- Николай, в прошлом году ты коротко рассказал о зоне, а теперь расскажи подробнее. Начни с того, как начал воровать, как попал и так далее. Ведь об этом ты хочешь написать роман.
Покурив на террасе, принялся за рассказ. К середине ночи повествование о своих похождениях закончил.
- Если напишешь то, о чем рассказал, и напишешь художественно, будет великолепная вещь. На земле от сотворения мира одни страдания. Ты знаешь о тридцать седьмом, тридцать восьмом годах?
- Немного.
- "Один день Ивана Денисовича" читал?
- Читал.
- Твое мнение?
- Там страдания человека не показаны.
- В "Архипелаге ГУЛАГ" он показал.
- Я вот что думаю: смогу ли показать в романе страдания малолеток? Страдания описанию не поддаются.
- Ты читал "Повесть о пережитом" Бориса Дьякова?
- Нет.
- Советую прочесть. Вообще о зонах мало написано. Еще есть "Барельеф на скале", "Записки Серого Волка".
- "Записки…" читал. Чепуха. Правды, правды там нет.
- Если напишешь правду, твой роман опубликуют. Я отредактирую. Роман - не рассказ. Надо, чтоб читался с интересом. Не просто пересказ того-то и того-то.
- Но кто опубликует?
- В конце концов есть западные издатели.
- Кто передаст?
- Ты отчаянный, сам и передашь.
- Как?
- В прошлом году ты был на американской выставке. Подобные выставки бывают часто. Расположи к себе гида, назначь встречу, убеди, что у тебя написан хороший роман, и передай.
- А так можно?
- Конечно. Писатели знают, кому передавать, но и у тебя голова на плечах.
По телу пробежали мурашки. Целый год молился на литературоведа, и вот теперь он подсказывает. Всю жизнь Коля связан с уголовным розыском, а теперь предстоит обвести контрразведку.
- Пойду-ка на двор, и покурю.
Ступил в темноту. Тянуло морозцем.
Вернувшись, забрался под одеяло, и разговор продолжался.
Тенин рассказал о Солженицыне, Синявском, Даниэле, Кузнецове. С Анатолием Кузнецовым он был знаком.
- Все они, прежде чем печататься на Западе, были известны в Союзе. Я предлагаю: прежде, чем писать роман о зоне, войди в литературу. Кроме зоны что-то и другое сможешь написать. Пусть и не будет громкого имени, пусть напечатают несколько раз в журналах. А вдруг книгу выпустишь? Потом вернешься к своей теме и будешь знать, как писать и кому передавать. Во всем я берусь помочь. Стать писателем у нас трудно, но у тебя есть данные стать неплохим журналистом. Надо, чтоб тебя хоть немного знали в литературных кругах. Мой совет: заканчивай техникум и поступай в МГУ на факультет журналистики. В редакции дадут направление, добейся его, посотрудничав с ними Можно поступать и на отделение русского языка и литературы. Это даже лучше - приобретешь знания. С русским у тебя туго. Им следует серьезно заняться. Можно попробовать и в Литературный институт, но на конкурс нужны рассказы. Два у тебя есть, но тот, о зоне, посылать не советую. Пусть не знают, что сидел.
- Хорошо, закончу техникум, поступлю на факультет журналистики, или на отделение русского языка и литературы, или в Литинститут, но на какое отделение - дневное или заочное?
- На дневное. На заочном какая учеба? Тебе нужны знания, а не диплом.
- А как семья? Я буду жить в Москве, они - в Волгограде?
- Поначалу. А потом перевезешь. В жэках нужны люди, пусть жена устроится ради квартиры дворником. В общем, тебе надо учиться.
- Мне кажется, из этого ничего не выйдет. Может, поступить в волгоградский пединститут на дневное отделение, и канители меньше?
- Тебе все равно надо перебраться в Москву. Здесь, и только здесь я могу помочь. И знакомства заведешь с писателями, а что в Волгограде?
- Вы сказали: роман надо передать на Запад, если не возьмут наши издательства. Неужели я понесу его в советское? Ведь сразу на Лубянку.
- Не все Кожевниковы.
