Петя быстро направился к дверям. В спину ему посыпались вопросы. На Ирин вопрос, много ли у него уже картин, Петя сказал, что немного. Он еще только начал коллекционировать живопись. И Петя скрылся за дверью.
Вечером дома оказалась Нина, у нее был ключ от квартиры. Она уже успела перемыть всю посуду и занималась уборкой. Нина была воспитательницей в детском саду, а по вечерам подрабатывала санитаркой в травмопункте их районной поликлиники.
– Ниночка, дорогая, – воскликнул Петя, – брось тряпку и послушай, какой у меня возник дар перемещаться мыслью через время и расстояние.
И Петя рассказал Нине весь сон и историю поиска в интернете имени бразильского художника Себастиана Муаретто и его картин.
Нина была в восхищении. Она засыпала Колю вопросами:
– А коровы как шахматы? И народу не протолкаться? Текила, значит, тебе не досталась, а ты вообще пробовал текилу? У нас девчонки ее пили с солью и лимоном. Кому-то понравилось. А ты долго был на выставке? Правда, миллион долларов? Так он же умер уже или нет?
Сегодня вечер у Нины был свободен от дежурства, и она осталась.
Утром Нина обнаружила Петю сидящим на краю кровати. По спине чувствовалось, что он расстроен. Нина обняла Петю:
– Опять этот сон?
Петя кивнул.
– Снова смотрел картины с коровами?
Петя кивнул.
– Так чего ты такой расстроенный?
Петя вздохнул:
– Опять не досталось текилы.
Каменный гость
Когда-то в престижном доме в центре города выделили квартиру инструктору райкома, сильному партийному работнику, идущему на повышение. Жил он с супругой Антониной и двумя сыновьями.
Когда Мишка и Надя купили в этом доме и отремонтировали квартиру, Антонина Петровна жила уже одна. Муж, выслужившийся в высокие партийные чины, умер лет десять назад. Сыновья давно женились, имели свои семьи, детей, и мать навещали нечасто.
Зимой Антонина из дома не выходила, боялась поскользнуться. Жила скучно, интересовалась жизнью соседей. Прислушивалась, не идет ли кто по лестнице, приоткрывала дверь, выглядывала. Кто-то из соседей непременно останавливался, и начинался долгий разговор. То же самое с Надей, как только она отпирала со звуком замок квартирной двери, собираясь выйти за покупками, так тут же приоткрывалась дверь напротив, и Антонина спрашивала, не купит ли соседка ей хлеба или кефира. Надя с готовностью соглашалась, и спешила по лестнице вниз.
На обратном пути, Надя звонила соседке, отдавала ей купленные продукты, на что получала многословную благодарность и восторженную фразу "Есть бог!". Потом соседка пускалась в объяснения, что уже три дня сидит без хлеба, что Володечка забегал – это младшенький старшего сына – но не купил. Совсем у парнишки времени нет. Надя с удовольствием беседовала с соседкой.
Иногда Антонина звонила Наде, просила измерить давление или просто приглашала попить чаю. Надя заходила, измеряла, подолгу пила чай. Мишка тоже оказывал соседке помощь, но разговорами не баловал. Чинил краны, вворачивал лампочки, бестактно удивлялся, что же сыновья и внуки не помогут бабке привести квартиру в порядок. Антонина объясняла, что времени у них совсем нет, да и руками ничего делать не умеют, а нанять, к примеру, слесаря не могут – с деньгами тяжело. И тут же принималась хвалить Мишку, его золотые руки, его доброту, и упоминать бога, который есть, который все видит, и который каждому воздаст. Мишка на это хмыкал, и разглядывал соседку, о чем-то думая.
Однажды она попросила Мишку отремонтировать раму портрета. Пока Мишка рассматривал раму и выяснял, что он может сделать, хозяйка квартиры пустилась в объяснения. Когда муж умер, она заказала этот большой портрет, сделанный с фотографии. И повесила его прямо перед диваном, на которым они с мужем спали. И с того времени каждый вечер и каждое утро она разговаривает с мужем, рассказывает, что произошло, а иногда просит совета.
