Над домом повисла черная грозовая туча. Я даже стал подумывать, а не сбежать ли мне отсюда. Паспорт остался при мне, забросать вещи в сумку, книгу не забыть - и махнуть через забор в сторону церкви, где отец Борис и матушка Елена подскажут, куда податься. Юра между прочим, сказал, что руки у меня золотые, парень я трудолюбивый, а одиноких дамочек - хоть отбавляй, на мой век хватит, так что я могу устроиться в любом месте и не хуже, чем здесь у Киры. Но тут, словно почувствовав неладное, вышла из дома Кира, как всегда с милой улыбкой, в бусах и с большой чашкой малины со сливками - её любимого лакомства. Чашку Кира Львовна протянула мне и сказала, что она не обижается, это всё Юра, а я как был "милым послушным мальчиком" так и остался.
Я рассказал, что ездил на машине и вспомнил как нужно водить. Она растерянно улыбнулась, покачала головой, а потом сказала, что пожалуй это хорошо, теперь не надо будет зависеть от непутёвого Юры, а мне она вполне доверяет, надо вот только права мне купить, но это небольшая проблема, позвонит кому нужно и принесут. Подождала, пока я съем розовую малиновую кашу, взяла обратно чашку, погладила меня по затылку и, напевая, удалилась в дом.
Видимо, чтобы совсем загладить неприятные впечатления от внезапного раздражения, Кира за ужином протянула мне три папки с названием книги на обложке - "Посланник" - и сказала, что чуть-чуть почитала книгу, и ей понравилось. Зная, что Нина иногда ходит в церковь, я спросил, когда там будет ближайшая служба. Она сказала, в субботу вечером. Я напросился ее сопровождать: мне нужно вернуть книгу матушке Елене. Кира обаятельно улыбнулась и сказала, чтобы я спокойно заканчивал строительные работы, а книгу она сама отнесет: пора возвращаться в город, дачный сезон закончился. История со срочным бегством Люды подальше от матушки Елены и отца Бориса, кажется, повторяется. И чем священник им так не угодил?
Незнакомка
Переезд в городскую квартиру добавил суеты. Мне приходилось заниматься мелким домашним ремонтом, поездками на рынок и по магазинам. Но эти заботы не смогли отвлечь меня от книги "Посланник" - я будто мысленно переселился на страницы, в то время и пространство, в котором духовно близкие мне люди искали, находили, неистово любили Иисуса, кроткого, любвеобильного, всемогущего и сладчайшего…
В доме я обнаружил множество стеллажей с книгами. Кроме научных, там имелись сотни книжек самых разных авторов. Как голодный на обильный пиршественный стол, набросился на это богатство, интересуясь то у Киры, то у Нины, что тут самое интересное. За несколько месяцев проглотил не менее тысячи книг - и наконец пресытился. Понял я, что из всего изобилия, перечитать хочется лишь три-четыре, остальные - в лучшем случае пусты, в худшем - ядовиты. Книги для светских авторов - нечто вроде интеллектуальной игры, словесного покера, поля для соперничества в тщеславии, гордыне. Ничего подобного "Посланнику" по силе воздействия, по реальной духовной пользе так и не нашел.
Киру порой настигали приступы ревности. Да, она ревновала меня к книге, автомобилю, молоденьким продавщицам, соседям и даже собственной домохозяйке Нине. Воспитание и трезвый рассудок помогали ей справляться с беспокойством, да и мое глубокое увлечение книгой сообщили мне нечто вроде непреклонности, вполне способной в случае помехи с её стороны всё оставить и уйти из профессорского дома в неизвестный мир, полный непостижимых тайн. Во всяком случае, прокормить себя и обеспечить жильем я уж как-нибудь смогу.
Однажды в тексте "Посланника" я наткнулся на слово о преподобном Силуане Афонском. Юрин упоминает многих святых, цитирует их афоризмы, но в тот день именно преподобный Силуан будто обжег меня. В кабинет вошла Нина с чашкой чая, я спросил ее, где в Москве можно найти икону этого святого и книгу о нем.
