Он поднялся и стал совершенно другим.
- Как вы думаете, вы можете сделать свой вклад в "Операцию Спасение"?
Они вышли в общую комнату. Было безлюдно - все ушли: дети, фотографы, полицейские, дамы.
- Нам нужны материалы, краски, инструменты, все. И коробки, чтобы в них потом упаковывать готовые вещи. Веревки, чтобы завязывать эти коробки.
Эдис повернулась к Кимберли. Он улыбался, но его лицо было таким грустным.
Эдис спросила его:
- Вы здесь живете или только работаете?
- Ну… - Казалось, что он думал слишком долго, что же ей ответить. - Я живу в квартире с приятелями на Бедфорд-стрит в Гринвич-Виллидж. Но я там не бывал с тех пор, как началась "Операция Спасение", с осени прошлого года. Нам здесь нужен сторож. Иначе ночью кто-нибудь залезет и все украдет. Вот я и караулю. Отсюда езжу в университет. Чертовски неудобно.
- Вы преподаете в университете?
Он утвердительно кивнул головой.
- Да, иначе я бы не смог проводить эту "Операцию".
- Что вы хотите сказать?..
- Вы думаете, мне кто-то платит за то, что я здесь делаю?
Эдис ничего ему не ответила. Кимберли молча кивал головой.
- Миссис Палмер, эта организация абсолютно не приносит никакой прибыли. Ваш вклад не облагается налогом.
Между ними сразу пробежал холодок. Эдис попыталась улыбнуться, но ничего не изменилось. Она достала чековую книжку. Кимберли холодно смотрел на нее.
- Сколько нужно вашей мастерской на неделю? - спросила она.
- С меня не берут ничего за это помещение. Летом нам нужно примерно сорок долларов в неделю. Зимой мы тратим больше, потому что покупаем уголь, чтобы топить. Наверное, выходит примерно пятьдесят долларов в неделю. Две сотни в месяц.
Эдис выписала чек, вырвала его из книжки и подала Кимберли. Он посмотрел на него, автоматически проговорив слова благодарности. Потом прочитал сумму.
- Двадцать пять сотен? - переспросил он.
- Чтобы на год хватило, - ответила ему Эдис. Он широко раскрыл свои серые глаза. Губы сжались. Он облизал их и потом сразу начал неудержимо рыдать.
У Эдис самой задрожали губы. Она слышала, как повторяла: "Пожалуйста. Пожалуйста". Ее голос странно отражался в большой пустой комнате. "Пожалуйста".
Глава тридцать первая
Типпи открыла письмо. Оно начиналось так: "Дорогой Билли Бинбэг. Почему вы ни высылаете своим фэнам ваши фоты, как это делают другие диск-жокеи? Я не думаю, что вы такой здоровый и жирный, как можно решить по вашему голосу. Мне кажется, вы больше притворяетесь. Мне бы хотелось приехать на станцию и пасматреть, как вы видете пиридачу. Я хочу видить, как вы запускаити проигрыватель и начинаити балтать. Я видь тожа поет. Я сидела бы рядом с вами, пока вы будити вести перидачу и помогала бы вам. Я бы подавала вам пластинки, терла вам спинку и клала сахар в ваш кофе. Я могу вам потиреть и другии места, если вы этого захотити. Билли я для вас зделаю все. Даже если это будит что-то ненормальное или проста грязное. Вы об этом никогда ни пожалеети. Меня считают настоящей "про". У меня мягкие влажный губы и нежный руки. Поверьте мне Билли я правда знаю что нужна зделать для мусчины. Ни один из парней не жаловался на миня, они снова приходили ко мне и просили ласкать их есчо. Я могла бы зделать это вам, пока вы видете перидачу, и никто никогда не узнает, потому чта это радио а не ТВ. Но если бы вы дажа были на ТВ Билли я бы все равно постаралась ба для вас. Я балдею от вас. Когда я вас слушаю то сильно завожусь и становлюсь вся мокрая там, внизу. Мне нравится ваша классная болтавня. Билли если я увижу вас - это будит самая шикарная вещь в моей жизни. Если вы будити на ТВ и весь мир будит смотреть на вас я только буду стараться зделать так, чтобы они все завидовали вам и мне".