- То есть?
- Василий Гроссман дал Вадиму Кожевникову рукопись романа, а он, прочитав, отнес в издательство… на Лубянку. Бывает и по-другому. Я расскажу о себе. В институте писал стихи, так нигде и не напечатал. Потом перешел на прозу, так нигде и не опубликовал. Как-то написал рассказ и отправил в журнал. Тогда хорошие времена были. Отправил, а сам боюсь: как бы в КГБ не вызвали. И вот ко мне домой пришел Анатолий Кузнецов, - моя рукопись попала на рецензию к нему, - и посоветовал, как начинающему, такие рассказы не писать.
- Все это так, но я не понесу в наше издательство. Не все Анатолии Кузнецовы.
- Твой роман Советам будет не по зубам. Но концовка приемлемая: человек порвал с преступностью. Я хотел бы, чтоб роман опубликовали здесь.
Темнота, полушепот, ночь на великолепной даче придавали таинственность беседе и вливали в Колю страх: будто не о литературе, не о задуманном реалистическом романе разговаривают, а готовятся совершить отчаянное преступление. Коля представил: написал роман и идет передавать американцам. По телу опять пробежали мурашки, и ему захотелось на двор. Взял сигарету, спички и вышел. Вернувшись, нырнул под одеяло.
И снова разговор о литературе, пишущейся в Союзе, но публикующейся на Западе. Что бы ни рассказывал Тенин, переводил разговор на ненаписанный роман, и как передать его на Запад. За всю жизнь ни с кем подобного разговора не вел, и страшно было: теперь не уголовный розыск предстоит провести, а КГБ, и по телу опять пробежали мурашки. И вновь захотелось на двор. Когда вернулся, Тенин спросил:
- Что на двор часто бегаешь?
- Я сам думал об этом. Знаете, в детстве, когда шел воровать, если на улице прохладно, как сейчас в комнате, или холодно, часто по-маленькому манило. Это от страха. Есть поговорка. Когда идут воровать, а кто-то боится, то говорят: "Не ссы". Значит, не трусь. И еще. Я сказал: "Не трусь". Известно, заяц - трус. "Трусь-трусь". Так вот, не трусь - это значит не будь зайцем.
- Забавно. Слыхал поговорку, но не задумывался над ней. Значит, ты сейчас боишься?
- Да не боюсь, а как-то страшно.
- Все будет хорошо. Станешь писателем, и, возможно, здесь роман опубликуешь. Ладно, уже утро, давай спать.
Проспали до обеда, подкрепились и составили план романа. На следующий день Коля поехал домой. Прощаясь, Тенин спросил:
- В конце лета сможешь приехать?
- Смогу. В августе у меня отпуск.
- Я, возможно, договорюсь в редакции какого-нибудь журнала о публикации твоего рассказа о жэке, и они захотят увидеть автора. Ты первым делом исправь рассказ, перепечатай и пошли мне.
19
В мае закончил университет молодого журналиста. За полгода опубликовал только одну зарисовку о книголюбе, хотя писал постоянно. Материалы обещали тиснуть, но в последний момент в газете не находилось места. Партийцев, блатных и тех, кто тащил в редакцию - публиковали, а на Петрова не обращали внимания. Он так усердно работал над материалами, что многие знал наизусть.
Жена родила, и теперь перебивались от получки до получки. Мать получала тридцать рублей пенсии и шестьдесят за метелку, и помогала. А так, хоть бери кривой нож и выходи на большую дорогу. Видя по телевизору самодовольные лоснящиеся лица партийцев, расхваливающих советский образ жизни, плевал на телевизор и выходил из комнаты.
"Коммунисты, твари, шакалы, как жить честно на семьдесят рублей? Молчите, господа удавы? Или снова пойти воровать?" - так думал Коля, возвращаясь вечером домой. Сегодня ему выдали получку - тридцать с лишним рублей.
Возле пятиэтажки группа парней. Сбившись, смотрели на пьяного мужика, лежащего на бетонке, и тихо разговаривали. Свет фонаря освещал ребят, и Коля подумал: "Сейчас ошманают, снимут часы и в благодарность попинают". И ему стало жалко часов и денег мужика - не ему достанутся. Он знал психику малолеток: пойди в их сторону, и они уйдут. И точно, едва направился к ним - ребята слиняли.
