2. Шерон занималась контрабандой наркотиков и попалась. Как выражался Будда, бывают в жизни огорчения.
3. Рейчел увлекалась опасным видом спорта, и от нее нежданно-негаданно отвернулась удача. Вот и все.
Я обсудил все это с Мэнди (разумеется, не упоминая о фотографиях).
- Бог любит троицу, - сказала она.
- Неужели?
- Так говорят.
- Кто так говорит? Херня какая-то!
- Никто не знает кто. Об этом лучше зря не болтать. И уж сквернословить точно не к добру.
- Ах да, конечно!
Ладно, подумал я. Вопрос в том, долго ли осталось ждать, пока этот кто-то скажет: "Бог не дурак, любит пятак".
Тянулись дни, потом недели, а Фрейзер так и не вернулся с каникул. Не то чтобы я по нему тосковал, но мысль о том, куда он мог подеваться, не давала мне покоя. Невольно думалось, что и он тоже пал жертвой этой череды несчастий. Можно было бы навести справки - к примеру, узнать его телефон в администрации колледжа, - но я не стал этого делать. Странная штука: хотя один из уборщиков подтвердил мне, что Фрейзер не появлялся в своей комнате с начала семестра, я не раз ловил себя на том, что мнусь за его дверью и прислушиваюсь.
Уж и не знаю, что именно я хотел услышать. Наверное, все дело в абсурдном убеждении, будто Фрейзер всех дурачит: тайком вернулся в колледж, но зачем-то прячется. Мне казалось, что если я буду стоять под его дверью достаточно долго, то рано или поздно засеку какой-нибудь шум и уличу его. Кое-какие звуки действительно были. Правда, не те, которые могли бы доказать, что Фрейзер или кто-нибудь еще находится внутри; просто какие-то странные постукивания.
Однажды мне послышался шелест - как будто в пол ткнулось что-то вроде бумажного самолетика. В другой раз я услышал треск, точно кто-то расстегивал молнию, но длился он лишь долю секунды - слишком мало, чтобы успеть расстегнуть ее по-настоящему. В следующий раз это были два мягких отрывистых хлопка, словно внутри начали скатывать ковер. Я прижался ухом к двери, затаил дыхание и весь обратился в слух, но больше ничего не происходило.
- Что ты тут делаешь?
Я аж подпрыгнул. Сердце и впрямь заколотилось где-то в пятках.
- Ой! Просто смотрю, не вернулся ли Чарльз. Он так и не появился после каникул.
Передо мной стоял Дик Феллоуз. Ишь ты, подкрался незаметно. Интересно, долго ли он стоял и следил, как я прислушиваюсь к звукам за дверью.
- Да, не показывался. Мы с этим разберемся.
Как только сердцебиение пришло в норму, я немедленно задумался: а что тут нужно самому Феллоузу? Раньше за ним не водилось привычки внезапно забредать в общагу. По сути, делать-то ему здесь нечего. И он никогда не шатается просто так, без определенной цели. Феллоуз смотрел на меня в упор: дожидался то ли ответа, то ли моего исчезновения.
- Пойду-ка я к себе, - тупо сказал я.
- Да, лучше бы тебе уйти.
С пылающим лицом я вернулся в свою комнату, но дверь оставил приоткрытой. Хотелось знать, что предпримет Феллоуз. Отсюда его было не видно, и в голове у меня засела дурацкая мысль: должно быть, он так и стоит у двери. К примеру, ждет, что я вернусь, чтобы проверить, там ли он. А может, он сам собирался проникнуть в комнату Фрейзера, но не посмел сделать это при мне. Казалось, мы с ним играем в "кто кого пересидит". Промучившись так минут двадцать, я не выдержал, прихватил несколько монеток и вышел; в случае чего я собирался сказать, что иду в фойе, к таксофону, чтобы позвонить Мэнди.
Я прошел по коридору, спустился вниз, но Феллоуза и след простыл.
