17
Из декретного отпуска вышла техник, и Максим Петрович перевел Петрова слесарем на участок, где находилось домоуправление. Утром надо было опохмеляться.
Коля стал ездить в университет молодого журналиста. Занятия проходили раз в неделю. Вели их волгоградские журналисты, а руководил Виктор Паклин.
Как-то перед началом занятий он подошел к Коле.
- В субботнем номере твой материал опубликуем. Так и работаешь техником?
- Сейчас слесарем. Техника замещал. Я попрошу вас: не подписывайте под моей фамилией "слесарь-сантехник". Поставьте "слесарь".
- Хорошо, - заведующий писем лукаво улыбнулся.
Коля переживал: как бы в редакции не узнали, что он сидел, а то материал не опубликуют. "Да не узнают они, - утешал он себя. - Что, в Желтом доме будут справляться?" Он думал: если зарисовку опубликуют, от счастья упадет на диван и прикроется газетой, ЕГО газетой, и так полежит несколько минут, радостно мечтая о следующей публикации.
Наступила суббота. Не завтракая, пошел в газетный киоск. Около киоска очередь за программой телевидения. "Сколько взять газет? - думал он. - Десять? Пятнадцать? Один экземпляр Ивану Ильичу, один Альберту Николаевичу. Штук пять отошлю. Значит, экземпляров пятнадцать".
Пристроился в хвост очереди и подумал: "Неужели в одном киоске возьму пятнадцать? Люди и киоскер подумают: "Офонарел!" А вдруг материал не опубликован?"
Купив три экземпляра, просмотрел четвертую страницу. Зарисовки нет. Развернув газету, на третьей странице увидел свой материал под названием "Встреча с книголюбом". "Отлично! И название мое оставили!" - радостно подумал он и пошел в другие киоски.
На диван Коля не упал и газетой не прикрылся, а сел и написал несколько коротких писем знакомым, обстоятельное литературоведу, и вложил в письма зарисовку.
В понедельник поехал на завод в редакцию "Нефтяника". Пропуска не было, и перелез через забор.
В редакции протянул Галине Ивановне газету.
- Меня опубликовали в "Молодом Ленинце"!
Редактор прочитала зарисовку.
- Молодец! Жаль, Иван Ильич не у нас работает.
- Вы знаете Буйду?
- Давно.
- А почему жаль?
- Я бы твою зарисовку в свою газету перепечатала. А-а, я сейчас редактору "Химика" позвоню.
Она набрала номер телефона.
- Елена Федоровна, в субботнем номере "Молодого Ленинца" хорошая зарисовка о Буйде опубликована. Читали?.. Прочитайте и опубликуйте в новогоднем номере.
В выходной, купив бутылку водки и бутылку наливки, пошел к Альберту Николаевичу.
- Идемте к Буйде обмывать зарисовку!
Альберт Николаевич прочитал материал, в нем впервые его фамилия, как поэта, упоминалась.
Буйда усадил гостей в кресла и, читая зарисовку, плакал.
- Простите меня, - смахивая слезы, сказал Иван Ильич. - Жена на работе, но я сам накрою стол.
Скоро и жена пришла. Альберт Николаевич встал.
- Я произнесу тост. Сейчас будем пить на первый гонорар молодого человека. Я от души желаю тебе стать журналистом и, быть может, еще не один раз обмоем твои статьи. За журналистику! За литературу! За гонорары!
- А гонорар я не получил, - сказал Коля.
- Как не получил?
- Постеснялся идти за ним.
- Вот чудак. Деньги тобой честно заработаны. За твои успехи!
Закусив, Иван Ильич сказал:
- Альберт Николаевич, прочитайте стихотворение "Поэтам Заканалья".
Альберт Николаевич тряхнул седой шевелюрой.
Клянусь честью, я люблю стихи,
И неспроста читал литературу,
Но за какие смертные грехи
Ты мне суешь свою макулатуру?Придешь ли днем, придешь ли ввечеру,
Одно и тож - и в радости, и в горе.
Сижу и слушаю твою муру
С тоскою черною во взоре.Друзья! Вы доконаете меня,
Боюсь я вашей возмужалой лиры.