Мужик лежал на боку, согнув в коленях ноги. "Так, надо поднять его, взяв за левую руку, и проверить, есть ли часы", подумал он и, потянув пьяного за левую кисть, почувствовал на запястье под обшлагом рубашки часы. Мужик сухощавый, и он поднял его.
- Держись за меня, что так напился?
Мужик устоял на ногах и забормотал:
- Пе-реб-рал, пе-реб-рал я…
Голос мужчины показался знакомым, и посмотрел ему в лицо: он держал за запястье грузчика магазина, Сашку Крюкова.
- Коля, Коля, - замычал Сашка и полез целоваться, а тот в правой руке ощущал его часы.
- Что ж ты так напился? - Петров убрал с запястья руку и обнял его за талию.
- Да напился, - промычал Сашка и заругался матом, - как мне не пить, - и заплакал.
Сашке Крюкову за сорок. С ним развелась жена и выставила чемодан за дверь. Сошелся с другой, но новая была ласковой только в дни аванса и получки. Сашка за бутылкой не раз изливал Коле душу, и ему стало стыдно, и он, глядя на плачущего Сашку, не знал, что сказать. Жалость к чувствительному неудачнику сдавила сердце. - Сашка, Сашка, ты сможешь дойти домой?
- Смо-гу.
Петров держал Сашку и не знал, как поступить. У противоположного дома заметил ребят: ОНИ ЖДАЛИ СВОЮ ЖЕРТВУ.
- Сашка, я рядом живу, пошли ко мне.
И он повел Сашку, испачканного в грязи, домой.
Приближался август, а на какие шиши ехать в Москву? И Коля нашел калым. В одном домоуправлении договорился заменить узел отопления. Но задвижки, фланцы и другую мелочь надо достать самому. Не поспав ночь, все необходимое украл со стройки, а сварщика взял со стороны. Двенадцать часов работы - и узел заменен.
В другом месте подрядился устранить недоделки строителей. Обещали заплатить по сто рублей, но выдали по пятьдесят. Обманули. А за узел отопления заплатили по двести. И еще в одной шараге сорвал полста рублей, и на душе веселее: хватит и на поездку в Москву, и на покупки.
С новой зарисовкой зашел к Виктору Паклину. Она получилась чудесной: о русском умельце, мастере на все руки. Без всякой правки можно в набор.
- У меня к тебе просьба, - держа материал в руках, говорил Паклин, смотря на Колю маленькими, плутовскими глазами, - мне срочно надо снять квартиру. Одно- или двухкомнатную. На год, а может - на два. Сможешь найти?
- Думаю - смогу. Но я живу в Красноармейском районе.
- Пойдет и в Красноармейском. Только быстро. В твоем распоряжении два дня. Звони.
Рванул к электричке, но по дороге столкнулся с Юрой Шибаевым. Юра в прошлом году закончил университет молодого журналиста, но публиковался только дважды, хотя писал великолепно.
- Из редакции? - спросил Юра.
- Да. Из "Молодого ЛЕНИВЦА". А ты в редакцию?
Юра мотнул головой, и парни засмеялись.
- Ну никак, никак не пробью материалы. А вот раз распил с одним бутылку, думал, опубликуют. Но очерк по сей день лежит. Потом еще взял пузырь, но он сказал: "Подожди", и я до вечера ждал. А вечером человек пять закрылись в кабинете, и пили, а мне сказал: "Некогда". Сейчас иду к ответственному секретарю "Волгоградской правды", несу коньяк "Наполеон". Ему спирт и крехалоновые пакеты один с завода таскает, и он его печатает. Перед "Наполеонов - капитулирует!
Отпросившись с работы, два дня рыскал по району. Уж так хотелось найти для Паклина квартиру: тогда зарисовку - в номер, да и другие материалы, не устаревшие, проскочат.
Но не нашел квартиру, и грустный позвонил Паклину.
