VII
Начала бабушка падать. Первый раз сошло, миновало, только руку ушибла. Но встать сама не смогла. Так и сидела до ночи, пока внучка с мужем из кино не пришли.
- Добегалась! - вопила внучка, ощупывая её. - Где болит? Вот ты неугомонная, бабулька! Сиди на месте!
- Шейку сломаете! - вторит муж.
Хорошо говорить - "Сиди!.." А если позвали?.. Как ослушаться?.. Вот и запнулась за костыль - дети назло специально прямо на дороге бросили…
Несколько дней сидела тихо, руку мокрой тряпкой обернув. Уксус в воду подливала, тряпкой махала, остужая её, локоть укутывала. Творог просила, но не дали, даже привязать к батарее грозились. Притихла.
- Вот тебе зеркало, смотрись лучше в него, если делать нечего! - дала ей внучка игрушку.
А зачем ей зеркало?.. Всё равно неясно, кто из рамки такой морщинистый топорщится. Лицо - как земля. На черепе вместо волос какая-то кухонная тряпка лежит. Вместо бровей - проплешины. Из подбородка черные волоски вылезают.
"Кто это? - мучается бабушка, чувствуя что-то очень знакомое в этом страшном лице. - Соседка, что ли?" Нет, за спиной никого нет…
Она открывает рот - а та, в зеркале, закрывает… Она качает головой - а та, в зеркале, кивает… Она высовывает язык - а та губы жмет и проплешины рыжие хмурит.
"Противная баба, пошла отсюда, воровка!" - кидает бабушка зеркало на коврик. Потом берет его, чтобы опять увидеть коричневую бабу, пришедшую по её душу. Лицо украла, теперь за душой явилась, мерзавка…
Наконец рука прошла. Сидит бабушка, переживает, что всё самой делать надо. Муж пальцем не шевелит. Что с него взять - лентяй! Всё абы как, лишь бы не работать. "Плевать", "обойдется", "сойдет", "переживем", "как-нибудь", "на хрен нужно" - любимые слова.
А сколько раз его с работы за этот дурацкий характер выгоняли!.. То гайку недовинтил - машина в забор врезалась. То ось перекосил - грузовик в овраг нырнул. То вообще забыл что-то вкрутить - мотор сгорел… А как выгонят - так давай хорохориться: "Мне нечего искать работу - она сама меня найдет! В СССР с голоду никто еще не умирал!" Сидит, пиво пьет. Или шляется неизвестно где. Ночью она чует его шаги, шорохи одежды, запах пива. А как утро - так требует:
"Давай-давай, дети еще спят, быстро-быстро!"
Ночную рубашку задирает и на кровать валит. Всегда рано утром и всегда под гимн из радио… От этого гимна по ней до сих пор мурашки бегают и в глазах темнеет. Как-то раз, Первого мая, на демонстрации, даже в обморок упала, когда проклятый гимн грянул. Ноги сами подогнулись… Да что поделать?.. Если живешь с ним - молчи, терпи. А нет - уходи. Сейчас не старое время. При товарище Сталине каждый может развестись, если на месткоме свою правоту докажет… Муж свое получил - и на работу, бегом. А она - стирай-убирай, готовь, гладь, шей, вари… А что готовить, если дома шаром покати?..
"Мяса с гулькин нос, томата чуть-чуть и риса полмисочки… Ничего, зразы сделать можно. Или тефтели. Мяса поменьше, а риса побольше… Хамсу по талонам давали?.. С луком потушить. Хлеба не завезли?.. Мука есть, блинчики испечь можно. Масла тоже нет?.. Сало растопить… Слава богу, что война кончилась и хлеб появился. Интересно, как себя чувствует товарищ Сталин?.. В газетах писали - болен был. Перестройку делал. Вот и довели его… За всем же смотреть надо, всё самому проверять, глаз да глаз везде… Выздоровел ли?.. Хотя бы. Без него - никуда.
