– Потому что уклад строго православный. Семья многодетная, её кормить надо. Батюшка, конечно, не бедствует, но и излишеств не имеет. Поэтому приходится заниматься крестьянским трудом. Варвара Петровна детей воспитывает, хозяйство ведёт. Ну и в приходе бухгалтерией занимается.
– У детей глаза необычайно чистые! Я таких раньше не видел.
– Одухотворенные, я бы сказала. Они сызмальства по хозяйству работают, уход за скотиной на них. И учатся прекрасно.
– Наверное, сказывается, что в священнической семье растут! А ты собираешься в деревне оставаться или в город перебираться?
– Скорее всего, в деревне. Получу образование, буду фельдшером или в больнице районной врачом. В городе суетно очень, и потом ты сам убедился какие у нас места.
– И люди какие! Я, честно говоря, сначала ничего этого не замечал, а сейчас что-то в душе изменилось.
– Ну, вот я и дома. До завтра!
– До завтра!
На следующее утро они сложили вещи в машину, закрыли дом и завезли ключи Анисию Самюэлевичу.
– Нам надо Ксению захватить, я её пригласила с нами до города доехать, – сказала Сима, когда они выехали на площадь.
Ксения ждала их у своей калитки. Она обняла бабушку и села в машину. По дороге Ксения казалась более задумчивой, чем обычно. Наконец, попросила остановить машину. Ребята не поняли в чём дело, подумали, что ей стало плохо.
– Я должна сказать вам нечто очень важное! – Обратилась она ко всем.
– Что случилось, Ксюха? – удивилась Сима.
– А для тебя, думаю, важнее всего! Во-первых, я хочу извиниться, что не сказала об этом раньше. А во вторых, я должна передать тебе, Сима, вот это. – И она протянула Симе свёрток, который держала в руках.
– Что это? – Сима вертела в руках прямоугольный матерчатый свёрток, – на ощупь твёрдый.
– Не знаю, княжна, – улыбнулась Ксения, – это то, что твой прадед оставил своим потомкам. Значит тебе.
Сима стала осторожно разрывать материю. В её руках оказалась деревянная лакированная шкатулка с бронзовым вензелем на крышке. Внутри неё лежала от руки исписанная тетрадка, пять фотографий, а поверх них маленькое Евангелие в золотом переплёте, несколько колец и небольшое ожерелье. Сима неожиданно расплакалась. Ксения тоже прослезилась. Сима обняла её, и они стали плакать вместе.
– Почему ты сразу не сказала? – когда они успокоились, спросила Сима.
– А откуда я знала, что ты настоящая княжна! Я хотела убедиться. Ведь мы хранили это так долго!
– Приедем в город, сразу ко мне, чего тебе в общаге париться, нам надо о стольком поговорить!
– Ладно, – согласилась Ксения, и вынула ещё один свёрток, поменьше. – Это тебе, – передала его Андрею, – от моего прадеда. Он был священником в той церкви, которую Сима рисовала. Тут тетрадь, в ней списки репрессированных священников нашего уезда и ещё кое-какие записи о тех событиях, разберёшься! – Ксения смотрела на Андрея заплаканными глазами.
Кораблёв не знал, как ему поступить. Наконец, он набрался смелости и погладил девушку по волосам.
– Прадедушку расстреляли в двадцать первом, арестовали и через два месяца убили. А жене сказали, что отправили в лагерь без права переписки, что он шпион. Напрасно они с княгиней Елизаветой надеялись, что в живых оставят, что пощадят.
Часть 5
Прошёл месяц. Андрей много работал. Но для полноты картины ему ещё раз надо было осмотреть усадьбу Игнатова, которую он так и не посмотрел тогда из-за визита к Петру Петровичу. И ещё ему не терпелось найти лесное жилище Игнатова. Осуществить бы это, а потом и закончить диссертацию! Не долго думая, он собрался и поехал.
Была вторая половина октября. Кораблёв никогда раньше не был в деревне в это время и не рассчитал, что будет так холодно. Деревья почти сбросили свой багрово-золотой наряд. Обнажённые ветви, мокрые от частых дождей, раскачивающиеся на холодном ветру, словно демонстрировали ему суровость русской природы. Кораблёв взял с собой мало тёплых вещей, хотя ещё в городе почувствовал себя немного простуженным.
