…Он еще дальше отодвинулся от своего тела, будто взлетел над ним – оно стало маленьким и беззащитным, словно ребенок… Борис услышал песню, но это пела не Кармела и не Певица. Он прислушался и узнал голос матери. Она пела ему колыбельную – и Борис понял, что эта та самая первая колыбельная, которую он услышал в своей жизни… Он хотел подняться еще выше, потому что ему казалось, что там спокойно и легко, как у мамы на коленях, но тут кто-то схватил его, словно повис на нем, и Борис заскользил вниз, с замиранием сердца думая, что вот сейчас он разобьется вдребезги, и ему стало очень жаль свое тело, которое, наверное, тоже разобьется вместе с ним…
– Ну, просыпаемся, просыпаемся, – кто-то легонько хлопал его по щеке.
– Что? – Борис увидел склонившегося над ним человека в белом халате. – Где я?
– На этом свете наконец… – ухмыльнулся врач. – Ты знаешь, какую дозу адельфана сожрал?! Оклемаешься, побеседуешь с психиатром, суицидник…
Но разговор с психиатром закончился ничем: "Не мой пациент", – только и смог сказать он. В результате Бориса выписали с диагнозом "пищевое отравление".
Но мать слезами, уговорами и даже угрозами сойти в могилу раньше времени заставила Бориса обратиться к частному психотерапевту.
Боря подробно рассказал свою историю, а затем честно отвечал на странные вопросы, глядя на врача измученным взглядом. Однако тот, хоть крайне и заинтересовался им, так и не смог посоветовать что-то конкретное и действенное в этой ситуации, а лишь долго и непонятно рассуждал о ролевых моделях, сублимации и травматических неврозах. Борис услышал от него только один совет, который понял – обратиться к вере.
Вот только последовать этому совету оказалось не просто.
Легко сказать – прийти к вере! Борис не был убежденным атеистом… А был ли он верующим? Определенно можно сказать одно – Боря был некрещеным. Его отец-коммунист об этом даже и помышлять не мог. Мать же подумывала, но так и не решилась даже заговорить с ним на эту тему, а окрестить Бориску втайне от мужа не смогла – чувствовала, что тайна, которая встанет между ними, со временем может разрушить их семейное счастье. Так и остался Борис некрещеным.
На протяжении всей его жизни вопросы веры стояли где-то в стороне от него. Он обходился без ответа на вопрос "верю – не верю", предпочитая третий вариант – "не думаю об этом". Церковь не существовала для него, как не существовали, например, курсы кройки и шитья. Нет, они наверняка кому-то были нужны и интересны, кто-то на них учился шить, решая тем самым свои житейские проблемы. Но если бы Борис заявился на эти курсы, то почувствовал бы себя посторонним, чужим. Вот и над входом в храм для него висела надпись: "Посторонним вход воспрещен!" Прихожане не видели ее. А Борис видел.
Да и за кого молиться? И ради чего? Разве что за упокой обеих…
…Мать поседела, узнав, что сын пережил клиническую смерть (да и его волосы уже не были такими, как раньше). Известие о гибели Певицы буквально раздавило ее: казалось, кто-то невидимый жестоко и последовательно старается отнять и уничтожить всё, что было так или иначе связано с Кармелой!
На Борю же вообще было страшно смотреть – он целыми днями ходил будто сонный, почти не ел, ничем и никем не интересовался; мир и друзья перестали существовать для него. Он пытался занять свой день работой, но быстро уставал – измученный стрессом организм требовал отдыха. Но ночью он обнимал подушку и плакал:
"Я хочу быть с тобой,
Я… хочу быть с тобой,
Я так… хочу быть с тобой;
И я буду с тобой!" [81]
Но надежды, высказанной в этой песне так бесхитростно и просто, а со сцены исполненной без надрыва и фальшивой патетики, отчего и получилась она такой душераздирающе-пронзительной, – этой надежды у него не было… Повстречать девушку, похожую на Кармелу, в Москве было почти невозможно, а жениться на ком-либо еще? Борис перестал воспринимать женщин как потенциальный объект любви, притом, что он был с ними любезен и смотрел с интересом – но лишь затем, чтобы отметить: они не стоят и мизинца Кармелы!