Так, пора на кухню, дети скоро со школы придут. Только вот кухня где?.. Это, что ли?.. Белая ваза с черным дном… Лохань, но большая… Нет, это прачечная… Вот еще дверь… Плита на месте… Вначале надо плиту зажечь… Для блинчиков главное - сковороду как следует раскалить… Лучше сразу все конфорки зажечь, чтоб быстрее было… Вот и спички есть - тоже, видно, по талонам давали… Хорошо, греет… Рукам тепло стало…
Теперь мука… Это, что ли?.. Почему-то соленая… Даже муку не могут нормальную купить. Соленая мука - где это видано?.. Ну ничего, с яйцом смешать… Яйца. Гладкие, из пальцев так и выскакивают… Скользко под ногами стало… Наверняка дети что-нибудь разлили… Надо убрать, а то по квартире разнесут… Только вот тряпка где?.. А, на окне висит… Здоровая какая! И прозрачная!.. Ну, нашли куда тряпку вешать, дуралеи!.. Сорвать её надо. Крепче дернуть… Еще… Вот, готово!.. Прямо на плиту упала… Горелым пахнет… Мусор где-то жгут? Или листву палят?.."
Очнувшись в больничной палате, бабушка была очень удивлена - опять рожать?.. Сколько можно?.. Она в больницу попадала только во время родов. И сейчас тоже была твердо уверена, что скоро принесут и покажут ребенка. Всё тело болит, как после схваток… Пощупала живот - как будто спал… Пошевелила ногами, потрогала между ними - ничего, крови нет… Только ноги почему-то забинтованы… И на боку повязка… И на лице какие-то липучки странные…
- Мальчик или девочка? - спрашивает она у медсестры, а та усмехается:
- Пока неясно.
Приходят и уходят врачи, мерят давление, слушают сердце, но ребенка почему-то не показывают. Умер, что ли?.. И мужа нет. Он обычно навещал её в роддоме, апельсины приносил… Она уже знала: как апельсины - так рожать. Как рожать - так апельсины. А после абортов, например, ничего не дарил. А это похуже родов!.. Ну да она этих абортов штук 40 сделала - апельсинов не напасешься…
- Скажите, дорогая, вы моего мужа не видели в коридоре? - осторожно интересуется она у медсестры, а та смеется в голос:
- Дорогая, ваш муж умер раньше, чем я родилась!
"Вот тебе и на - и эта коза туда же!.. Умер! Как же это он умер, если он меня сюда, в роддом, привез?.." - возмущенно думает бабушка.
Приходила внучка с мужем. Кричали что-то в уши про пожары, ожоги, обои, помои… Ремонт затеяли, что ли?.. Надо бы у них про ребенка узнать. "И молока нет…" - украдкой щупает бабушка свои груди, вызывая возмущение внучки. А чего удивляться - у роженицы молоко пропало?.. Не дай бог мастит навяжется - полгода больна будешь… Когда она младшую родила, так вообще грудницей заболела.
А так роддом ничего. Чистый. И кормят хорошо. Палата небольшая - еще только две роженицы лежат. "Старухи - а туда же! Им не рожать, а на пенсию пора!" - удивляется про себя бабушка. Врачи все в белом. Ночью, правда, мыши шуршали. А как мышам не быть, если каждой роженице норовят что-нибудь вкусное передать?.. Заведутся, даже если главврач строгий и санитарок гоняет. А вот тараканов нет. И кормят исправно. Недаром муж всегда говорит: "При товарище Сталине наука сильно вперед пошла!" Может быть, вперед и пошла. Но на абортах как скребли ложками, так и скребут. Средства еще не придумали против этих мужчин…
Да, раз апельсинов нет - значит, дело плохо. Или ребенок умер, или муж заболел. А может, в кино отправился… С него станет. Она тут в роддоме валяйся - а он с этой шалавой там… "Тебя люблю!" - кричит, а сам с этой вертихвосткой - в парк, эскимо жрать и в кино обжиматься… Такой же жулик и лентяй, как все. Недаром мать говорила - не выходи за лодыря. Нет, не послушалась. А теперь чего уж вякать?.. Полжизни прожили уже, проживем и дальше, лишь бы войны не было и с товарищем Сталиным ничего не случилось…
Муж, хоть и лентяй, зато не скучно с ним. А что с работы выгоняют - ничего, работа у нас для всех найдется - товарищ Сталин постарался. Как это муж шутит? Сталин - из стали, Ленин - из лени, а Киров - из кира!.. Да… Лодырь, а веселый бес: чуть что, за руку схватит и в цирк потащит. А там карлики, клоуны, лилипуты в костюмчиках, ботиночках и проборчиках, а главный их болванчик на свинье скачет и вопит:
"Не скажете ли, Лилия, лили ли лилипуты литье на лиловую лилию?"
