- У нас в госпитале есть несколько тяжких последствий выполнения нашего интернационального долга, - заговорил полковник. - Это молодые солдаты и офицеры, искалеченные войной в Афганистане. Некоторые из них осознают своё положение и нашими усилиями идут на поправку, готовятся к жизни в новых условиях. И, как вы, очевидно, представляете, есть молодые люди, считающие, что жизнь для них завершена. Они очень трудно поддаются реабилитации и лечению. Есть, кто полностью отказывается от любых процедур и медикаментов.
- Они потеряли главное - надежду, - вставил профессор Воробьёв, ведущий на телевидении передачи о психологии личности в сложных условиях.
Люба застыла в кресле, не понимая, куда клонится разговор.
- Я предложил коллеге Орлову попробовать в работе с ними использовать, как мы говорим, "якорь надежды", понимаете, Любовь Андреевна?
- Нет.
- Должно быть нечто, за что им захотелось бы уцепиться, - уточнил Воробьёв. - Пробудить интерес к жизни…
- Мы пробовали подключать родителей, их бывших подруг, невест, - добавил Орлов. - И пока не видим тенденции к улучшению. Потому что родители сами впадают в тяжёлое состояние, а у подруг начинается некое отторжение, сразу заметное этого рода больным.
- Я понимаю это… И не представляю себя на их месте, - сказала Люба, с ужасом начиная догадываться, о чём дальше может пойти речь. - Вы хотите предложить мне работать сиделкой при этих раненых? - Она вдруг ясно представила себя сидящей в центре просторной палаты, уставленной по кругу больничными койками, на которых в одном нижнем белье лежат молодые раненые ребята с забинтованными лицами и со всех сторон тянут к ней чёрные руки, пропахшие порохом и йодом, стараются схватить за плечи, за грудь, за ноги… И её передёрнуло от страха, что сейчас они раздёргают её на куски, растащат по койкам и начнут прятать под одеяла. - Я не могу… У меня же нет никакого медицинского образования, - жалко вымолвила она, с надеждой посмотрев в светлые глаза полковника.
- Но, как я уже успел заметить, у вас достаточно добросердечности с одной стороны и решительности - с другой, - сказал Воробьёв.
- И вы очень привлекательны внешне, чтобы действительно стать "якорем надежды", - добавил Орлов. - Мы не хотим сделать вас сиделкой. Но было бы интересно попробовать, чтобы вы появлялись у нас в палатах на сколько-то минут хотя бы раз в неделю. Чтобы больные, увидев вас однажды, ждали следующего появления.
- А нельзя им раз в неделю показывать какое-то кино? - растерянно спросила Люба.
- Кино не может заменить живого общения, - возразил Воробьёв.
- Ну, пригласите хорошенькую актрису, лучше поющую… Какую-нибудь "Девушку с гитарой", помните такой фильм?
- Нам нужна более естественная ситуация… Скажем, вы придёте в палату со своими инструментами, предложите им подстричься или побрить их…
- Поняла… А почему - я?
- Мы обсуждали это. Вы подходите им по возрасту, внешней привлекательности, вы, насколько я знаю, добры, - начал перечислять Воробьёв.
- У вас тёплые и очень… мягкие руки, - добавил Орлов. - То есть, с нашей точки зрения, у вас есть всё, чтобы пробуждать… интерес к жизни. Это и есть "якорь надежды" для больного.
- Поняла… Только скажите, - она лихорадочно начала придумывать другие причины для отказа и ухватилась ещё за одну: - А если кто-то из ваших раненых так зацепится за этот якорь… Потеряет голову… Мне как тогда быть?.. Отвечать взаимностью? А если я не смогу?
Учёные мужи уставились друг на друга вопросительными взглядами. Взволновался и Василий Семёнович, поняв тревогу Любы.
- Понимаете… Важно сдвинуть ситуацию с места… с мёртвой точки. Потом можно будет её купировать, - неуверенно заговорил Воробьёв.
- "Потом" это когда меня кто-то будет звать в жёны?
