А что? Назло всем привести себя в шикарное состояние красоты? Взять и удивить Москву. Нате вам, жрите на здоровье! Вы думали, что я вам Квазимодо, а я вам Джина Лоллобриджида! И пускай подавятся от злости всякие там жены, росконцертовские суки и прочие "закадычные подруги". И правильно! И не буду ждать, когда мне начнут кивать на дверь или переводить в другой коллектив, строя кривые рожи! Возьму и уйду сама. Что на все белом свете больше нету концертных организаций? Есть! И еще сколько! И "Москонцерт" жив и здоров, и областная филармония. Да и вообще на улице давно закончился эксперимент по всеобщему походу в светлое будущее, которое оказалось застойным тупиком. На дворе расплодилась уйма частных фирм и мелких контор, которым опытные администраторы ой, как нужны! Да тем более с такой танково-пробивной мощью! Не помру! Пробьюсь! Я же не дура совдеповская! Я же самая умная в Москве!!! – утешала сама себя Алла, хотя внутри все было мерзко, противно и гадостно. Про такое состояние народ правильно говорит: кошки в душу нагадили. И еще как нагадили! И не только кошки…
– Михалыч! – прокричала она в трубку, даже не посмотрев на часы. – Забери меня к себе, мне плохо!
– Рыбка моя! Я немедленно высылаю за тобой машину и жду на даче. Согласна?
– Согласна! Давай быстрее!
Всю дорогу Алла ехала на заднем сиденье "Мерседеса" и злилась на весь окружающий мир. Ей было жалко себя, свою жизнь, загубленную за кулисами с холодными гостиницами и супом-письмом на пустой, звонкий желудок. Ей хотелось мелкой и противной мести и Славке, и его дуре жене, и росконцертовским, и вообще, чтобы все закулисное население загорелось синим пламенем и долго чадило и коптило, отравляя себя собственным ядом злословия. И чтобы обязательно задохнулось в этом смрадном и ядовитом дыму…
Михалыч убил на нее два дня, из обещанной недели летнего отдыха, чтобы привести в нормальное, человеческое состояние. Она жаловалась ему в мокрое плечо, сидя на краю бассейна, рыдала пьяными, шампанскими слезами посреди ночи в мужскую, волосатую грудь, дула губы с утра за завтраком, даже покрикивала на него со злостью, за то, что считал мелкими ее неприятности, как будто это он был виноват в них.
Через два дня мир прямо с утра расцвел добрым и ласковым утром. Он радовал лапками ели, которые она протягивала Алле через раздвинутые, большие окна на открытую площадку перед окном. Он пел трелями птиц в березовой рощице через лужайку, он светил утренним солнышком ей в лицо, он посылал улыбку Михалыча, сидящего напротив с чашечкой кофе и ей вдруг стало так просто, светло и легко, что она рассмеялась сама над собой и сказала громко:
– Михалыч! Как я люблю жизнь! Как хорошо, что ты улыбаешься напротив, как хорошо, что поют птички и вот эта елка тянет ко мне свои объятья! Уррра-а-а-а! Я ожила и растопырила глаза на мир! А мир-то меня любит!
– И не только мир! А я?
– И ты меня тоже любишь?
– Конечно! Разве можно не любить такую интересную и оригинальную бабу с изюминой внутри? Ты просто не понимаешь, какие примочки таскаешь! Чего только не подарила тебе жизнь! А самое главное – она тебе подарила индивидуальность!
– Михалыч! Я тебя обожаю! – выкрикнула Алла громко и с разбегу бросилась к нему на шею…
Какое же это сладкое слово – Свобода! Не просто свобода слова, или там мыслей, или там какого-то выбора, а свобода Личности внутри ее самой! Вообще, Личность имеет свой дом внутри себя, поэтому она изначально есть самодостаточная. Личности и в пустыне не может быть одиноко или скучно. Личность может правильно объяснить сама себе происходящее. Личность может рассматривать мир с разных точек зрения. И Мир вдруг раскрашивает жизнь возможностями сделать и то, и это, и еще много чего, на что раньше времени катастрофически не хватало.