Бабушка пытается рассказать об этом внучке, но выходит только какое-то глупое "ли-ли-ли", а внучка головой качает и слезы утирает.
Когда ожоги зарубцевались, отвезли бабушку на белой машине назад. И заперли в комнате. И все другие комнаты тоже заперли. На столе ящик светится. Там какие-то мышьи морды мельтешат - неизвестно, зачем пришли. Неизвестно, зачем в роддом возили. Неизвестно, почему взаперти держат. Неизвестно, что дальше будет…
В первую же ночь дома бабушка так металась по кровати, что выпала на пол. Пришла в себя от холода. Сидит в холодном дерьме и ледяной моче. Встать сил нет. Да, видно, много плохого сделала, раз так наказана… Значит, гадила много в жизни, раз Бог в холодное дерьмо окунает…
Было дело… Чего уж скрывать… Был один сосед, заходил иногда без мужа - то соль ему нужна, то спички, то старые газеты, то вчерашний снег… Сядет на стул и в глаза уставится… Один раз завалил на кровать. Она не стала поднимать шума, когда он ей юбку заворотил, подождала, пока он кончит дергаться, а потом так огрела его сковородой, что он долго очухаться не мог. С тех пор расхотелось ему старые газеты читать. Вот и всё. А зачем ей полюбовник, когда муж есть?..
Но грех был. И еще был, когда летом с детьми за город на речку отправилась. Купалась. А потом на берегу такого красавчика встретила, что прямо как с цепи сорвалась. Он тоже выпивший был, сразу в кусты потащил. А у неё просто память отшибло - всё бросила и пошла, как привязанная… Хорошо, дети ничего не заметили, когда из кустов вылезла, вся поцарапанная… Муж только потом спросил: "Что это на коленях?" - "О скамейку ударилась", - ответила, а какая там скамейка, когда прямо на земле, как собаки, сцепились и разжаться не могли?..
А на субботнике?.. Муж тогда дома больной лежал, она вместо него на субботник вышла. Всем было велено в парке деревья сажать. Сажали. А потом в павильоне водку пили. Выпила пять рюмок подряд, не евши. И опять голову потеряла - с каким-то шалопаем за павильон лапаться пошла. А как в полночь гимн по радио грянул - совсем ополоумела: сама ширинку ему расстегнула и в штанах шуровала, пока он не пустил в неё своей горькой слизью. Только утираясь, в себя пришла… Эхе-хе… Отец говорил: три вещи на свете не оставляют следов - лодка на воде, змея на камне и мужчина на женщине… А вот остались…
Утром внучка подняла крик:
- Почему в дерьме на полу сидишь? Почему описалась? Почему нас не позвала на помощь? - а она про себя вдруг очень ясно и твердо подумала: "А чего звать?.. С вами или без вас - какая разница? Какая уж тут помощь?.. Родился - кричит, умирает - молчит…"
VIII
Старость пахнет грязным бельем, гнильем, мочой и псиной. Тело идет пятнами, нарывами, мозолями, наростами. Кожа отцветает, дрябнет. Кости трещат и гнутся. Руки-ноги не свои. Глаза видят одну муть. В голове сквозняки гуляют. В душе сумерки стоят. А тело съежилось до еды и унитаза. Но каждый поход в уборную стал труден и опасен. Для тех, кто уже сам до туалета добраться не в силах, - помойное ведро, куда надо справлять свои дела или слишком часто, или с большим трудом, если, конечно, еще вспомнить, зачем сидишь, спустив трусы, на вонючем ведре посреди комнаты, не стыдясь людей и детей.
