– В имени Люксембург. В городскую больницу имени Розы Люксембург, забыл, что вы приезжие. Сейчас Покровская называется, но мы ее по привычке Люксембург зовем. На первой остановке после моста выйдете.
Прежде, чем отправиться в Люксембург, Ксюша и Глеб зашли на автобусную станцию уточнить расписание. До вечернего автобуса оставалось не менее трех часов. Диспетчер клятвенно обещал, что автобус будет. Это что касается из Первомайска, а что касается по Первомайску, то тут произошел небольшой сбой, и именно с "двоечкой", только об этом Ксюша и Глеб узнали, когда уже, обойдя помост и толпящуюся перед ним публику (теперь выступал жонглер), пришли на остановку обычного городского автобуса.
Оказалось, что № 2 сегодня в связи с футбольным матчем, приуроченным к общегородским торжествам, перенаправили по другому маршруту, о чем и поведали Ксюше и Глебу болельщики, ожидавшие автобус на остановке.
Первомайск не слишком велик. Пошли пешком.
В центральной части города сохранились строения позапрошлого века. В здании бывшей пожарной части размещался краеведческий музей.
Прохожие выглядели празднично, дети гуляли с воздушными шариками. С лотков продавали сахарную вату и леденцы.
Напротив городской администрации стоял на пьедестале бронзовый Ильич. У его ног лежали букеты красных гвоздик, перевязанные белыми лентами.
Удивил один пешеход, по всем признакам трезвый, но, как видно, со странностями. Глеб заметил его, когда тот целенаправленно переходил улицу. Он тем на себя обратил внимание, что явно направлялся к ним обоим. Поравнявшись с Глебом, он неожиданно схватил кисть его руки и крепко пожал. Ксюшу он не обременил рукопожатием, но, положив ладонь себе на сердце, поприветствовал то ли поклоном, то ли кивком. Затем быстрым шагом пошел своей дорогой.
– Твой знакомый, – сказал Глеб.
– Разве не твой? – спросила Ксюша.
– Таких не знаю.
– Не похоже, что обознался.
У реки было больше всего гуляющих. В городском саду крутилась карусель. Глеб и Ксюша остановились у вагончика с надписью "Хачапурня", обоим страшно хотелось есть. Сели за пластиковый столик под старой березой. За соседним супружеская чета предавалась внутрисемейному спору – правильно ли сегодняшний день считать праздником? Их дочь младшеклассница, отведав колы, пыталась привлечь к себе, играя прутиком, осторожную кошку.
Минут через двадцать Ксюша и Глеб предстали перед очами доктора, дежурившего по ведомству санитарно-эпидемического надзора. Судя по тому, как эта черноглазая, сильно немолодая женщина произнесла первый же вопрос в одно слово: "Жалобы?" – голосом она обладала мощным, сильнодейственным, волевым.
К отвороту белого халата была приколота белая лента. Белое на белом вызывающе не сливалось, напротив, усиливало, дразня взгляд, одно другим.
– Меня клещ укусил, – молвила Ксюша.
– А вас?
– Меня нет. Мы вместе.
– Выйдите в коридор.
Глеб вышел.
На журнальном столике лежали всевозможные памятки – брошюрки, листовки, книжицы-раскладки. Крысы, бешенство, туберкулез… Глеб выбрал страшилку про клещевой энцефалит и стал читать от нечего делать. Приятного мало. Воспаление мозга. Возможность фатального исхода. Кома. Инвалидность. А есть еще клещевой боррелиоз, вызываемый не вирусами, а какими-то особыми спирохетами, передающимися теми же клещами.
Минут через пять вышла Ксюша, вид у нее был удрученный.
– Ну как? – спросил Глеб.
– Записали в журнал – где и когда меня укусили.
– А что клещ? Не берут? – он увидел знакомую баночку в ее руке.
– Только завтра, – сказала Ксюша. – Похоже, мы не успеем на вечерний автобус.
– Я ж тебе говорил, надо было завтра приехать.
– Ну я не знаю, – сказала Ксюша нараспев. – Придется в гостинице ночевать.
Из кабинета вышла в белом халате.
