* * *
Через год Кораблёв защитил диссертацию. В тетрадке содержались записи о современниках князя и священника, которые сыграли значимую роль и как устроители октябрьского переворота, и как его противники. Данные эти были настолько интересные, что даже профессор Бузынин взял свои слова обратно и поздравил Андрея. Серафима рассказала своим зарубежным родственникам о теме его исследований, и они организовали для интересующихся этой проблемой иммигрантов доклад. Среди них были в основном потомки родственников князя и его супруги, которые пустили за границей разветвлённые корни. Нельзя сказать, что их очень интересовала история дворянских родов России. Об этом они, наверняка, слышали от своих родителей. Скорее, они хотели познакомиться с человеком, который занимался именно их родственниками, чтобы узнать какие-то интересные подробности. Среди интересующихся были и несколько историков, которые проявили к работе Кораблёва профессиональное любопытство. Так или иначе, но они профинансировали молодому историку поездку в Париж.
И вот серебристый лайнер взмыл в небо. Андрей, признаться, боялся летать, но с интересом поглядывал то в иллюминатор, то на улыбчивых стюардесс и соседей, преимущественно иностранцев, которые дремали или читали газеты.
Лайнер благополучно приземлился. В зале прилёта Кораблёв подошёл к держащей в руках табличку с его именем чёрненькой невысокой девушке с короткой стрижкой и вокруг шеи обмотанной ярким клетчатым шарфом. Это была Мишель, дальняя родственница Серафимы.
В Париже Андрей провёл три дня. Его поселили в четырёхзвёздную гостиницу в пяти остановках метро от центра. В гостинице был небольшой конференц-зал, где Кораблёв на следующий день и рассказал собравшимся о своих поисках. Потом был фуршет, во время которого Андрей смог получше познакомиться с родственниками Серафимы Сержем и Мишель, братом и сестрой. Они оказались примерно одного возраста с Кораблёвым. Серж держал небольшое кафе, а Мишель водила экскурсии по Парижу. Работой Кораблёва заинтересовался профессор Сорбонны месье Жерар, подвижный, подтянутый, невысокого роста человек с аккуратно выстриженной бородкой.
– Я некоторое время занимался исследованиями времен Генриха I, – радостно сообщил он Андрею. Месье Жерар, неплохо владел русским языком. – У него была русская жена, Анна Ярославна, очень красивая и образованная женщина. Настоящая королева!
– Дочь Ярослава Мудрого, князя Киевского.
– Да, да, царя Ярослава! Мне с детства Россия нравится. С тех пор, как в Эрмитаже впервые побывал. Какой размах! Какие люди! Как жаль, что у вас так получилось.
– Вы имеете в виду большевистскую власть?
– Да! Сколько горя, сколько потерь. Надо восстанавливаться! Вы согласны со мной, коллега?
Месье Жерар попросил Андрея дать ему материалы диссертации, чтобы более подробно с ними ознакомиться. В следующем году намечается конференция, тема которой близка исследованиям его российского коллеги, в связи с чем есть неплохой шанс в ней поучаствовать.
Остальные собравшиеся оказались доброжелательными, любознательными людьми, в основном, старше Кораблёва. Они внимательно выслушали его рассказ, особенно заинтересовавшись фотографиями усадьбы и современников Андрея. На фуршете каждый из них счёл своим долгом перекинуться с Кораблёвым несколькими фразами на русском языке, пусть и с сильным акцентом, и поднять бокал вина за его здоровье.
На следующий день Мишель показала Андрею Париж. Она возила его на своём маленьком автомобильчике и непрерывно что-то рассказывала. Вечером они ужинали у Сержа в кафе. Он познакомил Кораблёва с супругой и детьми. Маленькие Поль и Софи по-русски знали только несколько слов, а жена Сержа Мари вообще ничего не понимала, и только мило улыбалась.
Оставшийся день Андрей был предоставлен сам себе и просто бродил по парижским улицам, заходил в музеи и магазины, отдыхал в кафе, которые были тут на каждом шагу. Они как будто вываливались из первых этажей зданий, занимали тротуары и очень вкусно пахли. Париж Кораблёву нравился. Выстроенный из известняка и стоящий на известняке, он поражал ажурной красотой почти каждого дома в центре. Берега Сены походили на музеи. Андрей побывал в Лувре, но на это у него осталось лишь несколько часов. Уже под вечер Кораблёв забрёл в парк дворца Медичи, успев на последнюю экскурсию. Сюда за ним приехала Мишель и повезла в аэропорт.
