Алла очень любила утреннюю Москву, когда в нее только-только тихо вползает раннее летнее утро. Начало пятого утра. Тихо, потому что машин было еще мало на широких московских проспектах, а вползало, потому что в Москве нет горизонта. Солнце пробивается за домами, ударяясь о стены и разбрызгивая свои лучи хаотично, как попало, но это было очень красиво! Очень! И вообще! Как же все хорошо! За-ме-ча-те-ль-но!
"Мерседес" шуршал по широкому проспекту навстречу поднимающемуся солнцу, и ничего больше не мешало ощущать на своей щеке его теплые, оздоровляющие лучи…
– Да здравствуют земские врачи! – громко сказала Алла, чмокнула Михалыча в щеку и потянулась…
Последствие № 2
– Лина! Ты представляешь? Мне выдрали зуб! Нет! Ты даже не представляешь, что это за такое! Теперь, после этого, я на все готова! На все! Я созвонилась с Машей и она дала мне телефон клиники. Если хочешь, пойдем вместе рожу в порядок приводить? – радостно кричала Алла в трубку своей закадычной подруге.
– Да ты чё-о! А гастроли?
– Какие гастроли! Ну их на фиг! Я уволилась!
– Ты теперь вольная птица?
– Я такая вольная птица, вольнее которой и на свете-то нету! И при бабках для ремонта своего фейса!
– Да ну? Откуда? Расчет большой получила?
– Мужичка богатенького раскрутила!
– Это кого это и когда ты успела?
– Да Михалыча! Он со мной зуб драл, а потом расчувствовался и выдал мне свое желанье на оплату подтяжки, на зубы и даже тату на морде, так что я готова на великий подвиг! Во как! Ты со мной?
– У меня Михалыча нету. Мне столько бабок где нарыть?
– Давай так. Я все выясняю, сумму "итого" получу, испужаюсь до коликов в животе, а там будем посмотреть. Идет?
– Идет. Жду твоего звонка. – Лина положила трубку.
Клиника была совсем новая и современная. Вышколенная секретарша элегантно одетая, элегантно причесанная, элегантно, но не навязчиво, суетилась вокруг Аллы, стараясь произвести наилучшее впечатление о своем заведении от самого порога. Алла была уже "заказана", ее ждали и даже данные паспорта были записаны на отдельную карточку. Михалыч, славный человек, сдержавший свое обещание, действительно сделал все. Созвонился с кем надо, сказал что надо, подготовил, как должно и сегодня Алла шла по коридору в сопровождении секретарши и карточки, как "настоящая генеральская жена", гордо и самодостойно.
Врач оказался молодым человеком, лет тридцати пяти, с очень умными и все понимающими глазами. Звали его Эрнест Михайлович. После процедуры знакомства и шарканья ножкой друг перед другом, он усадил Аллу в кресло, зажег над ней яркую лампу и уселся напротив. Алле было неловко от цепких глаз, которые стали внимательно рассматривать ее лицо с самого близкого расстояния. Это напомнило ей недавние ощущения от глаз рыжего врача, который еще и в рот к ней влез своими рыжими пальцами. Ощущение было не из приятных, поэтому Алла закрыла глаза. И правильно сделала, потому что врач стал трогать лицо пальцами, иногда уминая его, как глину или оттягивая кожу в сторону. Это тоже было неприятно, но у этого врача глаза были голубыми и кожа на лице не рыжая, да и в рот к ней он не лез, поэтому она постаралась настучать своим ощущениям кулаком по темечку и выбросить на помойку. Нужно было расслабиться и получить удовольствие. Удовольствие от будущего.
– Откройте глаза. – сказал врач.
Алла открыла и тоже увидела его глаза очень близко, впритык, как и ожидала увидеть, по аналогии с "рыжим".
– Так, Алла Ивановна. Значит, вы хотите что?
– Хочу помолодеть. Все!
