– Так ты, – он показал пальцем ей на грудь, – была там певицей?!
Он сложил ладонь в кулак, поднес ко рту и задвигал губами, будто поет, ибо певицы без микрофона он себе не представлял.
Кармела засмеялась, ее глаза стали еще больше, еще ярче, и из них полился какой-то удивительный свет – замеченные Борисом искорки превратились в трепещущие язычки пламени. Внезапно она вскочила, жестом приказав ему сидеть, и, забежав за витрину, углядела скалку. Обрадовано схватив ее, вышла в зал, скинула шлепанцы, и…
Еще никогда она не пела так… никогда ранее ей не приходилось петь, отдавая свою энергию не людям , а человеку.
Его глазам. Его душе.
Она не могла стоять, она танцевала, импровизируя на ходу, слыша внутри себя целый оркестр из аккомпанирующих ей инструментов. Вихрь этих звуков сделал ее невесомой, подхватил и закружил между столиками; каждая частица ее тела дрожала в такт заученному наизусть ритму – и он проникал в нее, окрыляя огненным движением!
На шум выскочила из варочного цеха старушка-уборщица и, увидев посудомойщицу, танцующую со скалкой в руках, перекрестилась.
…Дремавшие в Кармеле прежде инстинкты жены и матери выплеснулись на Бориса с такой силой, что он, шокированный ее неожиданными действиями, реально ощутил на себе это мощное излучение – он почувствовал, как его тело откликается на эту наполненную наивно-откровенной сексуальной энергией дрожь ответной дрожью… По его плечам и спине побежали мурашки.
Она впервые выступала без музыкального сопровождения, но поняла это лишь тогда, когда закончила петь и, присев за столик напротив Бориса, заглянула ему в глаза. Борис хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова – он просто не знал, какими словами можно выразить то, что у него в душе…
Вряд ли Певице пришло бы в голову петь и танцевать без музыки, босиком, со скалкой вместо микрофона, да еще и для одного-единственного слушателя! Однако если бы Она увидела это выступление… я готов поклясться – ей бы оч-чень понравилось! Певица всегда была честна и откровенна с собой – она признала бы, что неведомая ей ученица превзошла оригинал если не по силе и красоте голоса, то уж по смелости – наверняка!
…Борино счастье, что он не интересовался эстрадной музыкой. Друзья иногда подсовывали ему записи: "На, мол, послушай, классная вещь!" или: "Вот эту группу во всем мире знают!" Но ни "АББА", ни "Арабески", ни "Альфа" не производили на него особого впечатления – даже музыкальный фон его раздражал. В Америке, Европе, Азии и Советском Союзе рождались новые сольные исполнители, группы, трио, квартеты – они набирали популярность, достигали ее пика, а затем распадались, и на их место приходили другие; кто-то сходил по ним с ума, "фанател", коллекционируя их записи и по крупицам собирая информацию… Но Бориса и его жизни это никак не касалось – всё это проходило как-то мимо него.
Он ни разу не слышал записей выступлений Певицы, не видел фотографий, да и вообще не подозревал о ее существовании. Иначе бы он точно повредился умом, пытаясь понять: как, каким образом всемирно известная певица могла оказаться в штабной столовой в образе посудомойки?!
Все песни, что исполняла ему Кармела, он слышал впервые, но если бы это было и не так – то всё равно, без музыки, в ее исполнении, они показались бы ему новыми, ее собственными – без малейшей тени сомнения и безо всяких скидок он признал в ней профессиональную певицу!
