Она громко рассмеялась, и они пожали друг другу руки.
- Поскольку Тюкден вечером свободен… - начал Роэль.
- Так вас зовут Тюкден? - перебила Сюз. - Чудное имя.
Она всегда так говорила; ей было лень запоминать имена собственные.
- Поскольку Тюкден вечером свободен… - снова начал Роэль.
- Обычно вы по вечерам заняты, месье? - спросила Сюз; изображая хозяйку дома, она вставила это "месье" в последний момент.
- Ну вот, он сегодня свободен. Так что…
- Вы тоже студент, месье?
- Черт! Ты дашь мне договорить?
- Ладно, ладно, я поняла, сегодня мы ужинаем не дома. Сейчас надену шляпку, и идем. Надеюсь, мы выпьем аперитив.
- А то! - сказал Роэль.
Тюкден листал "Рожок игральных костей", пытаясь найти стихотворение под названием "Фантомас"; когда нашел, показал Роэлю, который прочел и принялся просматривать книжку, издавая короткие восторженные возгласы.
- Все, я готова, - сообщила Сюз.
- Подожди, - сказал между тем Тюкден Роэлю, - прочти еще вот это.
Он нашел другое стихотворение и показал приятелю, а Роэль стал читать его вслух.
- Ладно, бросьте вы, наконец, эту книжку, - нетерпеливо потребовала Сюз.
- Мы идем, - сказал Роэль, отрываясь от сборника.
Он выключил газ и закрыл дверь на два оборота. Сюз и Тюкден ждали снаружи, не произнося ни слова.
- Ну что, куда пойдем? - спросил Роэль.
Сюз предложила кафе в Квартале; Роэль категорически возражал. Бистро в Квартале осточертели. Лично он был за "Версальское кафе". Поскольку Тюкден был не против, а Сюз лишь слабо возразила, они вскочили в случайно подошедший автобус "Z". Поездка прошла в почти гробовом молчании. В кафе они заказали аперитив. Мужчины набили трубки, а Сюз закурила сигаретку. Вокруг громко разговаривали: клиентура была провинциальная, приправленная несколькими шлюхами. Снаружи зубы стучали от холода; внутри было тепло, хорошо. Афиши анонсировали рождественское меню. Официанты, будто привидения, перемещались в тумане тройственной природы: человеческой, этиловой и никотиновой. Подвешенный в пространстве, словно мишень, управляющий наклонял голову то в одну, то в другую сторону.
Дойдя до половины стакана, Роэль и Тюкден почувствовали себя лучше.
- А ты сам пишешь стихи? - спросил первый из них.
Тюкден помялся.
- Да.
- Печатал когда-нибудь?
- Нет.
- Никогда не пытался?
- Нет.
- Дал бы мне почитать.
- Кроме шуток, - сказала Сюз, - вы поэт? Черт побери!
- Каким, по-твоему, должен быть поэт? - спросил у нее Роэль.
- Ты опять в своем репертуаре. Ждешь, когда я скажу, что поэт носит большую черную шляпу и завязывает бантом галстук, а потом будешь надо мной издеваться? Нет, малыш. Я знаю, что так теперь наряжаются только фотографы. С поэтом я однажды познакомилась в "Ротонде". Он путешествовал только в спальных вагонах, кололся морфием и жил на деньги женщин, вот так-то, малыш.
Роэль и Тюкден легли на стол от смеха.
- Вот именно, он жил на деньги женщин и был поэтом, причем современным.
- Ты видела своего современного поэта случайно не в "Мон фильм"?
- В "Ротонде", я же сказала.
- Во всяком случае, я на поэта вряд ли похож, - сказал Тюкден.
- О, конечно нет, что вы, - воскликнула Сюз, в восторге от такого прямодушия.
- А на кого он похож? - спросил Роэль.
- На студента, на кого же еще?
Тюкден поморщился. Роэль потер руки.
- Вот видишь, пусть у тебя не останется иллюзий.
- Куда пойдем ужинать? - спросила Сюз.
