Саша ласково погладил Аллу по щеке и нежно поцеловал. Поцелуй был длинный, Алла не хотела отлепляться от его сладких губ. Наверное, ее организм именно этого и ждал, потому что безвоздушное пространство тут же опустилось из желудка в тазик и там закипело, булькая и отдаваясь колыханием в ее груди… Дальше она ждать уже не могла и стала тихонечко укладываться спиной на диван, завлекая Сашу за собой и не прекращая наивысшего удовольствия нежного соприкосновения…
Потолок закружился, заплясал в глазах и обрушился прямо на них, а крутящийся тоннель унес в страну непомерного счастья, в которой струны ее души зазвучали в унисон с его струнами. Именно такое неописуемое счастье она рисовала себе все это время и наконец-то, оно произошло…
Сумасшедшая ночь была наполнена сплетением их тел, поцелуями и разговорами. Алла не смогла удержаться и не похвалиться и новыми зубами, и лицом, и тату… Саша гладил лицо и пытался увидеть аккуратные шовчики на нем, но их было не видать. Совершенно холеное лицо цивильной женщины. Он даже зауважал Аллу за такое отношение к себе. Саша нормально относился к косметическим примочкам. Единственное, что ему не нравилось, так это искусственная грудь. Ему казалось, что это неприятно – держать в руках надутые гелем плюшки…
– Красавица ты моя, – приговаривал Саша. – У тебя стало необыкновенно чудесное лицо. Суперстильное и ухоженное.
Тогда Алла призналась:
– Это все дело рук моего нового мужика, Михалыча. Он мне все оплатил.
Саша даже сник лицом, но проглотил пилюлю. А что было делать теперь, когда "поезд ушел"? Чтобы как-то отвлечь его от мрачных мыслей, Алла стала рассказывать про Севастопольские гастроли. Новости про звезду и его бывшую жену Лену Саша воспринял не так, как тогда, в ресторане. Он "отошел" от тех, разводных переживаний, "ярость благородная" уже схлынула с него. Он с неподдельным интересом выслушал рассказ о сексуальных спорах. В какие-то моменты он даже заразительно смеялся, а Алла вторила, сверкая белозубой улыбкой.
Уже под утро Саша, таки, стал рассказывать события из своей жизни. Там тоже было интересно и впечатляюще. Коллектив, в котором он работал и который назывался "Времена года", стал разваливаться. Не потому, что склоки и плохое отношение внутри коллектива сделали свое черное дело, а потому, что из него уволились художественный руководитель и его жена – музыкальный руководитель. Они уезжали в Израиль на постоянное место жительства. Уезжали недели через две. Так, неожиданно для Саши, он оказался за бортом большой лодки, которая есть эстрада, на чердаке Горьковской филармонии, чисто из любви филармонических девочек из бухгалтерии. Если бы завтра они сказали ему "До свидания", то идти ему было некуда, только на улицу. Теплилась надежда на телевидение, но для этого нужен был толкач в виде хорошего администратора с московскими связями.
Предложение вырвалось само по себе, без прикладывания мыслей с ее стороны. Алла даже удивилась от того, что услыхала в собственном исполнении:
– Саш. Перебирайся жить ко мне. И-и-и… хочешь, я буду твоим администратором?
Саша тоже не ожидал такого быстрого поворота событий, и, чтобы как-то расхолодить обстановку, сказал:
– А чем я буду тебе платить? У меня сейчас с денежкой не густо.
– Почему ты все на деньги переводишь?
– А как же. Про бесплатный сыр нас еще Маргарет Тэтчер предупреждала… ты сама знаешь.
– Я что-то плохо въезжаю… Ты что, думаешь, что я тебя в мышеловку завлекаю? Очень нужно! У тебя что, обострение хронического дебилизма? – Алла ляпнула, как всегда, не подумав.
– А обзывать-то зачем? – обиделся Саша. – Ты думаешь, что я человек конченый, никому не нужный?
– Это ты решил, что я с помойки всех подбираю.
– Не с помойки, а с чердака!