Жизнь на свободе ни чем не отличалась от жизни в зоне, та же зона - только большая. Строгое подчинение вышестоящему и взятки, взятки, взятки. Начальник коммунального отдела исполкома Мелехов взятки за квартиру брал лихо, но однажды прокололся: деньги взял, а квартиру не сделал. Его увезли на Ергенинскую возвышенность и два раза подбросили - раз поймали. Об этом говорил весь район, но Мелехова, раз такой живучий, повысили.
О переходе в ремонтно-строительный цех домоуправ помалкивал. Видно, не прошел по конкурсу. Но теперь Коля не хотел быть у Максима Петровича заместителем - несправедлив, жаден, и слесарей обирает. Взятка дается за что-то неположенное, но какое надо иметь сердце, чтоб вытягивать у людей последние гроши за положенные квартиры.
Взяв отпуск и написав заявление на расчет, покатил в Москву.
Обмыли с Тениным приезд, и поехали на дачу. Рассказывая о своих делах, похвалился: за несколько дней заработал триста рублей, и добавил:
- Пора покупать пишущую машинку.
- Купишь. Завтра едем в Москву.
- Олег Викентьевич, вы что-то молчите. Пристроили мой рассказ?
- Я написал тебе: отнес в журнал "Молодая гвардия". Это хорошо, что быстро не дают ответ. Если быстро, считай отрицательная рецензия и не опубликуют. А раз не отвечают, есть надежда. - Тенин помолчал. - Тебе надо обязательно поступать учиться. Конечно, неплохо бы в Литинститут. Я вот что думаю: возьми завтра у ректора Литинститута интервью и постарайся опубликовать в "Молодом ленинце" или в "Волгоградской правде". Вот и состоится с Литинститутом знакомство. Потом, быть может, пригодится.
На следующий день расстался с Тениным на Пушкинской площади. Купив пишущую машинку "Москва", потопал в Литинститут.
Бывший дом Герцена утопал в зелени. Коля вошел в ограду и остановился возле двухэтажного здания. "Нет, - подумал он, - ректор не здесь находится, а вон в том, оно больше". И вошел в него. На входе вахтер. Оказывается, ректора всю неделю не будет.
В ограде Литинститута сновали молодые люди. "Студенты, наверное. Скоро занятия начнутся", - подумал он и крикнул:
- Эй, парень, где находится проректор?
Парень показал на двухэтажное здание.
В просторном кабинете за столом мужчина лет пятидесяти.
- Здравствуйте, - сказал Коля, - я пришел к вам взять интервью.
Проректор подошел к нему.
- Вы откуда?
- Из Волгограда.
- А кем работаете?
- Слесарем-сантехником.
- Проходите.
Коля подошел к столу и поставил на пол машинку.
- Сейчас купил. А то у меня с проката, и как следует не работает.
- Садитесь, - улыбаясь, сказал проректор. - Как вас зовут?
- Николай Петров. А как вас?
- Александр Михайлович Галанов.
- Вы проректор?
- Да. Вы где-то учитесь?
- В строительном техникуме, на вечернем отделении. Но хочу стать журналистом, - поскромничал Петров. - В Волгограде пишу в многотиражные газеты, в "Молодой ленинец", это у нас областная молодежная.
- Раз хотите стать журналистом, поступайте в МГУ на факультет журналистики. Высшее образование для журналиста необходимо.
- Многие это говорят. А вот Гитлер был против образования. Он говорил: "То, что необходимо далее сделать - это изменить наше воспитание. Сегодня мы страдаем от чрезмерного образования, а чрезмерные умники - враг действия. То, что нам необходимо, это инстинкт и воля". Это из "Майн кампф".
Галанов, выслушав цитату Гитлера, с прищуром на него посмотрел.
- Молодец! Даже из "Майн кампф" помнишь. - Он помолчал. - Я воевал у вас. Город немного знаю.
- Так вы защитник Сталинграда! Потом расскажете. А сейчас - к делу. Александр Михайлович, кто поступает в Литературный институт? Кого он готовит?
Достал записную книжку и стал записывать.