Роэль предложил "Дюгеслен", совсем рядом. Там было не слишком дорого, а кормили, на его вкус, неплохо. Тюкден всегда ужинал только на улице Конвента, и ему казалось, что он пустился в настоящую авантюру. Зато Сюз очень хотела есть; в полдень она съела лишь рогалик и выпила кофе со сливками.
В ресторане они заказали два графина розового Анжу, плохонького вина, которое, как всем известно, ударяет в голову. Сюз хотела после ужина пойти в дансинг; Роэль был не в настроении. На самом деле он не умел танцевать, но не решался в этом признаться. Тюкден, с которым была та же история, объявил, что его устраивает новое предложение Сюз. Можно пойти в "Ротонду" выпить по стаканчику. Может, даже удастся встретить того самого поэта.
Тюкден и Роэль, которые были в этом кафе впервые, играли роль непринужденных завсегдатаев и старались ни в коем случае не пялиться вокруг, будто провинциалы при виде негритянки или субъекта в тюрбане.
- Надо же, а вот и Кики, - сказала Сюз. - Она натурщица.
Три-четыре раза Сюз приходила сюда с парнем, который небрежно указал ей, кто есть кто в заведении; теперь она гордо повторяла урок. Тюкден строго раскритиковал полотна, висевшие на стене. Оба заговорили о живописи; они в ней мало что понимали, зато цитировали имена. Предпочтение отдавали кубистам.
- Ты видела кубистские полотна? - спросил Роэль у своей подружки.
- Естественно, - ответила Сюз. - Может, ты думаешь, что я из дремучей провинции? Я сумею отличить Брака от Пикассо. Слопал? Я, видишь ли, общалась с подкованной публикой.
- Брака от Пикассо отличить нетрудно, - сказал Тюкден.
- Уж вы-то наверняка во всем разбираетесь лучше остальных.
- Он все знает, - сказал Роэль. - Все читал, даже произведения Жерома Кардана. Жерома Кардана читала?
- Да идите вы с вашими книгами!
- Вот и я сказал ему то же самое. Ты слишком много читаешь, эрудиция тебя погубит, кончишь библиотекарем.
- Это еще неизвестно, - отозвался Тюкден.
Сюз зевнула.
- Кроме шуток, что, если нам пойти в "Бюлье"?
- Не сегодня, - ответил Роэль. - И потом, в "Бюлье" тоска. Сплошные студенты.
- А ты что, не студент?
- Все равно, умножить студента на десять - получится десять придурков.
- Хорошо, что вас только двое.
- Сюз, детка, как логично ты умеешь рассуждать. Тюкден, в свою очередь, заскучал. Сюз подозвала официанта и заказала еще один кофе со сливками. Ее спутники взяли пиво. Блюдца сложили стопкой.
- В сущности, - произнес Тюкден, переходя к рассуждениям более общего порядка, - логика получила отменный щелчок по носу.
Роэль не ответил. Сюз зевнула.
Тут вошел Вюльмар с видом человека, занятого поисками человека. Он заметил трио и сначала решил, что лучше его не замечать; но заметив, что трио его тоже заметило, направился к нему. Поздоровались. Роэль представил Вюльмара своей подружке, а подружку Вюльмару.
- Я всего на пять минут, - заявил, садясь, вновь прибывший.
Он заказал виски, что весьма впечатлило обоих философов.
- Ну, что поделываете? - спросил Вюльмар.
Обращался он исключительно к Роэлю. Тюкден его не интересовал.
- Да так, ничего особенного, - вздохнул Роэль. - А вы?
- По-прежнему изучаю право, - ответил Вюльмар с иронией.
Ирония, безусловно, состояла в том факте, что он, Вюльмар, что-то делал.
- А чем вы еще занимаетесь? - спросил Роэль, который это понял.
Вюльмар улыбнулся.
- Я кое-кого искал, но здесь его нет, так что пойду теперь в кафе "Под куполом". Если бы его и там не оказалось, я бы прокатил вас на своем "амилькаре", но у меня только два места. Так что до скорого!