Письмо было подписано - "Джорджетта", но в приписке говорилось, что фото следует посылать Джорджу.
Типпи отложила письмо в папку с надписью "Непристойности" и открыла следующий конверт.
"Дорогой Билли Бинбэг, мне хотелось бы, чтобы вы прочитали это письмо по радио, пока будете вести программу. Я писал вам каждую пятницу после вашего предложения насчет даровой выпивки. Прошло две недели - и ни глотка. Вы, наверно, будете придумывать какое-то извинение, что у вас нечего выпить, или что-то еще. Но если вы не станете читать мое письмо по радио, между нами все кончено. Пустомеля".
Письмо было подписано мужским именем и был указан номер комнаты Колумбийского университета.
Типпи заправила лист бумаги в машинку.
"Вы не дослушали до конца, - писала она, - Бинбэг предлагал пяти первым желающим людям выпить предложенный им по радио напиток сразу же во время передачи".
Она подписала письмо каракулями - "Билли Бинбэг" и открыла еще один конверт.
"Дорогой Билли Бинбэг! Мой муж не должен знать, что я пишу вам это письмо. Он вас ненавидит. Он обзывает вас жирным жлобом, который крадет у нас деньги с помощью радио, вместо того чтобы рыть траншеи на улице. Я сказала ему, чтобы он заткнулся. Я никогда не перечу ему, но когда дело касается вас, Билли, я начинаю жутко волноваться. Сказать по правде, я не знала бы, что делать долгими темными ночами, если бы не слышала ваш голос рядом. Я кладу транзистор под подушку и надеваю наушники, чтобы заглушить ужасный храп мужа. Во сне он не только храпит, но стонет, что-то бормочет и вертится из стороны в сторону. Я не снимаю наушники, даже когда муж меня сильничает. Я уверена, что вам бы это не понравилось. Это не нравится и моему мужу. К счастью, у меня длинные волосы, и он ни разу ни о чем не догадался. Теперь об этом знаем - вы и я. Я надеюсь на вашу скромность.
Если бы в моем ухе не звучал ваш чудный голос и ваша музыка в эти неприятные для меня моменты, мне кажется, что наш брак уже распался бы. Билли, вы и только вы сохраняете наш брак. Благослови вас Господь, Билли".
Типпи быстренько накатала ответ.
"Мадам, я никогда не выдам ваш секрет. Я постараюсь несколько изменить мои программы, чтобы они больше подходили к соответствующим моментам вашей жизни".
Типпи взяла в руки нож для разрезания писем и приготовилась открыть следующее. Стол начал покачиваться. Она почувствовала, как сама стала раскачиваться из стороны в сторону. Типпи подняла вверх правую руку и с такой силой вонзила нож в стол, что его тупой кончик на несколько сантиметров вонзился в дерево.
Резкая острая боль пронзила голову, начиная с затылка. Типпи пристально посмотрела на дрожащий нож и упала в обморок.
Она пришла в себя буквально через несколько секунд. Лицо было мокрым от крохотных капелек пота, таких же маленьких, как поры на ее лице. Сердце билось медленно, но очень тяжело и гулко.
Она поднялась на ноги и сунула огромную пачку писем в корзинку для мусора. Несколько сотен попали в нее, а часть писем приземлилась рядом на полу. Она аккуратно подняла эти письма и положила их в корзину. Потом она положила на них еще такое же количество, а сверху прикрыла испорченными черновиками, так что никто никогда не догадался бы, что она вывалила такую кучу писем в корзину, не прочитав их.