Один врач посоветовал "высаживать по часам". Другой возразил, что это может привести к рефлексу. Но первый врач ответил, что система рефлексов у бабушки давно уже распалась по швам и ничего страшного, кроме смерти, впереди её не ожидает, и поэтому лучше высаживать по часам.
Внучка взялась было за это с энергией. Вместе с мужем тащила упирающуюся бабушку в туалет "по часам", но та, не понимая, чего от неё хотят, отбивалась, как могла.
- Какай! Какай! - вопила внучка, усаживая ее на унитаз и расстегивая халат.
- Писай! Писай! - вторил муж сквозь икоту, помогая стаскивать с бабушки трусы, отчего та приходила в немой ужас.
Но днем внучка была на работе, а поручать это щекотливое дело вечно выпившему мужу - опасно: или уронит, или сам упадет, или еще что… Ему и так уже мерещилось, что бабушка по утрам мастурбирует:
- Я через замочную скважину ясно видел, как она руку куда-то туда, внутрь, совала и там крутила что-то! Сто процентов дрочит бабулька!
- Да какое там!.. Это она с памперсами возится! - засмеялась внучка. - Я ей памперсы булавками к трусам прицепляю! Вот она целый день эти булавки и пытается отцепить!
- Как это - памперсы? А зачем тогда мы бабульку в туалет таскаем?.. Что-то логики не вижу! То памперсы, то туалет! Она, бедная, уже сама не знает, что ей делать! - возражал муж.
- Памперсы - для страховки! - парировала внучка.
А бабушка сидит и пытается думать, но с головой стало совсем плохо. Мысли набегают и отползают, как прибой. Не успел поймать - пеняй на себя. Смысл уплыл, открылось дно, осела пена. А что было в той волне - неизвестно. И никогда не узнать.
Как же мысль поймать, если слова бегут врассыпную, как тараканы?.. Или, наоборот, застают врасплох?.. Нужных слов нет. Хочет сказать: "Мужа давно нет!" - а говорит:
- Пять-шесть соль!
Пытается про детей спросить, а выходит:
- Столы это куда?
Хочет узнать, где ключ от проклятой двери, а бубнит:
- У магазина ложка.
Нет, нужных слов никак не найти. Хоть какое-нибудь ухватить - и то хорошо… Вот и слушает зять рассказы про то, как прилетал какой-то ковш, копал лимон, зевал на дом, нашли кусок, то есть платок, то ли кивок:
- Главное - творога раковину чтоб… Хлеб на работу, носил, носил… Яичница клубочки съела, за кошкой бегала, нету мыла… Ушла… Шкаф и каф…
Слова поймать - сил нет. Очень уж они прытки, шустры, хитры: только одно покажется - тут же исчезнет. Другое вынырнет, кивнет - и сгинет. Третье из-за угла кривляется. Иные рожи корчат, зубы скалят. Бегут, как мыши, если ночью в кухню войти…
Внутри себя она думает как будто правильно, но вот наружу почему - то одна белиберда вылезает. Даже если слова из головы на язык благополучно перекочуют, то во рту сразу в колтун сбиваются.
- Бабулька, ты же раньше умела говорить, а сейчас чего - разучилась? Вареная картошка у тебя за щекой, что ли? - удивляется внучка.
- Раньше она и писать сама умела, а теперь забыла, - замечает муж из кухни, подозрительно звеня там стаканом. - Вот как в жизни бывает: сначала бабушки сажают внуков на горшок, а потом - внуки бабушек. Колесо жизни, от горшка до горшка! Ох, долог, долог путь до нирваны!
Потом бабушка стала чаще падать. Её стали находить на полу в разных местах комнаты: в углах, под столом, возле двери. Один раз упала в ванной на кафель. От боли даже стонать не могла. Дыхание сперло: ни туда, ни сюда. Хорошо, зять дома был, врачей вызвал. Бабушку уложили на носилки и поволокли.
"Что им, куда?" - удивляется бабушка, сквозь боль пытаясь спросить, куда её тащат, но выходит совсем уж непонятное:
- Шлитка кофту стулом вся?
На лестнице санитары кричат:
- Руки держите, чтоб за перила не хваталась! Они всегда за перила хватаются!
