- Я тебя провожу, - сказал Коля, - мне надо позвонить, - и подумал: "Что же с собой взять? А-а, возьму две отвертки и фонарик".
На улице Гена сказал:
- Старик, у меня к тебе базар. Мне Вера говорила: "Бросай Галю и сбежим с тобой".
- А ты не врешь?
- Какой смысл. Я не собираюсь с ней сбегать.
Проводив Гену, пошел назад. Около нарсуда позыркал по сторонам. Ему не приходилось вскрывать почтовые ящики. Посветив фонариком, понял, как его открыть…
Письмо вылетело…
Оно было коротким, но обнадеживающим. Вера не написала ни одного ласкового слова, но мельком виденного в КПЗ парня не забыла. Он порвал письмо в клочья.
В комнате Вера разговаривала с Галей. Взяв тетрадку со стола, увидел клочок газеты. На нем, без знаков препинания, написано: "Иди ко мне моя любовь ты и только ты один". "Неужели Генке писала? - подумал он. - Как быть? Помогать устраивать на работу или нет? Если помогать, надо идти к начальнику отдела кадров. Но он спросит, за что сидела? Хорошо, скажу за хулиганство. В милиции потребуют справку об освобождении. И комендант общежития будет знать, за что она сидела. Да-а. Потом будет жить рядом, а со мной не хочет встречаться, будет назначать свидания с другими. И все на моих глазах. Если сейчас парню при мне письмо писала, то что потом? С работы буду спешить, чтоб увидеть ее, и школу заброшу. Об институте и думать нечего". И он представил: Вера идет по Бродвею с симпатичным парнем под руку и улыбается. Парень говорит ей ласковые слова. "Боже, Верочке говорит ласковые слова другой, а я иду следом". У него кровь хлынула к лицу. "Нет, я не сдержусь, или парню чего-нибудь сделаю, или ей. О, неужели я Веру ударю? Нет-нет, я не смогу жить рядом с ней, если она не будет моей. Неужели придется позорно бежать из Волгограда, чтоб чего-нибудь с ней или с кем-нибудь не сделать? Нет, в одном городе нам не жить. Она на расстоянии забирала все мои чувства, а здесь всего вымотает. Нельзя ее оставлять в Волгограде. Когда ее не будет, сброшу ярмо неразделенной любви. Надо вырвать любовь из сердца. Но как? Может, разругаться с ней, оскорбить даже, и тогда надежды на ее руку не останется. Она будет жить в другом городе, и я ничего не буду о ней знать. Надо, обязательно надо порвать отношения по-крупному. Она обидится и никогда не простит. Сейчас же с ней поговорю".
Галя вышла в коридор, и Вера, встав с дивана, сказала:
- Хочу курить.
На улице закурили.
- Коля, поговори завтра с начальником отдела кадров.
- Вера, ты предлагала Генке сбежать?
- Ничего я ему не предлагала, - жестко ответила она.
- А кому записку написала?
- Какую записку?
- Иди ко мне, моя любовь, ты, и только ты один.
- А-а, какая это записка. Просто написала.
- Кому?
- Да никому.
- Просто так написать можно, но ты вырвала запись. Значит, хотела ему отдать.
- Отстань.
- Парню письмо написала, записку неизвестно кому, и просишь меня помочь. Хорошо, помогу. А потом будешь жить рядом и гулять с другими.
- Не хочешь помогать устраиваться?
- Если станешь женой.
- А если нет?
Он помедлил с ответом.
- Не хочу.
- Не хочешь - не надо. Завтра уеду.
- Куда?
- В Кемерово.
- К кому?
- К родственникам.
- Еще раз говорю: согласишься замуж за меня - у нас и пропишешься. А на работу устроишься, куда захочешь.
- Я сказала: замуж за тебя не пойду. Все, завтра уезжаю.
Утром мать разбудила Колю и ушла на работу. Комнату освещала настольная лампа. Натянув брюки, шагнул к дивану и посмотрел на Веру: она лежала с закрытыми глазами, но не спала.
- Что уставился? - она открыла глаза.
- Вера, Верочка, зачем ты так?
Она уперла взгляд в холодильник.
- Ну что, Вера?