Она схватила нож и попыталась вытащить его из стола. Ни в какую. Типпи испугалась, нашлась же у нее сила так вогнать нож в стол! Она понимала, что это случайно. В нормальном состоянии она не смогла бы этого сделать. Через несколько секунд она вытащила нож, раскачав его и держась за него двумя руками. Типпи не могла отвести взгляд от глубокой раны в дереве.
Сначала это походило на губы. Тугой ротик, который держал все тайны при себе. Потом рана стала походить на рыбу, которая молчаливой серебряной струйкой плыла по воде. Потом все превратилось во влагалище, напряженное и ждущее, когда же в него вонзится оружие мужчины. Потом рана превратилась в полуприкрытый глаз. Он наблюдал за ней и знал все ее тайные мысли. И наконец - дротик, нацеленный в ее сердце.
На столе зазвонил телефон.
После пятого звонка Типпи заморгала и уставилась на аппарат. Подняла трубку.
- Типпи? - сказал Бен. - Привет.
- Какого хрена, где ты был? - спросила Типпи.
- Задержался после совещания.
- Я отправляюсь к Шону.
- Хорошо, встретимся через…
Бена не стало слышно, Типпи повесила трубку. Она нетвердой походкой пошла к двери комнаты. Типпи сняла пальто с вешалки, висевшей на внутренней стороне двери. Внезапно к ней вернулась способность двигаться. Она надела пальто, одновременно открывая дверь.
Типпи вылетела в коридор из дверей с надписью белыми буквами на черном фоне - "Доркас Типтон".
Она так торопилась, что не обратила внимания на человека в холле. Он стоял у прилавка с сигарами. Следил, как она уезжала, и последовал за ней в другом такси. Потом она вспомнила, что где-то видела его раньше. Но в тот момент она не обратила на него внимания.
Она это сделает позже.
Глава тридцать вторая
Бен помедлил, потом положил трубку на место. Он быстро осмотрелся в офисе, который компания "Даунтаун: ипотека и облигации" выделила для клиентов. Как и все остальные офисы, это была абсолютно ничем не примечательная комната. В ней не было никакой индивидуальности - обычная стандартная мебель и окно, выходившее на типично нью-йоркский пейзаж: кирпичная стена на расстоянии двадцати футов.
Бен посмотрел на часы. Она раньше его приедет к Шону, и, когда Бен там появится, она будет в жуткой ярости.
Бена волновала ее ярость, так как основной причиной ее был сексуальный голод. У него никогда не было женщины, чье основное желание было настолько обнаженным, что его мог заметить даже случайный наблюдатель. С первой встречи она никогда не притворялась. Типпи сразу показала ему, что главной целью встреч для нее был оргазм.
Эту цель она преследовала методами, поначалу смущавшими Бена. Ему иногда было неприятно, и его пугало, как методы эти лишали его тело намеков на какую-то тайну. Позже - они уже встречались вторую неделю - он научился принимать то, что она делала с ним, и постепенно ему это даже начало нравиться. Она полностью перехватила у него инициативу, могла возбуждать его неоднократно и потом доводила акт до конца самыми разными способами, ведь она стремилась только к этому. Бену начинала нравиться его пассивная роль.
Бен понимал, что как только Типпи утвердила свое место сексуального лидера в их отношениях, для нее пропало чувство новизны и волнения в их отношениях. Ее техника становилась все грубее и жестче. Он возвращался домой к Розали последние дни с царапинами и следами укусов на теле, которые он не мог объяснить своей жене. Аппетиты Типпи, как понял Бен, начали слегка отходить от желания достичь сногсшибательного оргазма. Ей теперь больше нравилось физически третировать его.
Бен кое-что знал об этом своеобразном состоянии. Год назад, когда он встречался с другой блондинкой Шона, с длинными ногами и по имени Элфи, он очутился в совершенно ином положении.