Он проглотил виски и поднялся.
- Можно договориться о встрече, - сказал Роэль.
- До января у меня все забито.
- Тогда какого числа?
- Третьего подойдет? Часов в семь в "Критерионе"?
- Договорились.
Вюльмар оплатил заказ, оставив смачные чаевые. Попрощались рукопожатием. Он вышел.
- Потрясающий парень, - воскликнул Роэль. - Вы так не считаете?
- К тому же "амилькар" быстро ездит, - сказала Сюз.
XVI
Вюльмар прождал несколько минут, затем машинистка пригласила его войти. Месье Мартен-Мартен, забаррикадировавшийся за письменным столом, указал ему на стул.
- Меня прислал мой друг Роэль, - начал Вюльмар. - Он посоветовал мне попросить место секретаря, которое вы ему предлагали. Сам он к вам не пойдет, потому что сейчас у него хорошая работа, от которой он не может отказаться.
Месье Мартен-Мартен как будто удивился.
- Я не знал. Что это за работа?
- Он воспитатель.
- Наверняка у каких-нибудь богатых людей?
- Вероятно.
Месье Мартен-Мартен улыбнулся.
- Я подумал, что вы друг месье Роэля.
- Разумеется, мы видимся очень часто.
- Однако вы поступаете с ним нехорошо.
- Возможно, я оказываю ему услугу.
Молчание.
- Он не забыл о своем визите ко мне примерно год назад?
- Еще бы.
- Я пытаюсь его вспомнить. Этот молодой человек - блондин, очень худой и во время разговора жестикулирует?
- Похоже на него.
- В таком случае, я видел его на днях в "Суффле".
- Он вас узнал.
- Об этом-то я и подумал.
- И, видимо, поэтому написали ему.
Молчание.
- Я не задаю вам вопросов. Мне о вас уже кое-что известно.
- Ну, понимаете, месье Браббан, то, что может сказать на мой счет месье Бреннюир…
- Вы, однако, не сразу решились его упомянуть. Но имейте в виду, здесь этого имени не знают.
- Хорошо, месье.
- Наверное, я всерьез озадачил вашего друга.
- Да нет, не настолько. В полицию он на вас не заявит.
- С какой стати он стал бы это делать? Эх, молодежь, вечные романтики! Немало людей используют чужое имя, законом это не возбраняется. Вам должно быть об этом известно, раз уж вы изучаете право. Если хотите знать, Мартен-Мартен - имя моего бывшего компаньона. Но я хочу вам также сказать другое; вы мне только что солгали, у вашего друга нет хорошей работы.
- Будем называть вещи своими именами: я солгал.
- Надеюсь, в последний раз. Я требую от своих служащих соблюдения высоких нравственных принципов.
- Значит, я могу считать себя вашим секретарем?
- Вы немедленно вступаете в должность. Будете также моим шофером, ведь, насколько мне известно, у вас есть небольшой "амилькар", который, возможно, мне пригодится.
- Сколько вы положите мне в месяц?
- Мы к этому вернемся.
В дверь постучали. Машинистка объявила, что месье Роэль просит его принять.
- Скажите, что я просил его прийти в пятнадцать ровно; сейчас пятнадцать ноль семь. Я нашел ему замену.
Было слышно, как по другую сторону двери Роэль пытается возражать; затем створка захлопнулась.
- Какого рода работу вы мне поручите? - спросил Вюльмар.
- Вот я и думаю, - ответил Браббан.
Он встал.
- Черт побери, вот я и думаю, что бы вам поручить! Не буду скрывать: понятия не имею! Черт побери!
