- Тетя Сима, я не заметил Джульбарса. Жив ли он?
Джульбарс - собака Петровых. Когда мать уезжала в Волгоград, овчарку оставили тете Симе.
- Я отдала его Шаповаловым. Они тоже кому-то отдали. Я его видела около стадиона. Он там у кого-то живет.
Петров шел по переулку мимо бывшего клычковского дома. Посмотрел на лавочку: здесь они просиживали летние ночи, рассказывая анекдоты и балагуря. Минуту-другую брел вдоль забора, вспоминая озорное детство. До слез грустно - не повторятся никогда блаженные сибирские ночи, когда он, беззаботный четырнадцати-пятнадцатилетний мелкий вор, хулиган-мальчишка, влюбленный в Веру, чудил в свое удовольствие, не заботясь ни о чем.
Вышел на большак. Закурил. К кому зайти? Даже мимо дома родственников прошел. Вечером зайдет. Все равно на работе. Навстречу женщина. Узнал ее.
- Здравствуйте, тетя Маша.
- Здравствуй Коля, - растерянно ответила она.
Коля снял солнцезащитные очки.
- Вот, тетя Маша, и освободился я.
Она ничего не ответила, и изучающе смотрела.
- Мы живем в Волгограде. Мать еще работает. Галя не замужем. Как вы поживаете?
И только тут тетя Маша улыбнулась.
- Да ничего. Внучку воспитываю. У нас все разъехались. Вдвоем с Людой и живем. Ты помнишь Люду?
- Помню. Мой отец ей книжки читал.
- Большая стала. Почти невеста. - Она помолчала. - А ведь говорили, что тебя убили. Я смотрю на тебя, разговариваю, вижу, что это ты, но мне как-то не верится. Столько лет считала, что тебя застрелили. Посмотри, - она подняла правую руку, - у меня и сейчас мурашки не прошли. Господи, подумала я, ведь вижу покойника.
Проводив тетю Машу взглядом, не раздумывая шагнул к калитке углового дома и радостный, улыбающийся - остался жив! - ввалился в ограду дома Сониных. Навстречу хозяин, чернявый, с сединой.
- Здравствуйте, дядя Витя. - заулыбался Коля. - Не узнаете меня?
- Нет.
Жена дяди Вити и дочь, услыхав на дворе разговор, вышли из дома.
- Здравствуйте, тетя Катя, Аня. А вы меня узнаете?
- Нет, - ответили, немного помолчав, женщины.
- Если сниму очки, сразу узнаете.
Его обшарили взглядом. Он стоял и улыбался. Ну до того он сейчас веселый был.
- Что стоишь и улыбаешься? Или называй себя, или убирайся вон, - злобно резанул дядя Витя.
- Извините, я думал, что без очков-то вы меня точно узнаете. Я Коля Петров.
Молчание…
- Прости нас, Коля, - сказал дядя Витя, - мы не узнали тебя. У нас горе. На прошлой неделе погиб Толя.
- Я только что приехал и не знал об этом. Как же Толя погиб?
- Попал под поезд.
- Как так?
- Сами не знаем. Нашли его между Падуном и Заводоуковском перерезанным.
В ограду, отворив калитку передним колесом, въехал на мотоцикле Виталя Стаценко, Анин муж, Коля с ним в детстве гонял голубей, и он часто надувал Колю, когда они чем-нибудь менялись, как, впрочем, и других моложе себя ребят. Он был первым парнем на деревне.
- Кого я вижу! - закричал Виталя, заглушив мотоцикл. - Ян! Вот так встреча! Мы только на кладбище к Толе ходили, видели могилу твоего отца, вспомнили и помянули тебя. А ты, черт, живой.
Виталя поставил мотоцикл на подножку и, подойдя к Коле, крепко пожал руку.
- Как поживаешь?
Рассказал, и хоть Виталя веселый, не стал у Сониных задерживаться.
Шел по улице и ни к кому не заходил. "Влип со своей веселостью. Урок на будущее: НЕ УЛЫБАЙСЯ, КОГДА К КОМУ-ТО ЗАХОДИШЬ".
Около сельсовета увидел отца Витали Стаценко. Дед Степан еле ковылял, с трудом, по-гусиному, переставляя больные ноги.
- Здорово, дядя Степан!