Мишка принес инструменты, клей, а Антонина продолжала рассказывать, какой заботливый и домовитый был ее супруг. И между прочим призналась, что никаких других мужчин так в жизни и не знала. Услыхав такое, Мишка спустил очки на нос, с интересом посмотрел на полную пожилую соседку, и хмыкнул.
Когда рама была отремонтирована, и портрет водружен на свое место на стене, Мишка весело спросил:
– Ну, как, Антонина Петровна?
– Ой, Миша, вы просто молодец. Ведь совсем рассыпалась рама. А теперь! Есть то бог, есть!
– А как же расплата? – Миша веселился от души.
– Ой, Миша, вы же знаете. Где взять? И пенсию еще не приносили. Вот принесут и…
– А натурой? – засмеялся Миша.
– Ой, батюшки, так нет у меня водки. Но вот принесут…
– Антонина Петровна. Вы же знаете, я не пью. Я про настоящую натуру спрашиваю.
– Ой, Миша, вы что же это говорите, – удивилась Антонина. – Ведь я старуха.
– А я геронтофил, – захохотал Мишка.
И не слушая возражений верещащей соседки, развернул ее, уткнул лицом в диван, и поднял подол халата.
– Антонина Петровна, – удивился он, – а зад то у вас какой гладкий, и не скажешь, что ста… что пожилая женщина.
Антонина продолжала глухо верещать, но руками оперлась в диван.
– Домовитый, говорите, был, – продолжал Мишка, делая свое дело, – а денег не оставил. Пусть теперь смотрит, как супруга сама расплачивается.
Антонина Петровна перестала верещать. Ее бедра напряглись под Мишкиными руками.
– Ну вот, – сказал Мишка, – видать, понравилось расплачиваться.
– Есть бог, Миша, есть, – куда-то в диван произнесла Антонина.
* * *
Мишка перегнулся через спящую жену, взял с тумбочки газету, но читать не хотелось, устал.
Глаза закрылись, газета скользнула на пол, Мишка уснул.
В комнату тяжело вошел крупный мужчина. Мишка узнал в нем супруга Антонины Петровны.
– Ну прямо Пушкин, – во сне изумился Мишка, – каменный гость. И что? Он меня будет давить?
– Не может быть и речи, – глухо произнес гость. – Я пришел поблагодарить вас. У нас как было? Как нас воспитали, так мы и делали. В темноте, под одеялом, как положено.
– Да уж, скучная у вас была сексуальная жизнь. Мне Антонина Петровна рассказывала.
– Эх, если бы я видел ее зад, – продолжал гость, – непременно делал бы с ней это чаще. Так что примите благодарность, по партийной линии и лично от меня. И примите в качестве поощрения самую для меня ценную вещь.
Он протянул свой дар Мишке. Тот даже во сне расхохотался, и от этого на секунду пробудился.
– Это же надо, какой бред снится, – подумал он, и тут же уснул.
Рано утром Мишку разбудила жена.
– Ничего не понимаю, – говорила Надя, – я на тумбочке оставила газету, а теперь здесь это лежит. Как сюда попал? Это же покойного мужа Антонины, нашей соседки.
– Чего? – Голос Мишки звучал спросонья хрипло.
– Чего, чего, – ответила Надя, – его партбилет.
Странный плеск
Степаныч допивал в кухне четвертинку, когда услышал шум воды, льющейся в ванную. Странно. В доме он один весь день с самого утра. Кончает третью четвертинку в полной тишине. Никуда не выходил, никого не впускал. Мог прийти сосед Егор со второго этажа, но не пришел. Опять, наверно, поскандалил с женой Тамарой, та отняла бутылку и выместила на супруге все горести своей жизни. Теперь он понесет с гордостью эти горести в форме синяков на своей побитой роже.
Егор часто жаловался на жену:
– Чуть чего, она сразу по морде. Что в руках есть, тем и бьет. Сковородой пол башки свернула. И кричит. Колотит и кричит всякие издевательства. А что, я виноват, что у меня на нее не стоит?
Почему не стоит, Степаныч не знал. Не доктор. На вид Тамара – баба здоровенная, и зад у нее соответствующий. А у Егора не стоит. Ну, это их семейное дело, а вот что там за шум в ванной.
