– Обязал – поехали!
Когда-то и Кошкин баловался, любил "пульку" записать. Да и сейчас не прочь.
Отделение располагалось на четвёртом этаже крайнего корпуса. В нём было двадцать палат, две из которых предназначались для вип-пациентов. Также располагались кабинеты заведующей и старшей сестры, ординаторская, процедурная, перевязочная, раздаток пищи, душевая и туалеты. Два поста медсестер в разных концах коридора, два холла. Один холл предназначен для отдыха и оборудован мягкими креслами и диваном, телевизором и аквариумом. Второй используется в качестве столовой. В нём расставлены столики, каждый из которых рассчитан на четверых человек. Бежевые скатёрочки, стаканчики с салфетками. Неполоманные стулья. Всё очень и очень прилично.
Сегодня дежурит рыженькая сестра Катенька. Она пухленькая, улыбчивая, очень непосредственная. Всех, кроме випов и своего руководства, она зовёт на "ты". Катенька мастерски делает уколы, но иногда забывает положить назначенные врачом таблетки в ячейки, отведённые на специальном столике для каждого больного. Но только иногда. На втором посту дежурит Галочка. Она полная противоположность Катеньки – черна как галчонок, худенькая и молчаливая.
Кошкин вернулся в палату и включил кипятильник. Илья Павлович вел с Витей высокоинтеллектуальный разговор.
– Как это не нужно читать?! – восклицал пенсионер, приподнимая брови.
– Я не говорил, что не нужно. Я сказал, что времени нет, да не больно то и интересно!
– Что, Достоевского не интересно читать?
– Больше двадцати страниц не смог. Нудно пишет.
– А Чехов, Бунин, Пушкин? Это же целая сокровищница мыслей, деталей из прошлой жизни! Это же история страны плюс мастерство автора!
– Да где время на все это сыскать, Илья Палыч? Фильм можно посмотреть по их произведениям, основная идея та же, но много короче.
– Фильм – это взгляд режиссера, игра актеров. Читая же, ты сам формируешь образ героя, работает твое воображение.
– Но тогда я все равно буду смотреть на жизнь во многом глазами Пушкина, или Гоголя. А я хочу смотреть своими глазами.
– Но они могут помочь тебе правильно взглянуть на события, избежать ошибок. Классики описывают характеры людей, а характеры не меняются, меняются эпохи!
– Ну, Илья Павлович, загрузили Вы меня. Сейчас зависну как компьютер! – пошутил Витя.
– А ты вот ответь, ответь! – пенсионер даже привстал на кровати.
– Руки уберите! – неожиданно раздался возмущённый голос процедурной сестры Ирочки.
Все посмотрели в сторону новенького. Ирочка принесла для него капельницу. И пока она устанавливала пузырёк с лекарством, доставала жгут, Павел успел схватить её за коленку. Павел убрал руку и, покраснев, что-то пробормотал. Девушка молча доделала своё дело и ушла.
Сходили пообедать. Наступил тихий час. Хотя тихий час понятие условное, но посетителей в это время в больницу не пускают, и выйти проблематично.
В телевизоре, работавшем с приглушённым звуком, мелькал какой-то человек в пиджаке и с убеждённым в своей правоте лицом. Он рассуждал о пенсионной реформе. Люди на воле борются с терроризмом, решают управленческие задачи, строят правовое общество, а мы здесь боремся с температурой, давлением и прочими хворями, – подумал Кошкин, отметив, что его сосед Николай уже полчаса измеряет свой пульс, засекая время и держа руку на запястье. Он закрыл глаза. Неожиданно ему вспомнилась двоюродная тётка, проживающая в Питере. Тётка была совсем одинокая и очень старая. Она жила в двухкомнатной квартире на окраине города. "Вот бы оставила мне тетка эту квартиру", – мелькнула мысль. "Надо бы позвонить, навестить", – мысль продолжила своё развитие. Но тут же пришла другая: "Наверное, такое умонастроение и называется душевной подлостью", – подсказала эта мысль. Кошкин понял, что надо бы прогуляться и вышел в коридор.