- А-а, Янка, здорово. Отсидел, значит. Попроведать приехал. Правильно. Родная земля к себе тянет. Где живешь-то?
- В Волгограде.
- А-а, в Сталинграде, значит. Знаю. Воевал там. Мать-то жива?
- Жива. А как вы?
- Плохо. Старуха умерла. А я последние дни доживаю.
- Я сейчас Виталю видел. Они-то как?
- Да они хорошо. Но сволочь он, Виталька. Вырастил. - Дед Степан заругался. - Когда старуха умерла, забрал меня к себе. Они в Сочах живут. Свой дом. Я хоть, слава Богу, дом не продал, уезжая. Пожил месяц и назад укатил. Жил у них в халупе, пристройке во дворе. Они меня даже за стол не приглашали. Анька еду, как псу в конуру, приносила, а сам редко ко мне нос показывал. Все ему некогда, крутится, как белка в колесе. Но живут, ей богу, хорошо. В Сочи он утянул меня из-за денег. У меня на книжке десять тысяч. Да дом хотел продать. Мне за него пять давали, и сейчас дают. Вот, дьявол. Я скоро умру. Не знаю, доживу ли до снега. Но ему ни копейки не оставлю. Дочерям поровну разделю. А дом старшей оставлю. Нет, Янка, ни копейки он у меня не получит. Вторую неделю как приехал и только раз ко мне заглянул.
Дед Степан говорил тяжело - одышка. Он оброс щетиной и не походил на дядю Степана, тащившего не так давно на себе домашнее хозяйство, выращивая скот и помогая деньгами четырем дочерям. Лишь мясистый нос напоминал дядю Степана.
Он пошел домой, тяжело переставляя ноги и носками кирзовых сапог чуть не задевал за пятки. Он всегда так ходил - по-гусиному, и спутать его походку было невозможно. Он шел и бормотал: "Нет, не получит он у меня ни копейки, не получит…"
Покрутившись у сельсовета и поболтав со знакомыми, пошел в школу. По пути к Сеточке, гадалке, заглянул. Это она ему, когда сидел в Одляне, предсказала скорое возвращение домой через больную постель и казенный дом. Сеточка возилась около халупы с коровой, стоя на жирном черноземе.
- Здравствуйте, Афанасия Петровна!
Сеточка повернулась.
- Ну, а как вы? - когда поговорили, спросил Коля.
- Плохо. Нет здоровья. Скоро в могилу.
- Вроде бы не так много лет прошло, а сколько людей в Падуне умерло. Некоторые погибли.
- Про Валерку Таланина слышал?
- Нет.
- Зимой последний раз освободился, пил, не работал, отец и убил его ломом.
Коля неплохо знал Таланина. Отчаянный был. Несколько сроков отсидел. И вот отец его грохнул.
- Проворов живой?
- Нонче зимой помер.
Проворов - сапожник, безногий дед, и Коля, когда сидел в Одляне, мечтал по освобождении с ним выпить.
Попрощавшись с Сеточкой и окинув ее хибару, - в ней она, в лютые холода, жила вместе с коровой, - тронул в школу, чувствуя на себе пристальный взгляд гадалки.
В вестибюле встретился с директором, Хруновым, и они поздоровались за руку, обмолвившись несколькими словами. В школе занятия кончились.
Зашел в раздевалку. Пальто Веры когда-то висело на шестой вешалке, втором месте. Сейчас вешалки без номеров. Но вешалка та же. Потрогал ее, покачал на шарнире, ласково провел по одному из крючков…
А вот и Верин класс. Но что это? В классе нет застекленной двери, через которую когда-то наблюдал, выгнанный с уроков, за Верой. Мимо проходила знакомая учительница. Поздоровался.
- Что за перестройка?
- Сделали медкабинет. Ну, как у тебя дела?
- Хорошо. Второй год на свободе. Зайдемте в медкабинет.
Медкабинет отгородили от класса стеной, и на том месте, где стояла Верина парта, красовался стол. За столом привлекательная медсестра.
- Наш бывший ученик, Коля Петров, - сказала учительница.
Поговорив с медсестрой, такой серьезной и недоступной, поднялся на второй этаж и зашел в свой класс. Поглядел на запачканные и исписанные столы.