Дверь кабинета отворилась, и вошел среднего роста плотный лысый мужчина. Галанов сказал:
- А вот ваш земляк по Волгограду Николай Петров. Пришел брать интервью. Это, - обратился Галанов к Коле, - профессор кафедры марксизма-ленинизма Михаил Александрович Водолагин.
И Коля забросал профессора вопросами. Оказывается, Водолагин тоже защитник Сталинграда. Они по очереди рассказывали о Сталинградской битве. Своей непосредственностью их так расположил, что они вспомнили эпизоды войны не для всех ушей предназначенные. Галанов предупредил:
- Смотри, не пиши об этом, это не для интервью.
- Понимаю. Хорошо бы сейчас бутылку. Зря не взял.
Проректор и профессор засмеялись, и интервью продолжалось.
- Мне надо идти, - Водолагин встал.
Коля поблагодарил его.
Прощаясь, Галанов пожал Петрову руку.
- Из тебя выйдет хороший журналист. Желаю удачи.
На следующий день посмотрел в театральном зале гостиницы "Советская" музыкальную драму по пьесе американского драматурга А. Лорентса, поставленную московским экспериментальным театром-студией под руководством Геннадия Юденича.
Тенин посоветовал посмотреть постановки молодого коллектива и взять интервью у главного режиссера. Коля, услыхав фамилию Юденич, спросил:
- Режиссер Юденич не родственник белогвардейскому генералу?
- Нет. Смотри, у него не спроси.
Сходил на музыкально-драматическую ораторию "Оптимистическая трагедия", а после представления попытался встретиться с главным режиссером. Но Юденичу некогда. "Завтра", - сказал он.
На другой день ловил режиссера, но у того дел по горло, и он не мог уделить ни минуты. Петров слонялся по сцене. За занавесью услыхал разговор двух юных актрис.
- Третий день у меня ни копейки. Сегодня не завтракала и не обедала. У кого занять?
Отступил на полшага, будто девушки из-за занавеса могли его увидеть, и поразился - юные актрисы живут впроголодь.
Вторая девушка, посочувствовав первой, сказала:
- Я написала домой, скоро придет перевод.
О тяжкий хлеб искусства! Ему жалко актрис, готов приподнять занавес, шагнуть навстречу и вручить каждой по червонцу.
В фойе увидел Юденича. Он разговаривал с молодой женщиной.
- Пойдемте сядем, - пригласил режиссер женщину, и они прошли за ширму.
Коля подошел к ширме и встал так, чтоб был виден в зеркале Юденич.
Молодая женщина, актриса, пришла устраиваться в театр. Режиссер задал несколько вопросов и стал рассказывать о студии.
Петров слушал и смотрел в зеркало на Юденича. Он иногда посматривал в зеркало и видел отражение Коли. Режиссер говорил не только актрисе, но и как бы отвечал на вопросы навязчивого корреспондента. А тот записывал в записную книжку.
Выйдя из-за ширмы, Юденич сказал:
- Теперь знаете о нашей студии и сможете написать?
- Да, Геннадий Иванович. Большое спасибо.
- Вы из какого города?
- Из Волгограда. Приезжайте к нам на гастроли.
- Давайте с вами поддерживать связь, может быть, и приедем. А вы поможете.
- Как опубликую интервью, сразу вышлю.
Попрощался и вышел на улицу. Неприятно - Юденич принял за настоящего журналиста.
- Отлично, Николай, отлично, - говорил Тенин, выслушав Колю. - А теперь возьми интервью у Евтушенко.
- У Евтушенко?! - удивился Коля.
- Ну да, у Евтушенко. А что? Ты и у него возьмешь.
- Я вам рассказывал: два года назад не смог к нему попасть.
- На этот раз поедешь в Переделкино на дачу, там швейцара нет, и представишься журналистом. Возьмешь интервью и опубликуешь в "Молодом ленинце". Будет здорово. Только о сталинизме никаких вопросов. Теперь знаешь: он был прав, опубликовав "Наследники Сталина".
Утром, посмотрев на затянутое тучами небо, сказал:
- Олег Викентьевич, будет дождь.
- У сына есть штормовка.
Надел штормовку, - а она ему велика, - и накинул на голову башлык.