- Что-что, я тебе вчера сказала что.
- Значит, уезжаешь?
- Отвернись, я оденусь.
- Верочка, - он подошел к дивану.
- Отойди и отвернись.
Коля сел на стул к ней спиной. Она оделась.
- Сейчас еду на вокзал.
- Я провожу тебя.
- Не надо.
- Провожу и куплю билет.
Она промолчала.
- Пойду позвоню на работу, скажу, что беру ученический, - сказал он и, взяв сумочку Веры, достал документы.
- Пока хожу, будут у меня. Чтоб без меня не уехала.
- Собираемся. Давай документы, - сказала Вера после завтрака.
- Никуда документы не денутся. Верочка, может, останешься?
- Я сказала: нет.
- Милая, я понимаю, ты уезжаешь. Верочка, - он подошел к ней и протянул руку, чтоб погладить, но она отступила к буфету.
- Не надо.
- Милая, сейчас ты поедешь, и я провожу тебя. Но перед отъездом я хочу тебя, хочу очень. - Он приблизился к Вере, и отступать ей некуда. Сзади буфет, справа шифоньер, слева стена.
- Но я не хочу, ничего не хочу.
- Вера, Верочка, - нежно шептал милое сердцу имя, - Верочка…
- Отойди!
"Лучше б оттолкнула или обругала, или сказала, что не любит и потому не хочет. Раз она не говорит - скажу я. Оскорблю, чтоб не было к ней возврата".
- Вера, а ты не думаешь, что я могу с тобой в Кемерово поехать?
- Зачем? Я тебя с собой не возьму.
- Да, конечно, я не поеду с тобой. Зачем? - Он помолчал. - Вера, понимаешь, кем ты для меня была? А кем останешься? Я заместо иконы на тебя молился, а сейчас, сейчас на кого мне молиться? Тот идеал, о котором столько мечтал, тает на глазах. Не представляю, что было бы со мной, если б ты приехала ко мне той чистой девушкой, похожей на юную Веру, о которой мечтал, и, посмотрев на меня и выслушав, сказала: "Я все тебе прощаю", и, пробыв у меня несколько часов или дней, поехала в Кемерово, То есть, чтобы у нас с тобой ничего не было и чтоб ты даже не разрешила к себе прикоснуться. Тогда бы рванул за тобой не только в Кемерово, но и на край света. А так, как вышло, к лучшему, потому что ты убила юную Веру, оставив образ распутной девки. Ты меня ни во что не ставишь. Да, ты симпатичная, но девчушка Вера была красавицей. Как ты изменилась! Может, и осталась бы ты в Волгограде, и вышла бы за меня замуж, будь у меня квартира и хорошая зарплата. А ты уезжаешь в Кемерово искать счастье. Что ж, желаю его найти. Я потерял тебя юную, хотя ты моей не была. Это время посмеялось надо мной, изменив до неузнаваемости тебя. Но я благодарен, что ты родилась, и я столько лет к тебе стремился. Ради тебя выжил и освободился. Вот за это спасибо. Спасибо даже не тебе, а твоим родителям: они родили тебя такой, какую я полюбил в пятом классе. А ты издевалась надо мной, с Генкой хотела сбежать. Ну скажи, скажи, что не хотела с ним сбежать?
У Веры глаза заволокло слезами. Она стояла, потупившись, и смотрела Коле в грудь.
- Ничего я Генке не говорила. Врет он.
- Аха, врет. Ну допустим, что врет. Но любовную записку написала ему ты.
Она неслышно плакала, и ее черные глаза серебрились.
- Не отвечаешь. И парню в зону при мне писала - травила меня. И настроение по три раза на день менялось. В первый день была ласковой и меня хотела, а потом будто бес в душу залез, став девчонкой-недотрогой с повадками змеи. Сколько в тюрьмах я видел людей, и многие из-за вас, женщин, сидели. Что ж, езжай в Кемерово, ищи счастье там.
Он замолчал, Вера плакала. Ему казалось - достаточно оскорбил. Сел за стол и достал ее документы.
- Здесь твоя фотография. Прости, ты не подаришь ее?
- Нет, - она подошла к столу.
- Если не хочешь дарить, просто оставлю себе. Фотографии Жени - Сережи тебе нужны?