Так или иначе, я все равно позвонил Мэнди и отправился к ней. Мы уже шесть часов кряду не трахались, и мне не терпелось оказаться в ней снова. Только засунув язык ей в рот, а член в ее киску, я чувствовал, что окружающий мир в полном порядке. А если и не в порядке, то, по крайней мере, я хорошо от него спрятался.
Когда я пришел, Мэнди только что вышла из ванной. Она вскрикнула, когда я сорвал с нее полотенце и бросил ее на кровать. Я засунул язык в ее киску, а она, обеими руками схватив меня за волосы, притянула мою голову к себе, чтобы язык вошел поглубже… и тут у меня пропала эрекция. Ни с того ни с сего. Обмяк, и все тут.
- Что-то не так? - спросила она, все еще прижимая к себе мою голову.
- Да нет. Просто… Фиг его знает.
- Я люблю тебя, Уильям. Ложись рядом.
- У нас ведь все серьезно? По-настоящему?
- Конечно по-настоящему! Что еще за вопросы? Давай, лезь под одеяло.
Мы лежали на кровати, крепко обнявшись. За окном сгущались сумерки, затем вспыхнули янтарным огнем фонари. Вскоре под ними закружились хлопья снега.
- Снег идет, - сказала Мэнди.
Но я почти не слушал. Я мучительно размышлял над тем, как Дик Феллоуз, застав меня под дверью Фрейзера, ответил на слова о том, что я пойду к себе: "Да, лучше бы тебе уйти".
Что он хотел этим сказать?
ГЛАВА 21
Под конец семестра Фрейзер все-таки вернулся в колледж, но я старался держаться от него подальше. Начать с того, что смердел он еще хуже, чем раньше, - я в жизни не встречал ничего подобного. Просто в голове не укладывалось, что такой умник - а котелок у него, несомненно, варил что надо - не утруждает себя мытьем и чисткой зубов по утрам. Я избегал его как мог.
Кроме того, я старался проводить как можно меньше времени у себя комнате, зависая у Мэнди до тех пор, пока меня там терпели. Всякий раз, когда заходил к себе, я натыкался на записки от Фрейзера - замызганные бумажки, просунутые под дверь, - с просьбами о встрече. Я никак на них не откликался. Такими же посланиями был забит и мой почтовый ящик. Заучив распорядок дня Фрейзера, я наловчился не пересекаться с ним.
Через месяц-другой записки стали отчаяннее - каракули, утыканные восклицательными знаками, буквально орали мне в лицо: "Свяжись со мной!!!" Я не обращал на них внимания и продолжал отсиживаться у Мэнди, корпя над курсовыми работами и трахаясь до одурения.
Мы трахались чуть ли не до синяков, а потом трахались снова. Мы почти не выходили наружу - во-первых, потому, что я боялся наткнуться на Фрейзера, а во-вторых, потому, что почти всегда были обдолбаны шмалью. Я тащился от запаха Мэнди. Не в пример Фрейзеру, после нее я готов был вовсе не мыться. В моем сознании ароматы травки и влагалища Мэнди смешались воедино. Я балдел от них обоих.
Как-то раз мы лежали в кровати голышом и Мэнди скручивала мне косячок. Я засунул ей внутрь палец, смазал ее соком папиросную бумагу и смесь табака с коноплей, а потом закурил. Я курил Мэнди. Она же, глядя на меня, только головой качала.
Мэнди взяла меня под крыло, окружив нежной заботой. Она догадывалась, что меня что-то гнетет, но никогда об этом не спрашивала. В конце концов я предоставил ей решать все за меня. Сам я не показывал носу из комнаты. Мэнди ходила вместо меня по магазинам и сдавала мои работы в колледже. Я считал ее своей палочкой-выручалочкой. Все, о чем я мечтал, - доучиться, получить степень, устроиться на работу и, ясное дело, заново сделать ей предложение. Я понимал, что витаю в облаках, но это, казалось, не имело значения. Я ведь искренне любил ее.
Однажды вечером Мэнди убедила меня покинуть темницу. Она больше не могла торчать в четырех стенах. Ей захотелось посидеть в студенческом баре, просто чтобы развеяться. Я скрепя сердце пошел с ней.