Погуляв вдоль пруда около того места, где до революции стоял богатый особняк управляющего спиртзаводом, пошел к тете Симе.
Вадим дома. С другом. Поужинав, пошли через лягу на стадион, и он шел сзади парней, оглядывая знакомые места.
На стадионе, став полукругом напротив футбольных ворот, ребята пинали футбольный мяч. И Коля ударил несколько раз.
Из ребят никто не удивился, увидев Петрова. Не все считали его погибшим.
Поднялся в гору и обошел несколько дворов, заходя к знакомым и спрашивая Джульбарса. Ему хотелось погладить собаку и этим прикоснуться к детству.
Вечером наведался к тете Зине Быковой. Она подоила корову и процеживала молоко. Поздоровавшись, налила Коле банку.
- Я вот одна. Дядя Паша умер вскоре, как тебя посадили. Дети разъехались.
Попрощавшись с женщиной, вытащившей его в детстве из бани угоревшего, завернул в клычковский переулок и пошел к родственникам.
Наискосок от дома Майеров увидел сруб. Вокруг копошились мужчины. Подойдя, встретился с Фридрихом Майером, отцом подельника Роберта. Дядя Фридрих в правой руке держал легкий топорик, и на несколько секунд оторопел, увидев Яна. Ян-то должен сидеть.
Поздоровался, а дядя Фридрих так и стоял: коренастый, крепко сложенный, весь в мускулах и с топориком в руке.
Легким ударом вогнал топорик в сруб и шагнул к Коле, протянул широкую шершавую ладонь.
- Освободился, сбросили немного. Как Робка?
- Сидит.
- Как у вас дела? Как Артур?
- Спасибо. Хорошо. Артур на пятнадцать суток попал.
Артур младший сын дяди Фридриха.
Подошел двоюродный дядька, он вместе с дядей Фридрихом сруб рубил. Поговорили.
- Пошел я, - и Коля тронул в третий раз по Падуну.
Поздно вечером брел по большаку. Около старой школы встретился с высоким парнем. Парень, улыбаясь, протянул руку.
- Здорово, Ян! Узнаешь?
- Нет.
На улице не совсем смерклось, но Коля, как ни вглядывался, узнать парня не мог.
- Гляди, гляди лучше, - весело говорил парень. - Не узнаешь?
- Не узнаю.
- Я Женя Ермаков.
- А-а, Женя, здравствуй! Какой ты вымахал! Где мне тебя узнать. И днем не узнаю. Помню, когда было тебе лет шесть, ты закрыл свою бабку в сарае, притащил из дома малокалиберку, направил на двери и сказал: "Сиди, старая, а то пристрелю".
Засмеялись. Чудной маленький Женя был, и нравился Коле.
Женя заспешил по большаку, а Коля, посмотрел вслед. "На свидание, наверное, торопится. А ведь я у Ермаковых гуся украл".
Он шел по большаку, и плакал. Встретив Женю - острее ощутил, насколько далеко укатилось от него золотое время, когда он, такой же веселый, не обремененный заботами, бегал по Падуну. Только у Жени сейчас в кармане нет, наверняка, ножа, а Ян последнее время только с ножом и ходил, хотя никого резать не собирался. Нож придавал смелости.
Надо уезжать из Падуна, а когда, когда он еще сюда заглянет? За день многих повидал. Встретил и тех, с кем вместе воровал, и тех, кого обворовал, но они не знали об этом и радостно жали руку, приветствуя, как героя. Жали и те, кто никогда не любил преступников, но жали потому, что он такой отчаянный и вышел оттуда живым.
7
Переночевав у тети Симы, утром пошел в соседнюю деревню, где когда-то жила его любимая Верочка.
Верину маму застал на работе. Он увидел женщину лет пятидесяти, с черными, как у Веры, глазами, миловидную и очень на Веру похожую. "Это ее мама".
- Вас зовут Валерия Алексеевна?
- Да.
- Я Коля Петров. Я тут проездом и зашел узнать, как поживает Вера.
Валерия Алексеевна смутилась.
- Я пока свободна, идемте к нам.
Шли по улице, и он рассказывал о себе. Потом спросил:
- Как Вера устроилась?
- Вы знаете, она уехала в Кемерово. Там вышла замуж. Я была на свадьбе. Муж крепко любит и говорит: "Веру в обиду не дам".