– Вы кого привезли? – обратилась она к Глебу. – Он же не живой!
– Даже очень живой, – сказал Глеб, покосившись на баночку (интуиция ему подсказывала не принимать никаких упреков).
– Где живой? Вы его уморили.
– Полуживой, – сказала Ксюша. – Вон – шевельнулся!
– Не живых не принимают, – сказала доктор. – Это в Москве можно по фрагментам мертвого. А мы не Москва. – Она обратилась к Глебу: – Завтра покажете вирусологу. Сегодня лаборатория все равно закрыта. А завтра откроют с утра. Поместите его в холодильник, но только не в морозилку. Может, и доживет.
– А чем кормить надо? – спросила Ксюша.
Доктор посмотрела на нее, как на идиотку.
– Идемте, укушенная, вам укол сделают. Профилактический.
Увела в другой кабинет.
Согласно бейджику девушку звали Рогачева Юля.
– Мы хотим переночевать. И нам обязательно нужен холодильник.
– Нет проблем, – ответила Юля. – Все номера с холодильниками. Ваши паспорта, пожалуйста.
Она полистала один, потом другой.
– Извините, но у вас нет печати.
– И что?
– Я не могу вас разместить, если у вас нет печати.
– Как это? – не понял Глеб. – На каком еще основании? Печать – дело добровольное. Вы нас обязаны разместить.
– К сожалению, у меня указание без печати мест не давать.
– Да это же противозаконно!
– У нас тут свои начальники, а противозаконно или нет, я не буду спорить. У меня приказ – не пускать без печати. Что вам мешает получить печать?
– Что нам мешает? Мы из другого города, мы отдыхаем в лесу. Кто нам поставит печать?
– Вы не хотите каяться? Вы отказисты?
– У нас нет открепительных талонов!
– Ой, ерунда какая! Идите в пэпэ – откаятесь и вам поставят печать. Это же рядом, на той стороне площади.
– Подождите, вы не понимаете, без открепительных талонов нам на вашем участке никто не разрешит откаяться.
– Да я что, не знаю? Вы не первые. Сегодня уже человек пятнадцать приехало, и ни у кого открепилок не было. И все получили в паспорт печать. Никто не жалуется.
– Ничего себе порядки, – изумилась Ксюша.
– Это они для отчетности, – догадался Глеб. – Процент нагоняют.
– Я бы вас разместила, но это не в моей власти. А пункты работают до восьми.
– Хорошо, мы попробуем. Но пока мы будем каяться, не могли бы вы это подержать в холодильнике? – спросила Ксюша.
– Что такое? – насторожилась Юля.
– Ну, это… как бы вам объяснить… короче, мы биологи… изучаем различных… – она сдержалась и не сказала "вредителей", – представителей… короче, это хранить в холодильнике надо…
– Я не могу.
– Почему?
– Получите печать, это минутное дело, и поставите сами в свой холодильник.
– Мы теряем время, а он… оно… оно может умереть. Вам что, трудно? Оно есть не просит.
– Я не знаю, что это такое… Мне нельзя. Нам вообще брать вещи на хранение запрещено…
– Это не вещь.
– Тем более… Те м более сегодня…
– Слушайте, – вмешался Глеб. – Вот вам за аренду холодильника. За полчаса. Мы придем и переставим в свой.
– А вы точно придете?
– Нам надо где-то жить – как мы можем не прийти?
– А если вы все-таки не придете, что мне делать с этим?
– Мы придем, и вы ничего не делайте – до нас. Поставьте и забудьте.
– Ну я, конечно, поставлю… хотя…
Когда вышли из гостиницы, Глеб спросил:
– Может, объяснишь, зачем ты изобрела биологов? Была необходимость?
– Конечно. Иначе бы она не поверила!
– Так она и не поверила! Хуже того, ты ее напугала. Сегодня и без нас террористов боятся. А тут мы, неизвестно с чем. А вдруг это оружие бактериологическое!
– Что-то у меня голова немного кружится… Почему ты сегодня так нехорошо о людях думаешь?
Ксюша и Глеб пересекли площадь. В здании школы размещался ПП, о чем извещала табличка "Пункт Покаяния № 4 г. Первомайска".