Расположился он, как и прежде, у Бенеславского. В первый же день добрался до усадьбы Игнатова и попал там под проливной дождь. Из-за этого не смог осмотреть внешние стены домов и территорию, да и внутри особо не поработаешь. В неотапливаемом помещении был пронизывающий холод. Промокший до нитки Андрей к ночи добрался домой. Весь следующий день он сушил у печки одежду, но всё равно поднялась температура, усилился кашель. Но не отступать же?! Зачем тогда приехал? Через день Кораблёв всё-таки пошёл в усадьбу, но, почувствовав, что заболел окончательно, вернулся в избу. "Надо отлежаться, – подумал он. – Плохо, что я не взял с собой медикаментов".
Кораблёва бил сильный озноб. Когда он немного засыпал, то ему представлялся древнерусский витязь в боевом облачении. В одной руке он держал палицу, а в другой щит. На смену витязю пришёл кавалерист со шпагой и в кивере. Его сменил пеший солдат с мушкетом в серой запылённой шинели. Потом был офицер с револьвером и Георгиевским крестом. Потом летчик, что-то кричащий в кабине горящего истребителя с красной звездой на фюзеляже. А потом все эти люди собрались вместе. И у них были очень спокойные, безмятежные лица.
Кораблёв открыл глаза и увидел около себя Анисия Самюэлевича и Ксению. Девушка набирала из ампулы в шприц лекарство и готовилась делать ему укол.
– Ну, вот ты очнулся, Андрюша! – Анисий Самюэлевич, по всему видно, был очень рад и даже прослезился.
– Ксения? – запекшимися губами прошептал Андрей. – Как ты здесь очутилась?
– Анисий Самюэлевич позвал.
– Сколько я лежу?
– Неделю.
– Сколько? – не поверил Кораблёв.
– Неделю, – повторила девушка, и знаком показала ему, чтоб он перевернулся.
– Что со мной?
– Воспаление лёгких. Но кризис миновал. – Ксения протёрла место укола спиртом и попросила держать ватку. – Ладно, мне пора, – девушка быстро собралась и ушла.
На столе, придвинутом к кровати, лежали яблоки, пирожки и стояла банка с клюквенным морсом.
– Она от тебя почти не отходила, когда ты без памяти лежал, – покачивая головой, сообщил Бенеславский. – Если бы не она, то кто знает, как дело повернулось бы. Скорую у нас не всегда дождёшься.
* * *
Следующий месяц Кораблёв провёл сначала в больнице, куда его всё-таки доставили перепуганные друзья, а потом дома. В больнице температура вскоре спала, но Андрей продолжал ощущать липкую слабость в теле. К нему каждый день приходила мама, и он чувствовал от этого неловкость. Мама приносила домашнюю еду и очень переживала за его здоровье. Ещё она покупала лекарства, несмотря на нехватку денег, хотя врачи уверяли её, что всё необходимое у них есть. От этого Андрей испытывал чувство вины и собственной несостоятельности. Вон Шина, который приезжал его навестить, нормальный мужик. Деньги зарабатывает, матушке своей помогает – то на курорт её отправит, то за границу. А недавно шубу купил, такую, что любая модель позавидует. А он чего?
На соседней койке больной Лёня, которого никто не навещал, с удовольствием доедал пирожки с малиной, которыми угостил его Кораблёв. Лёня был чрезвычайно худ и целыми днями отгадывал кроссворды. Зашли Костик и Сима. Они объявили, что в ноябре у них свадьба, и Андрей просто обязан к этому времени встать на ноги.
И Кораблёв, конечно, встал. В форме он, по правде говоря, был никудышной, но всё равно, на свадьбе гулял от души и очень рад был, что Сима и Костя разрешили все свои недоумения и официально стали мужем и женой.
Сначала была регистрация в ЗАГСе, потом венчание. Сима и Костя в числе ещё двух пар стояли со свечами и готовились принять брачные венцы. В храме немноголюдно. Кораблёв чувствовал слабость, он не вполне оправился от болезни, и поэтому боялся упасть в обморок на глазах у всех во время этой торжественной и, как он теперь знал, имеющей глубокий смысл церемонии. В храме было прохладно, поэтому торжественные наряды скрывала верхняя одежда, накинутая на плечи. Стоящая в левой части храма Ксения тоже мёрзла. Андрей украдкой поглядывал на неё. В белой косынке, в бардовой куртке, она крестилась да кланялась. По сторонам не смотрела.
