Пока они поднимались в номер "Триша Йейтс", Бренди не сказала ни слова. Из рекламного проспекта Белинда узнала, что стеклянные стены лифта меняют цвет в соответствии с настроением тех, кто в нем едет. Она вспомнила некоторые цвета: черный для плохого настроения, желтый для счастья, красный для порочных мыслей. Белинде стало не по себе, когда она увидела рядом с Бренди ожидаемую черноту грозового неба, в то время как с ее стороны лифт, точно интерпретировав отношение к предстоящему интервью, подозрительно алел. Всю дорогу она старалась как могла прикрыть стену собой и облегченно вздохнула лишь тогда, когда лифт остановился на нужном этаже.
- Белинда Блок, - объявила Бренди, открывая похожую на тюремную дверь напротив лифта.
- Блэк! - раздраженно поправила ее Белинда.
У нее тотчас же заслезились глаза от мощного жасминового аромата, который, как цунами, выплеснулся из открывшейся двери и отбросил ее назад. Белинда заморгала, ослепленная ярким солнечным светом, отражающимся от огромного белого дивана и светлого дерева паркета. Внутри все было настолько бесцветным, что она не сразу смогла разглядеть обитателей. Лишь когда ее глаза привыкли к яркому свету, Белинда различила что-то похожее на сияющую фигуру, облаченную во все белое, сидящую посреди комнаты на сверкающем полу.
Шампань Ди-Вайн, однако, не просто сидела. Ее тонкие, изящные руки были сцеплены друг с другом, а длинная нога в белой штанине, закинутая через локоть на шею, покоилась на плече. Такая поза показалась Белинде чрезвычайно неудобной, однако на лице Шампань было написано безмятежное спокойствие. Глаза у нее были закрыты, а на устах витала блаженная улыбка.
При мысли о том, насколько безукоризненно красива Шампань, пусть и застывшая в нелепой позе, у Белинды к горлу подступила тошнота ревности. Тело Шампань было стройным и гибким, как у танцовщицы, за исключением знаменитого пышного бюста, на целый размер превосходившего то, чем могла похвастаться Белинда, и державшегося без видимых вспомогательных приспособлений. Поразительно упругая грудь поднималась над узкой грудной клеткой двумя футбольными мячами. На Шампань были мешковатые белые борцовские брюки и обтягивающая белая куртка, с трудом вмещавшая грудь и заканчивающаяся на добрых двенадцать дюймов выше талии, открывая акры загорелого мускулистого брюшного пресса и плоский пупок, проткнутый серебряной серьгой.
Пальцы рук были унизаны кольцами - затейливыми серебряными и другими, своим ослепительным блеском намекающими на то, что в деле возвращения добра миру существуют весьма строгие ограничения. Маленькие серебряные колечки были у Шампань и на пальцах ног. Ее белые, как лед, волосы низвергались светлыми струями на плечи, а лицо обладало совершенной красотой - кремовая кожа, высокие скулы, правильный овал без острых углов, ни одной морщинки или пятнышка - если не считать небольшого алмаза, сверкающего между бровями. Одним словом, Шампань обладала той внешностью, которая, по мнению Белинды, достигалась только после долгого ретуширования на компьютере. Что хуже, ее красота выглядела естественной и, судя по всему, давалась Шампань без каких-либо усилий. По крайней мере, на расстоянии ее лицо казалось девственно лишенным косметики.
- Проходите и садитесь, - проскрежетала Бренди. - У вас есть десять минут.
Десять минут! А обещали сорок! Вспыхнув от негодования, Белинда повернулась было к Бренди, собираясь спорить, но тотчас же передумала, увидев ее суровое лицо. Давая выход переполняющей ее ярости, она плюхнулась на диван.
- Не сюда, - прорычала Бренди. - Сюда.
Она указала на пол напротив Шампань. Белинда, не сидевшая на полу с детского сада, неуклюже опустилась вниз, зацепившись коленями в колготках-сеточках за паркет и проклиная упрямую мини-юбку, больно впившуюся в бедра. Оставалось надеяться, что ее не заставят закинуть ногу за шею.
Глаза Шампань по-прежнему были закрыты. Белинде захотелось узнать, действительно ли она поглощена изучением тайн мироздания? Или просто потеряла сознание, оглушенная невыносимым сочетанием благовоний, мерцающих по всей комнате ароматизированных свечей и запаха белых лилий, красующихся в огромных вазах на всех подоконниках?
Пытаясь совладать с перегрузкой органов чувств, Белинда лихорадочно искала, с чего бы начать разговор.
- Мисс Ди-Вайн, вы позволите спросить… Шампань, поморгав, открыла глаза. Белинда почувствовала, как за считанные секунды зрачки, зеленые и ослепительные, как лучи лазера, придирчиво оглядели ее с ног до головы. Наконец безукоризненно точеные губы изогнулись в едва заметной улыбке.