Прошли в актовый зал. Члены комиссии за столами сидели, на каждом столе указатели с названиями улиц и номеров домов – все как на избирательном участке, когда выбирают. Только не было урн для бюллетеней. Бюллетеней тоже не было – на столах лежали покаянные листы.
Основная масса жителей микрорайона уже, несомненно, покаялась, – кроме Глеба, Ксюши и одной старушки, дремавшей за столиком над покаянным листом, кающихся больше не было.
Глеб сразу направился к председателю комиссии:
– Здравствуйте. Мы хотим покаяться, но у нас нет открепительных талонов.
– Без открепительных талонов, строго говоря, не положено.
– Мы и сами знаем, что не положено, но нас не пускают в гостиницу.
– Вообще-то каются по зову сердца, а не по соображениям выгоды.
– Мы именно по зову сердца. Просто мы проводим отпуск в лесу. Мы специально приехали подписать листы, подпишем – и завтра обратно.
– Паспорта есть?
– А как же?
– Хорошо. Главное, чтобы был документ. А он в любом случае будет учтен. Это ж не выборы, в конце концов, мы не бюрократы. Вы правильно поступили, что приехали. Я вам разрешаю покаяться. Вон столик для приезжих. Пожалуйста, исполните ваш гражданский долг.
Ксюша и Глеб подошли к нужному столику. Член участковой покаянной комиссии встретил их доброжелательным приветливым взглядом; он предложил им присесть. Ксюша и Глеб отдали свои паспорта и получили по одному покаянному листу. Текст составлен был в самых общих чертах: преступления большевизма, сталинизм и ГУЛАГ, но можно было по желанию вписать что-нибудь от себя в специально оставленные графы. Чтобы не было затруднений, на этот случай предлагался рекомендательный список тем. Глеб его не стал смотреть и сразу же подписал покаянный лист с типовым текстом, а Ксюша обратилась к дополнительному списку.
– Наверное, все Ивана Грозного вписывают?
– Ну, зачем же все. Кто что.
– А правда это все в музей пойдет?
– Да, все подписанные листы будут храниться в Москве, во Всероссийском архиве Всенародного Покаяния, при нем будет музей. Только что в новостях показывали.
– Ксюша, подписывай и пойдем, – сказал Глеб.
– Просто у вас тут до Ивана Грозного нет ничего. Можно подумать, история с Ивана Грозного начинается.
– Это рекомендательный список. А я не историк, – сказал член комиссии.
– Хочу вписать начало правления Владимира Мономаха.
– Ксюша, зачем тебе Владимир Мономах?
– Тогда был первый погром.
– Это не наша история, – сказал Глеб. – Пусть с ним украинцы разбираются.
– Как ты можешь так говорить? Почему это не наша история?
– Есть проблемы? – спросил, подойдя, председатель комиссии.
– Нет, все в порядке, – ответил член комиссии. – А вы, – обратился он к Глебу, – не давите на человека, каждый поступает, как ему велит совесть.
– Просто я диплом писала по Мономаху, я знаю.
Она вписывала Мономаха в свободную графу.
Председатель комиссии, оценив Ксюшину обстоятельность и информированность, по-видимому, проникся доверием к молодым людям.
– Я тоже считаю, что не все продумано. Можно было бы вполне обойтись без открепительных талонов, – сказал он. – Это на выборах важно, чтобы никто не проголосовал больше одного раза. Но никто же не будет каяться дважды. Вы же не будете дважды? – спросил он Глеба.
– Разумеется, нет, – ответил Глеб.
– Может, еще что-нибудь впишете? – спросил член комиссии Ксюшу, заметив, что она не торопится ставить подпись.
– Нет, полагаю, достаточно.
Ксюша подписала покаянный лист. Член покаянной комиссии сказал:
– В соответствии с поправкой от второго марта к Положению о паспорте гражданина РФ вам, по вашему желанию, можно поставить в паспорт памятную печать, извещающую о вашем участии в акции всенародного гражданского покаяния. Хотите ли вы этого?
– Да, – сказала Ксюша, – нам надо.