- Это - проблема, коллега, - сказал военврач. - Как-то мы с вами промахнулись с нашим "якорем". Сдвинув ситуацию, можем тут же усугубить её… Да, Любовь Андреевна, спасибо вразумили… Вот, что значит чуткое женское сердце…
- И вам спасибо за предложение, - почувствовав, что "пронесло", выдохнула Люба. - Я подумаю, если можно… Может быть, как-нибудь в выходной день я могла бы помочь ребятам привести себя в порядок… Подстричь, если у вас некому…
- Спасибо. Но сначала ещё раз подумаем мы, - ответил Орлов, давая понять, что разговор окончен.
Глава 22
Тяжёлый "магнитофон для кино" никак не хотел вылезать из коробки, а помочь придержать серое картонное чрево, было некому, и Игорь разорвал переднюю стенку коробки. Вывалились пачка брошюрок, пакет с проводами, чуть было ни грохнулся на пол и тяжёлый аппарат цвета "молотковой" эмали.
- "Электроника М-12", - прочитал Игорь. - Советскую её мать! Три "Шарпа" влезет! - И первое, что бросилось в глаза на пухлой брошюре: "Аппарат принимается в гарантийное обслуживание в упаковке производителя". - О, мать моя! Сразу и ремонтом пахнет! - Он с досады пнул коробку, чтобы отлетела подальше и не мозолила больше глаза несуразностью разорванного бока. Начал читать "Инструкцию по эксплуатации", прикидывая, какой провод куда воткнуть, куда и как вставить видеокассету. - Запутаться можно, кошмар! Ну, ни хрена не умеют, ни объяснить, ни показать! А как подключить к телевизору, если тут на выходе совсем другая хреновина нарисована!? Надо звонить Шалому, пусть разбирается.
Фима Шалый быстро разобрался с проводами, развернул телевизор и сел возле него на колени, громко матерясь:
- Козлы! Одна страна, одно министерство, а "папу" в "маму" хрен воткнёшь! Разъёмы разные!
- Чего тебе не так?
- Всё так, кроме разэдак! Куда вот этот конец воткнёшь? У "Чайки" другой вход! Перепутаны разъёмы. Входной стоит на выходе. Вот козлы!
- А разница?
- Такая же, как не ты, а тебя. Понял?
- И чего теперь?
- Вызывать козлов, пусть переделывают. Или к ним "Чайку" везти.
- Твари! А ты не можешь переделать?
- Сокол, я всё могу. Только "Чайка" твоя останется без гарантии. И если ты найдёшь паяльник.
…Возился Шалый долго, потому что паяльник Игорь нашёл в кладовке такой, что самовары лудить им ещё, куда ни шло, а перепаивать разъёмы - только жечь колодки. Но получилось! Разъёмы встали на место. "Папа" "Электроники М-12" легко и плотно вошёл в "маму" "Чайки-14".
Пока Игорь смотрел, как Фима, матерясь, перепаивает проводки, нетерпение, с каким ждал начала просмотра видеокассет, немного улеглось, он вспомнил предложение Анжея, его согласие прислать на пробу десяток комплектов "мусора личных компьютеров" и решил посвятить приятеля в новый коммерческий замысел. Если Шалый так легко управляется с техникой, он и "мусор" соберет в "комплекция". И может даже помочь сбагрить их…
- Слышь, Фим, а в твоём сраном НИИ "личные компьютеры" есть? - спросил Игорь.
- Личных нет. Есть персональные. У директора, у зама по науке, а так - работает общий. У нас только мониторы. И то не у всех.
- А у тебя есть?
- Как только защитился, поставили. А тебе чего?
- А хотел бы иметь личный?
- Хотеть-то его все хотят, да кто ж нам даст?
- Мне тут обещали десяток комплектов. Только их собрать сначала надо. Поможешь?
- Запросто! Хоть сейчас всё брошу и начну. А что за комплекты, что в них входит?
- Да, вроде, всё, что надо. Анжей называет это "комплекция", а собирать её надо из "мусора", из деталей, что ли…
- Чур, мне первый комплект! Сколько он будет стоить? И что за фирма? - Шалый аж отложил паяльник и встал с колен.
- Фирму пока не знаю. А в "Берёзе" в Москве стоят по пять тысяч чеков. Собрать из "мусора", говорят, будет дешевле.
- В рубли перевести, будут подороже пяти, но разлетятся запросто. Десяток у нас в институте уйдёт в один день. Надеюсь, и программы входят в "мусор"? А то ведь это просто железо будет.
