- Ты чего тут развалилась не на своём месте? Или мы опять поменялись комнатами?
- Извини, я задремала. Смотрела твою передачу… И уснула.
- Ты свою сначала сделай, чтобы спать на ней!
- Извини! - И Люба ушла к себе комнату.
Быстро уснуть не получилось. В голове толпились Кольчугина… полковник Орлов… обрубленные войной мальчишки, требующие полюбить их… Жорик, тягуче просящий не делать этого и не уходить из их гримёрки…
Утром, сбивчиво соображая с чего начать разговор, Люба дожидалась прихода Леонида Петровича в коридоре возле дверей его приёмной. Мимо в приёмную входили люди. Многих она уже знала. Они здоровались, спрашивали: "Чего стоим?", предлагали пройти вперёд. Она кивала и оставалась на месте. Остановился перед ней и Леонид Петрович и тоже спросил:
- Чего стоим?"
- Я к вам…
- Ну, проходим, - предложил он и открыл перед ней дверь.
- Вы знаете… - заговорила она, оставаясь на месте. - Вчера была Надежда Кольчугина из Великогорска…
- Видел. И что?
- Она предложила мне стать у них ведущей…
- Молодец. А вы?
- Я не знаю, - растерялась Люба.
- И я не знаю за вас.
- Мне неудобно… Вы меня так приняли…
- Ну, и там, я думаю, примут не хуже, если приглашают. Ведущий - это новый уровень. Я бы согласился. Студия хорошая. Поработаете там, набьёте шишек, наберётесь опыта… И к нам вернуться - никогда не поздно. Кольчугинцы у нас уже, по-моему, есть. И вам, с вашими задатками, не всё же сидеть в подстрижорах. Успехов! Василию Семёнычу я сейчас скажу, если вы меня отпустите на планёрку, - улыбнулся Леонид Петрович и стал боком встраиваться в дверь.
- Ой, извините, спасибо! - сказала она ему вдогонку и, как школьница, только что сдавшая на пятёрку страшный экзамен, едва ли не вприпрыжку побежала к себе на этаж.
- Эй! Чего я вам сейчас скажу! - огорошила она Жорика и Наташку и плюхнулась в своё рабочее кресло.
- Замуж выходишь? - спросила Наташка.
- Ага!.. За - новую работу! Леонид Петрович отпускает меня в Великогорск.
- Любочка! Вы что? Где Москва и где Великогорск? Вас Слава Зверев звал к себе в салон! Где вы ещё найдёте такое в своём Свиногорске?
- А я и искать не буду. Меня же Кольчугина пригласила работать ведущей программы! Правда, не знаю пока какой… Главное - это эфир, Жорик!
- Эфир, кефир - какая разница?.. Хотя, конечно, пудрить людям мозги, светясь на экране, это не голову в тазике мыть…
- Плешивые головы это наш с тобой удел, Жора, - сказала Наташка. - Ни на что другое мы рожей не вышли…
- Ну, что вы такое говорите, Натали!
- Говорю, что думаю. Иди, подруга, иди! Устроишься - нас позовёшь, если там, конечно, копейка покрепче.
- Обязательно. Я уже так привыкла к вам.
- За меня не говори, Натали! Я здесь на виду у таких людей! А там?..
- Великогорск - очень большой город! И студия у Кольчугиной на первом месте не только в городе, - заступилась Люба за будущее место работы. - Потом Леонид Петрович сказал, что и сюда я смогу вернуться…
Глава 24
Когда человеку светит то, о чём он мечтал, время становится непостоянным. Оно то ползёт, то скачет. Василия Семёновича ждала с заявлением целую вечность, и он копошился, как мороженый таракан, хотя и всего-то - черкни на листке: "Согласен. К расчёту". Нет, ему надо покачать головой, повыбирать ручку из торчащих в фаянсовом стакане, попробовать её на листке "Еженедельника", побурчать под нос: "Ну, вот… Ну, вот… Только наладится дело… И опять…"… Пока с обходным листком оббегала этажи телекомплекса, получала в бухгалтерии расчёт, потом уталкивала в чемодан вещи, гнала на такси на вокзал, ночной поезд на Великогорск уже подали на посадку.