…В телеателье, как и во всех советских заведениях, находилась радиоточка, пятирублевый динамик которой не выключался никогда. Услышав однажды знакомую песню, он вздрогнул – Боря знал их наизусть, но услыхать ее из официального динамика, откуда обычно передавались новости, радиоспектакли да классическая музыка, – было дико.
Но перестройка уверенной поступью шагала по стране, гласность отвоевывала всё большее пространство у закрытой советской системы, а ускорение… ускоряло опустошение прилавков!
Когда диктор хорошо поставленным голосом Ленинградской школы всесоюзного радио объявил имя исполнительницы, Борис вздрогнул вторично.
– Ну, как поживает твоя ненаглядная? – Сергей, ухмыляясь, кивнул на радиоточку.
– Она погибла… – глухо отозвался он, приложив жало паяльника к куску канифоли.
– Да ты что?! Когда?! Недавно? С ума сойти… – Сергей не давал Боре вставить слово. – Надо же. А я-то думал, в одну воронку снаряд дважды не падает…
– Какой еще, на х…, снаряд? Пошел ты… – мрачно изрек он.
– Да не, я к тому, что один раз ее уже объявляли погибшей – а теперь что же, снова?
Борис положил паяльник мимо подставки:
– Ты что это щас сказал?!
– Ну… с полгода как мир узнал, что она погибла, но это оказалось неправдой, вот и всё, а сейчас что, опять слухи о смерти? А ты чё, "ящик" не смотришь? "До и после полуночи"…
Борис в изнеможении опустился на табуретку, тупо наблюдая, как паяльник нагревает пластик стола, и тот постепенно темнеет.
"Она жива… Жива!!! Значит, и я буду жить! Хотя бы ради нее!"
В жизни человека бывает лишь несколько таких мгновений, когда он абсолютно счастлив; но как ни коротки эти вспышки, от них уже довольно света, чтобы увидеть новые вершины…
И заново полюбить жизнь.
Глава 9 Бог есть любовь
Говорят, что счастливая женщина в браке расцветает, а счастливый мужчина – и не в браке?!
Но Боря расцвел. Он ожил. Вторично! И был счастлив!
Его, наверное, хорошо бы смогла понять женщина, к которой после получения "похоронки" муж возвратился живым с поля брани.
Отныне не было у Певицы более преданного, более любящего ее человека! Она родилась с ним в один месяц, всего на два дня позже; теперь он всегда будет отмечать ее дни рождения – вместо своих, "чтоб заодно", и все родственники и друзья постепенно привыкнут к этому!
…А потом он пошел в храм и принял обряд крещения; на душе стало легко и радостно! Отныне он собирался молиться за Ее здоровье и делать это основательно и по правилам – как, в общем-то, и привык делать любое дело. Но священнослужитель лишь развел руками:
– А кто она по вере?
Борис растерялся.
– Н-не знаю… Должно быть, католичка или…
– Где родилась она? – Борис назвал страну и город.
– Определенно, она не православной веры, – заключил священник.
– Но всё равно же христианка! – обрадовано изрек Боря.
– Ты этого не знаешь… – Иерей нахмурился. – Не во всех конфессиях даже правильно совершают обряд крещения…
Он вздохнул и посмотрел на Бориса так, словно в этом была и его вина.