– Значит, у нас будет подтяжечка. Лоб мы "погладим". Вот здесь у нас будут нити. – Эрнест Михайлович потрогал висящие "брыли" и низ щек. – А подтяжечку сделаем так: над глазками уберем, в бровках ушьем, под глазками тоже ушьем, к ушкам натянем, снизу вот так подтянем и ниточками закрепим, – он рассуждал вслух, трогал ее лицо, тянул кожу в разные стороны, а ей вдруг стало ужасно смешно. Он напоминал ей портного, который "химичит" над раскроем сапог, имея только лоскут хрома, который надо тянуть то сюда, то туда. При этом непонятно: много кожи, поэтому он ее так крутит, или кожи мало и хватит только на полтора сапога? Но было щекотно и прикольно.
– Доктор. Меня интересуют три вещи. Больно будет или нет? Сколько я буду страшная по времени? На сколько вся эта канитель? Ну и деньги, естественно.
– Аллочка, – перешел Эрнест Михайлович на дружеский тон. – Больно НЕ БУ-ДЕТ! Сто процентов. У нас анестезия. "На всю эту канитель" у вас уйдет месяц. Через месяц что-то еще будет, это уже от кожи зависит, но мало заметное глазу. А финансовая сторона дела пускай вас не волнует. Это наши с Владимиром Михайловичем внутренние вопросы. Мы утрясем их сами.
"Вот тебе и раз! – подумала Алла. – А чем я подружкам "закадычным" похвалюсь? Такое сделала с лицом и не знаю этому цену? А Лине? Она ждет "итого"…".
– Доктор! Ну для любопытных озвучьте? Мне же интересно.
– Нет, нет. Я пока даже приблизительно не могу сказать. Давайте этот вопрос оставим до конца процедур.
– А если бы я была стандартная пациентка. Вы же должны были бы мне озвучить стоимость, потому что я должна была бы опираться на свой кошелек. Так?
– Так. Но я буду опираться не на ваш кошелек, поэтому и не буду озвучивать. А вдруг это мой презент, или взятка, или я умножу на восемь? Шутка. Но не приставайте ко мне с этим вопросом.
– Ну хорошо, я не буду больше приставать к вам с этим вопросом. А когда на экзекуцию?
– "На экзекуцию" я вас жду через три дня. Приехать нужно к восьми утра, в девять я должен видеть вас в операционной, в клинике вы будете дня три, а может быть, и пять, как поведет себя кожа. Тапочек и ночной рубашки, а так же кастрюлек, телевизора или кипятильника не брать. Знаем мы вас, артистов, – мило улыбнулся доктор.
– Я не артистка. Я администратор.
– Вот вы-то главный разлагальщик и есть. Это именно администраторы имеют изощренный ум, приспособленный к нашей действительности, и именно они всегда учили артистов в биде варить яйца всмятку. Я зна-а-а-ю. Мне сами же артисты это все и рассказывали, – он засмеялся. – Поэтому сразу и предупреждаю.
Два дня Алла готовилась в клинику, как будто после клиники жизни уже не должно было быть. Разобрала все в квартире. Все те залежи, которые прятались по-за углами до генеральской уборки в большой праздник, были вытряхнуты и пересортированы основательно. Правда, это не помешало пожалеть основную часть от помойки и распихать по углам обратно, но вместе со старым хламом из углов вылезли и старые воспоминания. Открытки, фотографии, записки, безделушки. Уборка превратилась в два дня воспоминаний, помешавших по-настоящему отблагодарить Михалыча за его благородный поступок…
Алла ехала по коридору на каталке, укрытая простыней, и переживала. Это была первая операция в ее жизни, не считая, конечно, аборта. Для многих женщин аборты вещь привычная, но у Аллы он был в жизни один, первый и последний, поставивший точку варианту рождения детей. Эти неприятные ассоциации мелькали в голове вместе с лампами, которые мелькали в глазах по дороге в операционную. Ощущение повисало внутри, как рвотная масса, и плюхалось туда-сюда неприятной взвесью, желающей выскочить наружу.
Страх вещь противная и очень вредная. Она мешает жить спокойно и мыслить спокойно. Сегодня она мешала сосредоточиться на мечте о красивом лице, которое будет радовать ее перед зеркалом…
Когда въехали под один большой операционный светильник о нескольких ярких лампах, в груди родилась еще и паника. Теперь внутри стало холодно от страха и очень противно.
"Скорее бы уже сделали анестезию и я бы уснула, – подумала Алла. – Не смотрела бы на все эти жуткие лампы и не копалась внутри себя…".