- А хрен их знает! Э!.. Ты мне тут спалишь всё! Бросил паялу… - закричал Игорь, увидев, как начал дымиться край стула.
Паяльник выключили, стул поскоблили и вытерли, "Чайку" задвинули на место, "Электронику" водрузили на неё. Сооружение получилось громоздкое и несуразное, но если не обращать внимания на разницу в цвете приборов и примирить стекло экрана "Чайки" с молотковым железом "Электроники", привыкнуть можно. Примиряем же мы свою серую советскую действительность с теми цветными картинками, что появляются теперь в телевизоре. И ничего, даже хвалим это разнообразие. А теперь, когда один здоровый ящик залез на другой, и в сочетании они дадут вожделённо-яркий мир, любому покажется, что так и должно быть.
- С чего начнём? - Игорь выложил перед Шалым обе коробки с кассетами.
- Оба фильма на английском, - обследовав их, заключил Фима. - И оба, как тут пишут, "про сексуальные приключения юных дев".
- Суй любую. Сначала сами посмотрим. Или покажи мне, как и куда тут вставляется, - попросил Игорь срывающимся голосом, словно сейчас ему самому предстоял первый сексуальный опыт.
Шалый уловил состояние приятеля и подыграл ему:
- Сначала разогреваем девушку, - он включил "Чайку". - Потом - партнёра, - включил видеомагнитофон. - Лезем партнёру в ширинку… оснащаем её боеприпасом, - вставил кассету в поднявшуюся крышку. - И вот, гляди, партнёры согрелись, уже светятся от счастья. Всё, как у людей. И - начинаем! - он придавил на "Электронике" клавишу и, увлекая за собой Сокольникова, откинулся на диван.
На голубом, как майское небо экране "Чайки" каскадом замелькали цветные кадры каких-то отрывков из непонятных событий.
- Это чего за хренотень? - развернулся Игорь к Шалому.
- Знать бы… А! Похоже реклама фильмов! - догадался тот. - Подождём. Сейчас начнётся.
И верно: на экран под музыку впрыгнуло юное задорное создание в треугольничке на бёдрах, подмигнуло зрителям и понеслось к синему морю, к горячему жёлтому песку, к ватаге загорелых красавцев. Не успел Игорь сообразить, на которую из его знакомых похожа эта юная оторва, как она оказалась в пляжной кабинке с одним из парней и тут же запрыгнула к нему на бёдра, обхватив их ногами.
- Во, дают! - в один голос вырвалось у новоявленных телезрителей восхищение бурно развивающимся событием, и оба прижали руками своё вспыхнувшее нетерпение, нараставшее по мере развития сюжета. А он развивался стремительно и многообразно.
- Слушай, я не могу! Давай чувих позовём, - предложил Игорь.
- Днём? Кого ты сейчас найдёшь? Давай до вечера. Да и мне на работу уже надо, а то шеф изведётся. Выключай видак! - Шалый поднялся с дивана, отворачиваясь от Игоря, чтобы тот не заметил его возросший "интерес" к фильму.
- А вторую кассету смотреть не будем, что ли?
- А если там тоже самое, "рукоделием" потом заниматься?
- Говорю тебе: звони своим! Или я сейчас начну искать кого-нибудь… А то вечером маманя явится…
- Не гони! Надо сначала сообразить: кого, когда и сколько. А я - улетел.
Ох уж, этот Шалый! Кудрявый раздолбай, чувихи прямо липнут к нему, и он их стороной не обходит. Как сам смеётся: "Одну сегодня проигнорировал пару раз, кричит: "мало!", а меня шеф ждёт, еле свалил на службу". Но при этом, уже защитил кандидатскую по физике. Дядька, конечно помог. Жиды, мать их! Не то, что братья-славяне! Батя для Игоря чего сделал? Сунул только в райком, а там царапайся, как хочешь. А тут - даже не отец, а дядька. И Шалый уже кандидат физико-математических наук! Усраться можно. Самый молодой не только в институте, а, пожалуй, и городе.