Уже в ресторане, где собрались многочисленные друзья и знакомые, родственники, люди которых надо было пригласить из особого расположения и уважения, Кораблёв оценил, сколько сил и средств вложили родителя Костика в это действо. Они сняли два этажа очень дорогого кафе. Это означало, что два дня гости могли наслаждаться гостеприимством, заказывать любые кушанья и выпивку, песни, и даже отъезжать домой на бесплатном автобусе.
Родители Кости, видя любовь единственного сына к своей избраннице, постарались на славу. И, конечно, хотели сделать приятное Серафиме, которую полюбили, как свою дочь. Девушка, по их пониманию, была лишена большую часть жизни материнской и отеческой заботы.
Серафима под руку с мужем поднялись по лестнице на второй этаж в зал. Здесь должно было состояться основное торжество. Гости выстроились по сторонам, сделав молодым проход. Серафима, казалось, волновалась больше Кости. Привыкшая играть в этой паре ведущую роль, сейчас она выглядела мягкой и беззащитной. Княжна боялась запнуться о достающий до пола подол платья, невпопад отвечала гостям и не знала, как нести огромный букет, закрывающий пол лица. Кругом же хлопали в ладоши, шептались о происхождении невесты, о фамильном ожерелье, бросали серпантин и конфетти, а кто-то молча склонил голову. Кораблёв вспомнил усадьбу, свадебную фотографию Бельских и в который раз отметил про себя, что всё же происхождение даёт о себе знать.
Встретив молодых, гости уселись за стол. Андрей хотел сесть рядом с Ксенией, но она оказалась в окружении молодых людей, которые наперебой за ней ухаживали. Рядом с Кораблёвым по одну сторону оказалась дама лет пятидесяти с высоченной причёской, а по другую лысоватый мужик лет сорока. Дама вела себя несколько шумно, много говорила и пила шампанское. Мужчина, наоборот, был немногословен, пил водочку и аккуратно закусывал.
Начались тосты. Произносили их по очереди, устанавливаемой тамадой. Дарили подарки. Высказал свои пожелания и Андрей. Он немного стеснялся, но выпитое развязало язык, и из-за этого он ляпнул какую-то глупость. Потом подошёл к молодым и подарил им толстенный том кулинарной энциклопедии. Когда дошла очередь до Ксении, и она говорила тост, а потом подходила вручать подарок, Андрей невольно сравнил их с Симой. Конечно, он имел возможность сделать это и раньше. Но сегодня они обе предстали в праздничных нарядах, вышли, что называется, в свет и воспринимались, поэтому, по-новому. Ксения повыше и покрупнее Симы, она не сделала причёски, наоборот, распустила волосы. Ксения была красива спокойной, неброской красотой. В её облике была надёжность, скромность и внутренняя сила.
Далее объявили танцы, которые перемежались с различными конкурсами и приглашениями к столу. Кораблёв изрядно захмелел. То ли он выпил лишнего, то ли сказалась слабость после болезни, но окружающее представлялось ему в несколько размытом виде. Андрей подумал, что самое время уйти по-английски. Никто не заметит и не обидится, что не попрощался.
Он вышел на улицу, закурил и пошёл пешком. "Только бы не грохнуться, – думал он, – а то ещё в вытрезвитель заберут". Кораблёв остановился около дерева, прислонился к нему. Вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча.
– Андрей, тебе плохо?
– Ксения? Что ты здесь делаешь?
– Пойдём, я провожу тебя домой.
– Я сам.
– Это вряд ли, – улыбнулась она.
На следующий день Кораблёв на свадьбу не пошёл, а отлёживался на диване. Мама отпаивала его чаем, и всё приговаривала: "Как же ты так, сынок?". Но особо не ругала.
Зашла Ксения. Она принесла кусок торта, рассказала, что Сима с Костиком передают ему привет, и что скоро они уедут в свадебное путешествие во Францию. Сима по интернету отыскала во Франции своих родственников по линии бабушки, княгини Елизаветы, списалась с ними, и они очень захотели увидеться с ней. Это были потомки той самой Натали, которой Елизавета писала письмо с просьбой помочь выбраться из революционной России.
Кораблёв стеснялся смотреть Ксении в глаза, но она ни словом не напомнила о вчерашнем. Сегодня девушка была в простом свитере и джинсах, от неё пахло дождём.
Друзья уехали в свадебное путешествие, а Кораблёв достал перевязанные бечёвкой тетрадки, которые дала ему Ксения. Размышляя над происшедшим, он не мог до конца понять, почему князь передал потомкам Евангелие. Сначала подумал, что эта книга книг имеет немалую материальную ценность из-за богатого оклада. Но теперь ему всё больше казалось, что князь имел в виду духовное наследование. Андрей посмотрел на современное Евангелие в обычном переплёте, которое уже лет десять стоит у него на книжной полке, и которое он начинал когда-то читать и оставил.