Он передвигал один за другим предметы, которыми был завален его стол. И никак не мог извлечь из себя то, в чем хотел сознаться. Поэтому молчал, только глотка клокотала. В конце концов он отрыгнул признание:
- Представьте себе, молодой человек, что однажды, совершенно внезапно, я стал честолюбив. Это обрушилось на меня, как ледяной душ, как кирпич на голову. Вы только вдумайтесь, молодой человек. В моем возрасте заявить "хватит посредственности"! Феноменально, сногсшибательно, правда? Да. Теперь у меня есть честолюбие и шестьдесят восемь молодых лет! Вы не представляете, как это может быть! К черту мелкие делишки и ничтожное жульничество, я хочу проворачивать большие дела! Еще не поздно; взять Клемансо, какой славный пример. У меня впереди по крайней мере лет пятнадцать, и не буду от вас скрывать, молодой человек, что через год надеюсь составить состояние, громадное состояние. Так что видите, насколько интересно место, которое я вам предлагаю. Мне нужен молодой секретарь. Да, мне нужен молодой секретарь, у которого была бы напористость, дерзость, хватка, а главное - высокие нравственные принципы. Думаю, вы отвечаете всем этим условиям, месье Вюльмар. Но прежде, чем наш контракт будет заключен окончательно, вы должны обязаться, primo, хранить все в полном секрете, это естественно; secundo, прекратить видеться с друзьями из Латинского квартала и как можно меньше посещать кафе на бульваре Сен-Мишель и в его окрестностях, что, возможно, будет для вас прискорбно; tertio, не спать с моей машинисткой. Договорились?
- Договорились, месье.
- Мне не терпится проворачивать большие дела, - вздохнул Браббан.
- С чего начнем?
- Черт побери! Я вам уже сказал, что не представляю. Совершенно не представляю.
Браббан подумал.
- Пожалуй, я мог бы научить вас азам, или, по крайней мере, тому, чем я обычно занимался раньше. Раньше - имеется в виду не так давно. Я с вами кое-чем поделюсь, чтобы вас подготовить, а также показать мой стиль. Можем начать с приема "глухой". Это просто и забавно. Вы садитесь в кафе рядом с какой-нибудь милой дамой и просите ее вместо вас позвонить, потому что вы, мол, туги на ухо, а сами уходите с ее пальто, или с сумкой, или с чемоданом. Существует прием "мужской костюм" и "телефон", прием "провинциал" и "такси", прием с чемоданом, полным иностранной валюты, с плевком в плечо и масса других, которые я знаю, но не практикую. Вы набьете руку, приобретете хладнокровие, но это все, естественно, детские игрушки. Не задерживайтесь на этих пустяках, месье Вюльмар. Надо смотреть широко, очень широко и не разбазаривать время на ерунду. Это просто учеба, а не призвание. Быть может, вы еще этого не знаете, месье Вюльмар, но есть одна ужасная вещь: нежелание тратить усилия. Я знаю людей, которые однажды опробовали какой-нибудь простой прием, у них получилось, и они повторяют его бесконечно, всю жизнь.
Молчание.
- И я так делал. Ужасно. В конце концов деревенеешь. И мне нужен кто-нибудь молодой, чтобы преодолеть эту одеревенелость. Жду вас завтра в три, месье Вюльмар.
- В три?
- Да, сперва мы будем работать только во второй половине дня. Забыл одну вещь: не пытайтесь внушать мне ваши идеи. Я буду осуществлять только свои собственные. Понятно?
Вюльмар вышел, Браббан впал в полное изнеможение. Все происходило не так, как ему бы хотелось; от навязавшегося секретаря, похоже, добра ждать не приходилось - по здравому размышлению Вюльмар показался Браббану неприятным. Он просидел без движения до сумерек; а с наступлением темноты поспешил прочь. Как там слепой? Месье Блезоль доехал на такси до Архивной улицы, спокойно проложил себе путь сквозь восхищенную толпу, которая выходила из здания универмага "Базар Отель де Виль". В дверях кафе он на мгновение замер в нерешительности. Узнал голоса некоторых завсегдатаев. И вошел.