- Да?
- …почему у вас камешки между пальцами ног? Шампань широко раскрыла глаза. Ее взгляд был полон недоумения и презрения.
- Разумеется, потому что я дух.
Белинда опешила от неожиданности, но решила не подавать и виду. Если интервью будет продолжаться тек и дальше, это обязательно проявится в статье.
- Прошу прощения, - запинаясь, спросила она, - кто?
- Дух, - простонала Шампань, нетерпеливо закатывая глаза. - Я дух небесный.
- О, - заморгала Белинда. - Понятно.
- А это, - продолжала Шампань, расслабляя закинутую на плечо ногу, - как вы уже должны были понять, курс очищения горячими камнями, которому я научилась у американских индейцев. Хотя на самом деле, - раздраженно протрубила она, - камни уже остыли, черт бы их побрал. Петси!
Шампань резко хлопнула в ладоши. Из соседней комнаты, кишащей, как уже успела заметить Белинда, людьми в белых одеждах, появилась невысокая темноволосая девушка с руками, покрытыми рыжей татуировкой. Поспешно подбежав к Шампань, она стала вытаскивать зажатые между пальцами ее ноги камешки. Неожиданно у Шампань по щекам потекли слезы.
- Вам больно? - удивленно спросила Белинда.
Или, быть может, подумала она, услышав, как Шампань громко шмыгнула носом, это сенная лихорадка от обилия цветов?
- Конечно же, нет, - отрезала Шампань. - Полагаю, вам известно, что слезы благотворно воздействуют на ци человека, наполняя его сердце радостью?
Несмотря на непрекращающуюся грубость, - а может быть, как раз благодаря ей, - Белинда ощутила прилив восторга. Интервью оказалось гораздо лучше - или гораздо хуже ее самых смелых надежд. После обязательного вопроса о диете, которой придерживалась Шампань, - как выяснилось, состоявшей из сплошных аллергенов, - Белинда поймала себя на том, что ее внимание поглощено людьми в белом, толпящимися в соседней комнате.
- Кто это такие?
- Разумеется, мои наставники, - гордо заявила Шампань. - Гуру по ногтям, гуру по йоге, гуру по волосам, гуру по холистике, гуру по кинезиологии, гуру по фэн-шуй, гуру по стилю, гуру по персональному росту - это тот, кто натирает мне ноги воском… - Она зевнула. - Ах да, и гуру по гуру.
- Гуру по гуру? - зачарованно переспросила Белинда, ухватившись за последние слова. - А он чем занимается?
- Естественно, дает мне советы относительно всех остальных гуру, - снисходительно объяснила Шампань, смотря на нее как на дурочку.
Белинда неуютно заерзала на жестком полу.
- Расскажите мне про свое духовное пробуждение. Про то, как вы открыли для себя каббалу.
- Да. - Твердые изумруды глаз Шампань расплавились в зеленые лужицы исступления. - Слушайте, я хочу, чтобы вы все это записали. Понимаете, я очень одухотворенная натура. Очень одухотворенная.
- Правда ли, что впервые вас приобщила к этому Мадонна?
- Да. Добрая старушка Мадонна.
- И как это произошло? - не унималась Белинда.
Шампань развела в стороны свои длинные изящные руки.
- Как-то раз мы с ней болтали - насколько я припоминаю, в баре, - и я у нее спросила, не знает ли она, где найти хорошего повара. А когда я опомнилась, я уже была в Лос-Анджелесе и слушала, как мне рассказывают про мои тайконы.
- Про тайконы? - переспросила Белинда. - Это еще что такое - какие-то австралийские млекопитающие?
- Тайконы, - раздраженно пояснила Шампань, - это те качества, которые мы принесли с собой из прошлой жизни. Именно они позволяют нам развиваться и совершенствоваться.
- А, - сказала Белинда, - теперь поняла.
- Мой главный тайкон - "вера". Я верю в то, что все происходящее имеет какой-то смысл.
Да, это уж точно, мысленно усмехнулась Белинда, вспоминая свистящий шепот Оливье. Все, что сделали в отеле по требованию Шампань, имело какой-то смысл.
- …большинство вещей мне неподвластно…
Белинда украдкой взглянула на свиту. В свете такого обилия прислуги неподвластность определенно являлась чем-то относительным.
- …и я должна постоянно оставаться свободной и невесомой…
Записывая эти слова, Белинда ехидно подняла бровь. Можно не сомневаться, этот номер Шампань подсучила бесплатно, и до полной невесомости ей тоже недалеко - она весит не больше семи стоунов, хотя каждая грудь - не меньше четырех фунтов.
К Шампань приблизилась еще одна ассистентка с маленькой вазочкой в руках.
- Ваше горячее масло, - почтительно прошептала она, принимаясь втирать снадобье в немыслимо гладкий лоб красавицы.
