Молчание - золото. Полемизировал (и, возможно, ругался) уже следователь Гдлян. Правда, почти 20 лет спустя. "Политотдел" - впрямь высококультурное, вышколенное, мастерски отлаженное хозяйство, но Хван входил - и не мог не входить - в феодальную финансово-аграрную систему чуткого Шарафа Рашидовича.
II
После смерти учителя (надпись на камне - "Овечкин Валентин", видать, местные мастаки переставили слова по-своему) началось приспособление его личности к разным политическим ситуациям. Толкуя книгу сообразно злобе дня, различные авторы как бы отстаивали ей право на жизнь.
Году в семьдесят третьем (Леонид Ильич был еще единожды Героем Советского Союза и не был еще маршалом) за автора "Районных будней" извинялся и как бы ручался его сослуживец по Крымскому фронту Николай Атаров. Большим, но простительным грехом Овечкина было объявлено… нетерпение. "Слишком нетерпеливый и оттого опрометчивый и несчастный, он мог в минуту отчаяния извлечь из сердца и черкнуть: "Пишешь, пишешь и - ни хрена, ни на градус не повернулся шар земной" (Н. Атаров, "Дальняя дорога"), "…про себя он всегда верил в приказную безотлагательность своих писаний "по моему хотенью". "В нетерпимости он не щадил ни врагов, ни друзей". "Человек крайностей, он становился предельно резок, разрывая с принятым у нас обтекаемым тоном…" "В "Трудной весне" движение приостановилось уже в судьбах самих героев… Тут художник расплачивается за свою одержимость, за то, что торопится навязать свои мысли и таким образом учредить порядок на земле…"
Терпеть еще можно и, конечно, надо было, а курянин был резок, одержим и нетерпим - вот какая штука. В целом - ничего, только горяч. Н. Атаров, по его словам, предостерег Овечкина: зарубежная пропаганда может привлечь его как фрондера для своих передач. "Ну и что? Что посоветуешь? - письменно ответил очеркист. - Отказаться от нашей внутренней самокритики? А ты чувствуешь, что она сейчас нужна, может быть, в тысячу раз больше, чем когда бы то ни было? Не люблю громких слов, а то бы сказал, что ты замахнулся мне в спину ножом".
Год 1983, статья А. Обертынского "Человек или экономика?" в "ЛГ" открывает еще одного Валентина Овечкина: главным объектом автора "Районных будней" был характер сельского труженика, его мысли и чаяния, а не экономика, не хозяйственная деятельность. Человек больше, чем экономика - отсюда и воздействие и долголетие "Будней".
Чтоб не тянуть с ответом, напомним и этому трактователю, и "ЛГ", и участникам вымученной дискуссии "человек или экономика", что Борзов весь соткан из цифр, он сам по себе есть экономика, только извращенная, стоящая на плутовстве, обмане, жульничестве. Вот сердцевинная операция, выводящая всего Борзова - и человека, и экономиста - на чистую воду:
"- "Власть Советов". Сколько у них было? Так… Госпоставки и натуроплата… Так. Это - по седьмой группе. Комиссия отнесла их к седьмой группе по урожайности. А если дать им девятую группу?..
- Самую высшую?
- Да, самую высшую. Что получится? Подсчитаем… По девятой группе с Демьяна Богатого - еще тысячи полторы центнеров. Да с "Октября" столько же. Вот! Мальчик! Не знаешь, как взять с них хлеб?"
За давностью лет поясним, что мера уже намолоченного была шулерским образом поднята, а с ней возрос и оброк, одно число потянуло бы за собой другие, изменилось бы место Троицкого района в областной сводке - значит, и качество самого Борзова как работника, его престиж. Ложь в цифрах выказывала лживость самого главного человека в Троицке. Закоперщик придуманного спора то ли давно читал "Будни", то ли не их читал.