- Знамо дело, на Афонском подворье. А кстати, завтра день памяти старца Силуана. Можем сходить, если хочешь.
- Так ты тоже знаешь старца?
- Так кто же его не знает! Силуан Афонский был из русских крестьян, писал понятным языком. Он всем угодил, и простым и ученым, Зря что ли его книгу батюшки распустили на цитаты.
- Конечно, хочу в гости к Силуану! Идем завтра же!
Утром после кофе мы с Ниной под ревнивое сверкание карих очей Киры вышли из дома и поехали на Таганку. Выйдя из метро, спустились к реке, свернули на Гончарную улицу и, прошагав с километр, подошли к белой крепостной стене. Ворота были заперты. Мы зашли в башенку рядом и спросили у послушника, что стоял за прилавком, почему закрыто подворье, особенно в такой день.
- Это маленький монастырь со своим уставом. У нас тут всё делается по-монашески. Если ворота закрыты, встань перед ними и читай Иисусову молитву, пока вратарник не услышит и не откроет. - И протянул нам монашеские четки. - Вот, возьмите, это как раз для Иисусовой молитвы.
Мы с Ниной встали у закрытых врат, на всякий случай постучали, но безуспешно. Опустили головы и погрузились в молитву, перебирая узелки шерстяных четок. Где-то по окончании четвертого десятка, ворота вздрогнули и открылись.
- Ладно входите, опоздавшие, - проворчал суровый бородач в черном подряснике. - Раскричались на всю округу!
Мы с Ниной, несколько смущенные этим его "раскричались", ведь мы молились молча, вошли на территорию подворья. Архитектура строений, цветы и деревья - всё казалось греческим, с тем сладковатым восточным колоритом. Иконы в храме, свечи, аромат ладана, византийские распевы - только подчеркнули афонский монашеский дух, витающий здесь.
Меня неудержимо повлекло в правый придел, где из золотистого сияния на прихожан смотрели глаза святого. Я приблизился к иконе и прочел "агиос Силуан". Значит, это ты, старец Силуан меня так властно призвал. Спустя некоторое время я понял, что разговариваю со святым, как с живым человеком. Отошел от иконы только по окончании службы. В душе стоял невероятный покой, словно моя порхающая вера опустилась на камень и превратилась в незыблемую твердыню. На свечном ящике купил книгу старца, тут же раскрыл, прочитал первую строчку - да так и не смог оторваться. Шел рядом с Ниной, она меня направляла, чтобы я ненароком кого не сбил, а я читал и читал…
Переделав, наконец, срочные домашние дела, я стал свободней, и мне удавалось выкроить время на одиночные прогулки по городу. При этом ловил себя на том, что подсознательно ищу те улицы, по которым ходили герои "Посланника". Если автор описывает какие-то места, должен же он там хоть иногда появляться, думал я. Так ходил пешком, выискивая знакомые по книге магазинчики, кафе, заросли кустов, необычные деревья, старые дома со старинными парадными, колоннами по фасаду. Иногда казалось - вот оно! И только присмотревшись попристальней, понимал: ничего подобного, не то.
Зато нашел отрезок бульвара, который очень походил на то место, где меня убили в навязчиво повторяющемся ночном кошмаре: вот кусты сирени, ряд стареньких лавочек, такое знакомое небо и таинственное ощущение моей причастности к этому месту. Одна из лавочек мне показалась "тёплой" - будто сидел тут не раз. Когда я опустился на ее выгнутые бруски, будто все тело вспомнило привычные ощущения, каждая мышца отозвалась добрым теплом. Довольно продолжительное время я просто сидел и прислушивался к себе, может что отзовется и подскажет…
…Вот тогда-то и подошла ко мне женщина лет тридцати в клетчатой юбке.
- Песочек! - воскликнула она, улыбаясь.
Я вскочил и замер.