После укола ей сразу же приснился сон. Смешной и удивительный. Как будто она была маленькая, красивая девочка с яркими бантами, схватывающими волосы в крепкие, густые спирали, разбросанные по плечам очаровательными кольцами, с пушистыми локонами на концах. Она смотрела на себя как бы со стороны. Смотрела на беленькое платьишко с яркими, алыми маками, на гипюровые гольфочки с помпончиками под коленками, на алые туфельки с белами бантиками. Мордашка у нее была очаровательная. Беленькая, с пухлыми щечками, с ямочками и алыми губками. Удивительная девочка, девочка ее мечты. В какой-то момент она поняла, что это не она, а ее доченька, такая, какая бы она была, если бы… Она любовалась ею со стороны и восхищалась…
А из зеркала на нее смотрел настоящий, тихий ужас. Синюшная рожа после автокатастрофы. Над глазами распухшие швы, смазанные йодом, под глазами канавы с отходами, протухшими еще неделю тому назад. Щеки толстые и как у алкашки, отмороженные еще в позапрошлогоднюю зиму. Лучше не смотреть. В палате было еще три женщины. И все такие же красавицы.
– Если нас троих выпустить на какой-нибудь презентации, народ подумает, что мы вампиры или сбежали с кладбища, – задумчиво сказала Алла рассматривая себя пристальнее. Она боялась, что вот так теперь все и останется.
– Девочки, а вдруг мы не изменимся? Останемся вот такими страшилами, а? – спросила одна из соседок.
– Да нет! – сказала молодящаяся дама с таким же распухшим лицом, лежащая на кровати справа. – Врачи за такое денег бы не взяли столько. Наверное, это пройдет.
– А сколько с вас содрали? – спросила Алла очень заинтересованным голосом, потому что наконец-то должна была услышать ответ на мучавший ее вопрос.
– А вы что, не знаете?
– Я не знаю. Это мне муж сделал подарок, поэтому он будет оплачивать.
– А вы что делали?
– Круговую подтяжку с золотыми нитями, веки и под глазами.
– Ну, это где-то на пятерочку в зелени.
– Да-а-а-а-а-а?! Мно-о-о-о-го!
– Немало, – дама вздохнула и уткнулась в книжку с яркой детективной обложкой.
"Нехилые денежки бросил Михалыч на алтарь нашей кровати. Интересная история. Откуда у генерала могут быть такие свободные деньги, которых не жалко? Что-то генерал мой химичит, наверное. Химичит! Точно! Сколько бы денег у человека ни было, но лишних не бывает никогда, – думала Алла разглядывая потолок в палате. – Что-то он теперь потребует взамен? Ничего на свете не бывает просто так. Всегда нужно что-то взамен, потому что за все приходится платить. Всегда. Так и с генералом нужно будет чем-то рассчитываться. Хорошо, если только кроватью, а если это будет посерьезнее? Что тогда? А? Как бы не вляпаться в какую-нибудь канитель! Но в какую канитель он мог бы меня воткнуть? Не в шпионы же. Какой из меня Штирлиц? Если взять за исходное ту удивительную ночь на острове, то впереди у меня маячит что-то совсем другое, но не генерал…" – У Аллы от воспоминаний вдруг все волосики на теле зашевелились, а перед глазами всплыл экран на небе… стало жутковато…
"А если и правда это тот красавец Саша? – думалось дальше. – И что тогда? Тогда генерал начнет строить козни и прочие гадости. Ему это все раз плюнуть, он же АБВДешник. Жуткая пугалка для народа. Ну и что тогда? Как поведет себя эта пугалка по отношению ко мне?".
Но тут мысли о Михалыче тихо уползли на задний план, а на передний выполз Саша во всей своей красе. Алла уставилась в потолок. Сладкие воспоминания прошедшей с ним ночи нахлынули на нее, производя в организме нешуточные разрушения. Организм помнил все до мелочей и хотел повторения. Но это было невозможно. Горестные вздохи повисли сладким и огорчительным откровением…
– Что-то плохо? – спросила соседка с детективом. Наверное, он не застревал в ее голове, а отвлекающая разрядка требовалась тоже. – Вы так вздыхаете! Давайте познакомимся. Меня зовут Катя.