…Прошла всего неделя, и они оба поняли, что краткого, урывками, общения стало для них слишком мало – так много они хотели сказать друг другу! Да и сплетни пошли – невольными свидетелями их свиданий подчас становились то уборщица, то электрик…
Не дожидаясь, пока сплетни достигнут ушей высшего начальства, Борис принял решительные меры: на соседней со штабом улице снял комнатку, где можно было уединяться, не привлекая ничьего внимания и не возбуждая досужего любопытства. Правда, комнатушка этого дореволюционного дома была маленькой – при господах там, похоже, жила прислуга. Но и цена была невелика – хозяева начали было делать в ней ремонт, и даже содрали обои, но что-то помешало им осуществить задуманное. Так что влюбленные лежали на кровати под… портретами царя Николая II и императрицы Александры Федоровны, неодобрительно, похоже, взиравших на них с пожелтевших газет, которыми были первично оклеены стены. Воистину это было дешево и сердито.
Матрос срочной службы и… иностранная шоколадка не понимающая по-русски. Несколько встревоженная хозяйка требовала с экзотической парочки оплаты за неделю вперед, и – раз в семь дней его мамаша привычно вставала к окошку почты.
Правда, на такие свидания Кармела могла приходить далеко не каждый день, а лишь когда у Тамары Сергеевны заканчивались продукты. Или просто надоедало пить и возникало спонтанное желание увидеть "родные" лица поварих. Или получить зарплату да услышать последние новости… Взяв деньги и наполнив судки едой, а посему находясь в добром расположении духа, она соглашалась с полдня покидать тарелки в "агрегат".
Но в остальные же дни двухсменную работу за "станком" никто не отменял!
Борины "отцы-командиры" уже раскаивались, что просили его ремонтировать их телевизоры, а потом разрешили "сесть себе на шею", как они выражались – Борис в разы чаще других выпрашивал увольнительные, что нарушало график обучения и приводило к конфликтам с сопризывниками.
Впрочем то, чем занимался Борис на свободе не могло прийти в голову ни им, ни командирам…
Вместо прогулок в парке с любимой девушкой, цветов, кино и мороженного – изучение русского языка! Боря просто мечтал услышать ее рассказы о далекой, экзотической Мексике, о ее семье и о том, как она стала певицей.
Но, увы, Кармела знала пока лишь несколько механически заученных фраз, переставая понимать их при малейшем изменении порядка слов. Если Боря говорил ей: "Я тебя люблю" – она улыбалась, довольная. Но стоило ему лишь сказать: "Ты прелесть, я люблю тебя" – и уже глаза ее смотрели жалобно: "Не понимаю!"
Изобретательный Борис разработал собственную методику обучения русскому, что называется "с нуля".
Например, он брал авторучку, показывал ее Кармеле и жестами просил назвать этот предмет на своем языке. Он уже выяснил, что в Мексике разговаривают на испанском.
– Estilográfica… – произносила девушка и записывала его фломастером на картонной перфокарточке [68] . Борис произносил по-русски: "ав-то-ру-чка", а Кармела записывала это же слово латинскими буквами на обратной стороне. Далее Борис переворачивал карточку, а Кармела должна была вслед за ним повторять каждое слово по нескольку раз, что и делала с готовностью и энтузиазмом. Таким образом дело пошло намного быстрее, хотя правильно строить русские фразы она так и не научилась…
…Если бы Борины занятия увидел кто-нибудь из поклонников Певицы, я бы, например, не поручился за благополучие его психики. Представьте себе: сидит за столом простой русский парень, а напротив него… всемирно известная певица, фотографии которой висели в комнате, наверное, у каждого сотого подростка, и, морща лобик, почему-то почти без акцента произносит по-русски какие-то глупые фразы, что-то вроде "Боря любит Кармелу".
Девушка очень старалась, но быстро уставала – ей хотелось делать то, чем она занималась всегда. Она хотела петь, дарить ему свою энергию и непонятными ей звуками чужого языка выражать свое отношение к нему. Английский язык был для нее так же непонятен, как и русский, но… У Кармелы существовал свой язык, и она хотела выражать свои чувства именно на нем. Это был язык ее песен, комбинаций звуков, которые вне исполняемой ею песни, вне ее чувства ничего сами по себе для нее не означали, но в устах Кармелы приобретали совершенно новое, индивидуальное семантическое наполнение. В репертуаре Певицы песен было очень много – можно было подобрать интонацию на все случаи жизни.