- Оставь.
- Нет, не оставлю. Ты его никогда не видела. И письма свои заберу, вернее, порву.
И он порвал свои письма.
- Тогда отдай мои.
Он встал, не выпуская из рук документов, и достал ее письма.
- Так, на два, последние.
Она тоже порвала.
- Давай и то.
- Нет, первое, - ему шестой год, - не отдам. Жаль, его не было со мной в тюрьме. Хотел выучить.
- К чему оно тебе, ведь эти порвал?
- Первое письмо юной Веры оставлю себе.
- Давай документы.
- Отдам на вокзале, - сказал он, и они вышли. - Пойдем, Вера, напоследок покурим. Вот и начал я курить.
Она молча последовала за ним в профтехучилище, к мастерским, под голые деревья.
Покурив, сказал:
- У меня останется память - это место.
Они поехали в полупустом вагоне. Вера не разговаривала. Коля вглядывался в нее, стараясь запомнить милые, изменившиеся до неузнаваемости черты любимой. Он достал ручку, записную книжку и, открыв на "декабре", нарисовал ее лицо, поставив на нем пять родинок, рассыпанных по ее смуглому лицу.
Отстояв в очереди, купил до Кемерово плацкартный билет - купейных не было. Вера хотела вернуть деньги, но он сказал:
- Не надо. Деньги тебе пригодятся. У тебя всего-то сорок рублей.
Они потолкались на вокзале, а скоро и пассажирский Кисловодск - Новокузнецк подошел. Коля подал Вере паспорт и справку об освобождении.
- А обвинительное заключение и приговор?
- Оставлю себе.
- Зачем они тебе? Чтоб кто-нибудь читал?
- Не беспокойся, никому не покажу.
Верин вагон в начале состава. Она посмотрела Коле в глаза.
- Вера, всего тебе хорошего. Зайти в вагон?
- Не надо.
Она повернулась и ступила на подножку.
Поезд тронулся. Коля запомнил номер тепловоза, увозившего в неизвестность его первую любовь.
6
Первые дни только и думал о Вере: вот она проехала Куйбышев… приближается в Омску… Он мысленно ехал с ней в плацкартном вагоне в Кемерово. Но дни бежали, и все меньше вспоминал о ней. Не стало Веры, не стало милого надуманного образа, и гнет неразделенной любви постепенно спадал с сердца.
В тюрьме думал: если Вера не будет его - зачем жить? Но с ней все кончено, а жить хочется. Веры нет, но мир не перевернулся. Душа выхолощена: не стало любви, ради которой выжил, и он подумал: "Любил семь лет, а разлюбил в семь дней".
Работал он три дня в неделю. По пятницам ученический, по вторникам военная подготовка. Собирал и разбирал автомат и ходил в строю. Петрову не служить в армии, но для занятий нужны допризывники. И старый служака, участник войны, занимался с ребятами на совесть, будто готовя их в бой.
Постигая азы вольной жизни, наполовину оставался в тюрьме. И сны снились лагерные. Ну хоть бы один вольный приснился.
С завода тащили все. И хотя на проходных и воротах охрана - можно вывезти целую установку.
На машиносчетной станции уборщицей работала веселая женщина Матрена Савченко. В табуляторной стоял маленький будильник "Слава". Как-то девчата поставили его на полшестого, и Матрена, вымыв полы, сунула его в трусы. На проходной будильник-предатель неистово зазвенел, и она судорожно зашарила по трусам, ища у будильника кнопку. Звон прекратился, и усатый вахтер завел покорную от страха Матрену в дежурку.
- Вытаскивай, что у тебя там, - сказал он, шевеля мохнатыми усами.
Матрена, отвернувшись, вытащила из трусов мокрый будильник.
Весной Коля исполнил второстепенную роль в пьесе Л. Устинова "Город без любви" на сцене Дворца культуры, и спектакле в областной молодежной газете появилась корреспонденция. Режиссера-постановщика и ребят-исполнителей хвалили.
В июне сдал экзамены за одиннадцатый класс и, взяв характеристики для поступления в институт, - вот только в какой - не надумал, - решил съездить в Сибирь, а на обратном пути заехать в Москву, посмотреть товарищеский матч по футболу СССР - Бразилия, побывать на родине Есенина, навестить Грязовец и заскочить в Брянск.