В первую очередь нужно было сжать всю волю в кулак и пойти к стоматологу. Эту экзекуцию она боялась до дрожи во всем теле, до подступления желудка прямо к горлу, до остановки сердца… Ноги не хотели двигаться в ту сторону никак и никогда, но Алла поняла: или вот сейчас, или уже никогда! И пошла бы, потому что дальше тянуть было некуда. Разведка в собственном рту давала горестные результаты! Три дырочки еще туда-сюда, а вот две большие дырищи требовали уважительного отношения. Приходилось следить за каждым вкусненьким кусочком, попадавшим к вкусовым рецепторам, чтобы оголенные нервы не мешали правильному пережевыванию пищи во рту.
Любой поход к стоматологу достается человеку с большой потерей нервной, энергетической и большого куска прочей ауры, это точно. Почему человека, да и вообще млекопитающего Бог изобрел с такими хреновыми зубами? Неужели нельзя было придумать что-то другое? У животного еще ничего, крепкие. Во всяком случае, в толпе тебе не попадаются собаки с флюсом или кошки со вставными челюстями. А у несчастного человека? Каждый первый из толпы точно со вставными. Опять что-то с естественным отбором? Опять в Главном Вселенском Компьютере зависла программа? Именно про зубы?
А ведь генетики еще в начале семидесятых годов разгадали загадку возбудителя, который заставляет организм выплевывать старые, молочные зубы в семилетнем возрасте и выращивать новые. Но если бы тогда кто-то послушал генетиков, то замена старого зуба на новый ограничивалась бы обыкновенным уколом в надкостницу. Но куда было бы девать тогда целую зубодерно-сверлильную отрасль, именуемую стоматологией? И все покатилось дальше, сопровождаемое стенаниями человека с перевязанной челюстью, оглашавшего околокресельное пространство зубоврачебного кабинета дикими воплями от одного вида крутящегося зубного бура…
К самому главному походу Алла готовилась бы еще очень долго, но уже на третий день вольной дачной жизни утро преподнесло подарочек. Точнее даже и не утро, а серые утренние сумерки. Они разбудили Аллу нудной зубной болью. Два дня она терпела и ничего не говорила Михалычу. Не хотела портить ему неделю общего кайфа. Но уже третья ночь стала тихо сводить ее с ума. Ноченька выдалась еще та! Ох, и ноченька! Не приведи, Господи!
Алла пыталась самовнушением победить это чудовище, но самовнушение не срабатывало. Неожиданно ей в Михалычевой библиотеке среди набора крутых детективов попалась на глаза толстая книга заговоров Степановой. Там оказалось несколько заговоров. Один нужно было наговаривать на воду, второй на щеку, третий просто вслух…
Алла решила попробовать с самого маленького. Сначала она наговорила его на воду, потом полоскала ею рот, потом села около Михалыча ждать на диване, но оно никак не срабатывало. Тогда она стала повторять заговор про себе, не вслух. Она бубнила его половину дня, посылая страстные мольбы непосредственно своему мучителю, но он, сволочь, как будто оглох и никак не реагировал на призывы внутрь ее самой. Но она мужественно повторяла и повторяла:
– Месяц в небе, солнце в дубе, замри, червяк, в зубе. Аминь! Месяц в небе, солнце в дубе, замри, червяк, в зубе. Аминь. Месяц в небе, солнце в дубе…
Но зубу было все по барабану. И солнце, и месяц. Только Михалыч, как истинный атеист, сидел на диване и ехидничал весь день до самого вечера:
– Ты его еще поуговаривай, погладь, как дите капризное.
– Я и так уговариваю, именно как дите капризное!
– Тогда поругай! Поругай! А можно еще чем-нибудь задобрить. Сало прикладывать пробовала? Сало оно хорошо! Хохлы любят! Может, твой зуб от сала расчувствуется и успокоится? Или еще чеснок можно приложить. Только не помню, внутрь или снаружи. А еще можно мочой прополоскать. Уринотерапия. Я где-то читал.