Самое простое было бы встать и проверить. Может, сорвало вентиль, и в ванную хлещет вода, и вскоре бурный поток вырвется из ванной и затопит всю квартиру. А может и что другое. Мало ли причин для шума воды. Вот над этими причинами Степаныч как раз и рассуждал.
А шум становился все громче и звонче. Такое впечатление, что в ванной кто-то мылся, плескался в свое удовольствие и напевал. Пришлось все-таки хозяину квартиры подняться из-за кухонного стола, допить стоя остатки водки, и направиться в ванную. У двери он прислушался: точно, купаются. И голоса разные, вроде мужской что-то басит, женский визг и разговоры. Степаныч был в полном недоумении; никакой белой горячки у него сроду не было, чертиков никогда не видел. Выпивал свою норму – три четверти литра водки, и баста. Он свою норму знал четко.
Потянул ручку вниз, приоткрыл дверь, заглянул в ванную. Голоса, шум и плеск его оглушили. Степаныч прикрыл дверь, и так и стоял, остолбеневший. В голове был полный сумбур. Единственная четкая мысль была: "Не может быть". Он снова приоткрыл дверь, снова прикрыл ее, и на ватных ногах направился в кухню. Если бы была бутылка, он бы норму непременно превысил. Но бутылки не было. А было еще одно горячее желание – поделиться виденным с кем-нибудь.
Степаныч, не раздумывая, схватил телефонную трубку, и набрал номер жены, с которой был в давнем разводе. Жена сразу узнала его голос и саркастически осведомилась, какого черта он вдруг позвонил. Степаныч, не обращая внимания на женский сарказм, начал рассказывать о происшествии в ванной. Вначале жена перебивала его, потом слушала молча, а потом сказала:
– Допился! Мне звонить в психушку, или ты сам? И не кури до приезда санитаров. Сожжешь квартиру, что оставишь детям.
– Ладно, не буду, – согласился Степаныч. – Ты только не беспокойся. Я сам вызову бригаду, пусть вначале осмотрят меня. Ну, бывай.
Он испугался, что этой дуре придет в голову звонить в скорую помощь. Напрасно он поддался порыву, позвонил жене. Можно же позвонить кому-либо из сотрудников лаборатории, где он раньше работал. Полистал телефонную книжку, набрал номер. Вначале вопросы о здоровье и о жизни в лаборатории. Затем Степаныч перешел к изложению своего рассказа. А в это время шум, плеск воды и голоса стали настолько громкие, что пришлось кричать в трубку.
Реакция на рассказ была краткой. Собеседник просто посоветовал лечь и проспаться. И положил трубку. Степаныч понял, что рассказ настолько безумен, что ему никто не поверит. Хуже того, вызовут, не дай бог, санитаров. Нужно, чтобы люди убедились, взглянув собственными глазами.
Степаныч тихонько прошел мимо ванной, накинул пиджак, проверил ключи от квартиры, и стал спускаться вниз, шаркая домашними тапочками. На втором этаже остановился и нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась.
– Чего тебе? – Тамара задала вопрос без всякой любезности.
– Тамара, тут такое дело, я тебя очень прошу, зайдем ко мне в квартиру. Бери Егора и пошли.
– Чего случилось? – заинтересовалась Тамара.
– Надо, чтобы вы взглянули на одну вещь, точнее, на необычное…
– Ладно, Егора я уложила, пусть спит. Пошли, взгляну.
Тамара прикрыла дверь и пошла впереди Степаныча, двигая мощными бедрами. У двери квартиры остановились, Степаныч достал ключи, открыл замок, прошел в прихожую. Тамара вошла вслед за ним, захлопнула входную дверь. Он свернул к ванной, положил руку на ручку двери, зашептал:
– Имей в виду, я весь день дома, ко мне никто не приходил. Вдруг слышу непонятные звуки. Взглянул и обомлел. Сама смотри. Убедись. Это все неожиданно. Я звонил – никто не верит.
Тамара убрала его руку, сама нажала на ручку и всунула голову в ванную комнату. Так она стояла несколько секунд, потом распахнула дверь. Ванная была пустая и сухая.