Слепой был там. Все такой же жирный, он опирался обеими руками и подбородком на здоровую трость, а глаза его были спрятаны под темными очками. Сидел он рядом с квартетом игроков в манилью, трое из участников которого были его бывшими партнерами; они нашли ему замену. Слепой внимательно выслушивал то остроту, то комментарий, то ругательство. И добавлял свою, свой или свое. Он заставлял объяснять ему каждый ход и грустно качал башкой, поскольку считал, что без него игра идет из рук вон плохо.
Месье Блезоль подошел. Картежники его узнали.
- Что-то вас не видать, - сказали они.
- У меня были кое-какие дела в провинции, - ответил Браббан.
- Ого, месье Блезоль, - воскликнул слепой. - Что-то вас не видать!
- Дела в провинции, - повторил Браббан.
- Садитесь же, - сказал Тормуань. - Вы уже знаете, что со мной случилось?
Но прежде чем собеседник успел ответить, он принялся рассказывать об "ужасном нападении, жертвой которого он стал". Один из игроков, сочувствуя Блезолю, поводил тыльной стороной руки у лица, украдкой давая понять, какую безграничную тоску имеет обыкновение наводить месье Тормуань. Больше всего последнего возмущало то, что газеты так быстро перестали говорить о его ужасном злоключении.
- Похоже, это было только в хронике происшествий. Такой ужас, а они выдали это в хронике происшествий! И знаете почему? Никогда не догадаетесь почему. Значит, вот почему: потому что в тот день все газеты были посвящены Ландрю. Как раз тогда его приговорили к смерти. Иначе я занял бы первую полосу, прославился бы вовсю. Так вы не в курсе? Я-то себя успокаиваю. Говорю, что по-прежнему жив-здоров, зато Ландрю - чик - оттяпают голову и зароют на шесть футов в землю с этой самой головой в руках. В общем, спасибо на том, что есть, - вот как я себе говорю.
Он ждал одобрения. Браббан прокашлялся, и Тормуань, казалось, счел себя удовлетворенным.
- А как моя квартира? Вы занимались моей квартирой?
Завязалась упорная торговля. Браббан оказался сильнее. Он не только получил три тысячи франков вместо двух, но еще и вышел из бистро с бумажником Тормуаня в кармане.
Это была его первая кража.
XVII
Тюкден больше не встречался с Роэлем; и не пытался его увидеть. Зато он сблизился с Бреннюиром, который научил его играть в бильярд. И каждый день они проводили один, или два, или три часа в "Людо". Иногда они замечали Толю и Браббана, которые тоже разыгрывали партию. Они приветствовали друг друга издалека. Иногда молодые люди предпочитали отправиться в какое-нибудь кафе, чем выносить один - бывшего преподавателя, а другой - родственника. Что касается второго старика, то на него они не обращали внимания.
- Я встретил Роэля, - сказал однажды Бреннюир. - Он засыпал меня вопросами насчет этого старика, Браббана. Я все думаю, почему он так им заинтересовался.
- Я уже давно не видел Роэля, - сказал Тюкден.
Каждый вечер, когда убирали грязные тарелки и смахивали крошки, обеденный стол превращался для него в письменный, и он начинал жалеть о только что прожитом дне. Он сидел в столовой один. Родители ложились рано и читали в постели журналы, печатавшие романы с продолжением. В дальней комнате старилась бабушка. Он сидел в столовой один. Время от времени проходил трамвай; или грузовик. Он жалел о том, что так прожил этот день. То он думал о любви и не представлял, как вообще это возможно: встретить женщину, которую он бы любил - и которая любила бы его. То он думал о прошлом, о вечно одинаковых днях, об ужасающе монотонной жизни, которую он вел, о семейных ужинах, о сорбоннской заурядности и о повседневной суете. То он думал о будущем. Что с ним станет? Он представлял всепоглощающую посредственность, которая его подстерегает, чувствовал ее крысиные зубы. А вдруг его ждет приключение? Вдруг однажды он уедет? Как Жан Ублен. Но какая-нибудь досадная будничная мелочь вновь делала его беспомощным; он понимал, что не умеет звонить по телефону, или впадал в отчаяние от того, что порвался один из шнурков на его ботинках. Ну как от этого избавиться?