В отделении было тихо, только неугомонные обитатели палаты № 8 продолжали:
– Семь треф.
– Вист.
– Пас.
– Чья ходи?
– Ход хозяйский.
– Тогда пусть зайдет, и ляжем.
Кошкин прошёл к выходу, спустился на первый этаж и вышел через служебный вход. Выходить здесь было не положено, но врачи иногда смотрели на это сквозь пальцы. Тем более, что сегодня дежурила вахтерша Рита, с которой Кошкин как-то случайно разговорился о её деревенской жизни, и целый час слушал рассказ про замечательную корову и розового порося её маменьки. Рите польстило, что этот больной внимательно её слушает и называет на "вы", а не "Риткой", как остальные.
Было лето, гулять приятно. Максим пошёл по аллее парка к откосу. Ему навстречу попалась врачиха из их отделения. Она очень нравилась Кошкину. Как-то он, случайно оказавшись рядом, помог ей собрать упавшие на пол истории болезней. Когда Максим передавал ей стопочку собранных папок, то их взгляды встретились. У неё были голубые смешливые глаза. Молодая врач улыбнулась, и Кошкин смутился. Максим поздоровался, она кивнула в ответ и прошла мимо. Звали её Вероника Сергеевна. Он прошёл дальше и вскоре вышел на откос.
Кошкин пошёл по асфальтовой дорожке, идущей вдоль реки, по её высокому берегу. Он смотрел на воду, на медленно идущие баржи, на деревья, растущие по склону. Одно из ответвлений дорожки повело вниз. Кошкин туда и направился. Несколько дней назад он уже пробовал здесь спускаться, но до конца не дошёл. Слабость. Сегодня он удлинил свой маршрут. Дорожка попетляла, попетляла и вывела его на открытое место, откуда как на ладони стала видна большая белая церковь.
Церковь была окружена деревянными домами, как будто стояла посреди маленькой деревни. Смотрелось это одновременно уютно и величественно, и Кошкин даже немного оторопел. У него появилось ощущение чистоты. Максим подумал, что неплохо бы спуститься и осмотреть церковь, но посмотрел на крутую железную лестницу, ведущую к ней по склону откоса, соизмерил свои силы и остерёгся. Он полюбовался храмом ещё немного и отправился в обратный путь.
Подниматься было трудно. И для здорового человека горка была крутовата. Кошкин часто останавливался и отдыхал. А ведь когда-то он имел несколько спортивных разрядов. Куда всё делось?! Но всё равно он остался очень доволен прогулкой. И шагая среди торчащих из склона переплетённых корней деревьев, вдыхая свежий и сыроватый от присутствия родников воздух, он чувствовал, что в нём начинает появляться уверенность, что он восстановит свои силы и победит болезнь. Когда он доковылял до верха, то остановился и согнулся от упадка сил. Минут пять приходил в себя.
Проходя через приемный покой, Максим заметил, что все кожаные лавочки заняты больными и посетителями. Тихий час закончился, наступило время посещения больных. Витя сидел со своей девушкой. Илья Павлович с внучкой. Внучке лет семнадцать. Рыжие волосы с зелеными прядями, ботинки на огромных подошвах, клёши волочатся по земле. Она зашла как-то к дедушке в палату, подумала, что ему не хватает воздуха и распахнула форточку над Николаем, болевшим воспалением легких. Вот Николай-то подергался, а сказать неудобно, – молодая девчонка за зануду сочтёт. Илья Палыч души во внучке не чаял и рассказывал всем, что она умница, учится на отлично на первом курсе лингвистического университета. Рядом с умницей и отличницей сидела усталого вида миловидная женщина, дочь Ильи Павловича. "А вот ко мне прийти некому…" – подумал Кошкин и заскучал. Мимо него пронесли на носилках какого-то старичка, худого, жёлтого, чуть живого. "Вот и я, наверное, недалеко от него ушел", – Кошкин физически почувствовал, как от этих мыслей ослабели его ноги и стал ватным язык.