Конец года 1986, эпоха гласности, Овечкин как бы перед КПП в перестройку. "Новый мир" отмечает тридцатилетие окончания книги "Районные будни" статьей Анатолия Стреляного. В редакционной врезке журнал объясняет, что пишущий - союзник и "в главном единомышленник В. Овечкина", так что горячность не стоит принимать слишком серьезно, тем более что "статья написана с сознанием проблем, так и оставшихся до конца не решенными, а в ряде случаев и еще более усложнившихся". Уж куда! Четверть века хлебного импорта - пуще не усложнить. Но эти врезки-извинения… Про альтиста Данилова роман - Родиона Щедрина зовут для врезки, раз по музыкальной части, вроде как резолюция наискосок: "К сердцу не принимать, журналу в вину не ставить". Военные записки - поручительство пойдет от маршала. Словно за рубеж выезжает, а не с читателем говорит! А еще столько мелом по доскам писали: "Мы не рабы, рабы не мы"… Анатолий Стреляный известен давно и прочно - книгами о Посмитном и Терентии Мальцеве, хроникой родного села и романтической повестью об Анатолии Иващенко, ныне политическом обозревателе Гостелерадио СССР. Впору самому врезки писать…
"Районные будни" появились не на пустом месте, - читаем у А. Стреляного. - Печатная критика партийных работников и партийной жизни была в то время обычным делом. В тридцатые - сороковые годы этой критики было не меньше, чем в пятидесятые - шестидесятые, не говоря уже о семидесятых, а больше, на порядок больше… Командирство, бюрократизм и комчванство назывались своими именами с такой решительностью, которая даже сейчас, в самом пылу разговоров о гласности, кажется невероятной". И далее:
"Районные будни" продолжали обыкновенное по тем временам дело (sic! - Ю. Ч.) критики партийной работы и партийных работников. Своей книгой Овечкин показал, что писателю тоже можно болеть тем, чем давно болеют селькоры…
Селькоры называли фамилии чинуш и головотяпов - писатель представлял портреты, образы".
Неверно! Сказать бы - "дезинформация", если б не простая нехватка информации. Сталинские газетные разносы, даже погромы районного (или какого-то еще) звена типа кампаний против "нарушения устава колхоза" и т. д. были выдачей "головою" такого-то процента "кадров" для укрепления сталинизма как такового. В любом случае это была критика (лучше все-таки - выдача головою) сверху, если даже детонатором оказывался вышеупомянутый селькор. Борзова как типа жизни не было ни в газетных очерках, ни в литературе. Открытие принадлежит Овечкину. Назвать обычным делом фиксацию и показ борзовщины "городу и миру" (именно так, "Районные будни" стали явлением и в Китае, и в Венгрии!) можно только… ну, во временном затмении.
Суть открытия: победители Гитлера закабалены Борзовым. Отличие от прежнего: бюрократизм как "бумажный тигр", как толчок по следу бумаготворчества - да, объектом официальной брани был, и долго; бюрократия как монополизм на управление всем и вся, как аппарат закрепощения одной части общества (крестьян) и нравственного разложения всех остальных частей - нет, ее в очеркистике не было. Редакторы всех главных московских изданий 1952 года, включая "Правду", чутко и мгновенно оценили качественную необычность Борзова, отвергнув рукопись "Районных будней". Только "Новый мир", с редактором которого Александром Твардовским Овечкин считал себя в ссоре (почему и зашел в эту редакцию уже за час до поезда, отправив первый экземпляр рукописи в ЦК, на имя Сталина - зашел, переступив через собственную гордость, и на счастье свое застал только уборщицу, которая уверила автора, что "не бойсь, не пропадет"), решил опубликовать очерк - да в самый канун Девятнадцатого съезда. И когда в статье по случаю тридцатилетия "Нового мира" А. Т. Твардовский делал свой (явно полемический) обзор литературы, то со всею редакторской гордостью утверждал:
"До "Районных будней" в нашей печати много лет не появлялось ничего похожего на этот очерк по его достоверности, смелой и честной постановке острейших вопросов… Значение небольшого очерка В. Овечкина было очень велико и не прошло бесследным для всей нашей литературы, обращенной к деревенской (и не только деревенской!) актуальной романтике. "Районные будни" дали очерку благотворный толчок в разных более или менее обособленных направлениях и превращениях этого жанра" ("Новый мир", № 1 за 1965 г.).
"Фактором поворотного значения" в нашей литературе, обращенной к сельской тематике, назвал "Районные будни" Твардовский и в некрологе "Памяти Валентина Овечкина". "Пожалуй, ни одно из произведений "крупных" жанров, по выходе в свет этого очерка, не могло бы сравниться с ним ни читательской почтой, ни количеством отзывов в печати". По мысли главы "Нового мира", очерки его друга послужили "благотворным образцом… для целой плеяды талантливых мастеров этого жанра, с тех пор приобретавшего в нашей литературе все большее - и часто предпочтительное - внимание читателей" ("Новый мир", № 1 за 1968 г.).
Впрочем, это уже, кажется, ссылка на авторитеты, не лучший метод доказательств. Другое дело - пока еще действующий принцип историзма. А он, историзм, сразу же атакует тебя вопросом: да как они в год "Экономических проблем социализма в СССР", в месяц, когда одобряется доклад Маленкова на XIX съезде (зерновая проблема решена!!), смогли протащить "борзовщину", внедрить ее в круг жизни - и самим при этом уцелеть? Это само по себе уникально. Ведь обыденное сознание ставит Овечкина за сентябрьским Пленумом Никиты Хрущева: партия поставила задачи, нацелила - публицистика откликнулась! Нет, оттепель началась до крещенских морозов.