Элфи приехала в Штаты недавно. Приехала по студенческому обмену из Штутгарта. Наверное, ей всегда нравилось подчиняться мужчине в сексуальных отношениях. Ее абсолютная пассивность и удовольствие, которое она получала от всего, что с ней вытворяли, все это вызвало на поверхность такие инстинкты у Бена, о существовании которых он раньше даже не подозревал.
Все началось с игры. Он просто начал дразнить Элфи, чтобы выяснить, до какой степени он может унизить ее, пока она не начнет возмущаться. Но она никогда не жаловалась. Бена это стало раздражать, и он изменил условия игры. Он уже не проверял Элфи. Ему нравилось чувствовать ее боль.
Он проделывал с ней жуткие вещи. Бывали дни, когда она не могла ходить на учебу из-за того, что он с ней делал.
Она терпела все. Когда они, наконец, расстались, она сказала ему о причине расставания.
- Ты - такой ребенок, Бен. Ты все еще играешь в игры. Ты до сих пор не вырос.
Бену стало неприятно, когда он подумал о том, что у нее дома в Германии были мужчины, которые могли убедить Элфи, что они с ней не шутили. У него было ощущение, что Типпи тоже не шутила.
При этой мысли у него волосы на затылке встали и похолодела шея. Он с трудом смог перевести дыхание. Надел пальто и прошел мимо открытой двери комнаты своего отца, даже не попрощавшись. Он уже опоздал. Кто знает, насколько сильно разозлится на него Типпи?!
Глава тридцать третья
Они сидели на раскладушке Кимберли в закуте. Эдис сидела очень прямо, строго сложив руки на коленях. Они лежали одна на другой, ладонями вверх, на ее твидовой юбке. Она пыталась рассмотреть на них линии, как цыганка, гадающая по руке: "Вам предстоит встреча с интересным мужчиной".
Кимберли сидел как можно дальше от нее, насколько позволяла короткая раскладушка. Он изучал незаконченную скульптуру. Его широкие сильные руки играли с краем оливкового шерстяного армейского одеяла.
Глаза у него были сухими. После первой вспышки он убежал от Эдис, как бы стараясь спрятаться от нее. Она пошла за ним в закут. Пошла только после того, как рыдания стихли. Кимберли с трудом приходил в себя. Сначала перестали течь слезы. Потом он сумел справиться с всхлипываниями. Они поднимались, как рвота, из самой глубины. Наконец ему удалось привести лицо в порядок и надеть на него маску полного равнодушия.
Но Эдис заметила, что он все еще не мог смотреть на нее или разговаривать нормальным голосом. Она понимала, что он редко позволял себе роскошь поплакать. Она знала, что большинство мужчин похожи на него, но не многие из них могли плакать в одиночестве. А рыдания на людях для них не были столь ужасными, как для Кимберли. Казалось, что его больше волновали собственные слезы, чем тот подарок, который их спровоцировал.
- Ладно, - наконец услышала Эдис. Она ждала продолжения. Его темное лицо все еще было отвернуто от нее. - Ладно, чего уж там, - продолжил он, стараясь говорить совершенно спокойно, - благодарю вас за деньги.
Они оба начали смеяться. Сначала Эдис, а потом Кимберли подхватил ее смех. Он повернулся к ней. Его глаза внимательно смотрели ей в глаза.
Он сильно напоминал Эдис ее младшего сына Томми, когда тому было примерно лет десять. Вуди почти совсем не плакал. Томми был мягким ребенком. Он был младшенький, и она потакала его капризам. После своих рыданий он тоже смотрел ей в лицо, пытаясь прочесть, что впереди - шторм или ясная погода.
Эдис на какой-то миг покоробило, что она думает об этом человеке, который был моложе ее всего лет на десять, так же, как она думала о своих детях. Она где-то прочитала, что типичный средний современный американец всегда ждет одобрения его поступков со стороны женщин, и это состояние его убивает. Эдис прочитала, что с первых дней он старается, чтобы мать одобряла его поступки, а потом эта роль переходит к его знакомым девушкам, кончая той, на которой он женится. Он в каком-то смысле запрограммирован на то, чтобы своим поведением доставлять удовольствие женщинам, что было вполне естественно. Эдис решила, что иногда мужчине следует ходить в разведку, чтобы проверять свое действие на женщинах, которые в этот момент находились неподалеку от него.