– Но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему [82] , – продолжил батюшка. – Православная наша Церковь, по присущему ей человеколюбию, дозволяет молиться об отпавших от нее – о еретиках, раскольниках, сектантах и людях других неправославных конфессий. Но молиться за нее ты сможешь лишь дома, как за неправославную, и только так. В храме этого делать… не положено. Свечей ставить нельзя, подавать записочки тоже… Но если во время богослужения придет тебе усердие помолиться о близкой к тебе неправославной, то при чтении или пении молитвы Господней воздохни о ней ко Господу и скажи: "Да будет с ней святая воля твоя, Господи!" – и ограничься этою молитвою. Ибо так научен ты молиться Самим Господом…
Дома же читай "Отче наш"… и "Отступившия от Православный веры и погибельными ересьми ослепленныя, светом Твоего познания просвети, и Святей Твоей Апостольстей Соборней Церкви причти".
Борис пытался молиться, но получалось плохо. Он выучил слова молитвы и старался произносить их, закрыв глаза и не думая ни о чем суетном.
Но ему, помимо воли, вспоминались песни, что пела ему Кармела, – то ее бархатно-нежный, то радостно-звенящий голосок… Он вспоминал ее светящиеся любовью глаза, запах волос, нежность тела и… забывал про молитву. Открыв глаза, он подолгу не мог сообразить, где он находится и – почему рядом нет Кармелы? Внутри начинало дрожать что-то неуправляемое и настолько сильное, что Борис боялся двигаться в эту сторону, навстречу глухо плещущимся внутри его души волнам.
Однако Боря не хотел мириться с мыслью о том, что он толком не может донести до Бога просьбу позаботиться об этой женщине, взяв ее под Свою охрану. И если Борис хоть как-то может повлиять на ее судьбу, попросив Бога защитить ее, он должен найти возможность сделать это!
"Наверное, священники ближе к Богу, чем обычные люди, – рассуждал Борис. – Да и молятся они не в квартире, как я, а в храме – доме Божьем… В освященном храме голос, обращенный к Богу, наверное, слышнее? Да и иконы в церквях старинные, намоленные… а у меня – новая".
Борис много думал о том, почему же он не может обратиться к Богу со своей просьбой в храме. И почему священник не может помолиться за нее?
Разве она не раба Божия?!
Да, этим он нарушил бы какой-то канон, отступил от правил… Но такого не может быть – Бог не может отгораживаться от людей требованиями соблюдать правила и каноны!
Боря углубился в чтение религиозной литературы. Стало проще и одновременно – сложнее. Перед ним открывался новый, вселенский мир, где слово "любовь" имело свое, отличное от мирской жизни, значение…
Борис решил походить по церквям – ему нужно было найти "своего" батюшку. В то время как раз пробуждался интерес к религии. Церкви открывались одна за другой; и во многих из них почти не было ни утвари, ни икон – но зато был батюшка с горящим взором и верой в то, что глухие времена безбожия канули в Лету!
Поговорить удалось с несколькими священнослужителями – и один из них посоветовал поездить по монастырям.
– Монастырь – место особое, – убеждал батюшка, – в нем душа от суеты отдыхает, к Богу тянется. – Молиться там не обязательно, – безусый диакон говорил, слегка наклоняя голову и, посматривая изредка на Бориса, встречался с ним взглядом. – Ты просто походи там, на травке полежи, посмотри в небо… Сам почувствуешь, как душа чище станет. Успокоится душа, и сам метаться перестанешь. О вечном подумаешь – и на свой вопрос ответ найдешь…
Борису совет понравился. Правда, паломнические туры по святым местам еще не практиковались, и они ездили с матерью как обычные туристы. Но, увы, – большинство монастырей стояли униженными: оскверненными, обезглавленными… Подворья занимал кто угодно, но только не монахи.
Особой "благости" в душе у Бориса лежащие в руинах монастыри не вызвали. Но ездить понравилось, а со временем и привык; словно не хватало теперь чего-то, когда долго в монастыре не бывал. Ответа на свой вопрос он так и не нашел, но успокоился немного – тот безусый батюшка оказался прав…
…Текли годы. "Королева диско" продолжала радовать новым творчеством своих поклонников. Жизнь Бориса постепенно входила в нормальную колею. Он доучился-таки в вузе – правда, для этого пришлось перевестись на вечерний факультет. Боря по-прежнему с азартом чинил телевизоры и поэтому первым из своих друзей купил автомобиль, затем видеокамеру… Но не только ради денег препарировал он электронные внутренности пластиковых и деревянных "ящиков" – вряд ли признался бы он даже самому себе, что пытается при этом открыть какую-то тайну.
