* * *
Актовый зал училища. Отопления нет. Народ – в куртках и шубах. Изо ртов идет пар. В задних рядах – девчонки и пацаны из училища. Болтают, хихикают. Им положить на нас, московских хренов: зачем это они приперлись во Владик? Внимательно слушают, как и везде, пенсионеры и народ средних лет.
Мужик тянет руку. Черное пальто, каракулевый воротник. Я киваю. Он поднимается.
– Вот, уважаемый господин Жданович, скажите нам, пожалуйста, есть ли у вас внятная идеология? Потому что вы складно все говорите, но, если так посмотреть…
– Любая идеология себя скомпрометировала. Это – пустые слова, за которыми нет ничего, кроме стремления политиков перетянуть избирателя на свою сторону. Нам это не нужно. Нам нужно саморазвитие личности и, соответственно, всё, что этому помогает. Максимальная свобода в рамках допустимого, свобода предпринимательства, свобода бизнеса и так далее. Пусть человек работает, создает рабочие места и дает заработать другим. А государство пусть забирает у него налоги и пускает их на поддержку тех, кто сам заработать не может…
Еще мужик. Полушубок и шапка-ушанка. Выкрикивает с места:
– Вот вы все про свободу да про свободу. А когда по полгода зарплату не выплачивают, тут уже не до свободы…
Ждан:
– А зачем ждать по полгода?
– Как – зачем… А что делать?
– Действовать. Раз задержали зарплату – идти к начальству, требовать, устраивать пикеты, забастовки… Да что угодно! Любое действие лучше бездействия, и оно скорей что-то даст. Мы в советское время привыкли сидеть на жопе, выполнять на работе какой-то минимум, получать за это подачку от государства… Не платят зарплату – надо увольняться, искать что-то другое…
– А что тут найдешь, когда кругом безработица?
– А вы искали, пытались? Варианты есть всегда…
Мужик снимает шапку. Проводит рукой по прилипшим ко лбу волосам.
– Еще есть вопросы? – спрашиваю я. – Если нет, то желающие вступить в Партию саморазвития личности могут сделать это прямо сейчас. Нужен паспорт и вступительный взнос – он же годовой. Минимум – десять рублей, максимум – не ограничен.
Большая часть людей тянется к выходу. К столу подходят человек двадцать. Выстраиваются в очередь. Я записываю паспортные данные, забираю деньги, вписываю в бланк партбилета имя и фамилию. Они расписываются в ведомости. Среди пенсионеров и унылых пролетариев – две юные девушки.
Снаружи гостиница – обычная пятиэтажка-хрущоба. Сумрачный холл. Ждан и я – за столиком. Бар с разноцветными бутылками и светящейся рекламой импортного пива. А рядом – протертые советские диваны, стены с осыпавшейся штукатуркой, драная ковровая дорожка на полу.
У стойки бара – две проститутки. Потягивают через соломинки разноцветные коктейли. Когда мы вошли и сели, обе повернулись, оглядели нас.
На другой стороне стойки – стриженные налысо парни бандитского вида. Пьют водку.
Официантка приносит нам бутылку водки, два винегрета и нарезанный хлеб.
– Спасибо, – говорит Ждан. – А у вас отопление вообще не отключают?
– Нет, не помню, чтоб такое было.
– А вы здесь давно работаете?
– Полгода.
Официантка уходит.
Ждан разливает водку.
– Ну, за успех поездки!
Чокаемся, выпиваем.
Ждан:
– Знаешь, по-моему, все неплохо сегодня прошло. Вообще, для меня главная публика – не те, кто потом подходят, что-то говорят, поносят или восхищаются. Нет, обычный, средний человек – он скромный. Он, как правило, не подойдет. Он послушает и поедет домой. Но потом, может быть, сделает правильный выбор.
Смотрю по сторонам. Кроме нас, бандитов и проституток, в холле никого.
– Нам на сегодня не важны цифры. Не важно, сколько людей после встречи вступило в партию…
Бандиты смотрят на нас. Один что-то говорит другому. Другой подмигивает проституткам.
Ждан:
– А пойдем, наверно, ко мне в номер. Неуютно здесь как-то…
Стою у окна. На сопке светятся огни телевышки, окна в домах у ее подножья.
– Знаете, а я вот почти год прожил в Москве, а так ни хера и не понял…
– Чего ты не понял?