Белинда решила переменить тактику.
- Мисс Ди-Вайн, вы довольно долго отсутствовали в Великобритании, - разыгрывая из себя наивность, спросила она. - Как, по-вашему, приняла вас родина?
В ответ Шампань драматично взъерошила волосы.
- Я покинула Великобританию знаменитостью, - объявила она. - А возвратилась… звездой.
Воистину, самомнение этой женщины выходит за всякие рамки. Невероятно, какие щедрые подарки преподносит ей судьба. Белинда почувствовала, как у нее от зависти засвербило в пятках. Но теперь настало время задать тот самый вопрос. Перевести разговор на болезненную тему. Белинда долго не могла собраться с духом, но откладывать дальше было нельзя. Главный редактор ждет…
- Всем известно, что вы получили роль в новом фильме Ричи, - процедила сквозь стиснутые зубы Белинда.
- Да, я просто в восторге.
- И, естественно, вы будете сниматься вместе с… мм… - Белинде пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы закончить вопрос, - с Редом Кемпионом.
Шампань самодовольно улыбнулась.
Белинда прищурилась.
- Правда ли, - елейным голосом произнесла она, - что технический персонал "Бетонных башмаков" должен был дать письменное обязательство во время съемок не смотреть вам в глаза?
- Что? - взвизгнула Шампань. - Как вы смеете, черт побери? Я глубоко одухотворенная личность. Я считаю, что все люди равны. Я отрицаю превосходство одного человека над другим. Благодеяние, оказанное незнакомому человеку, является краеугольным камнем духовного просвещения.
- Значит, вы отрицаете, - настаивала Белинда, - что у вас возникли проблемы с режиссером из-за того, что в анонсе фильма чаще используются кадры с участием другого актера?
Шампань вздрогнула, расплескивая масло из вазочки.
- Ах ты, дура проклятая! - крикнула она на свою ассистентку. - Ты пролила горячее масло на мой "третий глаз"!
- Интервью окончено, - объявила Бренди.
Белинда, собрав вещи, с трудом поднялась с пола, разминая затекшие ноги.
- Фотограф из "Вога" уже ждет, - добавила Бренди.
Белинда изумленно уставилась на Шампань, встретившую это известие громкими непристойными звуками.
- Это очень помогает придать форму губам, - пояснила Бренди, выпроваживая Белинду за дверь.
- И не забудьте упомянуть, - бросила ей вдогонку Шампань в перерыве между звуками, которые можно услышать в туалете, - какая я глубоко одухотворенная личность!
- Не беспокойтесь, - многозначительным тоном пообещала ей Белинда, - не забуду.
В конце концов, размышляла она, громыхая вниз по металлическим ступеням, напоминающим пожарную лестницу, Шампань с лихвой перевыполнила основную заповедь своей новообретенной веры. Одному незнакомому человеку она определенно оказала очень большую услугу.
После того, как вся квартира содрогнулась от нового оглушительного грохота, Грейс бросилась на кухню, чтобы оценить повреждения. Мария с утра делала генеральную уборку.
- Мадам Грейс…
- Грейс. Просто Грейс, пожалуйста…
Олицетворение вселенской скорби, Мария ломала руки, стоя в окружении груды фарфоровых осколков. Всего, что осталось, насколько могла определить Грейс, от одной особенно отвратительной салатницы, подаренной Сионом, - на одном из осколков даже сохранился, ценник дешевого магазина. Своей глубокой центральной выемкой для нарезанных овощей и двумя вмятинами по краям для соусов салатница была ужасно похожа на большую фарфоровую бородавку.
- Ничего страшного не случилось. Честное слово.
Грейс уже успела понять, что общение с домработницей требует гораздо большего эмоционального участия, чем она предполагала. Мария, хотя и делала жизнь чище, значительно ее усложняла.
Настойчивое стремление Марии отвечать на телефонные звонки уже обернулось несколькими настолько перевранными сообщениями, что не было никакой возможности понять их смысл. Ни по неразборчивым каракулям, которые Мария время от времени оставляла засунутыми под телефон, ни по ее сбивчивому пересказу Грейс никак не могла определить, звонил ли ей Генри. Впрочем, это казалось маловероятным. После долгих уговоров Элли скрепя сердце согласилась позвонить ему насчет предстоящих съемок "Субботнего вечернего обозрения". Однако она категорически отказалась сопровождать Генри и Эвфемию в студию, сославшись на то, что у нее в это время свидание. Грейс не находила себе места, чувствуя неумолимое приближение назначенного срока.
Единственными сообщениями, передаваемыми Марией со стопроцентной точностью, были постоянные звонки леди Армиджер, желавшей знать, приедет ли Грейс на торжественный ужин. Грейс же, внутренне решившая скорее умереть, чем ехать в Венецию, никак не могла набраться решимости сказать об этом матери, не говоря о том, чтобы выдержать долгие уговоры, которые должны были неизбежно последовать за ее заявлением. Но пока что ей удавалось избегать разговоров с леди Армиджер.