За дверью бара нас встретил обычный суетливый гул; как и всегда, недостаток интеллекта уравновешивался избытком энергии. Мэнди углядела за одним из столиков своих подруг и отправила меня к стойке за выпивкой. Не знаю почему, но я весь трясся и был почти на грани. После почти трех недель, безвылазно проведенных в комнате, я чувствовал себя не в своей тарелке.
Протолкавшись к барной стойке, я заказал себе и Мэнди напитки. Заметил, что пиво сегодня разливает не Лин, и спросил, где она. Девушка, которая работала за стойкой, как-то странно на меня посмотрела. Бросив пустую бутылку в большую пластиковую бадью, она наклонилась ко мне поверх прилавка.
- Линди в "Доброй надежде", - услышал я.
Помню, доставая банкноту, чтобы расплатиться, я хихикнул:
- Что еще за фигня, где это?
Лицо у новой барменши было сплошь усеяно веснушками, а глаза - бледно-голубые.
- Она была в надувном замке, когда в нем лопнул батут.
- Что?
- Что-то там плохо закрепили.
- Что?
- На детском празднике. То есть уже после праздника.
- Что?!
- Решила попрыгать перед уходом, а тут как раз рвануло. Ударилась головой. Ужас!
Девушка смотрела на меня прозрачными, блекло-голубыми глазами. Сзади кто-то напирал, требуя, чтоб его обслужили. Я стоял как контуженый, тупо сжимая в одной руке пиво, а в другой - водку с колой.
Вскоре подошла Мэнди.
- Пить будем или как? - спросила она.
Разумеется, я не мог сказать ей, что Лин - четвертая из пяти девушек, ведь пятой была сама Мэнди.
Мы уселись рядом с ее подругами, которые о чем-то бодро щебетали, но если Мэнди тут же втянулась в их треп, то я хранил молчание. Они решили, что я просто не в духе, но я был огорошен известием о том, что стряслось с Линди. Мэнди и прочие девушки вовсе не были бесчувственными. Просто они не видели во всем этом математического уравнения и уж точно не считали Мэнди одним из его оккультных слагаемых.
Когда бар закрылся, мы, как обычно, вернулись к Мэнди. Она пошла в ванную, а я скрутил косяк. Разгоряченная спиртным, она не стала одеваться, а пустилась танцевать вокруг меня нагишом, чтобы хоть немного развеселить. Я по-прежнему сидел за столом на жестком стуле. Мэнди включила какую-то музыку и начала изображать стриптиз; дым от косяка струился вверх, но мое настроение не поднималось. Мэнди отобрала у меня самокрутку, затянулась, выпустила мне в лицо клуб дыма и снова вставила косяк между моих пальцев.
Потом она забралась ко мне на колени и принялась тереться промежностью о мое бедро. Музыка закончилась. Мэнди слезла и сердито посмотрела на меня, уперев руки в боки. Затем, не сказав ни слова, выключила магнитофон и забралась в постель.
А я, наверное, еще битый час просидел на этом стуле. Когда я собрался ложиться, Мэнди уже спала. Я выключил свет и стал потихоньку, чтобы ее не разбудить, залезать под одеяло. Но так и не посмел опустить голову на подушку. Я неотрывно смотрел на Мэнди, размышляя, какие страдания или проклятия на нее накликал. Верно, это сделал не я, а Фрейзер, однако именно я соединил обрывки чернокнижных познаний в тот страшный ритуал. Я увяз в этом деле по самую макушку, да так, что не могу даже рассказать ей об этом. Я должен защитить ее, стать на пути зловещей тени, что сгущалась вокруг нее, но как?
Так я и остался сидеть, склонившись над ее нежным и хрупким телом, оберегая ее сон, чувствуя себя угрозой, но вместе с тем и защитником, каменной горгульей на контрфорсе, чей искаженный лик скрывает ночная тьма.
Я понял, что должен сделать.