В их отделении как раз накрыли столы на полдник. Максим с удовольствием съел сдобную булочку и выпил стакан компота из кураги. Он вообще на удивление быстро привык к больничному рациону и даже находил его разумным и питательным.
Когда Кошкин заканчивал полдник, он увидел жильца вип-палаты, важно прошедшего через всё отделение к балкону. На вид ему было лет сорок с небольшим. На самом деле тридцать пять. Высокий и упитанный. Шёл он, понятно, по середине коридора, печатая каждый шаг и оттопыривая пальцы ног в дорогих сабо. Идущие навстречу больные на всякий случай немного сторонились. Вип вышел на балкон и поздоровался с Николаем. Между ними завязалась беседа. При этом вип что-то веско и размеренно говорил, а Николай чаще обычного кивал и несколько вымученно улыбался.
Максим вернулся в палату, переодел мокрую от пота после прогулки майку и растянулся на койке, чувствуя приятную ломоту во всём теле. Достал из тумбочки взятый в больничной библиотеке томик Чехова и углубился в чтение. Когда бы он раньше почитал классика? Да и настроение не то было. Раньше бы детектив предпочёл.
Тумбочка – это часть выделенного больному пространства, куда он может положить всё необходимое для странствия по лабиринтам болезни. У Костика в выделенном ему пространстве царил полный беспорядок. От него только что ушла мать, которая в очередной раз его переодела, причесала и оставила покушать. Костик же, убрав в тумбочку принесенное ею, посидел-посидел на койке с задумчивым лицом и вдруг завалился на неё, накрывшись с головой подушкой. Наверное, плохо себя чувствовал.
Вернулись Витя и Илья Петрович, разгрузили пакеты в переполненный и дурно пахнущий изнутри холодильник. Вошёл Николай, раскрасневшийся и возбуждённый. Павел же никуда не выходил, лежал и страдал, болела печень. Он поглаживал правое подреберье, время от времени прикрывал глаза и сжимал губы. Пришла сестра, поставила ему капельницу.
Пора на вечерние процедуры. Кошкин пошёл на укол, за ним заняли очередь Николай и Витя. Подошёл Илья Петрович. Он задержался потому, что помогал Костику встать с койки. У того сильнее обычного разболелись коленки.
– Совсем плох боец, – сказал он, покачивая головой.
– По-моему, так больше придуряет, – веско заметил Николай, трогая висок в поисках пульса.
– Не хотел бы я оказаться на его месте, – задумчиво произнес Витя, и даже наушник плеера из уха вытащил.
Получив по порции инъекций, пациенты вернулись в палату. До ужина оставался час, они разлеглись по своим койкам и уставились в телевизор.
– Знаешь, кого я сегодня встретил? – Николай обратился к Максиму. Видно было, что ему хочется поговорить.
– Кого?
– Хряпова.
– А кто это?
– Это, Макс, большой человек, владелец торгового комплекса "Центурион". Ещё у него пара заводиков имеется. Лежит в вип-палате.
– А, это такой пухлый?
– Да. Он раньше под моим началом в конструкторском бюро работал.
– Ты смотри, – старался поддержать разговор Кошкин.
– Но взял где-то денег, раскрутился.
– Молодец.
– Предлагает идти к нему на одно из предприятий исполнительным директором. Знает, что умею работать! Хорошие деньги обещает.
– И как ты?
– В наше время насиженное место менять – подумать надо сто раз. И потом, идти к бывшему подчинённому – по самолюбию бьёт. Я же его работать учил, а теперь он с меня три шкуры будет драть!