В порыве либерализма Грейс убедила Марию, что та может приходить к ней, когда не занята у других клиентов, и это привело к совершенно непредвиденным осложнениям. Мария повадилась приходить в самые неурочные часы, как правило, когда Грейс была дома.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы та особенно возражала. Присутствие Марии, как ни странно, действовало на нее утешительно: весело насвистывая, домработница натирала до блеска полированные поверхности, отвлекая Грейс от угрюмых размышлений о собственных неудачах, разочарованиях и провалах последних нескольких недель.
Помимо любви к внешним выкрутасам, - сегодня, например, одна из ее платиново-белых прядей была выкрашена в ярко-оранжевый цвет, - Мария отличалась скрупулезной честностью и щедро относилась к своему времени. Она неизменно задерживалась у Грейс дольше, чем было оговорено: весело щебеча, мыла раковину, протирала пол, наводила порядок в шкафу. А с пылью она боролась, как со своим личным врагом. Жаль только, она не могла стереть воспоминания о Сионе у нее из головы; а так, отметила Грейс, все следы, оставленные им в квартире, были безжалостно уничтожены. Казалось, Мария действительно каким-то сверхъестественным образом обо всем догадалась и предприняла соответствующие действия. Первой исчезла фотография Сиона, швыряющего яйца в принцессу Маргарет, за ней последовали плакаты "Поддержим забастовку". Грейс оставалось только гадать, как поступила с ними Мария.
Домработница подняла глаза от разбитой вдребезги салатницы. Поймав на себе взгляд Грейс, она покраснела. В глазах блеснули слезы.
- Наверное, вы вычтите у меня из жалованья…
- Что? Как вы могли так подумать! Разве так можно поступать… неужели кто-то так поступает?
Смущенно отвернувшись, Мария опустилась на колени и принялась собирать осколки, а Грейс постаралась вспомнить то, что говорила Элли про других, не таких покладистых клиентов домработницы. "Одна женщина ведет себя по отношению к ней просто гадко, хотя Мария старается изо всех сил. Платит ей гроши, кричит". Грейс бдительно следила за собой, выискивая малейшие признаки социального превосходства, выказываемые в отношении домработницы - замечание, слово, жест, которые Мария могла бы истолковать как напоминание о ее зависимом положении. Мария же решительно продолжала кампанию за то, чтобы взять в свои руки личную жизнь Грейс. Ни одно ее посещение не обходилось без упоминания о "мой клиент, ош-шень добрый человек, он вам идеально подойдет".
- Знаете, Мария, - отвечала Грейс, стараясь не показаться слишком суровой, - я решила на время воздержаться от мужчин.
Мария неизменно поражалась ее словам.
- Но вы есть такая красивая. Мой клиент, он тоже есть красивый. Зачем воздержаться от мужчин?
По мнению Грейс, на самом деле вопрос стоял не так. Главным было то, почему она сама не смогла понять, что Сион является лживым лицемером. Элли давно это подозревала. Даже Мария сразу же списала его со счетов, едва взглянув на фотографию. А что касается ее матери…
- Не хотите кофе? - вслух спросила Грейс.
Как красноречиво свидетельствовало быстро уменьшающееся количество пакетиков в буфете, больше всего домработница любила черный, обильно подслащенный кофе. Подойдя к столу, чтобы включить кофеварку, Грейс услышала, как у нее за спиной Мария прекратила вытирать пыль.
- Ми-исис Грейс, вы работаете с книгами, да?
Обернувшись, Грейс улыбнулась.
- Да, в издательстве.
- Я хочу показать вам книга. Хорошая книга.
Дружелюбная улыбка Грейс, поблекнув, уступила место изумлению.
- Вы написали книгу?
Подобное случалось с ней не впервые. Одним из непременных следствий работы в издательстве - даже таком убогом, как "Хатто и Хатто", - был бесконечный поток людей, как правило, едва знакомых, упрашивающих ее передать книгу на рассмотрение Адаму Найту. Грейс тщетно пыталась объяснить, что абсолютно такого же эффекта можно достичь, просто выбросив рукопись в ближайшее мусорное ведро. Это заявление никого не останавливало: похоже, каждый считал, что он написал не просто роман, а роман, который принесет автору десятки миллионов фунтов плюс контракт с киностудией. И все же Грейс удивилась, узнав, что подобное убеждение не обошло стороной и Марию.
Но Мария, покачав головой, достала из сумки большой коричневый конверт и протянула его Грейс.
- Не я. Мой клиент. Он есть ош-шень хороший человек. Очень красивый. Тот самый, о который я вам говорить.