– Печать символическая, – информировал член комиссии, штампуя тыльную сторону обложки паспорта Глеба. – Ее наличие или отсутствие не может быть, – он проштамповал паспорт Ксюши, – причиной последствий. – Вернул паспорта. – Ни административных, ни каких-либо других.
– Некоторые начальники думают по-другому.
Это замечание Глеба осталось без ответа.
– В другой день уже не поставят, – сказал председатель, – только сегодня.
Ксюша вспомнила:
– У нас друзья отдыхают на озере. Можно мы и за них покаемся?
– Хватит, Ксюша, – сказал Глеб, – обойдутся.
– Почему ты так? Они же не могут, а мы бы за них могли.
– Я ни за кого не собираюсь больше, – сказал Глеб с раздражением.
– Необходимо личное присутствие, – мягко объяснил председатель, выражая голосом сожаление.
– Хотя бы за Даню. У него подпись простая, я могу.
– А вдруг он против, – сказал председатель.
– Что вы! Он двумя руками за!
– У вас есть его паспорт?
– Нет. Паспорт с ним остался.
– Жаль, но нельзя.
– Так ведь не обязательно в паспорт печать ставить. Пусть будет без печати, а лист я заполню.
– Как же вы заполните лист, если у вас нет паспортных данных?… Или есть?
– Ксюша, достаточно. Я устал.
– Почему ты думаешь только о себе? – возмутилась Ксюша.
– Давай без сцен, хорошо?
– Молодые люди, не надо сегодня ссориться. – Член комиссии встал и произнес торжественно: – Поздравляю вас с участием во всенародном гражданском покаянии. Вот вам белые ленточки в знак того, что вы покаялись.
Дав ленточки, он пожал руку – сначала Глебу, а потом Ксюше.
Глеб в момент рукопожатия вспомнил недавнего встречного – как тот ему тряс руку на улице. Теперь Глеб понял, в чем дело: у них тогда не было ленточек, и прохожий, тоже без ленточки, принял их тогда за своих. Он решил, что они, как и он, отказисты.
– Вы здоровы?
Резко повернув голову, посмотрел на Ксюшу. Это спрашивал член комиссии, пожимая ей руку. Ксюша была бледна, у нее как-то странно потускнели глаза.
– Воды? – спросил председатель.
– Нет… на воздух…
– Что с тобой, Ксюша? – встревожился Глеб.
– Идем, идем…
Они пошли к выходу, она держалась за Глеба, словно боялась упасть.
Другой член комиссии говорил старушке за столом справа:
– Не надо вычеркивать. Здесь не вычеркивают. Здесь, наоборот, вписывают.
И уже из-за спины до Глеба доносилось:
– Вы бы лучше не приходили, раз не хотите… Виктор Андреевич, пенсионерка "преступления большевиков" вычеркнула!.. Что делать?…
Они не дошли ста метров до гостиницы.
– Давай сядем, – сказала Ксюша.
– Что, так плохо? – спросил Глеб, садясь вместе с Ксюшей на ступеньку лестницы в чебуречную.
Табличка "Мероприятие" висела на двери.
– Знаешь, Глебушка, что мне больше всего в тебе не нравится? Твое безразличие.
– К чему же я безразличен?
– А ко всему. Ты ко мне безразличен. Ты к людям безразличен. Тебе безразлично, Мономах чьей истории принадлежит. Нашей, не нашей… Ты не хочешь ни за что ответственности нести. Ни за то, что в стране происходит, ни за то, что между нами с тобой… Ты не знаешь обо мне ничего. Потому что тебе я безразлична. И здоровье мое тебе безразлично. И все, чем я живу.
– Несешь чушь какую-то, сама себя не слышишь, – проговорил Глеб, рассматривая гирлянды над головой.
– А ты сам-то не хочешь покаяться? Не за других. За себя.
– Пред кем покаяться? В чем?
– А в чем-нибудь. Какая разница, в чем. Передо мной. Пока здесь. А то так и умру. Или дурочкой стану. Будешь локти кусать, что не сказал.
– Что я тебе не сказал? Почему дурочкой станешь? Или умрешь?
– Мне холодно. И трудно дышать. И голова.
Он поцеловал ее в лоб.