Досматривать "Смаковницу" у Игоря уже не было сил. Не прерывая приключений юной ненасытницы, он подтащил к себе телефон и начал вызванивать одну за другой знакомых, коими набита его записная книжка. И странно, то не отобьёшься от них, а, когда вот так надо, "Игорёк, я не могу сейчас, у нас сегодня операционный день. Может, вечерком?", "Соколик мой, шеф завалил работой, над душой стоит, я тебе перезвоню…", "Уймись, я сегодня не в себе. Завтра - с удовольствием!"
- А мне сейчас надо! - рявкнул он в трубку и, отшвырнув телефон, полетел в туалет, и там за вдохновенным, но нудным занятием, ритмичными толчками пришла мысль, с чего уже прямо сейчас, пока Анжей ещё не прислал обещанный груз, начать пополнение остатков гаражной находки. "А пусть, пусть, пусть платят не только натурой. Где, где, где в Великогорске они ещё увидят тако-о-о-е ки-но-о?!"
Разрешив неотложную проблему, Игорь посмотрелся в зеркало, вяло улыбнулся раскрасневшейся виноватой физиономии, подмигнул ей.
За мыслью, пришедшей не ко времени, встали вопросы: где устраивать просмотры и то, что за ними может последовать? Нанимать какое-то заведение или куда-то сбагривать мать с братом? Комнат хватило бы… Но что делать с матерью? Или… пока она торчит у себя в библиотеке? А кто потом уберёт всё? И сколько пар собирать на сеанс? Можно, конечно, и не парами… Простое "лежбище котиков".. Но где? Где?.. И сколько брать за сеанс?.. Эх, батя, батя! Ты, конечно, враз бы сообразил: где, сколько и почём… И мачеху бы сейчас сюда!.. А Смаковница на неё похожа! Точно! Только - моложе, меньше ростом и… проще.
Глава 23
День был сумасшедший. Народ валил один за другим: на грим, на стрижку, на укладку… Потом этот "птичий базар"… Нашли себе "якорь"! Что, там молоденьких сестёр нет - будить интерес к жизни? Тут вот у Любы ещё интерес появился. Привели на грим директрису Великогорской студии "Волна" Надежду Кольчугину. Пока Люба подбирала тон, чтобы смягчить румянец полного лица, подчёркивала тенями глаза, Кольчугина, даже мешая работать, всматривалась в нее, потом спросила:
- Сокольникова… У вас родственников в Великогорске нет? И сами не жили у нас?
- Были и жила, ответила Люба. - Потом мужа перевели на другую работу в сельскую местность. Там он погиб…
- Ах, эта история? Помню, помню… А здесь, как оказались?
- Приехала в Москву, искала работу. Нашла. Пока работаю по специальности. Но обещают обучение на диктора.
- Скороговорки говорить? Клара у Карла украла кораллы? - Кольчугина развернулась к Любе. - А не хотели бы к нам в "Волну" ведущей? Программы подберём. Детские, музыкальные передачи… У вас что-то осталось в Великогорске? Жильё, родственники?
- Только семья погибшего мужа. От квартиры Анатолий отказался в пользу детей и Альбины Фёдоровны… Спасибо вам за предложение. Я подумаю.
- А чего думать? Зарплата ведущей всяко больше вашей, жильё снимем или отсудим долю у Сокольниковых.
Кольчугина была напористой. Дочь известного в Великогорске журналиста, она до сорока лет кантовалась в местных партийных кругах, но как только "ум, честь и совесть нашей эпохи" взяла курс на ускорение и гласность, разрешила частное предпринимательство, Надежда затеяла издавать свою газету, выпускать книги популярных авторов вроде Дрюона и Пикуля. И всё было хорошо: поднялась материально, начала расширяться. Не без помощи прошлых партийных связей отбила у Жорки Сметанина целый двухэтажный корпус под издательство. А когда праводержатели писателей спросили свою долю за издания, она свернула это дело и начала новое: организовала первую в области и в стане частную телевизионную студию "Волна". И опять очень быстро развернулась - с часа вещания в арендованное у того же Сметанина время до полного телевизионного дня на собственной частоте. В кадрах сделала ставку на молодых, что пока прозябали в областной студии, и на студентов отделения журналистики местного университета. Окрылённые свалившимся на них доверием, юные властители эфира носом землю рыли, добывая жареные и просто горячие факты, и выбрасывали их на экран куда раньше, чем собратья из "взрослой" студии. И к тому времени, когда Кольчугину пригласили в Москву на ЦТ для вручения премии за победу в конкурсе региональных студий, (тут-то Надежду и привели к Любе на грим), её "Волна" уже главенствовала в Великогорском эфире.