– А меня Алла. Просто вспомнилось о мечте.
– Хорошее?
– Куда уж лучше!
– Тогда я вам завидую. У меня мечты нет. Может, потому, что все уже произошло?
– Все произойти не может никогда. Всегда что-то новое и неожиданное может выскочить из-за угла, как хорошая кинокомедия или драматургия жизни и ты можешь вдруг от этого даже опешить. Как у меня.
– Ой, как интересно! Расскажите.
– Во-первых, давайте на "ты". А рассказать можно. Повторить мысли вслух и еще раз горестно повздыхать.
– Зачем же от мечты вздыхать? Ей радоваться нужно.
– Да потому что она точно никогда не осуществится. Вот и вздыхаю, радуясь тому, что уже произошло. Потому что это уже само по себе было подарком.
– Ты меня совсем заинтриговала. Ну расскажи! Это, наверное, про любовь?
– Про любовь, про любовь, да еще про какую! Про то, как старое корыто, то есть я, влюбилось в молодого принца! Во как!
Алла опять мечтательно уставилась в потолок и взялась рассказывать, что-то привирая, для красоты. Фантазировать вслух. В палате наступила гробовая тишина, только ее скрипучий и грубовато-прокуренный голос, внося своеобразный шарм, тихо и медленно, даже как-то плавно повествовал о том сладком и необыкновенном, что произошло, как казалось совсем недавно, а на самом деле уже почти три месяца тому назад.
Все три соседки слушали, затаив дыхание и не перебивая. Когда Алла замолчала, с левой противоположной кровати почти такой же скрипучий, прокуренный и явно артистический голос так же задумчиво продолжил тему, как будто это был один рассказ:
– А потом он вдруг нашелся сам, и, мало того, что нашелся, стал за мной ухаживать. Настоящий конфетно-букетный роман на два месяца! А потом была самая настоящая свадьба и три месяца полного кайфа! А потом что-то сломалось, и он стал пропадать вечерами у институтских друзей. А потом я застукала его на своей даче с телкой. А теперь это превратилось в ужас, потому что я ему больше не верю. Я вздрагиваю от каждого телефонного звонка, от шуток своих коллег за кулисами, я театральная актриса, от чьих-то беглых взглядов, от недомолвок и недосказок. Может быть, они не имеют ко мне никакого отношения, но я-то вздрагиваю! Я сама продолжаю в уме сплетню, я сама договариваю недоговоренный диалог, я сама домысливаю взгляды! У-жас! Девочка моя, не лезьте вы в этот омут! Это страшно! Может толкнуть на страшный, ужасный, нехороший поступок…
– Вы имеете в виду прощание с моей жизнью? Нет! Этого не будет никогда! Я слишком умная и жизнелюбивая!
– Я тоже жизнелюбивая, но промывание желудка уже имею за плечами.
– А что, у вас тоже жуткая разница в возрасте?
– Да. Тридцать лет.
– Ого! У нас поменьше. Всего двадцать с чем-то.
– Какая разница. И я, и вы сейчас в этой клинике и лежите только потому, что хотите, чтобы он был рядом. Правильно?
– Правильно, но у нас была всего одна ночь и больше его что-то рядом не видать. Не рвется на передовую.
– А зачем вам тогда круговая подтяжка?
– Для себя.
– Ой, деточка, не смешите. Мне уже скоро семьдесят, я здесь третий и явно не последний раз и ничего с этим не поделаешь.
– Ну не скажите! Я тоже второй раз и не потому, что мужчины, а для себя. Я по-новому называюсь "бизнесвумен", поэтому жизнь обязывает, – подала голос молчаливая дама с соседней кровати, рядом с артисткой. – Все равно это стимул к жизни. Неважно для кого.
– Это точно… – тихо подхватила Катя. – неважно для кого…
На второй день Катя прямо с утра многозначительно показала глазами на дверь в коридор и Алла подалась за ней. Они нашли укромный уголок под раскидистым фикусом и уселись покурить.