Ни отпуска, ни выходного дня,
Хоть убегай с квартиры.Клянусь честью, я любил стихи,
И неспроста читал литературу,
Но, да простит мне Бог мои грехи,
Я завтра ж заявлю в прокуратуру.
- Выпьемте за поэзию! - с восторгом сказал Коля.
Они сидели допоздна. Буйда достал вино собственного изготовления, и, разговаривая о литературе, потягивали приятный БУЙДвейн.
Когда шли домой, Альберт Николаевич сказал:
- Ты не знаешь, почему Буйда заплакал, когда читал твою статью. Я не хотел тебе говорить, но скажу. Ты написал, что у него есть сын, что учится он в университете. Тут вот какое дело. Он увез мою сестру с ребенком от мужа. Своих детей потом не было. А он так хотел сына!
От Тенина пришло письмо. Он хвалил зарисовку и советовал писать статьи для областных газет. Олег Викентьевич торопил достать Библию.
На очередном занятии университета молодого журналиста Петров сказал:
- В новогоднем номере "Комсомольской правды" напечатана заметка корреспондента из Токио Преображенского. Он пишет: в Японии продукты питания заворачивают в пленку, а эта пленка выделяет вредный газ, вызывающий раковые заболевания. Были смертельные случаи. Японцы возмущаются и требуют прекратить использование вредной пленки. Вслед за Преображенским в местных и центральных газетах помещены заметки о репортажи с "Каустика". В них пишут: на волгоградском химкомбинате выпустили тонны пленки, и в нее будут заворачивать продукты питания. Пленка называется "Крехалон". Она, как и японская, выпускается на основе поливинилхлорида. А на нашем химкомбинате установку по производству пленки строили японцы. Мы тоже будем покупать продукты питания, завернутые во вредную пленку. Японцы протестуют против нее, а мы во всех газетах кричим: ура чудо-пленке!
Виктор Паклин переглянулся с журналистами и встал. Выкручиваться нет смысла.
- Я думаю, это последняя заметка Преображенского из Токио.
После занятий Коля, радостный, подошел к Паклину.
- Виктор, - он протянул красочный номер новогодней газеты "Химик", - мою зарисовку перепечатала многотиражка!
Паклин посмотрел зарисовку и, вернув газету, с пренебрежением ответил:
- Они в загоне. У них не было материала, вот и тиснули.
Для покупки комнаты Коля с женой накопили немного денег, а остальные пообещала мать. Домоуправ заверил: третью комнату впишут матери в ордер. Но внезапно соседка сказала:
- Я расписалась, но продавать комнату не буду. Мы с мужем соединимся.
В комнату въехал новый жилец.
Петров никогда не бывал в церкви на Пасху. И вот с другом, Сашей Земцовым, - с ним он учился в училище и переписывался из тюрьмы, - поехал в Казанский собор. Собор находился рядом с тюрьмой.
Взяв с собой куличей, крашеных яиц, банку консервов и молодого луку, парни купили две бутылки и вечером подошли к церкви. У калиток стояла милиция и молодых не пускали.
С сумерками к церкви повалил народ. Пожилых не останавливали.
Молодежь собралась вокруг храма. Хотелось посмотреть вынос плащаницы. Усиленные наряда милиции и дружинников приехали на машинах. Ребята спорили с ментами: в Советском Союзе вера в Бога не запрещена.
Кого только не было у храма! В толпе немало бичей, и они особенно ждали воскресения Христова: верующие подадут освященную милостыню. Изрядно поддатая бичевка, лет сорока, в истрепанном одеянии, покачиваясь, несмело шла к собору. Не разглядев в темноте железных прутьев, ткнулась изношенной туфлей с чужой ноги в бетонное основание ограды. Увидев калитку - вошла.
Многие ребята прихватили с собой водку и распивали на подступах к храму.
Коля с Сашей остановились возле компании парней и девчат. Они разбирали прошлогоднюю Пасху в Никитской церкви, что в Бекетовке.
- Здесь, наверное, не будут разгонять, - сказал один.
- Конечно, не будут, а то давно бы разогнали, - отозвался другой.