"Words don’t mean anything!" [69] – звучало из ее уст по-английски. "…Я хочу принадлежать тебе… в этом городе мне так одиноко… мне уже девятнадцать, а я совсем одна, но почему?…Разве Дева Мария не видит этого? Чем я так прогневала ее?!" – говорила Кармела на своем языке этой песней.
Конечно, она могла бы сказать ему то же самое по-испански, и он не понял бы ее точно так же, как и не понимал английских слов. И… она просто пела, обращаясь к нему, а ее глаза спрашивали: "Ну, ты понял, что я хочу сказать?"
Да, он понял! Не сразу, правда, но понял…
Кармела очень, очень хотела накормить Бориса чем-то вкусным – чем-то, что сделала бы сама. Она с удовольствием приготовила бы ему такос – но где взять тортильяс, перец чили, да и всё остальное?
Женщина должна кормить мужчину, которому она принадлежит, – хотя бы потому, что он принадлежит ей, становится частью ее самой. Так жили ее родители и родители ее родителей… И она сама хотела жить так же.
Но что-либо приготовить у Кармелы никак не получалось. В свободной продаже продуктов питания почти не было – проднаборы выдавались лишь по месту работы или службы. Готовить тоже было в общем-то негде – кухня в бараке просто отпугивала ее своим видом, запахами, грязью и постоянной толчеей соседок у черных от копоти газовых плит…
Даже ей, выросшей в нищете и готовившей еду на открытом огне каменного очага, который сложил еще ее прадед, было дико видеть этот свинарник: она не понимала, как можно называть "кухней" то, что называлось кухней у жителей барака.
Ведь для того, чтобы жить в чистоте, вовсе не требуется иметь толстый кошелек!
Восхищенный Борис писал матери длинные письма едва ли не каждый день, рассказывая в подробностях всё, что узнавал о Кармеле, тщательно расписывая все нюансы их отношений и пытаясь передать ту энергетику, что окрыляла их обоих… Его мамаше, несколько обескураженной таким поворотом дел, поначалу это жутко нравилось: письма зачитывались родственникам, а также во время обеденного перерыва на службе, собирая весь отдел! Года через два, когда по телевизору начали демонстрировать латиноамериканские сериалы, тем, кто был в курсе этой истории, стало неинтересно смотреть на выдуманные, фальшиво разыгранные страсти…
Впоследствии же, поняв, к чему идет дело, мамочка не на шутку струхнула: "Мой мальчик собирается жениться на инопланетянке неизвестной породы! Мексика – это же всё равно, что другая планета; и что за внуков родит это непонятное существо от ее сына?!"
Борис же и в самом деле всё чаще представлял Кармелу в свадебном платье. Ему очень нравилась возникающая в его воображении картинка: ослепительно белое платье оттеняет смуглую кожу, мягкими волнами ниспадают на роскошный наряд темные волосы, безупречный макияж подчеркивает черты прекрасного лица, а изящная, тонкая талия – безупречность фигуры… Великолепнейшее зрелище!
А еще он представлял ее… в роддоме, сидящей на кровати и кормящей грудью его (его!) ребенка… А еще она будет ему петь, как поет сейчас… Быть может, она даже вновь станет певицей – в Москве!
Это был бы сногсшибательный вариант.
Глава 4 Отражаюсь в твоих глазах
Она садилась к нему на колени, Борис обнимал ее, прятал лицо в ее волосах, а Кармела жмурилась от удовольствия, как кошка, постепенно прикрывала глаза и… потихоньку начинала дремать. Борис сидел не шелохнувшись, пока не затекали ноги. И так случалось почти каждый раз – Кармела тихо и спокойно дремала у него на коленях. Сначала Борис не обратил на это внимания, потом заметил, но не придал значения, но постепенно его это заинтересовало. Почему она всегда норовит задремать (или сделать вид), находясь рядом с ним? Кармела попыталась объяснить, как обычно, с помощью рисунков и жестов; она готова была разрыдаться, видя, что Борис не понимает и четверти!