– У-у-у-у-у! – тихо подвывала Алла на диване. – Ну правильно. Тебе бы все ехидничать! А сам говорил, что любишь.
– Конечно, люблю! Но не верю ни в какие заговоры.
– Но это же твоя книга!?
– Я ее первый раз в жизни вижу. Может, кто-то забыл?
– Интересно! Ты даже не знаешь, что у тебя в доме есть? Это же твой дом, а не проходной двор.
– Женщина! Займитесь своим зубом и оставьте в покое холостого мужчину. Договорились?
Он был прав. Зуб звал в заботы! Тогда Алла придумала для него кое-что покруче. В разделе, где, ну полное и откровенное колдовство, нашла следующее: нужно слюной начертить крест на щеке и говорить:
– Мать ты моя, вечерняя звезда, жалуюсь я тебе на двенадцать девиц, Иродовых дочерей. Как всех звезд на небе не пересчитать, так и телу моему не болеть и не страдать. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Алла по-честному сидела на диване и старалась – плевала и чертила, плевала и чертила, но толку был полный нуль! К вечеру зуб достал конкретно, и Алла полезла в маленький молитвенник, который всегда лежал у нее в сумочке. Оказалось, что там тоже есть. Не бросил Господь чад своих без помощи. Еще в начале всех столетий понял, что зубы будут замучивают народ насмерть и решил одному сострадателю дать возможность помогать страдающим. Звали его священномученик Антипа, именно он и получил дар исцеления в "неутешимой зубной боли" еще от самого Бога. Разрешение за всех болящих морочить Богу голову. В молитвеннике нашлась и сама молитва. Алла стала читать ее тихонько Антипе и своему мучителю, держась за щеку и качаясь в такт:
– О преславный священномучениче Антипо и скорый помощниче христианам в болезнях! Верую от всея души и помышления, яко дадеся тебе от Господа дар болящия исцеляти, недугующия врачевати и разслабленныя укрепляти. Сего ради к тебе, яко благодатному врачу болезней, аз немощный прибегаю и, твой досточтимый образ со благоговением лобызая, молюся: твоим представительством у Царя Небесного испроси мне болящему исцеление от удручающия мя зубныя болезни, аще бо и недостоин есмь тебе благодатнейшего отца и присного заступника моего, но ты, быв подражатель человеколюбия Божия, сотвори мя достойна твоего заступления чрез мое обращение от злых дел к благому житию, уврачуй обильно дарованную тебе благодатию язвы и струпы души и тела моего, даруй ми здравия и спасения и во всем благое поспешение, да тако тихое и безмолвное житие пожив во всяком благочестии и чистоте, сподоблюся со всеми святыми славити Всесвятое имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
– Алл! Ты Богу-то не обещай лишнего! Ты же не до такой степени верующая, – прокомментировал Михалыч с дивана и тут же, на всякий случай, перебрался от нее подальше, в кресло. – В каком таком благочестии ты ему жить обещаешь? Какая из тебя благочестивая душа? А голосок-то, голосок! Какой нежный!
– Ну вот! Сбил мне весь настрой! Я только-только настроилась, а ты со своими советами лезешь и меня от великого подвига супертерпения отвлекаешь!
Алла ушла в ванную комнату и мужественно стала читать молитву сама себе в зеркало, прямо в каждый зрачок по очереди, несколько раз и искренне клясться, что будет вести чистое и безмолвное житие, а в душе ругала сама себя и понимала, что от такой клятвы может быть еще хуже.
Алла давно знала, что если какая дикая мыслишка пробежит ненароком под черепушкой, то непременно там зацепится и сбудется. Так и произошло. Эта мыслишка, про нечестность перед Богом и пустые обещания, привели к тому, что зуб разболелся без всякой совести и тормозов. Уже к ночи она носилась с ним по всему дому, пытаясь хоть как-то уговорить, и успокоить… Ночь они встретили вместе. Прямо как "Баунти" – неразлучная парочка! Она и он! Чтобы его черти уволокли!