Желудок у него болеть перестал, он пил отвары трав, прополис и язва зарубцевалась.
Взяв отпуск и билет на самолет, на экспрессе катит в аэропорт.
ТУ-134 взмыл в воздух. Посадка в Уфе, и Коля - в тюменском аэропорту "Рощино". Ночь. Зеленый огонек. Подбегает к такси.
- До железнодорожного вокзала, - бросает он и падает на сиденье.
Покупает билет до Ялуторовска и вглядывается в лица пассажиров, надеясь встретить знакомого. И если б встретил, пожал бы радостно руку.
Подошел поезд, и первым залез в общий, неосвещенный вагон. Мужчины стали обсуждать шахматный матч Спасский - Фишер. Ввязался, и вскоре только его и слушали. Разговор перекинулся на политику - и в политике не уступил первенства. Переключились на охоту, но и в ней показал себя не последним стрелком, переболтав настоящих охотников, хотя за последние годы в упор не видел ружья.
Разговор продолжался. За окном брезжил рассвет. Коля всматривался в соседку - симпатичную девушку, - а она вдохновляла его, - и он болтал без умолку. Соседка нравилась. Она изучающе смотрела на него. В симпатичной блондинке он улавливал знакомые черты. Она походила на учительницу рисования. "А вдруг - она? Нет, не может быть. С того времени прошло… прошло восемь лет. Должна измениться".
Перед Ялуторовском разговор прекратился, - многие сходили, - а он все смотрел на блондинку, и хотелось с ней заговорить. Как она походила на Нину Владимировну! А Нина Владимировна ему нравилась. Да и не только ему. В Падун она приехала после окончания института. Падунские ребята за ней ухлестывали, но замуж она не вышла и уехала. Она была невысокого роста со светлыми, почти льняными, как у куклы, волосами, и в школе ее прозвали Куколка. Нина Владимировна, чтоб казаться выше, ходила на высоких каблуках, и по деревянному полу старой падунской школы только и раздавалось частое цокание. За это ее прозвали второй кличкой - Козочка.
Коля любовался блондинкой. "Если сойдем вместе - познакомлюсь. А вдруг, а вдруг… и отпуск проведу с ней".
В Ялуторовске на выход, а за ним цокот блондинки. Ну, просто Козочка!
Спрыгнул и протянул девушке руку. Но она без его помощи, осторожно ступая по лесенкам, - не подвернулся бы высокий каблук! - сошла на пыльный перрон.
Белое платье обтягивало стройную фигуру блондинки. Он стушевался. Ну, просто Куколка!
- Простите, - решился он, - вы напоминаете девушку… - Коля хотел поправиться: "Мою учительницу", но проглотил слова.
Блондинка улыбалась.
- Да, - продолжал он, - вы напоминаете учительницу, которая меня учила в школе.
Белые зубы блондинки сияли.
- Вы напоминаете учительницу Нину Владимировну.
- А вы напоминаете мне моего ученика Колю Петрова.
- Нина Владимировна! Здравствуйте!
- Здравствуй, Коля!
- Приехал в гости. Шесть лет не был.
- Как твои дела?
- Хорошо. В прошлом году освободился. Сейчас в отпуске…
- В вагоне я слушала и не могла поверить, что передо мной сидит и ведет умные разговоры Коля Петров.
- Нина Владимировна, дайте ваш адрес, я напишу вам.
- Записывай… Я тороплюсь. Желаю удачи!
В Ялуторовске жили родственники, и он за день их обошел, а утром поехал в Заводоуковск.
Выйдя на перрон, пошел той дорогой, по которой когда-то бежал из-под конвоя, а где его подстрелили - остановился, закурил, и пошел в прокуратуру. Прокуратура находилась в другом месте. Ему хотелось повидать прокурора и подстраховаться: вдруг попадет в неприятную историю.
В приемной поздоровался в девушкой-секретарем. Она обрабатывала ногти. Подняв глаза, спросила:
- По какому вопросу?
- Мне надо Анатолия Петровича увидеть.
- Ему некогда. Придите через час.