Редакция "Нового мира" могла камуфлировать "Районные будни" под еще одно произведение за (не против, отнюдь нет, а за) погектарное обложение. За справедливый сталинский принцип, каковой был спущен в низы постановлением СНК и ЦК ВКП (б) от 8 июля 1939 года, где ликвидировались "крупнейшие недостатки в системе обязательных поставок государству мяса и шерсти колхозами, заключавшиеся в том, что передовые колхозы ставились в невыгодное положение, уничтожалась их заинтересованность в росте общественного животноводства и, наоборот, оказывались в льготном положении отсталые колхозы, не имеющие животноводческих ферм и не дающие роста поголовья скота в фермах". Борьба с лагерным придурком - она вдохновила и послевоенное (в феврале 1947 года) постановление "О мерах подъема сельского хозяйства…": прежний, порочный принцип исчисления обязательных поставок, оказывается, "уничтожал заинтересованность колхозов", "приводил к стремлению колхозов добиваться уменьшенных планов… поощрял сокращение посевных площадей, не стимулировал освоения новых земель", теперь исчисление принципиально новое, погектарное, и "только противники колхозного строя, не понимающие прогрессивного значения для сельского хозяйства закона об исчислении обязательных поставок с каждого гектара пашни… могут тянуть партию назад к отмененной, как не отвечающей интересам развития сельского хозяйства, политике поставок"…
Вот Борзов-то и тянет назад! Он у Демьяна Опёнкина хлеб выгребает, нарушая погектарную справедливость, он и есть, значит, противник колхозного строя!
"Когда б вы знали, из какого сора…" Зарегламентировано всё, как в образцовом лагере ГУЛАГа. Колхозы Сталинградской, Курской, Южно-Казахстанской, Крымской, Воронежской областей обязаны осуществить сдачу зерна в госпоставки в следующие календарные сроки: в июле - 10 процентов, в августе - 45, в сентябре - 40, в октябре - 5, в ноябре - ноль. Установить на время уборки и до выполнения плана заготовок отчисления зерна для выдачи авансом колхозникам - 15 процентов от фактически сданного на государственные заготовительные пункты. Залогом всему - председатель, его свобода. Популярнейший анекдот. "Председатель, как живешь?" - "Как картошка: зимой не съедят, так весной посадят". Пьет тот колхозный актив впрямь как перед смертным часом: репрессии - явление бытовое, житейское, оказаться за решеткой у любого преда - всегда сотня причин, и на заседаниях бюро райкомов обыкновенно дежурят наряды милиции. Ехали с отчетом, ан - снять с работы, исключить из партии, арестовать. Когда на реальной районной партконференции 1952 года во Льгове (Курская обл.) один выступающий призвал голосовать за неудовлетворительную оценку работы райкома на том основании, что "в большинстве колхозов района собрано от 4 до 6 центнеров зерновых и от 40 до 80 центнеров сахарной свеклы, на трудодни выдали крохи, личная материальная заинтересованность колхозников подорвана, люди ряд лет получают по 200–300 граммов хлеба на трудодень, отношение колхозников к общественному труду во многих колхозах - как к трудповинности", то он вполне мог бы получить хороший срок за очернение колхозного строя, антисоветскую агитацию, антипартийную пропаганду. Говорил так, вы поняли, Овечкин.
В лагере как в лагере. Шаг влево, шаг вправо - уже точно побег. Бригадира Терещенко судили за то, что посеял 30 гектаров по-своему ("На переднем крае"). Основанием для тюрьмы могут быть самые фантастические зигзаги и варианты: за один центнер сырых однолетних корней кок-сагыза в счет обязательных поставок можно принять по эквиваленту только 10 центнеров картофеля, а за центнер сырых двухлетних корней кок-сагыза можно уже 14 центнеров. Понять иные нормативные акты было, наверно, мудрено и Андрею Януарьевичу Вышинскому, хотя регламентировали они жизнь бедной безответной бабы: "Если птичнице в течение года начислено трудодней меньше, чем причитается за продукцию, ей производится дополнительное начисление трудодней в размере разницы между начисленными трудоднями в течение года и трудоднями, причитающимися за продукцию. Если птичнице в течение года начислено трудодней больше, чем причитается за полученную продукцию, то трудодни, начисленные сверх причитающихся, с нее списываются, но не более 25 процентов трудодней от начисленных ей за год". Угадали знакомую ритмику? Правильно - И. Сталин, Председатель Совета Министров СССР, постановление от 19 апреля 1948 года.