Холодные сопротивления и конденсаторы, горячие радиолампы, темные квадратики микросхем, переплетение серебристых дорожек печатных плат рождали на покрытой люминофором поверхности кинескопа миллионы разноцветных точек, которые сливались в строки, и – совершалось чудо! Перед глазами Бориса возникала его певица!
Его Кармела.
…В его бумажнике по-прежнему находилось Ее фото: оно было с ним всегда и везде. Правда, молиться дома у него не получалось – сказывались годы атеистического воспитания.
…Однажды, в одной из типовых квартир, ремонтируя очередной телевизор, он увидел Марию. Она была старше его на три с половиной года и моложе Певицы всего на полтора. Мария имела тот же до сантиметра рост и до килограмма вес, что и Певица; цвет глаз и волос также соответствовали оригиналу! Она долгое время жила на родине "звезды", а ее мать по профессии… была певицей! Борис женился на ней.
А полюбил потом.
Мария оказалась человеком, подходившим Борису во всех смыслах – она ездила с ним повсюду, и они были неразлучны. Даже в гостях они разговаривали только друг с другом, будто не виделись много лет, но… их семья состояла из трех человек!
Рассказ Бориса произвел на Марию неизгладимое впечатление; а в его бумажнике стало одним фото больше. Две женщины мирно уживались друг с другом у его сердца и не ревновали его – случай по-своему уникальный!
Отныне Борис хотел умереть раньше них. Обеих.
В церкви он подавал записочки "за здравие" – за Марию и за родителей. Певица и Кармела в этот список не входили. Ситуация становилась нетерпимой.
Борис ускорил поиск решения.
…В одном большом, возрожденном из руин монастыре они с Марией остановились в гостинице для паломников. И его душа запела – на него снизошла благодать святых мест, которая, царя здесь повсюду, вливалась в душу и исцеляла ее! Он почувствовал радость спокойствия и умиротворения; а из его мозга активно вытеснялась ненужная информация.
Наместник, игумен Георгий, сочетал в себе твердую и непоколебимую веру с душевной добротой и мягкостью. Он выслушал сбивчивый рассказ Бориса. Расспросил о подробностях. Задумался.
– Ты не знаешь, какой она веры… а она вообще – верующая?
– Я не знаю. – Борис кусал губы, глядя в пол.
Внезапно он вскинул глаза на игумена. Огромная масса почерпнутого им из литературы, которую он читал запоем, вдруг всколыхнулась в нем, и он вспомнил фразу, так нужную ему сейчас!
– Перегородки между религиями не достают до неба.
Наместник улыбнулся.
– Истинно… Многие святые нашей Церкви всех жалели и со всеми находили общий язык. Святой праведный Иоанн Кронштадтский молился и за иудеев, и за мусульман, и они его молитвами получали исцеление… Преподобный Макарий Великий нашел слова сочувствия для языческого жреца, изнемогавшего под тяжкой ношей; святитель Николай Японский, преподобный Герман Аляскинский своим состраданием и сочувствием покорили сердца японцев и алеутов. Христос в Евангелии приводит нам в пример человека, имевшего неправильные религиозные взгляды, но оказавшего милость иноверцу… Завтра я поведаю эту историю отцу Серафиму.
Днем наместник сам разыскал его.
– Он хочет видеть тебя.
Боря малость оробел:
– А может, не надо?
Наместник был человеком простым; Борису было легко беседовать с ним, а этот святой … Ему казалось, что это какой-то посланник Бога на земле, и всё, что он скажет…
А вот что он скажет?