– Ерунда, главное, чтоб деньги платил! Я бы пошёл, если предложение стоящее. Я вот без работы помыкался, кое-какие взгляды на престиж пересмотрел!
– Тебе легко говорить, – задумчиво произнес Николай. Максим не стал уточнять, почему это ему легко говорить, и промолчал.
– Он мне свою палату показал, мы с ним по пятьдесят грамм коньячка выпили.
– То-то же я смотрю, что ты раскраснелся! Николай всполошился, хотел смерить давление, но сдержался, превозмог мнительность. При слове "коньячок" Костик оживился и, приподняв от подушки всклокоченную голову, улыбнулся и сказал по привычке:
– Я вот всё за завтраком спрашиваю, почему коньячка не наливаете?
– Эх, Макс, – не обращая на Костика никакого внимания, продолжил Николай, – в наше время имеешь деньги – имеешь всё! А ещё, говорят, здоровья не купишь. Ещё как купишь. И смажут, и починят, и пересадят и омолодят! И микробы будут ходить сдувать. – Он подвёл этим невидимую черту под разговор и пошёл мыть виноград.
Время ужинать. Николай, Витя и Илья Петрович не пошли. Костик как всегда попросил на раздатке коньячку. Но к этой шутке давно привыкли и реагировали вяло. Павел поковырял вилкой запеканку, глотнул чая. Больше есть не стал. Ушёл. Костик ел медленно, озирался по сторонам, разговаривал с больными за соседними столиками. Его тут все знали. Больные добавляли в больничные порции домашние котлеты, соусы, колбасу, а кто и действительно немного коньячка. Кошкин ничего не добавлял. Ему хватало. Он сам себе удивлялся. Вспоминая детство, юность, свою нелюбовь к казенной пище, он чувствовал, как под прессом обстоятельств меняется изнутри.
После ужина часть больных отправилась на балкон, покурить, поговорить, подышать воздухом. Пожилые больные расселись в холле перед телевизором, ожидая начала нескончаемого сериала и возможности обсудить его вперемешку со своими болезнями, обстоятельствами жизни их детей и внуков. Максим с Николаем засели за шахматы, а за их игрой наблюдали Витя и Илья Петрович. Так проиграли до отбоя. Вошёл Костик, он только что вернулся с вечернего измерения давления. После этого покурил. Он уселся рядом с играющими и объявил:
– У меня сейчас такое состояние… Фюить, – и обвёл рукой вокруг своей головы. – Наверное, это следовало понимать так, что у него от пониженного давления и от курения закружилась голова.
Объявили отбой. Пора гасить свет. С этим здесь строго. Все разделись и легли в койки. Кто стал читать, кто смотреть телевизор. Они уже вместе, не считая Павла, около двух недель. Привыкли друг к другу.
Максим попробовал уснуть, но не смог. Тогда он вышел на балкон, подышать воздухом. Постоял. Подышал. Пошёл обратно. Навстречу ему шла Вероника Сергеевна. Точно, она же сегодня дежурит.
– Добрый вечер, – снова поздоровался Кошкин.
– Добрый! Вы почему не спите? – спросила врач.
– Да я так, на балкон выходил. Не спится что – то.
– Курили? – улыбнулась она.
– Нет, я бросил.
– Правильно, с вашим заболеванием никак нельзя.
Она направилась дальше, но, что-то вспомнив, остановилась.
– Скажите, а вы понимаете что-либо в электричестве?
– Немного.
– У меня неожиданно выключился компьютер, и мне показалось, что в розетке что-то заискрило. А электрика сейчас, конечно, нет.
– Давайте, я посмотрю! – с готовностью предложил Кошкин.
– Пожалуйста, если не трудно! – она проводила его в ординаторскую, подвела к своему столику и, чуть виновато улыбнувшись, показала на компьютер.
– Я сейчас только одну бабулю послушаю и подойду, – и она ушла.