Теперь этот вопрос занимал его мысли практически постоянно. После длительных раздумий и анализа он решил, что так у нее действует защита от стресса: ведь со временем она, похоже, поняла, что попала в капкан.
"Я вернусь домой, а что потом? Да, у нас тепло, но больше – ничего хорошего… Я не смогу вернуться к Хорхе и петь у него – муж бросил меня, это позор! Публика будет презирать меня и смеяться надо мной… Да и Хорхе, наверное, уже нашел кого-нибудь на мое место – ведь кто-то же должен петь там? Иначе он прогорит без новой "Звезды побережья" А другой работы я не найду… И что меня ждет? Позор и нищета! Такая же нищета, как здесь, если не хуже… Возвратиться в поселок? О нет, только не это! Семья, отец… Как я смогу смотреть ему в глаза?!
…Выйти замуж за местного рабочего порта? Но он будет пить – они все пьют, и бить меня – они все бьют своих жен. Я рожу ему пятерых детишек. И так пройдет моя жизнь…
…Но и здесь жить невыносимо! Еще пару лет в этой столовой, и я стану похожа на наших поварих… Уехать куда-нибудь еще из этого ужасного города? Но в этой стране, наверное, везде такая погода и такое… всё. Да и кому я нужна здесь – без документов и денег?! Я одна, мне некуда идти, не на кого надеяться. Мне страшно!
Только если… Да уж, конечно, это я смогу… То есть нет!
Никогда!!! Лучше уж…
Сначала у меня украли талисман, а теперь я потеряла Деву Марию… Я считала себя взрослой, но была наивным и большим ребенком – поверила в чудесную сказку и… Но ведь сказка была – я же стала певицей! Я была так счастлива! Меня окружали заботливые и любящие люди… Хорхе, Лаура… они были мне как родные! А теперь… Чем, ну чем я прогневала тебя, Пресвятая Дева?!
А Борис… Он такой милый! Когда он обнимает меня, мне кажется, что я сижу на коленях у отца. Мне так хорошо и спокойно! Он возьмет меня за руку и поведет в какую-то новую, неизвестную – но, наверно, такую прекрасную жизнь… А я буду ухаживать за ним, буду петь ему песни, ведь он так любит это! Да, он не такой, как Nicolás… "
…Они сидели так до вечера; Борис обнимал и ласкал ее, своим теплом отдавая долги, которых не брал. А Кармела расслаблялась, растекалась по его телу, и никакие проблемы ее уже не волновали… Наверное, она мечтала, чтобы такие минуты длились вечно, чтобы эта нирвана не кончалась никогда!
Постепенно Борис начал понимать, какое сокровище он приобрел. Он не сходил с ума от счастья – он лишь готовился сойти с ума. Он не наслаждался этой девушкой – он лишь готовился ею насладиться. Он не расспрашивал ее почти ни о чем, ибо хотел, чтобы душа млела радостью от ее рассказов на… русском языке! Он был сам не свой от осознания того, кого он, собственно говоря, привезет в Москву! Да, она подражала одной знаменитейшей певице, имя которой, кстати, он впервые услышал из ее уст! Да, он догадывался, что это очень круто, но саму эту певицу он не знал, не видел и, в общем-то, даже не понимал до конца, копия с какого оригинала находится в его руках – а ведь именно в эти годы по ней сходили с ума миллионы молодых мужчин в Европе, Азии и Латинской Америке!
Борис так увлекся волшебным, опьяняющим напитком любви, неведомым ему раньше состоянием окрыляющего счастья, что почти перестал замечать саму Кармелу…
А ведь в ее глазах можно было прочесть многое.
Борис хотел получить от судьбы свой подарок не сразу, а постепенно, открывая всё новые и новые грани и оттенки своего высокого, божественного чувства к этой девушке! Борис уже находился в эйфорическом состоянии лишь от мысли о том, какое блаженство он будет испытывать, когда наконец она станет его женой – полностью и окончательно. И он не видел глаз Кармелы, не видел сгущающихся в них сомнений…
В этом и состояла его главная ошибка.