- Через год, - продолжал говорить Кимберли, теперь в его голосе звучали нотки уверенности, - мы будем знать, увенчалась ли успехом "Операция Спасение" или провалилась. Если бы не вы, мы бы никогда не узнали. Я уверен в этом. Она бы приказала долго жить в июле.
- Почему в июле?
- В Гарлеме можно завлечь к себе ребят только зимой, если есть теплое и сухое место, куда бы они могли прийти зимой в непогоду, но как только на улице становится тепло и сухо, они уходят.
- Разве они не знают, как опасно бывать на улице?
Кимберли поморщился. Он пожал плечами, из его следующих слов Эдис поняла, что он больше не считает ее незваным пришельцем, которого можно холодно отсечь.
- Для вас, да, опасно. Даже для меня, с моим акцентом, перенятым у белых. И в моей одежде. Но для этих детей улица - что океан для рыбы.
- В океане рыбку могут съесть.
Кимберли встал и начал рыться в столе. Он вытащил несколько листков бумаги, они упали на пол у ног Эдис. Потом он наконец достал то, что искал. Это была бутылка, почти полная текилы.
Он показал ее Эдис.
- Это - вино моего детства, - сказал он с ухмылкой. - Я все еще парень из Нью-Мехико, понимаете? На четвертушку - мексиканец, на четверть - ирландец и наполовину - африканец. Может, выпьем немного, с лимоном, а?
"Ох, только этого не хватало - пить текилу в лавке в Гарлеме с полукровкой-скульптором", - подумала Эдис.
- Конечно, выпьем, - ответила ему она.
Пока Кимберли резал лимон и смешивал его с сахарной пудрой и текилой, Эдис подняла одну из бумажек, упавших на пол. Это была ксерокопия текста, снятого с обеих сторон. Бумажка была сложена втрое. Название было следующее: "Дисциплина во время мирных демонстраций". Эдис нахмурилась: "С помощью мирных демонстраций можно достигнуть следующего, - гласила листовка. - А. С помощью плакатов, призывов, листовок, освещения фактов демонстраций в средствах массовой информации можно передать важные идеи широким слоям. Кроме того, не следует избегать разговоров с людьми, которые наблюдают за демонстрацией со стороны. Б. Демонстрантам представляется возможность публично заявить о своей позиции по трепещущим вопросам, и они…"
- Прошу вас. - Кимберли передал ей бумажный стаканчик. Его края были покрыты солью, и стакан был наполнен жидкостью чудесного, почти прозрачного нежно-зеленого цвета. - К сожалению, у меня нет льда, придется пить "маргаритас" комнатной температуры. Салют.
Эдис прикоснулась стаканом к стакану Кимберли. Вместо звона был слышен шуршащий звук крупинок соли, которые терлись друг о друга.
- Салют!
Первый глоток "маргаритас" показался очень странным Эдис. Сама жидкость имела явно выраженный сладкий вкус с оттенком текилы. Соль по краешку стакана, казалось, была слишком резкого вкуса для языка Эдис. Эдис смаковала напиток, различая вкус ингредиентов этого напитка. После второго глотка они смешались в единое целое.
Кимберли поднял руководство по проведению демонстраций.
- Вас интересуют подобные вещи?
- Нет.
- А меня интересуют. - Он пробежал листовку. - Почему вас не интересует?
- Я… ну…
- Вы поддерживаете войну, да?
- Нечестный вопрос.
Кимберли кивнул головой.
- У вас есть дети, так? И сыновья?
- Двое. - Она помолчала. - Один уже призывного возраста.
- Тогда в чем же дело?
Эдис отпила глоток "маргаритас".