Кошкин осмотрел компьютер, по сетевому шнуру спустился до розетки. Она была старая и потрескавшаяся, и от нее действительно пахло паленым. Максим вынул вилку и поискал глазами что – либо наподобие отвертки. Тут в дверь вошла Вероника Сергеевна.
– Ну как, получается? – спросила она, усевшись за соседний стол.
– Мне бы отвертку или перочинный ножик, – попросил Кошкин.
– У нас целый набор есть. Один больной в благодарность принёс. Он на заводе слесарно-монтажного инструмента работает, им такими наборами последнее время зарплату выдавали.
Она достала набор, и Кошкин разобрал розетку, зачистил контакты и заново закрепил их. Собрал. Включил компьютер.
– Всё в порядке, – сказал он, поднимаясь. – Но Вам нужно сменить розетку, она старая.
– Завтра же скажу электрику, спасибо вам большое! Кошкин медленно складывал набор и наблюдал, как Вероника Сергеевна заваривает чай.
– Хотите чая? – спросила она.
Максим топтался на месте и не знал что сказать. "Какой я стал неловкий, словно тюфяк" – подумал он.
– Да вы не стесняйтесь. Смотрите, какой торт! Мне его даже с сестрами не одолеть, помогайте!
Кошкин сел в кресло напротив Вероники, которая к тому моменту тоже пересела за журнальный столик. Она положила ему на блюдце кусок бисквитного торта и налила бардового чая. Максим не знал о чём говорить и тихонько рассматривал врачиху. Она была одета в костюм синего цвета, легкий и свободный. На шее на зеленом шнурке висели современные модные очки. Вероника была среднего роста, не худенькая и не полная. Чуть волнистые светлые волосы. Она, наверное, понимала, что Кошкин её рассматривает. Улыбнулась, поудобнее устроилась в кресле. Молчание затянулось.
– Вы давно работаете врачом? – спросил он, наконец.
– Скоро восемь лет, – Вероника слизнула с пальца крошку торта и тут же смутилась этого.
– Нравится?
– Да, я люблю свою профессию.
– Почему? – Кошкину было всё равно о чём она рассказывает, главное, чтобы не пропадал этот блеск в ее глазах.
– Однажды мне удалось вылечить маленькую девочку. Она затухала, как фитилёк. И всё прижимала к себе своего плюшевого котенка. "Она не умрет? Она не умрет?" – спрашивали потемневшие от горя родители. Девочке грозил отёк легких. Мы перепробовали все средства, но ничего не помогало. Но она выкарабкалась. Надо было видеть их глаза. Ради таких моментов я и работаю. А вы чем занимаетесь?
– Да так, работаю в одной фирме.
– А кем?
– Устанавливаю и обслуживаю электронное оборудование. Сигнализацию, – немного подумав, уточнил он.
– Вы монтёр?
Кошкин совсем смутился.
– Нет, я инженер. Говорю монтерам, как устанавливать.
– Значит, начальник, – улыбнулась она.
– Если начальник, то очень маленький, – и, сам не зная для чего, добавил: – Да я и не стремлюсь в начальники.
– А куда стремитесь?
"Однако, любопытная эта Вероника Сергеевна" – подумал Максим. И ещё он подумал, что как – то сам не задавал себе ещё этого вопроса. Он так и ответил ей.
Кошкин вдруг на мгновение забыл, что он сидит в ординаторской и представляет из себя больного с сильно запущенным организмом и потрепанной наружностью. Он представил себя молодым парнем с хорошим здоровьем, у которого всё ещё впереди. И что сидит перед ним не врач, которая попросила его починить розетку, а его девушка. Такая же молодая, здоровая и красивая. Зазвонил телефон. Вероника внимательно выслушала говорившего на другом конце провода и сказала Кошкину, что ей нужно к больному.
В палате все давно спали. Кто храпел, кто ворочался, кто бормотал что-то во сне. Кошкин ещё долго не мог заснуть, и всё вспоминал их разговор до мельчайших подробностей.