Они пошли вдвоем – Мария осталась в гостинице. У Бориса коленки подгибались: он испытывал благоговейное волнение, приводившее его в необычайный трепет! По дороге игумен произвел нехитрый инструктаж, но Борис слушал невнимательно. По мере приближения к скиту напряжение его нарастало.
Пришли. В тихом живописном местечке стоял небольшой аккуратный домик, окруженный деревьями. Казалось, жизнь течет здесь как-то по-другому, неспешно, с глубоким пониманием ее истинного смысла.
Они вошли внутрь. Двери и потолки были низкими, а окошки – такими маленькими, что дневной свет едва проникал туда. Повсюду горели свечи, пахло ладаном. В маленькой комнатке, также освещенной свечами, – крохотное оконце, узкая жесткая кровать и – иконы. В углу, на коленях, молился старичок в темном одеянии. Он поднялся с колен, лишь когда закончил молитву, и повернулся к вошедшим.
От старца исходила Любовь.
Божественная Любовь и умиротворение. Боря склонился, вспомнив наставление, и поцеловал старцу руку…
– Не все наши иноки так Бога любят, как ее ты любишь… За упокой не молись, и за здравие не молись… Люби Бога, как ее ты любишь, смерти не бойся. В вечной любви в Царствии Божием вы будете вместе.
С этими словами он отвернулся и стал смотреть в окно. Боря вышел.
– Я не понял ничего и не запомнил даже, – растерянно произнес Борис. "Что-то не так он ему рассказал, наверное…" – подумал он, хмуро поглядывая на игумена.
– Запомнишь и поймешь – потом, – уверенно ответил тот. – Не бойся, на всю жизнь запомнишь. А насчет просьбы твоей…
Борис приготовился в очередной раз выслушать совет молиться дома, но следующая фраза наместника вызвала в его душе взрыв нежданной радости.
– Молиться о ней будут… иноки. – Игумен внимательно посмотрел на Бориса. – В кельях – келейно, вне храма… Им труд духовный на пользу… У нее муж есть?
– Да.
– А дети?
– Нет.
– Будут дети, молись и за них, ибо умрут ее дети, умрет и она…
Этот ошеломляющий по своей простоте выход просто сразил его наповал!
С затуманенной головой Борис прикидывал: в церкви одно имя в записке – десять рублей… [83] В год – семь тысяч триста… А если попросить, чтоб они молились десять… нет – двадцать лет?!
– Сколько я должен заплатить? Я хочу, чтобы они молились каждый день… тридцать лет!
Изменившееся лицо священника не подлежало описанию ни на одном из языков мира.
– В глаза мне смотри! – Он повысил голос. – Глаза – зеркала любви Божьей! Бог не торгует любовью. Он Сам есть – Любовь! Сын Божий по Любви Своей становится человеком, умирает на Кресте и, воскреснув, побеждает диавола и смерть… Вера в Бога спасает человека, даруя ему жизнь вечную…
Борис стоял, не зная, что ответить. Слова били прямо в сердце. Было больно и стыдно.
– Ты не на базаре… – продолжил игумен, смягчившись. – Ты не платишь , когда даешь деньги за имя в записке; и не покупаешь свечи, когда перед иконой их ставишь – ты жертвуешь на Храм Божий… Пойми эту разницу… Иди. Сколько сможешь – столько и пожертвуй.
Борис потными руками суетливо опустошал кошелек. Далее последовал кошелек супруги; хорошо еще, что они заправились бензином "под завязку", выезжая из Москвы!
Надо ли говорить, что к следующим поездкам он отныне "готовился" более основательно.
Теперь план путешествий был составлен. Тема бесед – тоже. Его жизнь становилась простой и понятной. Одна его любимая женщина была рядом с ним – и он стремился сделать ее жизнь комфортной и спокойной. Другая – находилась далеко, но всё, что происходило с ней, касалось и его тоже!
Он выполнял свою миссию, понимая, что большего для нее он сделать не сможет.