Муж и внучка егозят возле носилок, чтобы руки держать, хотя бабушка и не думает ни за что хвататься.
- Люди имеют свойство цепляться за жизнь! - шутит муж сквозь икоту.
- Типун тебе на язык! - отбрехивается внучка.
И опять белые стены, врачи, лампы, маски, морды… "Чего пялитесь, заборы?.."
Очнулась бабушка под утро. Щупает возле себя - а там провода, прищепки, зажимы. Начала срывать. Прибегает врач, бородой трясет, не дает рвать:
- Нет, нет! Нельзя!
Бабушка пытается ему объяснить, что ей пора уходить, но ком во рту распадается на бульки:
- Ко-по-мо-ки, чут-лот-ет-ва!
Врач ничего слушать не хочет, кран брюхатый. Глаза большие делает и железкой грозит:
- Нельзя! Запрещено! Не трогать!
А бабушка ему в ответ утробно урчит:
- Уко-бору-сим, ту-ра-но-ша!
- Беспокойная старуха! - говорили где-то и давали таблетки.
Так и пролежала всю ночь в забытьи, без остановки кромку одеяло перебирая. То постель переворошит. То одеяло из пододеяльника вытащит. То подушку на пол скинет.
И видит она в бреду, что идет по темной улице и несет на руках младенца. У младенца морщинистое, дряблое, отечное старческое личико. Глаза закрыты. А из-под век гной сочится. Вот райполиклиника… Доктора обступают младенца. Распеленали и ахают - тельце, хоть и малое, но уже вполне женское: вот и груди, вот и волосы на лобке. "Скосить! Снести!" - кричат халаты. "Куда снести? Где скосить?" - бабушка и понять не успела, что к чему, а уродца уже на детские весы-ванночку укладывают. "Голову поправьте, свешивается, слепые, что ли!" - хочет крикнуть бабушка, а главный доктор уже метровыми ножницами эту головку отщелкивает, а тельце крюком цепляет и в рентген-аппарат тащит, приговаривая: "Вот и поправили… Теперь всё в порядке!" "Сволочи! Фашисты! Что вы делаете?" - кричит она, а метровые ножницы уже у самых её глаз маячат…
Когда она вернулась домой, дверь её комнаты стали запирать особенно тщательно и открывать только на еду. Но как быть с проклятым туалетом?.. Васька Шнайдер и тут помог - соорудил "трон": вынул из стула сидение, а под стул подвесил ведро с крышкой. Теперь бабушка часами с недоумением рассматривает это чудище. Открывает крышку, смотрит в ведро, не понимая, что к чему: на стуле вроде бы сидят, а в ведре вроде бы воду держат, но чтобы вместе?..
- Писи-каки! - кричит зять, символически снимает штаны и жестами показывает, что бабушка должна делать.
- Пш-ш! Пш-ш! - вторит ему Васька Шнайдер, дергая воздух - "спускает воду". В другой руке он держит для наглядности ленту туалетной бумаги и рвет её на ровные отрезки, которыми потом выразительно шуршит.
- Зря мы так кричим! Дело не в ушах, а в голове! Не в глухоте, а в маразме! Она просто уже ничего не понимает! - нервно причитает внучка.
А бабушка скорбно смотрит на этих клоунов и качает головой. Что им надо? Чего они цирк устроили? Голову морочат стульями и лентами.
Так и сидит она целый день, ложкой в замке ковыряет или в треснутое зеркало смотрится. Иногда замок клацает, внучкин муж поднос с едой прямо на злосчастный трон ставит. Вот и всё. Из-за двери обрывки разговоров слышны. Бабушка слышит слова, так и сяк ворочает их в уме, но не знает, с какой стороны к ним подступиться, где ухватить, чтобы понять все эти рыг-лу, вам-пад, шит-слы, ет-ма… "Ним-но-ша?.. Бе-те?.." - перебирает она обломки слов, не зная, где их клеить или вязать.
Трудно стало жить. Ложка за щекой застревает. Каша мимо рта течет. Ветры-воры по квартире гуляют. Кошки ноги царапают. Злыдни-дети покоя не дают. Кабулема полная одолевает…