Пятистенный дом, срубленный с размахом, стоял в конце деревни. В ограде столкнулись с хмельным мужем Валерии Алексеевны.
- Гость, Лера? - спросил он жену.
- Отстань. Это по работе.
- А-а-а, - протянул Нил Петрович.
Вошли в дом.
- Садитесь, - сказала Валерия Алексеевна и принесла фотографию. - Вот, недавно прислали.
На любительской фотографии Вера с мужем. Он на голову выше. Заметно - Вера беременная.
- Осенью родит, - сказала Валерия Алексеевна, видя, как Коля внимательно рассматривает фотографию.
- Да, ничего у меня с Верой не вышло. Я здорово ее любил. Пусть будет счастлива с ним.
С минуту длилось молчание.
- Вы Вере до Кемерово билет брали, я верну вам деньги.
- Не надо. Разве в деньгах дело?.. Пойду, мне надо в Новую Заимку съездить.
- Подождите, я вас молоком напою, - сказала она и вошла в амбар.
- Вот, - выходя из амбара и держа глиняную необожженную кринку, - сказала Валерия Алексеевна, - попейте.
Он взял деревенскую кринку, столько лет им не виданную, и только хотел приложиться, как Валерия Алексеевна сказала:
- Надо смешать молоко.
Молоко покрывал толстый слой сливок.
- Да что это я, пейте, - смутилась Валерия Алексеевна.
Он пил, но вот сливки кончились, и медленно цедил охлажденное молоко.
Выйдя за ворота, стал рассказывать, что благодаря ее дочери, завязал с преступностью и хочет поступать и институт. И всем, чего добьется в жизни, будет обязан только любви.
Прочитав стихотворение Есенина, сказал:
- Выучил для Верочки, но она никогда не будет моей.
Валерия Алексеевна шла, опустив голову.
- Спасибо, что вы родили такую дочь. И хоть у нас ничего не получилось, я все равно люблю Веру.
- Коля, если у Веры не сложится жизнь, она станет твоей женой.
- Если в этом году поступлю в институт, я напишу вам.
Он улыбнулся, улыбнулась и Валерия Алексеевна, и опять уловил ту поразительную схожесть в глазах и улыбке мамы и дочери.
К большаку шел напрямик по рыхлому, незасеянному полю, и земля набивалась в туфли. Перейдя строящуюся автотрассу, подумал: "Скоро проложат асфальтированную дорогу, и когда приеду в следующий раз, то до Падуна и Новой Заимки буду мчаться на автобусе, по автотрассе. И зарастет большак травой, а я по нему столько раз ходил и гонял на мотиках".
Брел в сторону Новой Заимки, голосуя попутным машинам. Хотелось проехать на лошади - к черту цивилизацию! - но не было на дороге лошадей.
Послышался рев двигателя. Повернулся. Навстречу "Кировец", и он поднял руку.
Водитель веселый, и Коля болтал с ним, не скрывая, что едет в Заимку, в которой не был шесть лет, а пять из них отсидел.
- Останови на перекрестке, - сказал у станции и показал в окно пальцем.
- Здесь мы совершили преступление. Тогда росла рожь, а в этом году ничего не посеяли.
Спрыгнув на землю, пошел по роковой старозаимковской дороге. Примерно на этом месте ударили штакетиной по голове учителя, и остановился, оглядываясь кругом. "Кировец" дернулся, и водитель помахал рукой.
Коля пошел на станцию к приятелю Власу. Он переехал из Падуна. С ним переписывался из зоны. В Падуне заходил к матери Власа, а соседка рассказала, что прошлым летом, напившись до чертиков, в омут бросился брат Власа, Агафон. Агафон был инвалид - плохо видел. Перед тем как кинуться в омут, поделился с соседкой горем: прожил около сорока и не знал, почему у него плохое зрение. А тут мать поведала: когда в девках забеременела, возненавидела плод и часто колотила по нему кулаками. Хотелось выкидыша. Но она родила симпатичного, почти слепого мальчика и сдала в приют. Детство и юность Агафон провел в приютах и колониях, где над ним, полуслепым, издевались. Об этом он пьяный, проклиная судьбу, рассказывал Коле.