- Люди добрые! Опаздываю! За кем до Великогорска? - мотнулась Люба к окошку кассы. Очередь расступилась перед раскрасневшейся красоткой в сбившейся лисьей шапке.
- Великогорск? И я туда! Поехали на машине. По-моему, билетов к нам уже нет, - пристроился сбоку парень в потёртой лётной куртке. - Быстрей поезда будешь дома.
- А мне быстрей зачем?.. - недоверчиво глянула на него. - Мне любое место до Великогорска, - сунула она деньги в окошечко кассы.
- Где тебя мотало, милочка? Только плацкарт. Держи. И беги, тормози поезд, а то уйдёт. Сдачу возьми! - крикнула вдогонку Любе стриженная под барашка кассирша и протянула из окошка какую-то мелочь. Парень в куртке открыл навстречу ей свою ладошку, но кулачок кассирши быстро преобразился в кукиш. - Обойдёшься!
Место оказалось в конце вагона, через стенку от туалета, зато нижнее. На нём, правда, уже расселась тётка, дородным размером и ликом напоминавшая кустодиевских купчих. Люба сняла шубку и шапку, оглянулась, куда бы разместить их. Слева сидела пожилая пара - оба сухонькие и чистые, в чёрных линялых одёжках. На боковом месте - неопределённого возраста и смутного вида мужчина в мятом коричневом пиджаке и с пятнами "зелёнки" на лысой голове. Откидной столик перед ним был занят двумя полупыстыми четвертинками, гранёным стаканом и свёртком с какой-то закуской. Мужчина был уже в добром расположении духа (когда успел?!) и готов ухаживать за соседками, одаривая их щербатой улыбкой и запахом солёных огурцов.
- Пардон, мадам, праашу! - протянул он руки за Любиными шубкой и шапкой и тоже вертя головой, куда бы их повесить или положить.
- Спасибо, сама! - торопливо ответила Люба, увидев совершенно синие от татуировок кисти его рук.
- Придётся укладывать вещи под полку, - тонким, ласковым голосом подсказал чистенький старичок. - Под нами дак скарб. А под вашей стороной - не ведаю.
- А там - моё! - отозвалась тётка.
- У вас, по-моему, верхняя полка, - сказала Люба, ещё раз глянув на нумерацию мест.
- И што? Внизу-то не забоишься спать? А ну, как я обрушу верхнюю-то, коли вздымусь туды?.. И што токо, паразиты, думают: стрекозе - нижний плацкарт, а… широкой бабе - лазь к потолку! - одышливо пророкотала тётка.
- Я подсоблю, если что! - сунулся пьяненький сосед.
- Сядь! - рыкнула она на него. - Пособлятель нашёлся!
- Пардон, мадам, я уже насиделся…
- Оставайтесь, я туда поднимусь, - согласилась Люба.
…Поезд уже во всю стучал колёсами на стыках и мотал вагон из стороны в сторону, хлопая дверью перед туалетом, когда Люба, наконец, устроилась на верхней полке. Чемодан она взгромоздила ещё выше, а шубу и шапку устроила под подушкой. Хотела туда же положить и брюки, но, тронув неизбывно влажное бельё, осталась в них.
Впервые в жизни ехала она в плацкартном вагоне, где мимо шлёндают туда-сюда сонные, как осенние мухи пассажиры, храпят соседи, где со всех сторон дует, и тусклый "ночной" свет теплится только где-то в дальнем конце вагона. Уснуть в этом неустроенном дорожном мире, в тесноте которого каждый живёт отдельной жизнью, было невозможно. К тому же Любу одолевали отрывочные видения прошедшего дня и мысли о дне завтрашнем. Интересно, сразу её посадят перед камерами или дадут подготовиться, на какие передачи посадят, кого дадут в наставники или бросят, как в омут - барахтайся сама, выплывай, если сможешь?… А что у неё есть, чтобы выплыть? Пока - только внешность, на которую все и клюют. Одни дружелюбно, с готовностью помочь, обратить на себя внимание участием, другие почему-то злятся, словно, появившись рядом, она уже сделала им какую-то пакость… А ещё просто лезут со своими… желаниями, не спрашивая о желании её… Но как Митрич-то говорил? "Красота одна не даётся, к ней обязательно что-то прикладывается: доброта, ум, талант…" Что же приложили ей? Доброты не хватило, чтобы стать "якорем надежды". Зато хватило ума, чтобы отвертеться… Талант? Какой у неё талант? Постижор, наверно, вышел из неё хороший. Люди очередь к ней занимали… А ведущий?… Всему надо учиться… Разница только в скорости постижения… Талант хватает всё на лету… Как-то это будет у неё?