- Песочек, дорогой мой, что с тобой? - Кажется, моё напряженное молчание её удивило. Я же в эти секунды вовсю прислушивался к себе, пытаясь понять кто это, и что нас может связывать. Очень глубоко внутри - я даже не подозревал такую в себе глубину - вспыхнуло крошечное пламя, затухло и остался легкий ноющий ожог и струйка тепла, стекающая вниз.
- Простите, мы знакомы? - наконец, нашелся я. - Вы понимаете, со мной тут что-то произошло…
- Знакомы! - сдавленно вскрикнула женщина, прикрыв рукой рот. На лице остались одни глаза, широко распахнутые, удивленные, наливающиеся дрожащей слезой. - И ты спрашиваешь, знакомы ли мы?
- Простите меня… Вы понимаете, со мной тут произошло… - снова попытался я что-то объяснить.
- Да как тебе не стыдно! Предатель! Я тебе этого никогда не прощу!
- Послушайте, послушайте, - вклинился я, умоляюще. - Я не помню, понимаете… Я ничего не помню!..
Женщина отвернулась и быстрым шагом удалилась в сторону огромной арки. Темный зев этого архитектурного сооружения мне что-то смутно напомнил, но я отбросил мысли, пытаясь догнать убегающую женщину. Она лишь на миг обернулась, что-то вскрикнула и скрылась во тьме. Преодолев гулкое пространство арочного свода, я оглянулся - никого. Двор оказался совершенно пустым. Под высокой березой нашлась лавочка, я присел, пробежался глазами по темным окнам - никого. Посидел еще с полчаса, думал, может она успокоится, выйдет и объяснит, наконец, кто она и почему назвала меня песком, нет - Песочком.
Вернувшись домой, я открыл книгу, пролистал и нашел ту страницу, где парень встречает девушку своей мечты. Там были и огромные влажные глаза, и клетчатая юбка из шотландки, и двор, в который можно попасть с бульвара через арку. Но и в книге они встретились только раз, и девушка пропала из виду главного героя. Он искал ее, но так и не нашел. Что было на самом деле? Неясно. Может, автор намеренно скрыл тайну их отношений? Что-то уж больно там много недомолвок, таинственности. И я решил посещать это бульвар, пока не встречу незнакомку и с ней не объяснюсь.
Спустя четыре дня и три ночи, у моей лавочки на бульваре появилась Людмила, бывшая хозяйка. Поначалу-то я не узнал ее: на ней была надета незнакомая одежда, на лице краска, даже выражение лица стало чужим. Она подсела ко мне, взяла под руку и прижалась к моему боку.
- Борька, ну ты на меня не в обиде?
- За что?
- Ну как, я же тебя вроде как другой продала.
- Как это продала?
- А ты не понял? - удивилась она. - Ну тогда нечего и объяснять. Все в порядке?
- Да, все хорошо.
- Я тут живу недалеко. Может, по старой памяти зайдешь?
- Нет, не могу, прости.
- Понимаю. Тогда послушай. Я от тебя кое-что скрыла.
- Разве?
- Да! Дело было так. Ехала я на такси из ресторана, где мы справляли юбилей подруги. Смотрю - сидит на газоне и смотрит в небо мужик в белом костюме. Я остановила такси и предложила довезти тебя до дома. А ты был вроде как в беспамятстве. Может, поэтому согласился. Я привезла тебя домой, а утром увезла на дачу. Ты мне понравился, понимаешь!
- А как же травма головы? Операция на мозг? Частная клиника?
- Да не было этого! Ты и без дырки в голове был, как дитё без ума и памяти. А что с тобой случилось в тот вечер, я до сих пор не знаю. Прости, а?
- Ладно, Люда, забыто. У меня в душе к тебе осталась лишь благодарность, так что не мучайся зря. Спасибо тебе за всё.
- А я смотрю, ты в полном порядке! Одет с иголочки, пахнешь дорогим парфюмом, весь такой лощёный. Борька, а ты помнишь наши малиновые ночи? Разве нам с тобой плохо было? Поди с этой теткой у тебя не так?
- Кира не "тетка", Люда, она - интеллигентная добрая женщина. После смерти мужа совершенно одинока, а я ей как приёмный сын. Так что у нас никаких малиновых ночей не было.