- Ребята, а что, разгоняют собравшихся у церкви? - вклинился в разговор Коля.
- В прошлом году у Бекетовской церкви менты вызвали по рации пожарников, и те поливали из шлангов. Да собак спустили.
- Саня, давай, с божьей помощью прорвемся в церковь.
Самые отчаянные перелезали через забор, если менты в спорах теряли бдительность.
- Вот здесь проскочим. Они разговаривают и не смотрят.
Перелезли через забор, а портфель протащили между железными прутьями.
- Зайдем в церковь, - сказал Коля, и они еле протиснулись.
В соборе тесно и жарко, будто в тюремном боксике. Немощные старушки сидели вдоль стен на цементном полу, подстелив верхнее одеяние. Лица верующих сосредоточены. Вроде никто не разговаривал, но в храме гул. Кто-то крестился на образ, шепча молитву, кто-то ставил свечу Спасителю или святому.
Верующие прикладывались к плащанице и шли за благословением по ступенькам амвона к священнику. Поцеловав его руку, просили прощения за прошедшую страстную седьмицу и благословения, чтобы с чистым сердцем поклониться Святому Христову Воскресению. Получив прощение и благословение, шли на выход через левый клирос. Хмельной кучерявый мужчина лет сорока пяти, поцеловав у священника руку и крикнув: "Да здравствует ИНАКОМЫСЛЯЩИЕ!" - стал продираться к выходу. Поблизости оказался мент и, наступая православным на ноги и толкая их, пошел за мужчиной. Коля с Сашей продирались впереди мента. Им хотелось поговорить с кучерявым. Старики и старухи обсуждали непонятное для них слово "ИКОНО-мыслящие" и спрашивали друг у друга, что оно значит?
Хмельного-кучерявого и след простыл, но менты упорно его искали.
Парни, найдя место потемнее, простояли до крестного хода.
Началось движение, и молодежь прильнула к забору. Священники несли кресты, хоругви.
Парни пристроились к верующим, и стали обходить собор против солнца. От постройки, где по воскресеньям крестили детей, к ребятам шагнул лейтенант и, выудив их из крестного хода, повел в хозяйственную постройку-ментовку.
- Садитесь, - сказал лейтенант.
Парни сели на старый, с выпирающими пружинами, диван, и мент стал читать антирелигиозную проповедь.
Достав лист бумаги, записал адрес Саши и спросил:
- В частном секторе живешь?
- В частном.
- А ты? - спросил он Колю.
- В государственном.
Лейтенант хотел записать и Колин адрес, как вдруг передумал, внимательно на него посмотрев.
- Открой портфель.
Из портфеля торчали пучки зеленого лука. Лейтенант нагнулся, раскрыл портфель шире и, заметив две головки огненной, сказал:
- Марш отсюда!
- Товарищ лейтенант! - взмолился Саша, - а можно остаться?
- На выход! - повторил лейтенант и вывел их за ограду.
Парни засмеялись.
- Пошли Пасху праздновать, - сказал Саша, и они двинули на стройку.
Рядом с собором строился девятиэтажный дом. Ребята поднялись на последний этаж и поглядели на храм с высоты птичьего полета.
- Господи, - глядя на купола, стал говорить Коля, - как Ты допустил, что безбожники оскверняют Твой дом. - Красные фуражки колыхались в ограде храма. - Давай, Саня, выпьем за нашего Спасителя!
Верующие разложили на земле куличи, яйца, булочки и батюшка кропил их святой водой. Святили на улице давно - прихожане в церковь не вмещались.
- А ты бы смог, Саня, встать рядом с бабками посвятить куличи?
- Не смог бы. А ты?
- Не смогу и я.
С улицы тянуло прохладой, и ребята отошли от окна, сели на кирпичи, допили водку, опростали портфель и рано утром вошли в ярко освященный храм. У образов сотни свечей. Собор полупустой.
Пришла первая электричка, и в храм хлынул народ. Много молодежи. На лицах любопытство. По собору ходили пары, держась за руки. Они зажигали свечи и подолгу стояли у икон.