Мысли путались, и Люба понимала, что скоро заснёт под стук колёс и шорох бродящих туда-сюда пассажиров. Но мешали брюки. Она никогда в них не спала. Не вставая с постели, долго возилась с ними под одеялом, потом уминала в сетку над полкой. Сон отлетел, и она в его ожидании полусмотрела в тусклый потолок над собой, стараясь дышать в такт глубокому всхрапыванию соседки снизу. Потом там послышалось недовольное сонное бурчание, и Люба не увидела, а скорее почувствовала возникающую над собой тень, и что-то с дрожью ползущее под её одеялом от коленей вверх. В ужасе повернулась к тени. Та дохнула ей в лицо перегаром и солёным огурцом, зашептала:
- Я полочку над собой разложил, айда туда, согреемся. Пособи жить чеку… - И рука ползет меж коленок выше.
- Аллё! - раздалось и снизу.
Люба откинула с колен одеяло, поджала к себе ноги и с силой выпрямила их. Смрадная тень отлетела в проход, что-то грохнуло там и завыло. Соседи вскочили с полок. С фонарём прибежала проводница и закричала:
- Врач есть в вагоне?! Помогите кто-нибудь!
- Дура, свет сперва включи! - рявкнули ей из-за стенки.
Люба выдернула из сетки брюки, не спускаясь с полки, кое-как вползла в них и опустилась на пол босыми ногами.
- Чего он тебе сделал, ты его так-то пихнула? - спросила басом тётка с нижней полки.
- Он лез ко мне под одеяло. - От страха и холода у Любы застучали зубы.
В вагоне включился свет. И все, кто уже столпился в проходе, увидели неудобно торчащую под столиком голову в пятах зелёнки, плечо и руку, синие от наколок, по которым ползла тёмная кровь.
- Простыни кто-нибудь рвите, перевязать человека! - крикнул голый по пояс парень.
Люба потащила свою верхнюю простынь, вцепилась в неё стучащими зубами, чтобы оторвать край. Серая, ветхая с виду инвентарная единица с чёрной печатью "ВГЖД" едва поддалась. Люба отмахнула от неё широкую полосу и передала вперёд парню, склонившемуся над пятнистой головой. Тот комком подложил её под голову, посветил фонариком в широко открытый мутный глаз и скомандовал:
- Полку его разложить помогите и поднять на неё… тело. И кто видел, что произошло?
- А вот к ней он лез, а она и лягнула ногой, - сообщила соседка снизу. - Сперва он ко мне ногу поставил, я его настрожила, а к ней он руками под одеяло…
- А вы что-нибудь видели? - спросил парень сухонькую пожилую пару.
- Господь не сподобил. От голоса мы проснулись… И от стука… "Алё" кричала эта гражданка, а стук был от этого гражданина, - показал мужчина на соседку и на тело, уже положенное на боковую полку.
- Ещё кто видел? - спросил парень, оглядывая сбившихся в проходе людей.
- Да кто ж тут чего видел в потёмках? Только голос и слышали. - И толпа тут же разбрелась по вагону, чтобы, не дай бог, не попасть в свидетели.
- Так, вы, вы и вы - в купе к проводнику, - распорядился парень, указав на Любу, старичка и тётку с нижней полки. - И проводнице: - А вы быстро к бригадиру, пусть свяжется со станцией… Где мы теперь остановимся?
- На Луговой…
- Пусть вызывает к поезду труповозку и наряд милиции.
- А мы-то чего? Она ведь лягнула его, - показала тётка на Любу. - Ко мне он токо што на полку встал. Чего мы видели?
- Если она "лягнула", а вы ничего не видели, ей срок грозит, поняли? Проходите к проводнику, составим протокол.
- Господи, спаси и помилуй! - стал креститься старичок.
- Я испугалась и просто оттолкнула его ногой, чтобы не лез, - выговорила Люба, унимая дрожь от холода и страха.