Михалыч не выдержал и первым убежал в спальню, чтобы успеть уснуть и не слышать ночные стенания, но Аллины нервы требовали зрителя, и она притащилась в спальню следом за сочувствием. Ее причитания разбудили его только что родившийся и не окрепший сон. Свое недовольство Михалыч сдерживал внутри себя, только спиной показывал отсутствие оного, ворочая, вздрагивая и шевеля мышцами.
– Баиньки, баиньки, что вы сгнили к Васеньке, укатились за порог, и чтобы черт вас уволок! – Это так тихо Алла импровизировала зубу колыбельную и все так же медленно качалась, сидя уже на кровати.
– Что это за Васю ты к зубу приплела? Ты ему, прямо как младенцу, песни поешь и в рифму подбираешь! – пробурчал Михалыч уже недовольной спиной и укрылся одеялом с головой.
– Господи, Господи, за что мне такие мучения? За что Ты меня так? Что я Тебе плохого сделала? Даже с росконцертовскими не ругаюсь, а Ты меня так! А Васю я никакого не знаю, – буркнула она последнюю фразу в широкую Михалычеву спину и продолжила пустые клятвы. – Ну буду я, буду вести тихую жизнь! Честное слово!
Михалыч заворочался под одеялом и тяжело вздохнул.
– Что ты так вздыхаешь? – возмутилась Алла. – Тебе хорошо, а я тут мучайся. Знаешь, как меня это достало? Сверлит и сверлит! С макушки начинает, а потом на пять сверл раздвояется, растрояется, разпятяется! Два в уши уткнулись с той, внутренней стороны, и сверлят, сверлят, только беззвучно, а те два, что в виски, они еще и шумят! Ты даже не представляешь, что это такое! Про пятое я вообще молчу! Оно уже все мои нервы на себя накрутило! Оно скоро через щеку наружу высверлится!
– Знаешь, как моя покойная бабушка говаривала? – выдал Михалыч из-под одеяла.
– Я не удивлюсь, если ты скажешь, что твоя покойная бабушка умерла в девяносто годков со всеми своими зубами. Полный рот цельных зубьев! Так?
– Так. Ты права. Полный рот цельных зубьев! Но при этом она говорила: – Кто тебя? Я сам себя! И ты сама себя! Давно бы уже сходила к врачу и закончила эти ночные бдения! – Михалыч демонстративно вытащил из-под себя подушку и шумно, с разбегу, саданул ее себе на голову.
– И дневные! Про день забыл?
– Днем я тебя еще как-то отвлекаю, оно проще, – глухо прозвучало из-под подушки.
– Поэтому я на работе бываю злая, когда у меня зубы болят, как мегера и на всех кидаюсь! Баю, баюшки, баю, не ложися на краю… – завела она по новой.
– У меня есть мужик знакомый. Он всех лечит! У него заговор есть. Рассказать?
– Ну…
– Нужно налить в стакан холодную воду и прополоскать рот, а потом повторять заговор. Повторишь? – Михалыч даже сел в кровати, нахлобучив подушку на голову, как Наполеон, и держа ее двумя руками. Он дождался, когда она пополощет рот водой, кивнет головой и выдал:
– Зубы мои, зубы.
Алла повторила:
– Зубы мои зубы.
– Корни мои корни! – повторяй!
– Ну… Корни мои корни!
– А теперь подними ногу и… пердни! – выдал Михалыч очень обрадованно.
– Правильно! Только солдатский, кирзовый юмор и должен быть на зубах у настоящего генерала. Тебе бы все шуточки да прибауточки! – Алла такого откровенного солдафонского подхода к своей персоне не ожидала, очень обиделась и отвернулась носом к двери.
– Все! Мое терпение треснуло окончательно не только повдоль, но даже и поперек! – Михалыч, сидя в кровати, отбросил подушку на пол. – Давай привяжем к нему леску и выдернем его к чертовой матери! Так дальше жить просто невозможно!
– Леску я уже как-то проходила! – пробубнила Алла обиженная.
– И что?
– Я что, не рассказывала тебе эту душещипательную историю?
– За те два месяца, которые мы с тобой знакомы, ты мне ее еще не рассказывала.