…Привези он ее в Москву во время отпуска, покажи, где они будут жить, познакомь с матерью… Быть может, всё сложилось бы по-другому?
Борис наслаждался своей любовью, а ему нужно было твердо взять ситуацию в свои руки и показать Кармеле, как сильно он отличается от ее первого мужа-авантюриста, объяснить ей, что у него – всё серьезно.
Хотя, возможно, уважаемый читатель, мы слишком много требуем от него?
…Прошло больше полугода, прежде чем он добился от командиров разрешения оставаться в городе до утра. Срок его службы уже перевалил за половину, и Борису поручили подготовить себе замену из матросов следующего призыва.
Штабное начальство так привыкло к тому, что аппаратура связи работает без перебоев, как, впрочем, и их телевизоры, что уже не представляло себе, как можно иначе нести бремя службы и эффективно руководить флотом! В штабе служило больше сотни офицеров, и Борис ремонтировал их "телеки" не покладая рук. Выражение "советское – значит отличное!" в отношении телевизоров имело тот смысл, что качеством они весьма отличались от своих импортных собратьев…
У Бори же была безупречная репутация мастера, который может "реанимировать" почти что всё, и он старался поддерживать свой авторитет любыми способами. Если для ремонта не находилось деталей в местных магазинах – Боря звонил матери, и она присылала ему запчасти из его домашних запасов!
В результате – его съемная комнатушка перестала пустовать по ночам…
…Делал ли он ей предложение? И да, и нет. Борис постоянно говорил ей о любви, и она его отлично понимала, но общение на другие темы давалось девушке с трудом. Он говорил Кармеле о желании взять ее в жены, и она понимала, что он говорит что-то хорошее, приятное – но что? В ответ она лишь смеялась, ее глаза светились, и из них лился мягкий свет, обволакивающий Бориса нежностью и преданностью…
– Я люблю тебя, я женюсь на тебе, поедешь в Москву? – говорил он, но девушка лишь прижималась к нему, замирала, закрывала глаза и…
Да, он был с ней близок и испытывал огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение от ее восхитительного тела, но это было "здесь и сейчас". Едва ли не большее удовольствие он получал от осознания того, что эта женщина, которую он уже считал своей и которая уже стала частью его самого, будет ежедневно, на протяжении долгих лет их совместной жизни так безмятежно спать рядом, доверчиво прижавшись к нему!
Борис видел, что Кармела многого не понимает из его слов, но эта ситуация его не пугала, не вызывала тревожных предчувствий, а порой даже забавляла. Борису было приятно чувствовать свою силу, возможность решать судьбу девушки даже без ее согласия… Он был уверен, что она не откажется и не оттолкнет его, даже если он молча, ничего не говоря, возьмет ее за руку и посадит в поезд N – Москва. Он заранее знал ее ответ: "Да хоть на край света!"
А Кармела, похоже, жила одним днем – слишком туманными и пугающими казались перспективы, слишком свежи были раны, нанесенные напористым, но безответственным моряком. Удовольствие она получала не столько от близости, сколько от возможности через песни и жесты выплеснуть свою любовную энергию на того, кто смотрит на нее с обожанием и к кому после "концертной программы" можно сесть на колени, чтобы он уткнулся носом в ее волосы…
Кармела, конечно, хотела ему верить, хотела, чтобы Борис оказался не таким, как ее муж, но у нее вовсе не было той уверенности в счастливом будущем, которая туманила голову Борису и закрывала радужной дымкой подробности реальной жизни. Сквозь эту пелену он видел прелестную девушку , но не видел женщины, у которой уже был опыт разочарования, которого еще не испытывал сам Борис.
Эти сомнения терзали Кармелу, и к концу его службы она была рассеянна, несобрана, задумчива.