– Ну с чердака. А я, между прочим, тебя ждала, надеялась и верила… А ты! Сыром мне рот заткнул… – Алла даже заплакала от обиды.
– Ну-ну-ну… Нам только слез не хватало… Прости меня, пожалуйста, за сыр… Я не хотел тебя обидеть. Честное слово. Так вырвалось.
– И ты меня прости, у меня тоже вырвалось…
Это был первый блин комом в их новых отношениях, которым они в тот самый первый раз умудрились не подавиться…
Жизнь в семье
Саша перебрался к Алле на следующий же день от своих друзей, уезжающих в Израиль. Он не хотел им мешать, потому что они увозили с собой все, включая мебель, и контейнеры за мебелью прибыли с утра. Любимый диван, на котором Саша проводил ночи, когда приезжал в Москву, сегодня должен был быть запакован вместе с другой мягкой мебелью.
Алла устроила ему домашнюю экскурсию, как будто он еще ни разу не был в ее доме. Она торжественно провела его на кухню и показала, где что лежит и висит. Потом показала, что лежит в кладовке, что в коридоре и все внутренности в тумбочках и комоде. Потом усадила на диван и стала торжественно знакомить со своими клоунами, называя каждого по имени и рассказывая историю его коротенькой клоунской жизни. Это было забавно. До этой минуты Алла так подробно и трепетно не рассказывала об отношении к своей маленькой "семье". Только тогда Саша вдруг понял, до какой степени Алла одинока на самом деле. У него защемило в горле от этого неожиданного открытия. Он сидел на диване и думал о том, что его будущая жизнь окажется намного сложнее, чем ему показалось с самого начала, а клоуны нависали над ним с полок и очень внимательно рассматривали своими глазками-пуговичками. Саше стало даже неуютно под их взглядами… Он встал и ушел на кухню…
Алла развешивала в своем "девичьем шкафу" мужские рубашки, каждую прикладывала к щеке и тихонько гладилась об нее, пока Саша не видел. И рубашки, и пиджаки ошалительно пахли Сашей, и этот запах возбуждал ее до состояния вставания дыбом волосиков по всему телу и приведению ее возбудительных рецепторов до состояния нетерпения. Тогда она бросала рубашки на диван, бежала к Сашке на кухню, хватала за руку и тащила на широкую кровать, за шторку… Он не сопротивлялся… Он тоже всегда был готов к ее набегам и даже где-то рад им…
В таком сумбуре жарких чувств и объятий неделя пролетела в один миг. В этот миг, кроме сумасшедшего интима, были вплетены поездки на работу вдвоем, потому что Алла придумала предлог не отпускать его от себя ни на секунду:
– Я должны тебя с публикой познакомить, поэтому мы будем ездить на мою работу вместе. Правильно? А заодно прошвырнемся по всем студиям и посмотрим, кто чем дышит. Я должна приучать к тебе телевизионный бомонд.
Честно говоря, телевизионную публику Алла и сама-то знала плохо, но надеялась на свое пробивающее все стены удостоверение, по которому она могла себе позволить вламываться в любые кабинеты и студии. Их новая программа не была музыкальной, она была больше публицистической, но интервью предусматривали мнение на темы дня людей разных слоев населения, в том числе и артистов, и редакторов из соседней студий, и операторов, и даже уборщиц. В данным момент на них надвигалась программа про научные открытия и приходилось больше общаться с людьми умственного труда. Для Аллы бывшие пролетарии умственного труда как-то неожиданно превратились в наукообразных индивидуумов, пугали непонятными словами и заумным выражением лиц. Но Алле было некогда слушать про летающие тарелки, про теории разбегающихся Галактик или черные дыры. У нее в голове сидел только Саша.
Алла усаживала Сашу в своем кабинете и носилась по студиям волчком, даже лабиринты коридоров на удивление быстро оказались знакомыми и не пугали больше своими углами и поворотами. Алла за одну неделю узнала больше, чем за предыдущий месяц. Теперь она знала в какой студии какая программа в запуске, куда нужно подойти и с кем переговорить, чтобы не прозевать и во время показать Сашу кому надо.