- Жильё я бы нашла, конечно. Но сразу в эфир? Я не знаю…
- А чего там знать? Есть редактор, есть режиссёр…. Читать, надеюсь, умеешь? Память хорошая? Текст подучила и - вперёд! Смотреться будешь прекрасно. Голос хороший: не пищишь - всё, что нужно для эфира. Или физиономии мазать и головы стричь интереснее? - наступала Кольчугина.
- Да нет, диктором, конечно, интереснее…
- Не диктором, упаси тебя бог! Диктор в эфире - вчерашний день. Ведущая программы! Это и участие в разработке темы, и подбор людей, и работа с режиссёром… Главный человек в эфире! - рубила она, тыча в зеркало пухлой рукой. - Центральное телевидение, конечно, хорошо, но ты посмотри, сколько здесь народу! И каждый готов лесть в эфир. Сожрут, пока до него доберёшься!
- Послушайте! Что вы такое говорите!? Любочку здесь уважают. Никуда она не пойдёт! - вмешался Жорик.
- Я говорю то, что говорю. А вы зачем в чужие разговоры?… Это не хорошо, - и, смерив манерного Жорика взглядом, Кольчугина добавила: - Это некультурно. Ваша "Любочка" - взрослый человек, сама решит, что ей делать.
Взрослый-то, конечно, она взрослый человек. Даже уже вдова. А делать-то что дальше? Её так здесь приняли… Дали работу, устроили с жильём, обещают прописку и учить на диктора… И почти никто не пристаёт, как Зверев тогда. Приглашают, конечно, поужинать, в театр… Даже Жорик набрался духу пригласить… Чего от него не ожидала, так это предложения отправиться с ним на каток!.. Или вот ещё - стать "якорем надежды"…
Перебирая всё это в памяти, Люба в полглаза смотрела телевизор, где, не трогая её внимание, пролетали какие-то люди, шумы. Она подобрала ноги на диван, подтянула повыше к плечам мягкий плед…
…В кресло опять сел полковник Орлов, долго рассматривал её отражение в зеркале, потом попросил открыть стоящий у него на коленях уклеенный картинками рундучок. Она нажала на блестящую кнопочку, рундучок открылся с медленным красивым перезвоном, и из его бархатной глубины поднялся… тяжёлый ржавый якорь.
- Какой же это якорь надежды? - спросила она. - Его надо чистить…
- Это не он. Это Судьба вон тех ребят, - кивнул полковник на два комка, закрытых простынями, в углу комнаты. - Якорем он станет, когда вы возьмёте его отсюда и встанете между ними.
- Я не подниму его. Он такой тяжёлый.
- Он тяжёлый для них. Для вас - вполне по силам. Он и для них будет легче, если вы зацепите их и поведёте.
- Куда мне их вести?
- Вон туда, - показал Орлов на открытое окно, за которым было высокое небо с тёмными кучевыми облаками.
- Там им будет холодно. Солнышка-то нет.
- Солнышко будет, когда вы поведёте их за собой. У вас должно получиться.
Она попробовала поднять якорь. Верно, совсем не тяжёлый. Перенесла его в комнату и поставила между комками, покрытыми простынями. Ржавчина тронулась медленно сползать с якоря, а простыни только чуть открылись, обнажив две пары испуганных, страдающих глаз.
- Я принесла вам Якорь Надежды. Пойдёмте вместе, выпустим солнце из облаков!
- Нет. Ты принесла нам Отчаяние. Его стало больше, чем у нас было.
- Ну, давайте попробуем вместе раздвинуть облака…
- Чтобы у нас появились силы идти за тобой, ты должна полюбить нас такими! - Простыни слетели с комков, и она увидела двух взъерошенных крупноглазых парнишек в нижнем белье. У одного рукава рубашки болтались прямо от локтей. У другого - один рукав висел от плеча, и была пуста от пояса порточина кальсон. - Ты, как все, будешь нас только жалеть! - И пустой рукав взлетел, чтобы лечь ей на плечо. Она дёрнулась от него и открыла глаза.
Перед ней стояла соседка по квартире: