о кирпичи и железки, сзади бежал Тугуши и мычал, держась обеими руками за челюсть.
В машине было страшно смотреть на обуглившееся тело. Кожа и рубашка превратились в одну кроваво-черную корку. От вылитой воды тело зашипело, взвился чад горелого мяса. У Коки начались рвотные спазмы, а Борзик закричал, заводя мотор: "На него не блевани, заражение будет!" Да, если бы не Борзик, вряд ли они успели скрыться, наверняка попали бы в лапы милиции…
Надо действовать. Кока собрал все порно, карты, кассеты, добавил почти новую куртку и отправился к соседу Нукри. Объяснил ему, в чем дело. Сосед не спеша всё рассмотрел, ощупал и оценил, потом спустился этажом ниже, к брату, и принес деньги, сказав, что брат велел Коке привезти на эту сумму порно с малолетками.
Этот вопрос был решен. Улететь в Москву было нетрудно - после регистрации всегда оставались места. Улететь в Париж тоже не составляло проблем - у него была бессрочная виза. Осталось поговорить с бабушкой. Но и это прошло гладко: бабушка, подустав от внука и его лоботрясов, особо не протестовала, только попросила позвонить ей из Парижа и сообщить, как прошел полёт.
Кока был готов, а чемодан собран. Да и вещей у него - всего ничего: так, пара маек, мятых брюк, старая джинсовая куртка (он и в одежде никак не мог попасть в нужный ритм: в Париже щеголял в костюмах и галстуках, а в Тбилиси напяливал всякое рванье, хотя надо было, как раз наоборот, в Тбилиси быть одетым с иголочки, а в Париже ходить в чем попало).
Всё. Паспорт и деньги спрятаны в куртку, бабушка поцелована, все присели на дорожку. Нукри поехал вместе с ним на площадь Руставели и помог залезть по высоким ступенькам в рейсовый "Икарус".
В аэропорту, с трудом погрузив чемодан на тележку, Кока поплелся к стойке, где толпился народ на Москву. Две хорошенькие девушки, в синих формах и пилотках, хлопали печатями и цепляли ярлыки к чемоданам и сумкам.
- Будет на Москву свободное место для бедного калеки? - спросил Кока, посылая им один из своих бархатных взглядов "больного", которого надо жалеть и голубить (со школьных лет эти покорно-страдальческие взоры действовали на девочек безотказно и гарантировали их помощь и сочувствие).
- Будет, наверно… А что это у вас с рукой? С дивана упали? - бегло скользя по нему цепкими взглядами, засмеялись девушки.
- Хуже. С женщины скатился, - поддержал Кока.
- А не надо с такими толстыми женщинами дело иметь! Вот с такими, как мы, надо… - продолжали они шутить, не забывая пощелкивать печатями, отрывать талоны и называть какие-то цифры.
- Ту женщину я надул слишком сильно, вот она и лопнула, - молол Кока вполголоса, мельком следя за пассажирами, идущими на второй этаж, к дверям на посадку, где тоже была стоечка, за которой девушка в пилотке проверяла паспорта, отбирала посадочные талоны и посылала дальше, на спецконтроль, где мигал телевизор и были видны милицейские формы. Если он в розыске, там его возьмут.
- Ах, так это была резиновая женщина, кукла! - хохотали девушки. - Думали, меньше хлопот будет, а видите, как вышло… Так вам, лентяям, и надо!.. И очень хорошо! Жаль, что только руку поломали, а не кое-что иное…
- Что делать несчастному калеке? Только резиновыми куклами пробавляться осталось, - отвечал Кока, держа наготове паспорт с полтинником, что было учтено болтушками: их руки исправно выполняли привычную работу, рты мололи чепуху, но глаза бегали по всему, что вокруг.
Улучшив момент, он сунул паспорт и получил билет с посадочным талоном. Чемодан исчез в жерле конвейера, а Коке был выдан багажный талон.
"Всё! - радостно подумал он, прощаясь с девушками и обещая больше к резиновым бабам не прикасаться, только к живым. - Можно идти на посадку!"
Только он отошел от стойки, как перед ним возник плешивый тощий бородатый субъект и радостно схватил его за здоровую руку:
- Ва, брат! Давно не встречались! Как дела?
Кока с недоумением вгляделся в него. Зубы у типа были желтые, ногти - черные, глаза - красные, а из кармана кургузой курточки торчала бутылка боржома.
- Хорошо, спасибо, - ответил Кока, пытаясь вырвать руку и понять, кто это такой и что ему надо; по пересохшим губам было ясно, что тип торчит под каким-то кайфом.
- Не узнаешь? Э, стыдно, брат! Я Мамуд, забыл? А тебе Сатана два слова сказать хочет, поздороваться, - сообщил тот, бесцеремонно таща его под руку к выходу.
- Какой еще Сатана? - дергался Кока, но они уже были снаружи.
- А вот он, видишь? Узнал? - не отпуская кокиной руки, бородой указал Мамуд на белый "Москвич"-фургон с красными крестами.
Из-за руля машины махал рукой Сатана.
"Об этом бандите в тот несчастный день говорили!" - вспомнил Кока со страхом и унынием: встреча не предвещала ничего хорошего.
Мамуд открыл дверцу и почти втолкнул его внутрь:
- Вот, еле узнал меня. Садись! - А сам остался стоять у машины.
- Что с рукой, братишка? - участливо спросил Сатана, подождав, пока Кока не устроился на сидении. Лицо бандита было багровым от кайфа, а изо рта торчала дымящаяся "Прима".
- Сломал…
- Осторожным надо быть. Вареное мясо ешь, тогда быстро заживет. Хашламу любишь? Ну вот, надо много хавать. Лац-луц - и всё в порядке, - заботливо сказал Сатана, залезая в карман кокиной куртки и вынимая паспорт: - Куда летишь? Когда?
- В Москву… Уже посадка объявлена… Ты тоже летишь? - спросил Кока, не совсем понимая, что ему нужно от него.
- А билет где? - пропуская вопрос мимо ушей, спросил Сатана, покопался своей пухлой лапой в кокином кармане, извлек билет, багажную квитанцию, посадочный талон, деньги и ответил сам себе: - Вот и ксивы, вот и бабки.
Потом он стал пристально рассматривать карточку в паспорте. Постучал в стекло и приоткрыл окно:
- Мамуд, как думаешь, мы похожи?
- Как родные братья. Только он худой, а ты мордатый. Дай сюда!
Мамуд взял у Сатаны паспорт. И Кока, открыв рот, стал наблюдать, как он, вытащив шариковую копеечную ручку, намазал пасту себе на мизинец, послюнявил его и стал что-то подправлять на фотографии.
- Вот сейчас лучше! - сказал он и бегло проглядел паспорт. - Э, да у него виза какая-то есть… На заграницу, видно… Красивая…
- Да? - оживился Сатана: - Какая у тебя виза? Ты куда вообще лететь думал?
"Думал?" - услышал Кока, не веря своим ушам и бормоча:
- Не думал, а лечу.
- Ну да, а куда? - не спускал с него глаз Сатана, накручивая на палец клок волос.
- В Париж…
- Значит, виза французская?.. Это хорошо. Это очень даже ништяк. Синг-синг, шик-блеск - и в Париже. Не знаешь, сколько оттуда до Амстердама? - спрашивал Сатана, деловито складывая всё в паспорт.
- Часов 5–6, может, больше, - машинально ответил Кока, ёжась от его взгляда. - Смотря на чем. А что?
- Ничего. Друга повидать надо. И одну бабу трахнуть. Негритянку вот с такой жирной жопой! - И Сатана широким жестом, осыпая всё кругом сигаретным пеплом, показал, какая эта здоровая и толстая баба.
- Кому надо? - удивился Кока.
- Мне, кому еще? - засмеялся Сатана. - Ну, сиди пока. Я в туалет схожу и скоро приду. Вместе полетим. Я и ты! Ты и я! Вместе! Ведь хорошо, а? Не скучно будет. У меня кодеин есть. Выпьем по заходу и покемарим.
- Да, неплохо, - кисло согласился Кока, с тревогой следя, как паспорт и билет пропадают в кармане бандитского плаща, но всё же чуть оживившись от слова "кодеин". Так, наверно, оживляется корова на бойне, видя, что её режут не первой, а второй.
- Покайфуем первый сорт!.. - И Сатана, больно хлопнув Коку по здоровому плечу, стал вылезать, с трудом выволакивая свое мощное тело из закачавшегося "Москвича".
Кока тоже хотел было вылезти, но его дверца почему-то не открывалась. Он беспомощно толкал её гипсом, но она не поддавалась. Потом он увидел, что ручка на дверце свинчена.
Сатана тем временем одернул плащ, обнял и поцеловал Мамуда, что-то прошептал ему на прощание, забрал у него из кармана бутылку боржома и направился к зданию.
- Эй, Сатана! А мой паспорт! Куда? - пискнул было Кока.
Но Мамуд уже уселся за руль и щелкнул чем-то под сидением - кнопки на дверцах втянулись. Кока налег гипсом на свою дверцу - заперто.
- Что такое? В чем дело? Что вам надо? Куда он пошел? - начал он панически спрашивать у Мамуда.
Тот отвечал:
- Сейчас придет. В туалет пошел. Ты сиди спокойно, не рыпайся…
- Да что это такое? - по-детски спрашивал Кока.
- Ничего. Всё в порядке.
Через лобовое стекло и стеклянные стены аэропорта было видно, как Сатана не спеша поднялся на второй этаж, поставил бутылку на край стойки и протянул девушке паспорт. И в тот момент, когда она заглядывала в паспорт, он локтем подтолкнул бутылку. Было видно, как бутылка беззвучно упала на пол, как отскочили люди и началась суматоха. Девушка, перегнувшись через стойку, смотрела на осколки. Сатана жестами энергично объяснялся: показывал то на стойку, то на пол. Из кафе напротив появился кто-то со шваброй. Девушка, вернув паспорт, рукой показала Сатане проходить побыстрей и не задерживать других. Сатана с трудом, боком, протиснулся в железные стояки металлоискателя и пошел вглубь… Вот его уже не различить среди толпы улетающих счастливцев…
"Вот наглый бандюга! Абрек! Прошел! - злобно думал Кока, в душе надеясь, что подлог будет обнаружен, а Сатана не пропущен. Тогда были шансы получить паспорт обратно. Хоть и мизерные, но были. А сейчас до Коки окончательно дошло: - Кинули! Как щенка кинули!..". Он как-то сразу угас и ослабел.
Тем временем Мамуд резко развернул машину и погнал в сторону города, рассказывая, что Сатана в побеге, ему надо помогать, и хорошо, что он был в хорошем настроении, а то мог бы и покалечить Коку…
- За что меня калечить? Я и так покалечен! Почему у меня взяли? - плаксиво спрашивал Кока, хотя это уже не имело значения.
- Никого больше не было. Мы уже пару часов сидели, ждали, кто близкий появится… Да ты не бойся - не потеряется твой паспорт. Сатана вышлет его по почте. Ты только адрес свой дай, куда посылать…
"Адрес?.. Какой?.. Зачем?.. Черта с два он вышлет, больше ему делать нечего… Будет с этим паспортом разбойничать, пока не поймают", - скорбно думал Кока, но всё же уныло нацарапал на пачке сигарет свой французский адрес. Мамуд посмотрел, понял слово "PARIS" и уважительно спрятал бумагу:
- Париз, ялла!.. Баб, наверно, много!..
А Кока полностью сник. Пара месяцев сидения в Тбилиси, без денег, под страхом ареста и без документов, была обеспечена. А что этот проклятый Сатана по его паспорту в Европе натворит - неизвестно. Во всех картотеках, считай, место забито…
Не слушая веселую болтовню Мамуда, он заторможено смотрел на дорожные выбоины, рытвины и колдобины, натужно думая, что делать. На секунды пришла мысль о мести, но кому и как мстить?.. Мамуду?.. Нечего предъявить, да и связываться опасно с такой бестией. Сатане?.. Где он?.. И что Кока ему может сделать?.. Ничего. Против Сатаны никто из районных парней не отважится выступать. А самого Коку он изувечит - и всё. Так что молчать и бежать прочь из этого города, где все друг друга кидают и норовят обобрать и объебать!
Так они доехали до центра. Мамуд вежливо поинтересовался, куда его подбросить. Кока вылез на Земмеле, купил бутылку водки и до сумерек просидел в садике, скорбно обдумывая положение и прихлебывая из горлышка, пока не задремал. Но его разбудил дворник и велел идти домой - нечего по вечерам по садикам шастать, если ты плохого не задумал, а если задумал - сейчас позовем милицию!
Кока с трудом дотащился до дому, а бабушке, еле ворочая языком, объяснил какую-то чушь:
- Вот… лично приехал сообщить… пролёт прошел успешно…
Бабушка, мало понимая, в чем дело, была ошарашена такой вежливостью и усадила внука за котлеты, которые еще оставались со вчерашнего дня. Он вяло жевал, вполуха слушая о том, что покончил жизнь самоубийством Большой Чин.