- Он один?
- Один. Но к нему должны прийти.
- Анатолий Петрович мой хороший знакомый, - и он шагнул к двери.
Секретарь вскочила, намереваясь грудью заслонить дверь, но услыхав такое, остановилась. Он, не глядя на нее, отворил дверь.
За столом сидел прокурор. Когда-то Коля хотел кинуться на него…
- Здравствуйте, Анатолий Петрович.
- Здравствуй, - прокурор вглядывался в лицо весело ввалившегося к нему в кабинет, без доклада секретаря, парня.
- Узнали меня?
- Тебя нельзя не узнать.
- Освободился раньше. Вот мой паспорт. А то подумаете: сбежал.
Прокурор внимательно рассмотрел документ.
- Что ж, поздравляю.
Коля достал комсомольскую характеристику, вырезку из газеты с корреспонденцией о спектакле, программу концерта, где красовалась его фамилия.
- Прочитайте.
- А мы никогда не сомневались, что ты артист. Учись, и будет толк.
Зазвонил телефон. Прокурор, сняв трубку, сказал; "Хорошо. Позвоните вечером домой", - и назвал номер телефона.
Коля запомнил.
Дверь кабинета отворилась, и вошел милиционер - капитан.
- Это наш новый начальник милиции, - сказал прокурор.
Аудиенция закончена. Прокурор пожелал Петрову честной жизни, и ему захотелось в Падун - вдохнуть падуне - кий воздух, настоянный на барде.
Мимо плыл пустой "пазик", и Коля проголосовал. Водитель открыл переднюю дверцу.
- Здорово были. Довези до Падуна?
- До Падуна? А где это? Я не местный.
- Пять километров отсюда. Заплачу.
- Не могу. За начальником еду.
- Шеф, в натуре, обижаешь. Я только с зоны откинулся. Мне так хочется родное село посмотреть. Готов аж бежать. Ну довези, я заплачу.
- А-а, поехали.
Бросил на сиденье газетный сверток. В нем футболка. Автобус дернулся. Молодой шофер ехал по Заводоуковску медленно. Проезжая мимо автовокзала, Коля заметил падунского парня, и его так и подмывало сказать шоферу: "Шеф, останови. Вот мой земляк. Мы с ним в детстве за голубями лазили. Ему тоже надо в Падун". Но говорить не стал - шофер торопится.
За городом водитель поддал газу, расспрашивая, за что попался и сколько отсидел. Человек посторонний, и Коля не стеснялся.
Въехали в Падун.
- Братан, провези через все село. К кладбищу. Там у меня отец и дед похоронены. Отец умер, когда я в зоне был.
А вот и кладбище. "Сколько ему заплатить?"
- Спасибо тебе! - Он протянул шоферу бумажный рубль.
У кладбища вспомнил: в автобусе оставил футболку. Повернулся - на дороге оседала коричневая пыль.
Могилу отца и деда нашел быстро. У деда так и стоял маленький деревянный крест, выкрашенный в голубой цвет, а у отца с памятника звездочку сорвали. Постояв, пошел по кладбищу, читая на памятниках и крестах фамилии земляков.
Около свежей могилы копошилась тетя Зоя Клычкова с дочкой. С сыном ее, Петькой, он воровал.
- Здравствуйте.
- А, Коля, здравствуй, - ответила тетя Зоя. - Вот, - чуть помолчав, продолжала она, - Тереша умер. Скоро сорок дней.
Коля шесть лет назад пер буром на Терешу в кабинете начальника уголовного розыска. И вот Тереша умер. Умер труженик, всю жизнь провозившийся в навозе, воспитавший семерых детей, и дальше Ялуторовска не выезжавший. Правда, был на фронте, и пол-Европы прополз на пузе, защищая отечество.
В Падуне решил остановиться не у родственников, так как в гости к ним никогда не ходил, а у бывшей соседки тети Симы. Она жила в доме Трунова - Петров когда-то его обворовал. Тетя Сима купила этот ладный дом перед отъездом Трунова во Фрунзе.
Тетя Сима, увидев Колю, обрадовалась. Рассказал о себе.
- Вадим придет вечером, - сказала она, покормив Колю. Вадим сын тети Симы.