Обратный перелёт изрядно потрепал Андрею нервы. Самолет попал в грозу, его трясло и кидало из стороны в сторону. Поступила команда командира пристегнуть ремни, и даже видавшие виды пассажиры, которые до этого демонстративно читали газеты, стали испуганно оглядываться в поисках стюардессы.
Но самолет благополучно приземлился, и пассажиры наградили пилотов аплодисментами.
* * *
Кораблёв волновался и несколько дней собирался с духом, прежде чем решился сделать Ксении предложение выйти за него замуж.
Девушка готовилась сдавать последний экзамен. Они стояли в небольшом скверике около медицинского института. Ксения держалась рукой за перекинутую через плечо сумку с конспектами. На ней была новая куртка и чёрные сапоги на высоком каблуке. На каблуках Ксения была даже чуть выше Андрея ростом.
– Я тебе подарок привёз. – Он протянул девушке коробочку.
– Что здесь? Ой, какое красивое! – Ксения разглядывала колечко с небольшим камушком.
– Такие только во Франции можно купить. Мне Серж магазин показал, когда узнал, что я хочу, – Кораблёв осёкся.
– Что хочешь? – Ксения смотрела на него с улыбкой. Собранные на одну сторону волосы обрамляли свежее лицо. – Говори же, от Франции, что ли, никак не отойдёшь?.. А за кольцо спасибо, только оно очень дорогое для меня, я не привыкла к таким подаркам.
– Ксения! – Андрей посмотрел ей прямо в глаза, – будь моей женой, я тебя очень люблю!
– Ты серьёзно? – теперь пришла очередь смутиться девушке.
– Да. Я, наверное, теперь смогу семью обеспечивать. Скромно, конечно, но на жизнь должно хватить.
– Тебе работу предложили?
– Предложили финансировать исследования.
– Поздравляю!
– Так что? – Кораблёв стоял перед ней и ждал решения своей участи.
– Я б за тебя и без финансирования пошла! – спокойно сказала Ксения, подумав с минуту. А потом подошла, обняла за шею и уткнулась носом в воротник его плаща.
* * *
– Фёдор, что же теперь будет?
– Не знаю, Лизонька. Жалеешь, что не уехала?
– Может быть, и жалею, но только что мы не уехали, всей семьёй.
– Но если мы уедем, и все уедут, то кто нашу Родину беречь будет? Кто последующие поколения воспитывать будет? Кто её, в конце концов, от всей этой мерзости очистит?
– Ты веришь в это, Федя? Веришь, что всё будет по-прежнему?
– Ну, по-прежнему или нет – не знаю. Время идёт без остановки. Думаю, не случилась бы эта революция, если бы всё было хорошо. А вот в великую Россию верю! И что царь ещё может быть православный, верю! И что наши потомки в этих событиях разберутся и на правильную дорогу станут – верю! То, что было нами сделано правильного – поймут и преумножат, ошибки учтут.
– Милый ты мой, – она обняла его за голову, – Ну посмотри, что кругом творится! Кресты с храмов сбивают, людей учат в Бога не верить. Говорят, что Пушкина надо с парохода современности сбросить.
– Много чего в истории было. Вытерпит Россия и эту напасть! Отец Сергий в этом даже и не сомневается!
– Ох, отца то Сергия уж месяц назад арестовали.
– Так и за мной скоро придут, Лизонька!
– Почему ты так решил?
– Чувствую.
– Может, бежать тебе? На Урал. Там, говорят, схорониться можно! Или как Игнатов?
– Не побегу. Я ничего дурного не делал. Да и не приучены мы бегать. Ты вот только себя да детей постарайся сберечь. И не плачь, милая! Мы с тобой хорошо прожили. И потом, мы ведь на вечную жизнь надеемся! А здесь всё суета!
Князь шевелил в печке головешки, смотрел на их мерцание. Елизавета пошла развешивать бельё. Когда она вернулась, он задумчиво сказал:
– Мы по истории проходили, что предки наши во времена татаро-монгольского ига вели мудрую политику. Западных соседей, которые католичество хотели насадить, били. А с монголами, которые на веру нашу не покушались, договаривались. Трудно ведь вести войну на два фронта. Да тут ещё и внутренние проблемы, междоусобица. Думаешь, легко было князю победителю, доблестному воину, меч в ножны вкладывать и к татарам на поклон идти, ярлык у них просить?
– Очень, думаю, нелегко.
– Вот и нам с тобой теперь надо его примеру следовать. Учиться жить в новой обстановке, пытаться Родине пользу принести. Мы же княжеского рода.