- Давай и мы поставим? - и Коля купил с десяток свечей.
- А кому? - спросил Саша.
- В первую очередь Христу, Божьей матери и Николаю Угоднику. Он заступник воров, разбойников, авантюристов.
Иконы Спасителя и Божьей матери отыскали, а икону Николая Чудотворца найти не могли. Верующая подсказала, и они, вытащив догорающие свечи, поставили свои.
Еще зимой Петров купил литературоведу за сто рублей Библию, прочитал ее, и его увлекло христианство.
Парни медленно ходили от иконы к иконе, и Коля думал о Боге. Он готов в него уверовать, раз не мог уверовать в коммунизм. Но воспитан атеистом, и только недавно правильно научился креститься. Видя просветленные лица верующих, жалел, что нет у него такой веры. Они не верят в коммунизм, зато свято верят в Бога и готовят себя к загробной жизни. А во что ему верить?
Хотел перекреститься перед иконой Спасителя, но не смог, до жути стыдно. Неверующий Коля свято верил: коммунисты захлебнутся в народной крови. Пусть и нет Бога, но лучше верить в него, несуществующего, и быть христианином, и делать добро, чем быть коммунистом и пить кровь своего народа. Душа его стремилась к Богу.
На первомайские праздники полетел в Москву отвозить Библию.
- Как долетел? - спросил Тенин.
- Отлично. Я за Библию боялся, как бы при досмотре не забрали.
Коля нагнулся, открыл портфель и протянул завернутую в газету Библию.
- Спасибо, Николай, спасибо. Библию посмотрим потом. Сколько отдал?
- Нисколько, - соврал Коля. - Я одной бабке сантехнику в квартире заменил, и она подарила. У нее две было.
Снимая плащ, смотрел на Тенина: лицо красное, да и глаза тоже. "С похмелья, что ли?" - подумал и достал из портфеля бутылку.
- Прихватил с собой. Испробуем волгоградской?
- Не против, - Тенин улыбнулся, и они прошли на кухню.
Олег Викентьевич, достав стопки и сказав: "Командуй", ушел в комнату и вернулся с газетой.
- Для тебя сюрприз. Посмотри, я тут вновь о "Зореньке" писал и часть твоего варианта песни привел.
Коля взял "Вечернюю Москву" и под рубрикой "Занимательное литературоведение" прочитал материал Тенина "Маяковский и "Зоренька ясная". В последнем абзаце написано: "Песня "Что отуманилась зоренька ясная" популярна и в наши дни. Мне пришлось при собрании фольклора записать ряд вариантов современного исполнения. Волгоградец Н. Петров сообщил мне следующие стихи:
Ночка надвигается, фонари качаются,
Филин ударил крылом.
Налейте, налейте мне чару глубокую
Пенистым красным вином…"
Коля, радостный - о нем уже московские газеты пишут! - поднял стопку.
- Начало у тебя есть. Рассказы неплохие, но, как я и писал, есть недостатки. Первый, о зоне, ты решил в редакцию не посылать. Правильно. К зоне вернешься потом. А второй можно в редакцию отдать. Я в нем сделал пометки, ты эти места переделай. Тебе надо русским языком заняться. Я рад; мои надежда подтвердились - в тебе есть определенные задатки писателя. Их нужно развивать. Писать и писать. Как говорил Олеша: "Ни дня без строчки". И не отчаивайся, если рассказ не опубликуют. Многие видные писатели вступали в литературу тяжело. У них не принимали рассказы, но они трудились, и в конце концов первое произведение увидело свет. Я тебе помогу. Ну, а теперь - разливай. Выпьем за твои литературные успехи.
Пропустили по второй, и разговор продолжался. Говорил Тенин, а Коля, слушая, задавал вопросы.
Скоро пустая бутылка сиротливо стояла на подоконнике.
- Так, а теперь спать. Завтра с утра едем на дачу.
Час езды, и они сходят на подмосковной станции.
- Зайдем на рынок, - сказал Тенин, и они вошли в ворота. - У тебя деньги есть?
- Есть.
- Надо купить мяса, а то на даче ничего нет, мы на ней еще не живем. Сегодня же откроем дачный сезон.