- Бедненький! Так может, зайдешь ко мне, вспомним молодость?
- Прости, Люда, нет. Мне умные люди объяснили, что это плохо. К тому же, я до сих пор ищу свою прежнюю семью. Должна же она быть где-то. Может даже здесь, рядом…
- Ладно, как хочешь. На вот тебе, на всякий случай, визитку с телефоном. Захочешь, позвонишь. Прости еще раз. Пока!
Людмила удалилась незнакомой вихляющей походкой. Я повертел визитку и выбросил в урну. Моя знакомая незнакомка в клетчатой юбке опять не появилась. Хоть и чувствовал, что она за мной наблюдает.
И все-таки я дождался! Высидел! Читал газету и наблюдал поверх верхнего среза, как она издали увидела меня и стала нерешительно приближаться. Женщина дважды останавливалась, оглядывалась, видимо, в ее душе происходила борьба: обида и любопытство, симпатия и гнев - схватились намертво. Мне ничего не оставалось, как молиться о том, чтобы ее Ангел победил и склонил к милосердию. "Господи, Иисусе, помилуй нас! Ангел хранитель, помоги нам!", - повторял я мысленно, настойчиво и непрестанно. И она подошла. Я встал и улыбнулся:
- Простите, мне очень жаль, но я на самом деле потерял память и ничего из прошлого не помню. Я буду очень признателен, если вы поможете мне вспомнить хоть что-то.
- Песочек, неужели ты забыл всё, что у нас было? - жалобно протянула она. - Разве можно такое забыть?
- Мне очень стыдно… Но я даже мать родную не помню… Даже имени своего не знаю. Кстати, как зовут меня и вас?
- Так ты сам предложил такую игру: у нас новая жизнь, и все прошлое как бы не существует. Ты придумал нам с тобой новые имена: себе - Дик Сэнд, а мне - Мила.
- Так вот почему Песочек - это "сэнд" в переводе на русский. А Мила - тоже понятно - ты на самом деле милая девушка, - сказал я облегченно, незаметно для себя перейдя на "ты".
- Ну да! - наконец, улыбнулась она, и огромная глыба нашего отчуждения растаяла и рухнула. - Так что же с тобой случилось? Почему всё забыл?
- Я и этого не помню. Поначалу-то я думал, что меня ударили по голове, и потеря памяти произошла в результате травмы мозга, но тут недавно подошла ко мне одна женщина, которая меня подобрала, когда я был в бесчувствии…
- А я видела ее! Прости, но я уже давно за тобой наблюдаю из окна. Видела и ту женщину. Мне показалось, она тебя пригласила на свидание, а ты ей отказал.
- Примерно так и было. Она меня тогда подобрала и увезла к себе на дачу. Там я и жил с ней с полгода. Работал на огороде, ремонтировал дом, помогал делать заготовки на зиму.
- Так ты у нее в рабстве что ли был, Песочек?
- Сейчас и я так думаю, а пока жил на даче, мне казалось, что она моя спасительница. И, знаешь, я был очень ей благодарен. Да и сейчас, пожалуй, благодарен.
- Надо же!.. Ты в своем репертуаре. Тебя обманывают, используют, а ты их оправдываешь и прощаешь.
- Да. Единственное, что я вспомнил про себя, это то, что я христианин. И эти оправдание и прощение - вполне по-христиански.
- Да, верно, ты даже прикасаться к себе не позволял. А мне так нравилось тебя касаться, хотя бы пальцами - твоих пальцев. Я от этой малости была на небесах от счастья.
- У нас с тобой была?.. - я осекся. - Мила, у нас с тобой - любовь?
- Еще какая! Хм… Платоническая! Ну ладно, Песочек, вставай, пойдем ко мне в гости.
- Пойдем. А ты еще про меня расскажешь?
- Конечно. Только, знаешь, ты ведь сам говорил, что у нас с тобой новая жизнь, а старую нужно забыть.