– Ты знаешь, – начала Катя. – У меня есть знакомый дед. Он колдун, да-а-а. Очень сильный колдун. Хочешь, я тебя к нему отведу? Он может помочь.
– Как и чем?
– Притянуть его к тебе на расстоянии, только нужно что-то. Фото там или какая вещь. Я так думаю, а может, и не нужно? Хочешь?
– Хочу. А почему бы и нет? Хоть два, три месяца, но мои! Почему бы под конец и не хватануть этой радиации под завязку, а?
– Я тоже так думаю. Мужья уже давно приелись. Я бы вот сломя голову в молодую любовь бросилась! Честное слово! Так заел быт, ты не представляешь! Муж, семья, кухня, дача, прислуга, магазины, дети, внуки, кручусь с утра и до вечера. Кошмар! Да и мужа-то дома почти не видать. Он у меня крутой чиновник. Все время по загранкам. Конечно, живем хорошо, обеспеченно, да и дети пристроены, но как же скучно! Один и тот же круг общения, одни и те же рожи, одни и те же тряпки, все одно и то же! А так хочется новизны! У твоего молодого человека друга нету?
– Я даже не знаю. Может, и есть, я с ним мало знакома. Что такое одна ночь? Тьфу, что такое…
– Ты потом меня познакомь с кем-нибудь, если что…
– Договорились. С тебя колдун, с меня хахаль… – подытожила Алла весело и обе дамы рассмеялись. – Осталось тату на лицо и зубы в рот и можно на круг для фокстрота, – добавила она.
– Это еще как минимум несколько недель.
– Ну и что? Я к этому готова…
И правда ровно месяц Алла носила спереди на своей голове не лицо, а черт знает что. С этим синюшным чем-то, закутанным в шарфик по самые глаза, она неделю ездила к стоматологу на "Мерседесе". И машину и врача тоже подсунул Михалыч. От Аллы нужно было мужественно стиснуть зубы, точнее растиснуть, и сжать в железный кулак волю и нервы. Врач оказался не только терпеливым, но мягким и добрым человеком. Он не пугался ее синяков и швов. Он мужественно и терпеливо "донес" до Аллы мысль:
– В нашем цивилизованном обществе СТЫДНО жить с такими зубами…
Она поняла и приняла ее, хотя и возразила:
– Древний мудрец Су Ши еще в одиннадцатом веке сказал по-другому: стыдно бывает монаху – когда он не может отделаться от любовницы, монахине – когда родит, чиновнику – когда его уличают во взятках… – сказала и испугалась своих слов. А вдруг она на что-то намекнула? Но врач в лице не изменился и воспринял возражение, как шутку…
Постепенно синяки проходили, швы затягивались и на месте рожи стало проступать вполне приличное личико с гладкой и приятной, даже на ощупь, кожей. Все остальное время Алла сидела дома, без выхода на улицу не допуская "к телу" даже близких подруг. Один-единственный раз в ее доме появился мужчина, которого привезла Лина. Это был мастер по тату. Оказалось, что татуировки делать почти не больно, и даже этот ужас остался позади. Правда, пришлось несколько дней пугаться по утрам в зеркале распухших глаз и толстых "цедилок" вместо губ, но и это прошло.
Свой досуг она скрашивала телевизором и висела на телефоне в поисках будущей работы. Даже Михалыч, рвавшийся в квартиру для похвал и благодарностей, не смог пересечь порог. Он терпеливо ждал, снабжая Аллу пакетами с едой. Пакеты она забирала с лестницы только тогда, когда он спускался этажом ниже. Михалыч часами трепался с ней по телефону и явно скучал. Он постепенно становился каким-то родным и всегдашним, как будто был около нее уже много, много лет и будет рядом еще незнамо сколько…
Так продолжалось до конца сентября. Рассматривания себя любимой в свое большое зеркало по утрам приносило все больше удовольствия. Она крутилась возле него, на виду у своей "семьи", тоже рассматривающей ее с высоких полок в полном восхищении, и так, и сяк хвалясь перед ними своей наступающей на пятки красотой. Лицо стало радовать ее по-настоящему. Она ловила себя на мысли, что все чаще и чаще торчит у зеркала больше и дольше чем надо, но ей нравилось рассматривать красоту, которая на нее смотрела.