В результате таких массированных усилий Алла пристроила Сашу в одну из музыкальных программ на прослушивание. Как молодого певца-композитора его решил показать зрителю канал Муз-ТВ сразу с несколькими его новыми песнями. Это была первая победа…
– Ты мне скажи честно, тебя это устраивает? А? – допытывалась Алла, заглядывая к нему в глаза.
– Конечно! Для меня это будет второе демонстрирование меня в ящике. Где-то полгода тому назад мы уже записывали одну из моих песен вместе с "Временами года". Тогда это было не очень важно, хотя впервые и в диковинку, потому что и без телевидения были гастроли, успех и жирный кусок хлеба с маслом и икрой, а сегодня это мое личное пробивание лбом стены успеха для своего собственного я и на всеобщее обозрение. От этой рекламы зависит и будущее, и кусок хлеба, и масло и, возможно, икра.
Алла видела, что Саша очень волновался, выбирая утром рубашку. Он одевал то одну, то вторую, прикладывал к ней галстук, менял их. К галстуку в зеркале на его грудь прикладывала свою голову и Алла. Она суетилась, мешала советами и переживала больше, чем он, хотя не показывала ему своего волнения. Она строила глазки и ему, и всей своей клоунской семье, спрашивая у них:
– Ребята! А вы что молчите? Вы должны давать моему любимому советы про галстук и рубашку!
Но клоуны сидели молча и только внимательно рассматривали нового человека. Они его еще не знали хорошо и, возможно, еще не приняли в свою семью. Саша это почувствовал интуитивно и даже удивился такому непонятному чувству, как будто клоуны и правда были живыми и одухотворенными, Как будто они были Аллиными детьми, и их молчание могло расцениваться, как своеобразная ревность…
По дороге и в трамвае, и в метро Алла втюхивала ему в ухо успокаивающие и поддерживающие штаны слова, он кивал головой, но слушал не очень внимательно. Он явно так ничего не услыхал, или не понял.
Прослушивание прошло удачно, Сашу утвердили на эфир и отпустили восвояси, назначив день съемок. Алла была рада, целовала его в щечку, улыбалась и опять заглядывала в глаза. Глаза у Саши были почему-то грустные. Она поняла, что он должен побыть один, и отпустила его домой. Она и сама переживала больше, чем надо. Сегодня ей тоже нужно было побыть одной и подумать хорошенько. Кроме эфира дергало за нервы будущее объяснение с генералом, который должен был прилететь в эту ночь. Он каждый день звонил ей на работу и с нетерпением ждал встречи. Что она скажет ему? Что поменяла его прекрасные отношения на молодое, ядреное, сексуальное тело? Тогда он может обидеться очень сильно, потому что всегда был мужчиной хоть куда и устраивал ее в кровати на все сто.
Но с Сашей все было совсем другое! Как объяснить ему про замирание сердца, как сказать, что чувствует ее кипящий тазик, как перехватывает дыхание от его поцелуев. Это все будут удары под дых. Но честно, хотя и стыдно. Алла сидела и грустила от свалившихся проблем, когда ее позвали к главному.
Главный был мужик ничего, но толстоват и лысоват. Не в ее вкусе. Он сидел за своим командирским столом и качался в кресле вперед-назад. Он глянул на Аллу исподлобья и начал сразу как-то резко, громко и зло в третьем лице:
– Хочется спросить, мы работать будем или как? У меня такое впечатление, что мы в гробу видали всякую работу. А у нас, между прочим, надвигается эфир и дел непочатый край… – Он стал повышать голос – А мы, похоже, вокруг мужика пляшем? Да? – Глаза из-под бровей зыркнули очень недобрым светом. – Я понимаю, что в таком возрасте каждый мужик подарок, но мы тут ни при чем. Нам работа нужна. А не услада вашего тела! Вы можете мне сегодня отчет на стол положить по проделанной работе? А?
– Именно сегодня я не готова, но завтра утром отчет будет лежать у вас на столе… – У Аллы задрожал голос, и она испугалась чего-то внутри своего "я".