– Что такое Москва, что такое московская жизнь…
– А минскую жизнь ты понимал?
– Понимал. Сначала было выживание… В условиях дикого капитализма и неспособности властей. Потом – приспосабливание к диктатуре, возврат в "совок". А в Москве…
Ждан берет бутылку водки, наливает в стаканы.
– А я тебе скажу, Андрюша, что в Москве. Нет какой-то там "московской", "столичной" жизни. Все это – туфта, мифология. Мы с тобой приезжаем в Москву, и мы в ней живем такой жизнью, какою хотим. Потому что Москва – город, который нам это позволяет. В нем можно жить как хочешь. Но это понимают немногие. И те, кто понимают – мы им не нужны. Мы им, Андрюша, на хер не нужны. У них свое кино, они в нем вполне себе крутые. А вот остальным, большинству, – им мы имеем что сказать…
* * *
"Прессуха". Собралось человек тридцать журналистов: из газет "второго эшелона" плюс первая кнопка радио. Ни одной телекамеры. Ждан выглядит уставшим: только утром вернулся из "секретной" заграничной поездки. Я не знаю о ней никаких подробностей.
Вступительное слово. Получение регистрации в качестве общественно-политического объединения. Планы участвовать в думских выборах через год. Ждан говорит хорошо, энергично.
Начинаются вопросы.
Мелкий, сморщенный, лысый мужик в первом ряду:
– Михаил Туманов, газета "Вестник Бутырского района"… Уважаемый товарищ Жданович, скажите, пожалуйста, возможна ли на сегодня в России пролетарская революция?
– Нет, невозможна.
– Почему?..
– Потому что мы живем в совершенно других социально-экономических условиях. И если мы будем мыслить категориями начала века, то так и будем топтаться на месте, а не двигаться дальше.
Мужик открывает рот. Показывает гнилые зубы. Я говорю:
– Спасибо. Следующий вопрос.
– Елизавета Погребинская, первая программа радио. Сергей Александрович, а не кажется ли вам, что у вас, как и у большинства, с позволения сказать, вы поймите, я никого не хочу обидеть… маргинальных партий, слишком много слов и слишком мало дела…
– В политике все просто. Партия власти действует, все остальные говорят. Когда кто-то из них приходит к власти, наступает их время действовать…
Дверь конференц-зала открывается. Иван из "Коммерсанта" и Наташа из "Независимой". Вчера я долго по телефону уламывал их прийти. Они, как и положено по статусу изданий, "ничего не обещали".
Второсортные журналисты штурмуют стол с бутербродами. Наташа включает диктофон, бойко задает Ждану вопросы. Иван сидит в первом ряду, перелистывает блокнот.
– А вам не кажется, что все это – да, безусловно, правильно, но несколько, что ли, неново, неоригинально и неконкретно? – спрашивает Наташа.
– Неново, неоригинально? Согласен. А много ли вообще чего-то нового? Человек что, сильно изменился за последние несколько тысяч лет? Существует много такого, что человеку прекрасно известно, но он тем не менее продолжает жить, как и жил. Он или не понимает, или ему недосуг начать жить по каким-то другим понятиям – пусть, как вы говорите, неоригинальным и неновым, но правильным. И это касается не только России. Возьмем, допустим, Америку. Сколько там людей ходят к психоаналитикам? Все, у кого есть деньги. Страна на этом помешалась. А в чем причина? В том, что люди не могут, не хотят или боятся понять себя, понять свои настоящие желания и стремления и надеются, что кто-то им всё разъяснит…
– Я еще спросила о неконкретности…
– А в чем, вы считаете, неконкретность?
– То, что вы говорите, это всё же слова. Да, правильные, да, красивые, но – слова… Что конкретного вы предлагаете людям – того, что можете предложить только вы?
– Я не могу отвечать за других и не знаю, кто что предлагает. А за себя могу сказать, что предлагаю Путь. Именно Путь, с большой буквы. Путь к тому, чтобы жить лучше, быть счастливее. Независимо от всяких внешних обстоятельств. Тот, кто сможет пройти его до конца, тот поймет.
Смотрю на фуршетный стол. Погребинская достает из сумки небольшую кастрюльку. Складывает в нее все, что оставалось на тарелках. Поворачивается. Мы встречаемся глазами.
* * *
Падает мокрый снег. Под ногами – грязная каша. Я подхожу к киоску. Старуха киоскерша вяжет на спицах.