– Старый черт, – сказала Тамара низким грудным голосом, – Смотри чего придумал, когда бабу захотелось.
Семейная традиция
– В городе твориться черт знает что. Гаврилюк перестал конфликтовать с Турбаном. Ни единого трупа. Тем ни менее Турбан по-прежнему пытается покончить с Гаврилюком. Посылает бандитов одного за другим. И все исчезают. На сегодня уже шесть пропаж. Ни людей, ни трупов. Улик нет. Аресты не проводятся. Мы сидим и только слушаем яростную телефонную ругань этих мафиози. Вчера Турбан снова орал на своих, требовал замочить эту суку, отправил еще трех бойцов в ресторан Гаврилюка. Где бойцы? Что известно из прослушки Гаврилюка? Докладывайте.
– Абсолютно ничего, товарищ полковник. Видеокамера зафиксировала вход в ресторан, внутреннее наблюдение показало, что все трое ссели за угловой столик, наискосок от кабинета, который занимал Гаврилюк с охраной и артистом. Наш сотрудник, видимо, отвлекся на мгновение. Люди Турбана исчезли. Он клянется, что глаз не отводил, говорит, что сидели и вдруг исчезли. Устают сотрудники, сказывается напряжение.
– Он, случаем, там, в ресторане не зацепил грамм двести?
– Проверили. Был абсолютно трезв.
– Может они вышли куда? В туалет?
– Все исследовали, всех опросили. Никуда из-за столика не выходили. Ресторан не покидали. Куртки так и остались в гардеробе. Весь сегодняшний день дежурили, не придет ли кто-нибудь за куртками. По месту жительства побывали. Их нигде нет.
– Телефон слушаете?
– Непрерывно, товарищ полковник. Турбан так орал, что от ярости вылетели две пломбы. Записался на завтра к зубному.
– Так, понятно! Точнее, ничего не понятно. Что там за артист с ним сидел, гастролер? Фамилия, кличка?
– Не, настоящий артист. В цирке работает. В городе уже полгода. Он престидижитатор. Фокусник то есть.
– Без тебя знаю, что такое престидижитатор. Ловкость рук, карточные фокусы. И все такое. Ладно, давай вернемся к пропажам. Повтори, где пропали первые двое. Может, удастся нащупать что-то общее?
– Первые двое караулили Гаврилюка на выходе из цирка. Сидели в своих Жигулях и ждали. С представления его провожала вся дирекция. Шум, гам, рукопожатия. Оперативники наблюдали, как он сел в свою машину и отъехал. В этот момент Жигули оказались пустыми. Они были в машине, а через мгновение исчезли. И вокруг машины никого. Больше никто эту парочку не видел. Наши эксперты Жигули до винтиков разобрали – никаких следов.
– Мда. Что там еще?
– Турбан послал своего телохранителя, гориллу этого, убийцу. Велел без скальпа Гаврилюка не возвращаться. Этот приказ мы записали. И все. Куда ушел, где сейчас, ничего не известно. Ясно только, что ни со скальпом, ни без скальпа телохранитель не появлялся. Наружка довела его до бара, который рядом с цирком. Там он и исчез.
– Опять цирк! Просто цирк с вами. Смотрите, все исчезают или около цирка или в присутствии циркового артиста. Это наводит на мысль? Или нет?
– Наводит, товарищ полковник. Как-то раньше не сообразили.
– Давайте познакомимся с товарищем фокусником поближе. Сходите в цирк, посмотрите его выступление, и пригласите его к нам, только помягче, поделикатнее.
– Понял, товарищ полковник. Разрешите идти?
– Ипполит Иванович! Садитесь поудобнее. Что вы предпочитаете, кофе, чай? Кофе. Хорошо. Сделайте нам два кофе. Мне рассказывали о ваших выступлениях. Все в восторге. Особенно от вашего знаменитого номера с исчезновением. Как вам удалось создать столь необычный и столь трудный номер.
– Я бы не сказал, что номер труден. Его показывал и мой отец, и мой дед. Я, как вы, вероятно, слышали, продолжаю дело нашей семьи. У нас в роду все мужчины престидижитаторы.