– Вот именно! Завтра! А у хорошего администратора всегда все готово! У него даже снег летом под подушкой готовый лежит! Вы мне сами это говорили! Или вы мне это говорили для саморекламы? А сами в любовь ударились? Я требую работы, работы и еще раз работы… – он уже кричал, весь побагровев. – Ушла! – рявкнул напоследок и развернулся вместе с креслом в окно.
Алла выскочила из кабинета, как пробка из взболтанного шампанского. Ей было и обидно, и стыдно. Она всегда относилась к своей работе любовно и самозабвенно исполняла свои обязанности. Он был прав. Она действительно была виновата, но чувство, как будто ее асфальтоукладочный каток укатал, не покидало. Можно было с ней говорить и поласковей, и не осквернять вульгаризмами ее жизнь…
С самым отвратительным настроением она притащилась в кабинет и села за стол. Зазвонил телефон. Это был Михалыч. Он радостно кричал в трубку:
– Солнце мое! А вот и я! Как ты там? Я тебе домой звонил, а там какой-то парень трубку поднимает.
– Это мой родственник. Двоюродный брат в гости приехал, – нагло соврала Алла и опять ей стало стыдно.
Она четко почувствовала, что только что загнала себя в угол, из которого будет выбраться ой, как нелегко… Получившийся любовный треугольник не подчинялся законам геометрии. Все углы в нем оказались тупыми. Эта тупизна торчала в ее голове и кололась своими тупыми углами в черепушку. Что делать, она не знала. Вечером нужно было ехать в аэропорт и встречать Михалыча, как она сама ему обещала еще при прощании. Но обещала она неделю тому назад, когда Саши не было видно за поворотом длинного останкинского коридора, а сегодня он сидел в ее квартире и на правах близкого человека поднимал трубку. Нужно было звонить ему и придумывать что-то на вечер, чтобы спокойно уехать в аэропорт.
И вдруг Алла поняла, если она сразу, вот сейчас, немедленно не расскажет всю правду и Сашке, и Михалычу, запутается окончательно. Воронка вранья может затащить ее даже в черную дыру ответственности. Если двое накатят, то третий может оказаться гипотенузой. Это точно! Она набрала свой номер.
– Алло, – прозвучал в трубке голос, ставший родным за одну неделю, и она почувствовала, что не сможет теперь бросить его по собственному желанию. Только по принуждению или под пытками раскаленным утюгом. – Я слушаю.
– Саня. Я должна тебе сказать, что меня сегодня дома не будет. Я поеду в аэропорт встречать Михалыча.
– Вот так вот, – почему-то спокойно ответил Саша, и это ее кольнуло в сердце, поэтому резко развернула разговор к финальным фразам:
– Да. Вот так вот. Пока я с ним не объяснюсь, ты меня не ищи, но я хочу спросить честно. Ты у меня надолго?
– А если да, то что? – уже другим голосом спросил Саша.
– А если да, то на сколько? – подтолкнула его Алла в спину.
– А ты сама как бы хотела?
– А я бы хотела на всю жизнь. ("В рамках моего стильного лица и омолодевшего тела", – подумалось подспудно…)
– Считай, что мы договорились! – Голос у Саши стал вдруг веселым и игривым.
– Значит, я отказываюсь от славного и доброго человека Михалыча? – жестким голосом спросила Алла.
– Значит так…
Часть вторая Саша
Если ученик готов, учитель найдется.
Китайская пословица
Свадьба
– Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко! – кричали гости хором, старательно выговаривая слова и дружно раскрывая рты. В полумраке ресторана лица белели пятнами, а рты чернели зияющими дырами, издающими:
– Го-ка! Го-ка! Го-ка!..