– "Независимую" и "Коммерсант".
Кладу на разложенные газеты монетки. Киоскерша откладывает вязание, вытаскивает газеты.
Отхожу от киоска, разворачиваю "Независимую", начинаю листать. Страницы покрываются мокрыми пятнами. Статья Наташи названа банально – "Экстрасенсорная политика":
"За годы свободной политической жизни в России кто только не попробовал свои силы на поприще политической борьбы – от спортсменов до бизнесменов. И все же случаи, когда в политику приходит экстрасенс, не так уж часты: большинство представителей этой, условно говоря, профессии предпочитают спокойно зарабатывать деньги, пользуясь относительно устойчивым спросом на их услуги. Но уроженец Курска Сергей Жданович, перебравшийся в Москву всего год назад, от своей экстрасенской деятельности отказался, предпочтя ей деятельность политическую. Существовавшая в нескольких городах центральной России сеть руководимых им Центров саморазвития личности превратилась в региональные штабы Партии саморазвития личности (ПСЛ), а на днях ПСЛ была зарегистрирована в качестве общественно-политического объединения. На пресс-конференции в гостинице "Золотое кольцо" господин Жданович объявил журналистам, что партия собирается участвовать в думских выборах в декабре будущего года.
Николай Изместьев, директор Центра глобальных политических исследований, считает, что перспективы в политике у экстрасенса невелики, но полностью сбрасывать Ждановича со счетов не следует. "Это ведь не какой-то придурковатый тип, размахивающий руками, вроде Чумака, и не качок с неграмотной речью, как Кашпировский. Он вообще никак не подчеркивает свое прошлое экстрасенса, а говорит достаточно разумные и правильные вещи. Может быть, кого-то он и сможет привлечь на свою сторону".
Илья Бокатович, ведущий эксперт Института политологии, социологии и общественных отношений, видит больше шансов для Ждановича: "Люди устали от политики и от политиков. Но от экстрасенсов они устали давным-давно, еще в начале десятилетия. Поэтому, возможно, бывший экстрасенс может привлечь людей, разочарованных политиками – а таких очень много, это крайне значительный электорат. Действующие политики вряд ли смогут его охватить, потому что уже примелькались, надоели избирателю своими разговорами, которые слишком сильно расходятся с делом. То есть резюмирую: почему бы и нет?"
* * *
Подвальный полулегальный клуб. Красные пластиковые столы и стулья. Сидят человек двадцать – лидеры скинхедских и фанатских группировок. Договориться о встрече удалось с большим трудом. Неожиданно помог Иван из "Коммерсанта". У него, как оказалось, контакты повсюду.
Парни потягивают пиво из пластмассовых стаканов.
Ждан говорит:
– …Национализм – это обман. Это манипуляции нечестных политиков, пользующихся тем, что в человеке на подсознательном уровне есть какое-то неприятие всех "инородцев". И это ни хорошо и ни плохо, это есть – и все. Не надо только делать из этого политику, не надо вымучивать идей. Все это уже было, нового ничего здесь нет. Это слишком просто, примитивно. Если тебе не нравится человек, если он тебе неприятен, ты подсознательно ищешь в нем самое неприятное – будь он лысый, толстый или черный, например. А политики эксплуатируют эти идеи, обманывают, говорят, что, например, все приезжие забирают наши рабочие места и так далее. Вместо того чтобы решать конкретные вопросы, бороться с тем, что плохо, человек переключает свою энергию на всяких инородцев. Причем часто на тех, кто никакой не играет роли, а то и на тех, кто просто не может за себя постоять… Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать, ребята. Всего хорошего вам!
Два или три человека хлопают. Остальные хмуро смотрят на Ждана.
Он встает, я тоже. Говорю:
– До свидания.
Мы выходим, поднимаемся по ступенькам. Идет снег. В оранжевом свете фонаря кружатся снежинки.
– Думаешь, я не то им говорил? – спрашивает Ждан. – Не то, что они хотели услышать?
Пожимаю плечами.
– Я знаю, – говорит он. – Но это не важно.
Мы идем к "Волге".
III
За окном темно. Я и родители сидим на кухне. Я приехал около часа назад ночным поездом.
– Не знаю, не знаю… – говорит мама. – Надо тебе все же как-то определяться… Двадцать семь лет будет в этом году, а ни семьи, ни квартиры…
– Куда спешить?