– Как скажешь, Федя. – Елизавета была заметно уставшая, с кругами под глазами. Из-за бледности даже веснушки меньше видны. Они тоже как-то поблёкли.
– Ты у меня такая крестьянка красивая! – попытался ободрить её князь. Он подошёл, сел рядом, прижал жену к себе. – Давай вспомним, что Господь родился в вертепе, по-нашему в хлеву, жил на земле, не имея где главу приклонить, в Иерусалим на ослике въехал, а не на богатой колеснице! Как часто мы вспоминали об этом в праздники в нашей прошлой, обеспеченной и привилегированной жизни. Давай не будем забывать об этом и сейчас!
– Кто-то стучит в дверь, Федя! Я боюсь!
* * *
На банкете, организованном в университетском кафе по поводу защиты Кораблёвым диссертации, было многолюдно. Первое слово предоставили профессору Бузынину.
– Товарищи, – он поднялся из-за стола, как всегда представительный, в дорогом синем блейзере и чуть затемнённых роговых очках. – А вернее, – немного помедлил он, – дамы и господа! – Виктор Алексеевич выдержал паузу и с доброжелательной и многозначительной улыбкой оглядел собравшихся. Все слушали очень внимательно. Убедившись в этом, он продолжил. – Сегодня мне особенно приятно поздравить одного из моих лучших учеников с действительно серьёзным научным достижением! В постперестроечные годы наука, как мы все знаем, была в плачевном состоянии. Прерывались научные школы, потому что люди от безденежья уходили в бизнес, подрабатывали, кто как мог, а молодые люди не хотели трудиться за копейки. И теперь, во многом благодаря разумной политике нашего руководства, ситуация налаживается. И вот молодой талантливый учёный, Андрей Павлович Кораблёв, сумел сделать замечательное исследование, поднять пласты жизни дореволюционного общества, которые, казалось, лежали на поверхности, но никто из нас не оценил их должным образом, не увидел их несомненную научную перспективу. Да, да, и ваш покорный слуга в том числе! А он смог увидеть это, и это выдаёт в нём настоящего исследователя! Уверен, что он примет предложения наших зарубежных коллег, и мы в ближайшее время сможем общаться с ним в основном по телефону или электронной почте. К его услугам теперь библиотеки ведущих зарубежных университетов и архивы, о которых многие историки могут только мечтать!
Все слушали с замиранием сердца и поглядывали то на Бузынина, то на Кораблёва. Потом были аплодисменты, ещё речи, шумные обсуждения и даже танцы. Бузынин, собираясь уходить, специально отозвал Андрея в сторону.
– Не сомневаюсь, вы примете правильное решение и поедете работать в Сорбону! Такое не каждый день предлагают!
– Да, Виктор Алексеевич, не каждый. Но я думаю, что поступлю немного иначе.
– Да? – вскинул брови и внимательно посмотрел на него уже застегнувший пальто профессор, – это как же, позвольте полюбопытствовать?
– Может быть, перееду жить в деревню. Буду работать в местной школе, учить детей, а в свободное время продолжать свои исследования.
– Куда? – не сразу понял Бузынин.
– В деревню.
– В деревню? Я, признаться, сначала не поверил.
– В неё.
– Уезжать в деревню – губить свою карьеру, – отчеканил профессор. – Не твой это уровень, пойми! Все из деревни в город едут, а ты из города в деревню!
– Уровень тот, что нужно! Всё там есть. Сколько ещё не поднято материалов по истории края, а все заграничные архивы уже вверх дном перевернули!
– И ты сможешь предпочесть учить нескольких деревенских ребят общению со светилами науки?!
– Надеюсь, что буду общаться и со светилами. Есть разные варианты сотрудничества, например, через интернет. Им ведь важен результат. А если и не выделят денег, или выделят меньше – так всё равно.
– Если б было всё равно, то люди лазали б в окно!
– Я имел в виду, что лучше заниматься интересным исследованием за меньшие деньги, чем надумывать темы и писать пустые отчеты за большие!
– Не знаю, не знаю! – почесал подбородок Бузынин.
– Простите, Виктор Алексеевич, если сказал что-то не то. Не примите на свой счёт.
– Да нет, я не принимаю. Я, знаешь, своё, похоже, скоро отъисследую. Так, подвести кое-какие итоги осталось. Действительно, в своё время многие из нас были сильно заморочены всем этим марксизмом-ленинизмом. Но и мы, кто хотел, настоящей историей занимались. Потому что и Ленин, и Сталин фигуры реальные. Их приход к власти был обусловлен событиями объективными.
– Трудно возразить.