ГЛАВА 22
Мы расправились с десертом. Сладость крем-карамели лишила меня воли к сопротивлению, и я уже готов был поцеловать Ясмин. Мне хотелось слизнуть сахар с ее губ. Меня по-прежнему притягивала ее рука, безмятежно лежавшая на столе, и я мечтал прикоснуться к ней, но только без последствий. Я огляделся в поисках официанта.
- Вина уже хватит, - сказала Ясмин.
- Хватит?
- Да. Знаешь, почему я предложила пойти в этот паб?
- Считается, что в подвале захоронены останки Тома Пейна.
- Вот-вот. "Права человека". Том Пейн - мой герой. Владелец этого дома когда-то забрал его кости из братской могилы в Нью-Йорке. Он планировал торжественно похоронить его здесь, но не успел, потому что разорился. Дом продали, а останки Тома так и остались в подвале. Замурованные.
- И как это связано со мной?
- Да никак. Разве что ты тоже замурован в подвале. Как и Том.
Я рассмеялся, но в то же время наморщил лоб:
- Что-что? Так, теперь мне точно надо выпить.
Я махнул рукой, подзывая официанта.
- В список Тома Пейна я добавила еще одно неотъемлемое право.
- А именно?
Официант, хорошенький юноша с курчавыми волосами и глазами цвета изюма, подошел к нам, картинно сложил руки, склонился к столу и улыбнулся ему как родному. Ясмин его даже не заметила.
- Право быть затраханным до полусмерти красивой женщиной, которая на тебя запала.
Я остолбенел. Это получилось само собой: пытаясь избежать ее пронзительного взгляда, я посмотрел на официанта, словно теперь был его черед высказаться. Видимо, он уловил мольбу в моих глазах, потому что уставился на стол.
- Если она этого хочет, - прибавила Ясмин. - А она хочет.
Затем она с улыбкой повернулась к официанту:
- Принесите, пожалуйста, счет. Спасибо.
Официант ушел, а я полез за кредиткой.
- Что ж, теперь ему будет что рассказать на кухне.
- Меня не волнует, о чем они шепчутся на кухне. Отвези меня домой.
Но я не мог отвезти ее к себе, даже если бы хотел, потому что у меня гостили дочь и ее парень.
- Тогда ко мне, - сказала она. - Только учти, у меня там не дворец.
Я пытался продумать линию защиты, но Ясмин взяла инициативу в свои руки, а мои слабые возражения пропустила мимо ушей. На улице она уверенно подозвала такси и, едва его дизель перешел на холостые обороты, распахнула передо мной дверцу. Назвала водителю адрес к югу от реки.
Когда мы уселись, она прижалась ко мне, упершись пятками в переднее сиденье, а из-под ее пальто выглянула ножка, обтянутая элегантным серым нейлоном. Я вынужден был признать, что Ясмин меня немного пугает.
- Слушай, я не уверен, что достаточно хорош для тебя.
Я говорил правду. Причем имел в виду не только постель, но и сферу эмоций. Я давно уже был не в форме. Я чувствовал себя загнанным; неужели, думал я, женщины настолько остервенели с тех пор, как я вышел из игры. Помнится, когда я был моложе, именно я за ними гонялся; что-то не припомню, чтобы они гонялись за мной.
Она лениво прижала палец к губам, а другой рукой залезла мне под пальто:
- Ш-ш-ш! Дома я собираюсь тебе кое-что рассказать. А когда ты это услышишь, ты, может быть, больше и не захочешь меня знать.
Такси везло нас по ночному Лондону. Время от времени ее прекрасное лицо тонуло в янтарном свете фонарей; тогда мне удавалось незаметно поймать ее взгляд. А когда на лицо Ясмин падала тень, ее глаза сверкали, как у лесной кошки. Несколько миль спустя я все же увидел то, что высматривал. Она искоса поглядывала в окно на проносившийся мимо город. Это была мгновенная жуткая вспышка, словно прямо за радужкой зажглась и погасла спичка.
- Здесь остановите! - заорал я таксисту.