- След какой-то остался от его противоправных действий?
- Не знаю. Он, вроде, схватил меня за ногу выше колена.
- Хватал за ногу? В ваших интересах показать мне это сейчас.
- Здесь?
- Говорю, пройдём к проводнику!
В тесной каморке проводника четверым было не развернуться, и парень сел на столик, за плечи поставив Любу перед собой.
- Показывай, где он тебя хватал. Свидетели, смотрите тоже. Фиксируем.
- А вы кто? - неуверенно спросила Люба.
- Слушатель Великогорской высшей школы милиции. Выпускник. Я знаю, что делаю.
Мелко дрожащими руками Люба опустила брюки ниже колена.
- Господи, спаси и помилуй, и избави мя, - зашептал старичок, когда парень стал светить фонариком на голые ноги Любе.
- Левая нога? Есть неглубокая царапина. Все смотрим! И фиксируем. Видели? Можно одеваться. Вы и вы, - сказал он старичку и тётке, - сейчас подпишите протокол осмотра. А вы, - Любе, - готовьтесь к выходу на Луговой. Я должен сдать вас ЛОМу, линейному отделу милиции в смысле.
"Ну, вот и доехала до новой работы! - думала Люба, бредя к своей полке за вещами. - И дёрнуло меня так торопиться! День подождала бы, купила бы билет в СВ… Что за судьба у меня такая!?"
- Скажите, меня, верно, посадят? - спросила она обгонявшего её "слушателя и выпускника".
- Предел самообороны, конечно, превышен. Но я постараюсь в протоколе обострить обстоятельства нападения.
- Спасибо. А сколько мне могут дать?
- Сложно сказать. Исход летальный. Правда, нападавший ехал со справкой об освобождении… Статья у него была та ещё! Это как следователь теперь посмотрит и что суд решит…
Едва поезд остановился на Луговой, в вагон, оттеснив в него Любу и парня, (теперь он уже был в короткой серой шинели с погонами) ввалились два мужика с носилками и за ними вошли пожилой капитан милиции и два сонных молоденьких милиционера.
- Пройдём на место, - сказал капитан. - Первичный осмотр произведён? - спросил он слушателя ВШМ?
- Так точно! - отчеканил тот, протягивая капитану листы протокола, составленного ещё до остановки.
Вагонный люд потянулся, было, за ними полюбопытствовать, что будет дальше, как поведёт себя эта краля в лисьей шапке, угробившая человека. Но капитан тихо скомандовал всем оставаться на местах, и рядовые отделили участников происшествия от народа, загородив собой проход.
В последнем отделении вагона капитан приоткрыл простынь над телом, спросил:
- Шмотки… в смысле вещи какие с ним были, документы?
- Справка об освобождении из ИТК-6 и вещмешок, - сообщил слушатель школы милиции. - Справка приобщена к протоколу, вещмешок в ногах погибшего. Там, кроме белья и портянок ничего нет.
- Ладно, ну-ко встаньте, где кто был на момент происшествия. - Он пропустил старичков и Любу к столику. - На полки залезать не обязательно.
- Товарищ капитан, в протоколе всё зафиксировано, - доложил слушатель.
- Хорошо. Кто злоумышленник?
- Вот, Сокольникова Любовь Андреевна, - показал парень на Любу.
- Я же не нарочно. Испугалась, когда услышала, как он…
- Понятно. Вы где были? - спросил капитан соседку.
- Вот тута, внизу. Он через меня лез. На ногу мне наступил…
- Понятно. Ну, оставайтесь все на местах. А вы, старшина курса, пошли со мной к проводнику, - распорядился капитан. - Бригадир, ещё на десяток минут придержите поезд.
- А нельзя эту вывести, а нам трогаться? А то и так лишку стоим.
- Нельзя, - отрезал капитан.
В каморке проводника капитан рассмотрел схему происшествия, составленную старшиной курса, прочитал протокол.
- Хорошо вас учат исполнять, старшина. А вот думать - не очень. Ты чего девке шьёшь? Признаки по тридцать седьмой? - "умышленные действия, не соответствующие характеру посягательства"? Это же - срок, и жизнь - кувырком. Ты хоть за службой разглядел эту Любовь Андреевну?