Андрей возобновил чтение Священного Писания, купил творения отцов Православной церкви. Недалеко от дома Кораблёва собор святителя Николая, и он стал всё чаще туда заходить. Здесь Андрей познакомился с молодым батюшкой, примерно одного с ним возраста. Кораблёву понравилась проповедь этого священника, и он подошёл к нему после целования Креста, чтобы спросить о непонятном месте в посланиях святых апостолов. Оказалось, что батюшка закончил историко-филологический факультет их университета. Сначала стал псаломщиком, потом Владыка рукоположил в диаконы, затем в иереи. Узнав, что у Андрея есть список репрессированных священников, он очень заинтересовался этим документом и попросил его показать. Кораблёв снял копии со всех листов тетрадки священника и, посоветовавшись с Ксенией, передал отцу Михаилу.
* * *
Зима пролетела быстро. Андрей ходил в храм почти каждое Воскресение. Пробовал поститься, а перед Рождеством Христовым исповедался и причастился Святых Тайн. Он много беседовал с отцом Михаилом, познакомился с православными историками, ещё раз просмотрел архив отца. Оказалось, что отец в своих воспоминаниях перечислил поимённо всех известных ему родственников, как своих, так и жены. Но, к сожалению, отцу удалось собрать не так уж много сведений о прадедах, и ничего о более далёких предках. Зато было записано много рассказов деда-фронтовика и сохранены его письма с войны. Дед признался как то, что у них на фронте была надежда, что если в письме побольше расскажешь, то потом будет больше вероятность найти пропавших без вести.
Когда Кораблёв писал поминальные записки, то кроме своих родственников записывал туда и погибших на войне из воспоминаний деда. И когда во время Литургии, под мерное позванивание кадила, диакон и священник поминали усопших, Андрею казалось, что сейчас души павших солдат получают облегчение. И ему самому становилось лучше на душе.
Вечерами они гуляли с Ксенией по заснеженным улицам. Он встречал её после занятий, или она заходила к нему домой, а он потом провожал её до общежития. В эти тихие спокойные минуты, во время их неспешного разговора в свете вечерних фонарей под падающим искрящимся снегом, он понимал, как мало надо человеку для счастья.
– Ты никогда не рассказывала о своих родителях.
– Мама умерла при родах, вместе с неродившимся братом. Мне было тогда семь лет. Она учительницей литературы работала. Папа через два года женился. Я с мачехой прожила три года и сбежала к бабушке в деревню.
– Значит, тоже здесь родилась, в нашем городе?
– А ты думал деревенщина? – полушутя, полусерьёзно спросила девушка. – Я люблю деревню и ничего в этом зазорного не вижу.
– Я тоже, кажется, полюбил.
– Деревню?
– И деревню тоже. – Кораблёв совсем смутился, но Ксения не стала дальше его мучить.
– Мой папа архитектор. Раньше мы жили скромно, а теперь он неплохо зарабатывает, проектирует дома, коттеджи для богатеньких. Он меня всё к себе жить зовёт. А мне лучше в общежитии. Я к нему в гости захожу.
– А как его зовут?
– Пасечников Игорь Владимирович. Маму Еленой звали, а братишку хотели Иваном назвать.
– У тебя с Симой судьба схожая.
– Недаром наши прадеды дружили и вместе погибли.
– Думаешь, это взаимосвязано?
– Уверена.
– У твоего прадеда братья где жили?
– Перед революцией большей частью в городе.
– Все священники?
– Примерно половина.
– А храмы, где они служили, сохранились?
– Хочешь посмотреть? – щёки её раскраснелись от мороза, а глаза искрились вместе с инеем на ресницах. – Например, в этом. – Ксения показала рукой в сторону замёрзшего фонтана.
– Это же фонтан! – Кораблёв протёр запотевшие очки.
– До революции на этом самом месте храм стоял, освящённый в честь Алексия человека Божьего. В нём мой трижды прадед служил, Троицкий Александр Семёнович. Могу ещё церковь Успения Божией Матери тебе показать, там сын Александра служил, Николай Троицкий. Когда его отец умер, а умер он молодым, то он на попечение всю его семью взял, как старший сын. Сейчас церковь полностью отреставрирована.