Он притворился, что не слышит.
- Ты остановишь, мать твою, или нет?!
Это он услышал. Заскрипели тормоза.
- Гос-споди! - пробормотал он.
- Что такое? - спросила Ясмин. - В чем дело?
Я распахнул дверцу и выскочил на тротуар. Она в изумлении вылезла за мной.
- Я не могу поехать к тебе, - сказал я. - Вот и все.
Я провел рукой по волосам и случайно встретился глазами с водителем - тот смотрел на меня с откровенной неприязнью.
- Что еще за шуточки? - крикнул он.
Я помахал перед ним банкнотами:
- Отвези ее домой.
Она расплатилась с ним моими деньгами и засунула сдачу мне в карман. Такси тут же отъехало.
- Да уж, - сказала Ясмин. - Неожиданный поворот.
- Прости. Запаниковал.
- Не беда. Слушай, мы в двух шагах от реки. Давай пройдемся? Идти-то нам некуда.
Мы остановились аккурат у Вестминстерского моста. Честно говоря, мне хотелось отправиться прямиком домой, но заканчивать вечер на столь резкой ноте было бы совсем не по-людски, и я согласился прогуляться с ней по берегу.
Было прохладно, и я не стал возражать, когда Ясмин прильнула ко мне, чтобы согреться. Ночное небо, покрытое тучами, отливало какой-то заполярной синевой. Там, где прибрежные огни падали на покрытую рябью приливную реку, она казалась чешуйчатой, как спина дракона; ее голос тихонько нашептывал то, чего лучше бы не слушать, хотя не слушать-то как раз и нельзя. Для меня Темза всегда ассоциировалась с течением жизни, а никак не со смертью, но именно сейчас река выглядела своевольной и беспощадной, величественно безразличной к мелким существам вроде нас. А еще студеной и глубокой.
- Ты как, нормально?
- Да, - сказал я. - Нормально.
- Я сама виновата, - сказала Ясмин. - Так на тебя набросилась.
- Да нет, все гораздо сложнее.
Похоже, она была рада закрыть тему, по крайней мере на время. Я заглянул ей в глаза, но того всполоха, того пламени уже не было. Внезапно изменив курс, я спугнул беса. Но он, я знал, не мог уйти далеко.
И я не ошибся.
Когда мы дошли до Хангерфордского моста, под перекрестными фермами задвигалась тень и ко мне воззвал голос:
- Страшное дело, а? Мне бы надыбать чашечку чая.
У меня волосы встали дыбом. Я остановился как вкопанный.
- Шеймас?
Это был он: ветеран войны в Персидском заливе, бритоголовый, с темными впадинами на месте глаз, шел, путаясь в полах своей шинели, прямо на меня. У меня зазвенело в ушах. Язык примерз к нёбу.
Я чувствовал, что Ясмин тянет меня за руку, но как будто окаменел. Когда мужчина вышел на свет, я со всей ясностью увидел, что это и впрямь Шеймас, однако уже в следующий миг стало видно его лицо, и оказалось, что никакой это не Шеймас, а совсем другой попрошайка. Но после этой встряски у меня не было сил, чтобы заговорить с ним.
Ясмин вышла вперед и сунула ему несколько монет. Затем взяла меня под руку и прошептала: "Пойдем".
- Ну и ночка у тебя выдалась, да? - спросила она, когда мы оставили бродягу позади. - Что это было?
- Старый служака. Тот самый, что взорвался у Букингемского дворца.
- Галлюцинация, что ли?
- Ага, - сказал я. - Нет. Знаешь что? Я лучше и впрямь поеду домой. Что-то мне нездоровится.
Она казалась встревоженной, но спорить не стала. Мы перешли улицу, чтобы поймать такси и разъехаться по домам. Наконец одна машина подъехала, и я настоял, чтобы Ясмин села первой. Вид у нее был озадаченный, но я закрыл дверцу, и такси тронулось с места. "Что ж, - подумал я. - По крайней мере, теперь она знает, с кем имеет дело, а значит, больше я ее не увижу".