– Ого. Ты ж горячая.
– Если тебе не в чем, тогда я буду. Я тебе так покаюсь, что у тебя волосы дыбом встанут. А то больно ты у меня спокойненький, безразличненький…
– Ксюша, у тебя температура. Надо что-то делать.
– Ты мне – "нет" хочешь сказать? Ха-ха, – она засмеялась и тут же закашляла. – А я тебе – "да"! А я тебе – "да"! – пыталась выкрикнуть сквозь кашель.
Глеб встал. Он стоял, озираясь по сторонам, и не знал, что делать.
– С Даней, с Данечкой – вот с кем!.. Съел? Не ожидал, что с Данечкой?
Глеб склонил голову набок.
– Ну и как это называется? – спросил он спокойным голосом. – И что это значит? Это ты что, каешься или как?
– Да, это я каюсь, да!
– Если бы ты каялась, ты бы раскаялась, а ты не раскаиваешься, ты, наоборот, меня позлить хочешь. Не знаю, зачем. Грош цена твоим словам.
– Так ты не веришь, что я с Данечкой?…
– Чушь несешь, просто чушь какую-то!.. Даня на Таню надышаться не может, а ты говоришь!.. Даня – святой человек!
– Четыре раза с Данечкой. Не раз и не два, а четыре!
– Ты бы сказала, с дизайнером Зайнером, я бы, может, еще поверил… Но чтобы с Данечкой… Никогда…
Ксюша заплакала.
– Ты мне никогда не верил!.. Ты думал, я и с этим клещом шутки шучу. Достукался? Видишь?… Ты этого хотел? – Она глядела на свои руки, ее лихорадило. – Что – доволен теперь?
Он попытался еще раз испытать ее лоб, на сей раз не губами – рукой, Ксюша резко отпрянула.
– Как ты ко мне безразличен!.. Как ты ко мне безразличен!..
Из чебуречной вышел человек в форме, похожей на форму Инспектора Леса.
– Здесь не сидят, – сказал охранник. – У нас банкет.
– Ей плохо, – сказал Глеб, – у нее инфекция. Надо вызвать "скорую".
– Больница рядом – быстрее дойдете.
– Я ж говорю, она идти не может.
– Могу, – сказала Ксюша; она попыталась встать, но Глеб не дал, надавив на плечи.
– Сиди! Я мигом.
Ксюша всхлипнула.
– Умерла бы… или дурочкой стала… а ты бы так ничего и не узнал… Вы кто? – спросила охранника.
Охранник поправил белую ленточку на груди слева и не ответил.
– Не вставай, – сказал Глеб. – Добегу до больницы, и мы к тебе на "скорой" приедем. А вы не слушайте ее, – обратился он к охраннику чебуречной.
– Не бросай меня, Глеб…
– Ксюша, я быстро.
Он побежал.
Глеб промчался мимо гостиницы, добежал до угла, повернул направо, перебежал улицу наискосок, напугав делающий левый поворот автобус № 1, и побежал по направлению к Люксембургу. И трех минут не прошло, как он уже был там, куда совсем недавно приходил с Ксюшей.
– Я у вас был сегодня. Инфекционный энцефалит. Ей плохо. Она на улице с незнакомым. Надо вызвать "скорую" и надо забрать.
Из-за стойки регистратуры ответствовали:
– В сад и первая дверь.
Глеб выскочил наружу, забежал в сад и влетел в первую дверь:
– Жена на улице с незнакомым. Ей плохо. Надо вызвать "скорую" и забрать.
Он услышал:
– Без паники. Что стряслось?
– Энцефалит. Все признаки. Отправьте "скорую". Здесь близко.
– Что за признаки? – спросили Глеба.
– Не надо меня экзаменовать, я не студент! – выкрикнул Глеб. – Высокая температура, озноб, головная боль, удушливый кашель, мысли о смерти… Вот она! – он увидел ее в окно, идущую по улице за оградой.
Глеб выбежал и помчался перехватывать Ксюшу (а то бы прошла мимо).
– Ксюша, куда ты?
– Глебушка, я думала, ты ушел…
На ней лица не было.
Он схватил ее на руки и понес через сад в первую дверь.