- Но хоть что-то о моей семье ты можешь рассказать?
Мила открыла дверь и по длинному коридору провела меня в комнату с окном на бульвар. Отсюда хорошо просматривалась скамья, ставшая на время моим наблюдательным пунктом.
- О семье, говоришь? Ты сказал, что чувствуешь себя там чужим. Ты мог уехать на месяц, другой, и никто даже не хватится тебя, не поинтересуется, куда ты пропал. Что-то вроде этого… Да ты сам не позволял расспрашивать себя о том другом мире, в котором ты жил до нашей встречи.
Мы пили чай с малиновым вареньем, играла тихая приятная мелодия. Мне было удивительно уютно и хорошо с девушкой Милой. Она смотрела на моё лицо, ловила каждый взгляд, каждое движение рук… Она казалась мне весьма красивой женщиной и тонко чувствующей натурой, от нее даже пахло как-то очень по-родному. Но то, ради чего я искал встречи с ней, так и не получил. Мила не ответила на вопрос: кто я и откуда.
На моем лице, видимо, отразилось разочарование, я сделал невольное движение по направлению к двери, Мила вцепилась в мою руку и стала поспешно что-то говорить. Поначалу я мало что понимал, потом, скорей сердцем чем умом, проникся торопливой исповедью.
- Ты говорил, что любишь жену, это чувство мучительно, это как истекающая кровью рана. Каждый миг, проведенный с ней, - тяжкий душевный труд. Когда мы встретились, я вся подалась к тебе, ничего не требуя взамен, только бы ты иногда бывал у меня. Мы просто болтали, ты сидел в этой комнате и пил чай или ел суп, а я за тобой ухаживала. Нам просто было хорошо вместе. Ты здесь со мной отдыхал, а я тихонько любила тебя.
Однажды ты пришел расстроенный. Ты похоронил друга, тебя кто-то предал, началась полоса безденежья и болезней. Ты был такой обессиленный и смертельно усталый. Я напоила тебя чаем с медом, положила на кровать и ты мгновенно уснул. А я сидела рядом с молитвословом в руках и, глядя на икону Пресвятой Богородицы, молилась как в последний раз. Мне показалось, что в полночь произошел перелом болезни. Ты перестал стонать и вздрагивать, успокоился, задышал глубоко и спокойно, даже улыбнулся. Тогда и я свернулась в кресле калачиком, укрылась пледом и отключилась. Утром ты проснулся здоровым и спокойным, а я будто взяла на себя твои болезни, свалилась с температурой за сорок. Тогда уже ты стал ухаживать за мной.
Вспомнил, как в детстве мама кормила тебя больного черной икрой, поила чаем с лимоном. Ты нашел в холодильнике брусок паюсной икры, привезенный с Амура братом, настругал тонкими пластинками и соорудил бутерброд, разрезал на крошечные квадратики. Сбегал в овощную палатку и вернулся с огромным желтым шариком. Выдавил в чашку половину лимона, долил медом и кипятком. И стал кормить, как маленькую. Мне было так приятно! Никто после смерти родителей меня так не кормил, так не заботился. Господи, что же мы все такие брошенные, несчастные!.. А когда рано утром проснулась - тебя дома уже не было, а на столе нашла записку. Тебя срочно вызвали по работе. И ты пропал. Тебя не было год. А теперь нашелся и вдруг такое - ничего не помнишь.
Мила еле сдерживала слезы, глаза опять стали огромными и влажными. Мне нужно бы ответить как-то, но сердце предательски молчало - не было там любви к этой одинокой женщине. Сочувствие, симпатия, благодарность - но не любовь. Видимо, сердце мое принадлежало той, кто продолжал оставаться женой, той, кто мучила меня. Как найти эту женщину? Сам того не желая, я произнес эту фразу вслух, Мила сникла и чуть слышно произнесла.
- Не знаю, ты ничего не открывал: ни адреса, ни телефона, ни имени. Ты оберегал ее покой. Ты оберегал семью от всего постороннего. Так что, Песочек, сам виноват.