– Что значит – куда спешить? А что, жить вот так, как получается, плыть по течению? Если собираешься оставаться в Москве, то надо, наверно, гражданство как-то постараться получить, прописку…
Я беру чашку с чаем, отпиваю.
– А какие перспективы в твоей этой организации? – спрашивает папа.
– Партия будет участвовать в декабре в думских выборах. От этого будет многое зависеть…
Папа качает головой.
– Не знаю, не знаю… Участвовать-то она может, но какие у нее есть шансы пройти?
– Пока никаких.
– А зачем тогда? Или главное не победа, а участие?
– Что-то вроде этого. Надо заявлять о себе, что-то делать… Ладно, пойду я, наверно, посплю еще. В поезде холодно было, просыпался постоянно…
* * *
У магазина старухи продают семечки и сигареты. Из двери выходит Оксана – мы когда-то учились в одном классе. Я не видел ее несколько лет.
Смотрит на меня, говорит:
– Привет.
– Привет. Я думал, ты меня не узнаешь…
– Да нет, ты не изменился.
– Ты тоже.
Она изменилась, выглядит уставшей и постаревшей.
– Говорят, ты в Москве?
– Кто говорит?
– Я не помню уже, кто-то из девочек…
– Странно, что кто-то знает… Я здесь давно ни с кем не общаюсь… Может, родители…
– Да, может быть… И что ты там делаешь – в Москве?
– Работаю помощником председателя одной партии.
– Хорошо платят?
– Не жалуюсь. Ты все там же живешь – в сто семьдесят девятом?
Она кивает.
– Могу помочь нести пакет.
– Хорошо, спасибо. Он не очень тяжелый, но все же…
Я беру пакет. Мы идем вдоль забора школы.
Спрашиваю:
– Ну, а твои как дела? Я последнее слышал, что ты поступила в наш "пед", на филфак…
– Поступила, закончила, вышла замуж, родила дочку, развелась… – Она улыбается. – Живу с родителями. Вчетвером в одной комнате. Работаю в школе. Учительницей…
– В нашей?
– Нет, в одиннадцатой, на Менжинке… Сегодня – выходной, "часов" нет…
Сидим на кухне, пьем чай. Окно выходит на школьный двор. За стеной в комнате храпит ее пьяный отец.
По улице идет Каплевич – я не помню, как ее зовут, только фамилию. Она училась на два года старше нас.
Спрашиваю:
– Помнишь ее?
– Еще бы. Ее трудно забыть. Когда она забеременела в восьмом классе, все старались ударить ее по животу… Злые были такие, жестокие… Хотя сейчас еще более злые… А она отбивалась, никого к себе не подпускала. И родила – на вид нормального ребенка, девочку. Ей сейчас лет тринадцать уже…
* * *
Жду в приемной. В кабинете Ждана – разговор на повышенных тонах. Слов не разобрать.
Спрашиваю Свету:
– Кто у него?
– Два каких-то мужика. Я их не знаю.
Подхожу к двери, прижимаюсь ухом.
– …Еще раз говорю: такое сотрудничество мне не нужно! – кричит Ждан. – Мне это неинтересно!
– А ты подумай еще раз, – отвечает грубый, неприятный голос. – Мы понимаем – планы у тебя серьезные, явно все это не просто так… В смысле, финансирование есть какое-то. Но ты, блядь, наивный, думаешь, что на одних бабках выехать сможешь…
– Есть органы, которые тобой интересуются, – говорит кто-то третий, по голосу – молодой. – А если еще нет, то могут заинтересоваться в любой момент. И мы готовы взять это под контроль. Но…
Он говорит тише, слов не разобрать.
Ждан выкрикивает:
– Нет, я сказал – нет, и все!
Неприятный:
– Ну, а ты подумай! Потому что, блядь, потом можешь очень сильно пожалеть! И тогда ты сам к нам, блядь, придешь, на коленях приползешь. А мы тебе скажем: а иди-ка ты, парень, на хуй! Раньше надо было думать! И тогда тебе знаешь, что будет? А будет тебе пиздец, ты понял?
Я едва успеваю отбежать от двери.
Дверь распахивается. Выходят двое. Один пожилой, в серой кепке и синей "совковой" куртке, второй – молодой, в длинном черном пальто, без шапки. Они проходит мимо. Молодой смотрит на меня.
Подхожу к окну. Они садятся в "Волгу". Черную, с номерами САС. Машина трогается, проезжает лужу.