– А ты и не возражай, прислушивайся к старшим! Пригодится.
– Если честно, я верю, что наша деревня оживёт. Что оттуда перестанут уезжать, а наоборот, туда будут переезжать жить, рожать детей, восстанавливать сельское хозяйство! В городах то уже тесно!
– М-м… – Бузынин снял очки, протёр их, посмотрел на Андрея очень серьёзно и вдруг засмеялся. – Что ж, посмотрим. А может, я уже и не доживу! Может, вы снова правы, один то раз оказались умнее старого профессора. Но только, – он посмотрел на Кораблёва пристально, – только для осуществления того, во что вы верите, надо иметь очень серьёзное основание! Очень серьёзное! Есть оно у вас, Андрей?
– Есть, Виктор Алексеевич! Во всяком случае, я в это сильно верю!
* * *
В открывшуюся дверь камеры втолкнули человека в несвежей, местами сильно порванной одежде. Дверь с лязгом затворилась. В большом помещении с тремя ярусами нар яблоку негде было упасть. Новенький от бессилия сначала опустился прямо на пол у входа. Но потом с трудом поднялся и, покачиваясь, побрел в глубь, выискивая свободное место. Он хотел присесть около спящего усатого человека в фуражке без кокарды, но получил пинок от гнилозубого детины из компании, игравшей рядом в карты. Под дикий хохот он упал на пол посредине прохода между нарами.
– Интелюхент вонючий, ползи к параше, падло, – донеслось вслед.
– Давай его сюда, может чего из прикида на нём барского осталось, – подал голос высохший до костей уголовник с колючим взглядом. По всей видимости, он был здесь паханом.
– Ну ты, козёл, метнулся сюда, – быстро исполнил его приказ гнилозубый.
В это время к совсем обессилившему новичку подошли несколько человек, по виду бывшие офицеры, взяли его под руки и отвели в противоположный угол камеры. Гнилозубый и ещё двое блатных направились было им вслед, но пахан остановил их жестом и процедил сквозь зубы:
– После.
Князь оказался среди бывших царских офицеров, служащих и прочих людей, попавших сюда по политическим мотивам, которые и образовали в камере свою небольшую группу, чтобы отбиваться от блатных и общаться между собой.
– Фёдор Петрович, – услышал новичок знакомый голос.
– Отец Сергий, – поднял голову князь, и в тусклом освещении камеры можно было заметить, что его лицо всё в кровоподтёках, а один глаз совсем заплыл.
– Голубчик, дайте взгляну. Я врач. – Приблизил к его ранам лицо благообразный мужчина с бородкой клинышком. – Ему надо поспать, дайте шинель. Вот так.
Князя уложили на нары, и он спал часов пять, до утра, чего давно с ним не случалось.
Утром Фёдор Петрович, немного отдохнувший, выслушал рассказ отца Сергия. Тот сидел в рясе, но без своего серебряного креста, который отобрали при аресте. Выглядел он лучше князя, его почти не били. Следователь, который им занимался, предпочитал направлять лампу в лицо, не давать спать и запугивал, что если священник не выдаст остальных членов организации, то его семью сошлют в лагерь. При всём при этом, у отца Сергия сложилось впечатление, что служитель правопорядка и сам не верил в то, в чём обвинял священника.
– А вас за что, князь? – спросил средних лет русый мужчина с усиками в военном кителе без погон и оторванными верхними пуговицами.
– Говорят, что я у себя в подвале изготавливал взрывчатку и яды, чтобы совершать диверсии. Ну и, конечно, происхождение, связи за границей. Мой брат, и правда, против красных воевал. Так я этого и не скрывал.
– Плохи ваши дела, – прокомментировал искушённый доктор.
– Да и так видно, – попытался пошутить князь, указав ладонью на своё лицо.
– Все мы тут влипли, – нервно вставил офицер и зажёг припрятанный окурок папиросы.
Снова лязгнула дверь камеры:
– Троицкий, к следователю!
Отец Сергий не спеша поднялся и, медленно переставляя опухшие ослабшие ноги, пошёл к выходу.
– Поторопитесь! Живее, живее! – Дверь снова закрылась.
Назад священника привели только ночью, почти под утро. На сей раз и его не пощадили. Полуживой, он упал на своё место и долго кашлял, выплёвывая распухшими губами кровавые сгустки.
– Ну вот, про Константина дознались, – сказал он князю. – Теперь и мне участие в шпионской организации шьют.
– Батюшка, прилягте, прилягте, – хлопотал доктор.
– Пожалуй, – отец Сергий лёг на нары, но долго ещё не мог откашляться.