– Не может быть? Эту историю я уже всей Москве рассказывала!
– Кроме меня. Я ее не знаю. Давай, рассказывай. Может, отвлечешься?
– Есть у меня подруга Нелли. Одна из всех подруг со взрослой дочерью и тоже Нелька, которую мы зовем "мелкая". У Нельки "мелкой" есть два кота. С раннего детства коты были детородными, и никто не покушался на их естество, пока они подрастали и мужали. Потом они возмужали окончательно и стали вести себя, как заправские коты на выданье. Метить территорию, лазать по обоям и драть мебель. Нелька "большая" мучилась, мучилась, воспитывала, воспитывала, а потом решила-таки их кастрировать. Она вызвала на дом передвижных кастратов, а чтобы ей "мелкая" голову не оторвала, когда вернется с работы, меня зазвала к себе в гости в качестве грозной и дальнобойной артиллерии. Приехала я к ней. Сидит она на кухне, на стуле качается, ручки по-бабьи сложила, горестно так на своих котов уставилась, пока они уплетают задабривающую добавку, и так переживает, так переживает, что смотреть на нее жалко! Мое предложение было лаконичным до безобразия:
– Я в магазин сбегаю?
– Ага! Только сразу самую большую бери, маленькой мы горе не зальем. Тем более, как говорит народ, сколько не бери, а все равно в магазин два раза бежать. Тем более "мелкая" вечером приедет, тоже расстроится… Может, возьмешь две?
Сбегала я в магазин за двумя большими, и мы засели на кухне ждать кастратов. А у меня, как в этот раз, тоже зуб разболелся и уже три дня как ныл. Ныл он себе и ныл, медленно и нудно, но более-менее терпимо. Во всяком случае, я терпеть еще могла, не так как сейчас, что пора по стенке ходить и по потолку. Часов в шесть приехали две приятные молодые сестрички в белых халатах и Нелька потащила котов на кухню, на экзекуцию. Коты-то были ухоженные, откормленные и здоровущие, килограмм по пятнадцать, поэтому она их каждого под отдельную подмышку потащила. Мы с ней из кухни сразу же убрались, вместе с одним бутылем и закусью, а девочки взялись за котов.
Экзекуция заняла где-то полчаса, после чего нас позвали на кухню.
Все было кончено!
Нашему взору предстали два сонных трупика на большом, кухонном столе, лежащих без всякого движения. Нелька горестно повздыхала над ними, но возврата к прошлому уже не было! Мы проводили девочек, отнесли котов в комнату, уложили трупики вдоль стеночки, промыли хлоркой стол и перебрались на кухню со всем сопутствующим большой пьянке с горя. Не успели мы так же горестно допить оставшиеся полбутылки, обмывая потерю мужских кошачьих достоинств, как явилась "мелкая" со своим приятелем Димой. Сколько же было шуму и упреков в обе стороны! А воплей было, будь здоров! Но, вопи, не вопи, а поезд уже ушел. Поэтому все слились в горестном экстазе вокруг бутылки, проводить в последний путь кошачьи гениталии. А зуб-то мой болит и болит, и все веселее болит и веселее. Даже градус не помогает! Я уже стала за щеку хвататься! Вот тут-то Димон и предложил привязать его за нитку. Сказано – сделано! Тем более, что только что осуществленная операция подвигнула и меня на невиданные подвиги в доказательство поддержки моей подруги! Все тут же занялись моим зубом. Нельки нашли нитку потолще и ее ко мне привязали. Я мужественно закрыла глаза, растопырила пошире рот и приготовилась к ужасу. Димка на счет: раз, два три, изо всех своих сил дернул за ручку!
Представь себе. Я сижу с разинутым ртом, а у двери стоит Димка с оторванной ниткой. Я-то глаза крепко-накрепко сжала и про себя вся внутри похолодела от страху.
– Дура, рот закрой! Я уже все сказал! – цитатой Райкина вывела меня из ужаса Нелька "большая". – Нитка оказалась слабая. Порвалась.
У меня все в душе отлегло так, что я даже вся вдруг вспотела и глаза открыла.