Раз это лагерь, то и летописание будет лагерное, и странновато уличать летописца в том, что и карандаш у него лагерный. и тетрадка, да и в образе мыслей есть следы не всегда раскованного мышления, а наоборот, следы ненавистной, но реальной жизни. Говоря ритмикой И. В. Сталина, тут мы имеем два пути. Путь первый - выявить, в чем этот субъект с карандашом опасен и вреден лагерю, чем он этот лагерь разрушает, какие взрывные мысли внушил он в целом спокойному лагерному контингенту. И путь второй - в чем поведение этого подсудимого традиционно, законопослушно, где он проявил себя осмотрительным членом коллектива, осторожным лагерником - и заслуживает, следовательно, снисхождения. Рацеи эти вот к чему.
"Думал об этом Овечкин или нет, но, на мой взгляд, он был и остается самым осмотрительным из лучших очеркистов-деревенщиков", - неожиданно узнаем мы от Анатолия Стреляного. - "Даже солиднейший Иван Васильев иной раз не так тщательно заботится о конструктивности каждого своего слова, как это делал порывистый автор "Районных будней". Книга, кажется теперь, создавалась не только Овечкиным-писателем. но и Овечкиным-редактором. Это было образцовое братское содружество. Начиная работу в 1952 году, еще при жизни Сталина, они, писатель и редактор, молчаливо условились: книгу делаем не в стол, а для печати. Умный издатель должен будет сразу увидеть, что неприятностей она ему не причинит".
"И как сбалансирован положительный Мартынов! Он сталкивается со множеством безобразий, трудностей и проблем, но ни в одном случае не проходит мимо, во все вникает, все меняет к лучшему. Чего не может решить сам, о том пишет докладные и письма в область и в Москву…" "Писание докладных, особенно таких, которые касаются крупнейших вопросов внутренней политики, - неотъемлемая часть служебной деятельности Мартынова. Он хочет, чтобы и другие егозили".
Что верно, то верно: хочет, разбойник, кипит, подталкивает, учит этому - и не только Мартынов, "альтер эго" автора, а и прямо-таки лично Овечкин. Даже счет ведет удачам своего егозенья (или надо - егоженья?), ибо вон как пишет подлинному издателю (которому - вопреки прогнозу - причинил-таки неприятности) Твардовскому.
"В общем-то весь цикл "Районные будни" составил 25 листов, и писал я его и печатал 4 года… И все разделы, между прочим, были написаны и опубликованы до принятия решений по поднятым в них вопросам". (Письмо от 1.1.1965 г.)
Вопросы-то эти "поднятые" повлияли, и благотворно, на жизнь миллионов работяг. Ибо касались хлеба насущного, заработка, самочувствия (юридического) вчерашнего полного, а сегодня на половину, на одну четверть (или сколько?) крепостного колхозника. Насчет категоричного - "У Мартынова нет ни одной ошибочной или спорной мысли. Он все понимает правильно и обо всем судит зрело" - то сам автор "Районных будней" насмешки будущего критика не разделяет и исповедуется другу-издателю, тому же "Трифонычу":
"Злюсь, нервничаю по-прежнему - от сознания того, что, видимо, все же главного не сказал. Шуму очерки наделали много, но шум-то - литературный. Ось земная от этого ни на полградуса не сдвинулась. В колхозах все по-прежнему.
Все же как-то идеалистически решал я вопросы вытягивания отстающих колхозов. Есть гениальный секретарь райкома, есть гениальный председатель колхоза - дело пойдет на лад. Но откуда же набраться их - гениев? Нужны, видимо, такие организационные формы, при которых допустимо пребывание на руководящих постах и среднеспособных товарищей, не только гениев". (Письмо от 11.1.1953 г.)
Однако же - глядите! - и нас, вслед за автором юбилейной статьи, стянуло в колею полного уравнения Мартынова с Овечкиным! Типичная ошибка неполной средней школы, а как прилипчива, проклятая. Условимся втайне: давая разоблачителю Овечкина высказаться (гласность же!), сами-то все-таки будем хотя бы про себя повторять - "нет, ребята, все не так, автор "Районных будней" - одно, рупор его и положительный герой - иное".
"То, что Мартынов такой писатель, очень удобно: он придает книге конструктивность и тем спасает ее - ведь поднимаемые проблемы получают хотя бы литературное разрешение", - пишет Стреляный.