Они сидели за столом рядом, но Алла все время крутила головой и стреляла глазами по столу. Старалась не упустить из поля зрения реакцию гостей. Саша видел, какое болезненное самолюбие прорезалось у его "молодой" жены сегодня. Он чувствовал, что его дядька по материной линии Василий Степанович неспроста просверливает ее глазами. Он был готов отпороть какую-то глупость. Все зависело теперь от количества спиртного, влитого внутрь. Зачем нужна была эта показушная свадьба? Всем же было ясно понятно и отчетливо видно, что такая невидаль, как молодой жених и далеко не первой свежести невеста очень оригинальная пара. Но он же на это пошел? Пошел. Зачем же было продолжать трепать ему нервы уже в ресторане своими зыркающими глазами. Понятно, что невидаль, когда жених моложе невесты аж на двадцать три года!!! Да. Он молодой, симпатичный и стройный парень с только что обнаруженной способностью к облысению, весь в папу, но этого же не видно. Это единственный его минус, как сказал дядька. Пока! А она? Ну, старая… Ну, маленькая… Ну, в очках с очень сильными диоптриями… Ну, страшненькая. И голос, как у иерихонской трубы… Ну, зубы вперед… Но… что теперь поделаешь? При этом сейчас она уже почти красавица! Видали бы его родственники и друзья ее на годочек пораньше! Вот это было страхотище! Но все равно он на это пошел еще тогда! Правда, если честно, самому непонятно, почему… А вот сейчас эта свадьба! Но… обещал – выполнил, раз жизнь подтолкнула…
– Го-ка! Го-ка! Го-ка! – продолжали скандировать гости.
Он оторвался от мыслей, встал прямо за столом и посмотрел на жену. Она сидела и зло смотрела на его дядьку. Он протянул ей руку, стараясь помочь подняться. Она встала во весь свой смешной рост и посмотрела на мужа. Вначале в ее глазах отразилась мысль, которая бегала под волосами, но потом в них засветилось добро, ласка и тут же запрыгали чертики желания. Она явно любовалась им, чуть-чуть прищурив глаза и запрокинув голову. Саша откликнулся на теплые чувства, струившиеся от Аллы, наклонился и ее теплые губы мягко прильнули к его губам, чуть приоткрывшись до влажности… она закрыла глаза и отдалась сладкому чувству восприятия его нежного поцелуя… по его телу тоже волной пробежало желание и нега… глупые мысли сразу же утонули в удовольствии… Ох, и умела же она заводить его с пол-оборота…
– Один! Два! Три! Четыре! Пять!.. Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!.. – скандировали гости дружным хором, как будто и правда желали такого длинного поцелуя.
Он целовал ее, а она таяла от счастья в его объятьях. Он чувствовал это почти физически. Он понимал ее. Это то, чего она добивалась почти целых два года! Они были знакомы три, из которых два последних, главных года ее жизни, жили вместе! Алле было уже пятьдесят четыре. Он точно не знал этого до сегодняшнего дня, но думал, что меньше. Заявление в ЗАГС они подавали по великому блату, без участия жениха и невесты. Приехала подружка Лина, забрала их паспорта, а потом привезла обратно и сообщила, когда свадьба. Не ее скрипучий голос сбивал его с панталыку и даже не лицо, которое она недавно перелицевала за чужой счет, как старую шубу. Она была молода душой, и ему казалось, что им одинаково лет, ну если только чуть-чуть… И вдруг сегодня, на росписи, в загсе он узнал, что его жене уже целых пятьдесят четыре!
О ужас!
А в следующем году ей вообще должно будет стукнуть пятьдесят пять. Он не боялся будущих пятидесяти пяти так, как она. Если бы не она, которая всегда была рядом и очень болезненно относилась к наглым, на фоне его молодости, рассматривающим взглядам окружающих их людей, ему бы было все равно. Можно было уже давно привыкнуть к людским взглядам за эти два года, но она никак не могла. Не могла не замечать их, не могла не реагировать. Вначале они даже возбуждали ее и заставляли бравировать близкими отношениями, целуя его на виду желательно толпы, но потом стали раздражать. Хотя до сих пор еще сохранилось что-то детское и взрывное в ее внутреннем настроении. Он долго привыкал и к ее вот такому поведению, и к ее выкрутасам, и шуточкам, слетающим с языка бесконтрольно. Вначале это даже забавляло, но теперь он старался отойти подальше от кучки народу около Аллы, когда ее несло "вразнос".