- Какой это? - не понял он.
- Ну, тот человек, который вас спас после драки. Из ЦК, - взволнованно сказала бабушка. - Я всегда говорила, что он порядочный человек, не в пример тем, кто жив и здравствует. Не выдержал лжи. И сделал так страшно: бросился сердцем на кинжал… До войны так же покончил с собой муж мадам Соломонсон, ювелир, когда чекисты пришли его брать…
"Чекисты… Сатана… Мамуд… Соломонсон… Большой Чин… Чтоб вас всех черти взяли!.." - вращалось в голове у Коки, пока он окончательно не затих на своей постели без простыни и наволочки, снятых бабушкой для стирки.
… Спустя два месяца, после подлогов и подкупов, новый паспорт был получен, и Кока благополучно добрался до Москвы, где во французском посольстве ему восстановили визу и даже купили за счет Франции билет до Парижа.
2002–2006, Германия
БАБУШКА И СМЕРТЬ
I
Жила на просторах бывшего Союза бабушка девяноста лет. Вся её родня поумирала или сгинула, осталась только бездетная внучка с мужем. Скучно жить втроем. К тому же почему-то пропали свет, газ и тепло. Без света нет телевизора. Без газа трудно готовить. Без тепла плохо жить. Хуже, чем во время войны. Внучка кричит в ухо:
- Союза нет, потому ничего нет!.. Воры свет воруют! Перестройка!
Удивляется бабушка - как это воры свет воруют?.. И как это Союза нет?.. А что тогда есть?.. Непонятно. Но надо в пальто, сапогах и шапке в нетопленой комнате сидеть и в пол смотреть. Утром - хлеб с соленым маргарином, днем - вареная картошка, вечером - каша. А если спросить у внучки, почему нет тепла и еды, то можно опять услышать, что колхозы не работают, фабрики стоят, поэтому ничего нет.
- А когда будет?
- Неизвестно. Сказано - перестройка, и всё, бабулька, не приставай, - отрезает внучка.
А внучкин муж из кухни поддакивает:
- Было добро, да давно. А когда опять будет, нас уже не будет!
Ну, перестройка - так перестройка. Будет - и пройдет. Бабушка всякие разверстки, чистки и бомбежки пережила. Сиди, в пол смотри. Ничего. Лишь бы войны не было.
Пока могла слышать - прислушивалась ко всему. В темноте слышно лучше, чем на свету. Но с детства была туга на левое ухо (отец дал оплеуху). А тут и второе забарахлило. Голоса и звуки стали отдаляться, тускнеть, гаснуть, исчезать. Затихло всё.
Ну, затихло - не потухло. Слепой быть хуже, чем глухой. Сиди и в пол смотри. Если крикнут что-нибудь прямо в ухо - то слышно. Главное можно понять. А остальное всё ерунда. Приходил как-то человек в белом, в глухое ухо жучок вставлял. Легче стало вроде. Но что слушать?.. Телевизор молчит. Бачок в туалете журчит. Зять что-то грызет на кухне. Внучка по телефону болтает. Временами в ухе кто-то разговоры заводит. Или смеется, как болван.
Иногда жучок вдруг начинал так дико свистеть и скрежетать, что бабушка поспешно вырывала его - бомб не хватало!.. Сталин войну выиграл, немца побил, откуда бомбы?..
Плохо только, что керосинка сильно коптит - дышать нечем. Человек в белом говорил:
- Не дышите керосином, очень вредно! Сосуды сужаются, склероз будет!
Легко сказать - не дышите!.. А что делать, чем греться?.. Лучше завтра от яда помереть, чем сегодня - от холода. "Замерзнугь всегда успеем, - невозмутимо думала бабушка под возню жучка в ухе. - В старом теле - что во льду, тепла ждать нечего. А склерозом не пугай, не страшно. Моя бабка в сто лет умерла - и никакого склероза! Перед смертью бус наглоталась, но по забывчивости, а так - всё помнила!"
Наконец перестройка лопнула, свет появился, но так вздорожал, что внучка опять не включала телевизора, пока зять не устыдил её:
- Не экономь на человеке! Что ей целый день делать?
Теперь бабушка сидит перед экраном и смотрит всё подряд. Даже переключалкой щелкать научилась. И всё ей кажется ужасно знакомым. Увидев Ельцина, она твердо говорит:
- Этот у нас до войны в ЖЭКе истопником работал. Пил сильно.