В неогороженном дворе возле поленницы заметил Власа. Он сидел на траве, а рядом топотала светловолосая - ох, как на него похожая - дочка. Коля надеялся: Влас не узнает. Но тот повернулся к скользнул взглядом. В этот момент девочка упала и заплакала. Он поднял ее и шагнул навстречу.
- Здравствуй, Микола, - улыбаясь, он протягивал обе руки.
- А я думал, через восемь лет меня в черных очках ни за что не узнаешь.
- Ну как мне тебя не узнать…
Он засуетился, взял дочку за руку и крикнул жене:
- Рая, посмотри, кто к нам приехал!
Из дома, улыбаясь, вышла жена.
- Надо бутылку брать. Да у нас же нет денег…
- Я сам возьму, - прервал Коля Власа.
- Нет, ты гость, и возьмем мы. Да, Рая, вспомнил: у меня в заначке трояк есть.
- Влас, мне надо в Заимке дядьку попроведать. Вначале к нему загляну…
Напрягая мышцы, почти бежал. Возле дома помешанного дядьки остановился и посмотрел на колодец: от колодца, с полными ведрами, шел дядя Ваня - безотказный труженик, выполняющий в колхозе самую черную работу. И захотелось хоть раз в жизни помочь дяде Ване, в детстве ему часто рассказывавшего всего две сказки: про медведя и про волка.
Направился к дядьке и загородил дорогу. Дядя Ваня - обросший щетиной, в заштопанной клетчатой рубашке и грязных кирзовых сапогах, хотя грязи на улице нет, обошел племянника.
Раз дядя его в черных очках не узнает, сунул очки в карман и снова загородил дорогу.
- Дядя Ваня, да посмотри же, что ты меня не узнаешь.
- Не знаю я вас, - он вновь обошел племянника.
Коля семенил впереди дядьки и заглядывал ему в лицо.
- Дядя Ваня, давайте я донесу воду.
- Да не надо, я сам.
- Дядя Ваня, я же твой племянник.
Дядька остановился.
- Какой племянник?
- Коля Петров.
- Колю Петрова милиция убила.
Понял: его не убедить, и заговорил по-другому.
- Я из уголовного розыска. Давайте ведра. Мне надо взять у вас показания. В колхозе украли нетель, и я веду следствие.
- Нетель, это черную, что ли?
- Ну да, черную.
- Дак сегодня она нашлась, а вот красную с пятнами никак не найдут.
- Вот-вот, мы как раз ее и ищем. Давайте ведра, я помогу.
Дядька напугался "милиционера".
- Пошлите.
Войдя в новый, тесноватый, кое-как построенный дом, - старый-то, в тридцатых годах срубленный, с плохо покрытой крышей, сгнил, - увидел жену дядьки. Слава Богу, хоть у нее все были дома.
- Коля, - всплеснула руками тетя Нюра, - приехал!
Теперь дядя Ваня поверил, что перед ним племянник, раз жена признала. Он заулыбался, затряс темной от навоза рукой Колину белую руку и заплакал, и слезы радости прятались в его щетине.
Тетя Нюра хотела собрать на стол, но Коля сказал:
- Я ненадолго, - и сел на табурет рядом с дядей Ваней.
- Тогда хоть чайку попей. - И тетка пошла кипятить чай.
- Дядя Ваня, дядя Ваня, расскажи сказки про медведя и волка.
Коле так хотелось послушать эти сказки и на несколько минут перенестись в детство. Готов, как ребенок, сесть дядьке на колени и ловить его медлительную речь.
Ласково поглядев на племянника, спросил:
- Какие сказки?
- Да про медведя и волка. Ты мне их в детстве рассказывал.
- А я забыл.
Оглядев комнату, похожую на жилище бедных российских крестьян конца прошлого века, встал, попрощался и, отказавшись от чая и забежав к соседям, заспешил на станцию.
Отойдя, оглянулся: дядька стоял у калитки и смотрел ему вслед. Так и не дождался помешанный дядя Ваня падения Советов, чтоб переехать в прадедовский дом, бодро стоящий около двухсот лет. Да и забыл он, конечно, как забыл сказки про медведя и волка, что когда-то ждал падения советской власти.
Стол накрыт. Рая выпила стопку, и то за два раза, и Коля с Власом допили проклятую, вспоминая воровское детство.
Влас работал на тяжелой малооплачиваемой работе и жалел: не закончил средней школы.