- Так точно, товарищ капитан. Красотка. А что делать, если подпадает?…
- Слушать, старшина, свидетелей. Нижняя соседка что сказала? Он сначала ей на ногу наступил. Она её отдёрнула. Он потерял равновесие. Схватился за ногу верхней соседки. Она тоже испугалась, дёрнулась. И мужик грохнулся. Про его посягательство писать не обязательно. Обязательно будем писать про потерю равновесия. А это будет несчастный случай! И твоя… как её?… Любовь Андреевна?.. тут не причём. Так что этот протокол я оставлю себе. А ты быстро сочини другой с учётом вновь выявленных обстоятельств… Хотя, поезд держать не будем… Сам допишу. Только, эй, свидетели! Черкните мне свои закорючки и с богом! А мы с Любовь Андреевной пойдём ночь коротать… Следователь будет только утром… Проводи нас, бригадир! - И показал рядовым, чтобы взяли вещи Любы.
Глава 25
В двухэтажном деревянном доме линейного пункта милиции капитан коротким жестом усадил на место выскочившего, было, из-за барьерчика сержанта, распорядился, чтобы рядовой поднял Любины вещи к нему в кабинет, и повёл её по скрипучей некрашеной лестнице вверх.
Кабинетом начальника пункта громко именовалась комната за массивной дверью, выкрашенной белилами наверно ещё в прошлом веке. Но были в комнате двухтумбовый письменный стол с двумя чёрными телефонами, старый диван, обтянутый тёмным облезшим дерматином, небольшой сейф, когда-то покрытый серо-голубой краской, пара щегольских венских стульев, таких же, впрочем, древних, как всё здесь. И ещё - стоячая деревянная вешалка с четырьмя гнутыми вверх рожками.
- Раздевайтесь, располагайтесь, - обвел он рукой пространство комнаты. - Следователя нам ждать да ждать. Они в ЛОМе сидят. Нам - по штату не положены, словно не мы основную работу тянем… Ну, чего вы? Снимайте шубу, вешайте и располагайтесь. Сейчас чайку сообразим, согреемся…
Любу кольнуло последнее слово капитана. Тот, что лез под одеяло, тоже предлагал "согреться" у него на полке. Но этот-то, вроде, другой… Она повесила шубку на стойку, оставшись в шапке - волосы ведь не успела прибрать в вагоне - и осторожно опустилась на диван, скрипнувший органом своих пружин даже под её малым весом.
- Какое древнее у вас тут всё! - улыбнулась она капитану.
- Транспортной милиции почти сто лет. А всё, что тут есть, из дома луговского купца Климентьева притащено. Тоже, представляете, сколько лет?.. В ЛОМе, в Великогорске - другая обстановка. А мы - в поле, как в норе, нам ни звёзд, ни мягкой мебели.
- А Лом это что такое?
- ЛОМ - это Линейный Отдел Милиции. Там полковник в начальниках. Полковники любят посветлей да помягче. А капитанам и старого дивана хватит. Во, кипятильник и тот из дому принёс. - Он налил из графина воды в пол-литровую банку, опустил в неё завитушку дорожного кипятильника, выставил из тумбы стола два гранёных стакана. Всё это было у него тёмным от частых заварок и привычки не мыть посуду сразу после чаепития.
- Ой, товарищ капитан, а давайте-ка я вымою вам банку и стаканы! - предложила Люба. - Где у вас вода?
- Сидите! Вода у нас по принципу: "на каждой станции есть бесплатный кипяток!" Бежать туда надо. Сейчас ваньку пошлём, если вам такая посуда не по нутру. - Капитан нажал кнопку под крышкой стола. В кабинет без стука вошёл рядовой, который нёс сюда Любин чемодан.
- Слушаю, - сказал лениво.
- Стучать в дверь надо, когда у начальника люди,… дама особенно.
- Так вы же из-за стола звонили, товарищ капитан, - догадливо заулыбался "ванька".
- Собери посуду и сбегай, помой хорошенько!
- Она, вроде, мытая давеча…
- Поговори у меня!
- Ладно. Схожу. - И подошёл к столу за стаканами. - А эту воду куда? Она уже закипит скоро…
- В обезьянник отнеси.