Мясник колхозного рынка знаком. Тенину и отрубил, без очереди, лучший кусок грудинки.
По пути зашли в гастроном, и Петров купил сигарет, хлеба и две бутылки огненной.
От гастронома шли по сосновому лесу.
У ветхого забора Олег Викентьевич остановился и отомкнул калитку.
За голым кустарником виднелся огромный дом. "Вот это дача!" - подумал Коля, вертя головой. Он впервые попал на подмосковную дачу и не думал, что здесь растут вековые сосны. "Сколько здесь соток? - Он оглядывался по сторонам, пока Тенин, взойдя на крыльцо, открывал дверь. - Да целый гектар!"
- Проходи, - пригласил Олег Викентьевич.
Коля опупел: перед ним простиралась огромная терраса. Если натянуть сетку - играй в волейбол. Обшитый с выступом потолок высок, и Коля засмотрелся. Кое-где в окнах сохранились витражи, сработанные дореволюционными мастерами.
- Олег Викентьевич, весь дом - ваш?
- Нет. В другой половине теща с сыном и семьей.
Тенин отомкнул дверь, и они вошли в зал. Вдоль одной стены стоял высокий старинный комод, посредине другой; чуть выступая в зал, белела обложенная старинным кафелем печь. По обе стороны печи двери. Они вели в небольшие комнаты, и Коля осмотрел их. Из зала еще одна дверь - в светелку.
- Надо бы мясо сварить, но это потом. Давай, выпьем.
Сели посредине террасы за стол, выпили и закусили хлебом с солью. За разговором бутылка таяла. Когда на дне ничего не осталось, Олег Викентьевич зашел в зал.
Петров курил и разглядывал террасу. "Куда Викентич пропал?" - подумал и вошел в зал. Тенина нет. Отворил дверь ближней комнаты. Олег Викентьевич спал на кровати, похрапывая. Вернулся на террасу. Желудок сосало. "Да ведь мясо есть", - подумал и, отрезав несколько кусочков, нашел на улице проволоку, нанизал мясо и стал жарить на газовой плите. Оно трещало и капал жир.
Поев, закурил и стал расхаживать по террасе. Светило весеннее солнце, но настроение дрянь. Тенин спал, а ему так хотелось его слупить. Как он много знает о литературе!
"Пойду, разбужу", - подумал и растряс Олега Викентьевича.
- Вставай, вставай, нас окружают.
Тенин открыл правый глаз.
- Что говоришь?
- Немцы бросили десант. Дачу окружают. Что делать?
- Что делать? - он открыл и левый глаз. - отбиваться. У нас, кажется, осталась бутылка. А с бутылкой нам и черт не страшен.
Опрокинули полбутылки и Олег Викентьевич вновь, не сказав ни слова, завалился спать.
Хмель и одиночество побороли Петрова, и он в одежде лег на вторую кровать. Проснулся от шагов на террасе. Вскочив, посмотрел на Тенина: он спал, тихонько посапывая, устремив в потолок нос с горбинкой.
Коля на террасу. Там хозяйничала молодая женщина с коротко остриженными волосами.
- Здравствуйте, - сказал он.
- Добрый вечер.
Коля понял: жена Олега Викентьевича и посмотрел на плиту. Плита вымыта и на ней в кастрюле что-то кипит. На середине прибранного стола скучала недопитая бутылка.
- Вы гость из Волгограда? - спросила миловидная женщина.
- Да.
- Будите Олега Викентьевича, пора ужинать.
Коля разбудил Тенина.
- Тебя одного нельзя оставлять. К чему эта пьянка?
- Фаина Антоновна, познакомьтесь, Николай Петров, начинающий писатель из Волгограда, - бодро проговорил Тенин.
- Очень приятно, - серьезно сказала она.
- Фаина Антоновна, это в честь приезда гостя.
- Мойте руки и садитесь.
Коля помыл руки из умывальника со старинным вращающимся краном и сел за стол. Фаина Антоновна, наливая в тарелки бульон, сказала:
- Допивайте, и чтоб завтра ни грамма.
Поужинав, они прошли в комнату.