– Выходит, вы наследник семейных традиций, тайн, приемов мастерства?
– Да. Дед передал свою профессию отцу, отец, царствие ему небесное, мне. Вот так все и происходит.
– Очень интересно, очень. Надо будет как-нибудь подробнее вас расспросить. А сейчас, позвольте, перейду к нашей проблеме. Вы, насколько знаю, уже в курсе?
– Да, ваши сотрудники мне рассказали об исчезновении людей этого, как его…
– Турбана.
– Да, именно. Самого Турбана я не знаю. А вот пропавших людей я опознал по фотографиям. А в натуре мне их показывал любезнейший Игорь Семеныч.
– Гаврилюк?
– Гаврилюк Игорь Семенович, большой любитель цирка и просто фанат нашей работы, я имею в виду работу фокусника. Даже пробовал у меня учиться карточным фокусам. Я владею несколькими приемами, к сожалению, не всеми. Отец слишком рано ушел из жизни, не успев передать мне весь свой опыт.
– Ипполит Иванович, давайте вернемся к пропавшим людям.
– Ах, да. Так вот, Игорь Семенович показал мне как-то двух мрачных субъектов. Был он взволнован и испуган. Сказал, что от этих парней можно ожидать самого худшего. И попросил меня их убрать. Для меня это не представляло трудности.
– А остальных?
– Потом он попросил избавить его от огромного верзилы. Тот действительно выглядел настоящим убийцей. И еще мы как-то сидели в ресторане, где три человека буквально сверлили нас глазами. По просьбе Игоря Семеновича я избавил нас от их соседства.
– Уф, просто на душе полегчало. Значит, эти исчезновения – результат тонкой работы престидижитатора. А мы чего только не думали, даже, представьте себе, думали об убийстве. Только отсутствие трупов заставило нас сомневаться. А это, оказывается, просто фокусы.
– Да, обычная техника. Дед обучил отца, отец меня.
– Ну что же, тогда попрошу вас, Ипполит Иванович, верните этих людей. Мы уж сами с ними разберемся.
– Вернуть? Извините, не могу. Отец мог, но он рано ушел из жизни.
Мозг всей планеты
Этот человек присел на свободный стул за моим столиком. Он заказал официантке пиво и неожиданно попросил разрешения изложить одно важное открытие, которое он сделал буквально сегодня утром. И открытие это его потрясло.
Я подумал, что мне повезло. Сумасшедший, но, кажется, не буйный. Хотя откуда я их знаю. Пока тихий, но не стоит рисковать. Пусть выскажется. И я согласно кивнул головой.
Открытие оказалось с некоторым душком. В основе его лежал бесспорный факт: поскольку клетки человеческого тела обновляются, то старые клетки эвакуируются из организма. И делают они это обычным способом. Обновляются и клетки мозга. Ему, видите ли, пришло в голову, что они также эвакуируются через кишечник. Мозг, как известно, сложная конструкция из биллионов клеток и нервных связей между ними. И вот, освобожденные из узких рамок человеческих мозгов эвакуированные клетки разных людей сформировали гигантский земной мозг, который овладел миром и диктует слабому человечеству свои законы. А люди выполняют их, ничего не подозревая. В качестве доказательства он привел несколько очевидных глупостей, которые натворило человечество. Он понял, что огромный мозг планеты командует людьми, неосознанно выполняющими его волю. Естественно, это страшная тайна, и рассказчик сильно рискует, открывая непосвященному глаза на сегодняшний мир.
Я поднялся и сказал, что созрел пока, чтобы эвакуировать лишние клетки организма. Если он не возражает пойти со мной, я дослушаю его теорию на ходу. Он пошел со мной, не умолкая и продолжая обсуждать отстойники и выгребные ямы, которые являются бесчисленными нервными центрами гигантского мозга, размазанного по всей поверхности земли. В туалете, к счастью, никого не было. Его голос глухо отдавался в белоснежном кафельном помещении.
Расстегивая брюки около писсуара, я поправил его размышления. Я заявил, что, видимо, не по всей поверхности земли, поскольку в пустыне, например, продуктов человеческой жизнедеятельности ничтожно мало.