В первом оказалась открытка с самолетом от бухгалтера Садыка. Не читая, Ниган-ханым протянула ее Осману Подумав, что в другом конверте наверняка будет письмо от племянника-военного, вскрыла его и прочла: "Дорогая тетушка! Вы всё медлите выслать деньги, которые, как я выяснил, завещал мне покойный дядя. Ни об этих деньгах, ни об имуществе, завещанном мне, Вы ничего не сообщили. Поздравляю Вас с праздником, целую руку Вам и Вашим родственникам". "Да он совсем спятил!" - разозлилась Ниган-ханым. На Шекер-байрам Зийя прислал такое же письмо; тогда они были сильно удивлены. Завещание Джевдет-бея было всем известно: племяннику он не оставил ничего. Да и не мог оставить. И все-таки Осман написал Зийе учтивое письмо, в котором спрашивал, на каком основании тот выдвигает подобные претензии. Зийя, конечно же, никаких доказательств не предоставил. "Сумасшедший!" Ниган-ханым перечитала письмо. В прошлый раз речь шла только о деньгах. Теперь появилось еще какое-то "имущество". Ребенку было ясно, что Зийя это все выдумал, - но где он набрался такой наглости? Как осмелился? Ниган-ханым протянула письмо Осману и стала следить за выражением его лица. Увидев, что сын тоже разозлился, подумала: "Весь аппетит пропал!" Апельсиновый кадаиф между тем уже стоял на столе.
Дочитав письмо, Осман не стал, как ожидала Ниган-ханым, передавать его Рефику, а резким движением порвал его. Отдав обрывки Нури, процедил сквозь зубы:
- Зарвался! Ох и зарвался этот тип!
- Кто? - спросил Рефик. - Зийя?
- Если бы мы раздавали деньги всяким вшивым солдатишкам, то ни нашей компании, ни этой семьи, ничего бы не было!
Гневные слова сына понравились Ниган-ханым. Желанный разговор завязался, пусть и на неожиданную тему, и Ниган-ханым вдруг почувствовала себя счастливой. "Какой бы ни был у моего старшего сына характер, он привязан к семье и к жизни так же, как его отец!" - подумала она. Потом ей вспомнились первые дни в этом доме. Шел третий год их с Джевдет-беем совместной жизни, когда младотурки свергли Абдул-Хамида. Тут выяснилось, что у Джевдет-бея с противниками бывшего султана очень даже хорошие отношения. Однажды к ним в гости пришли один офицер и один политик. Пока обедали, Зийя сидел в уголке и не сводил глаз с офицера, а потом сказал, что тоже хочет быть военным. Ниган-ханым обрадовалась, что он покинет их дом - этот робкий, жалкий, вечно испуганно глядящий снизу вверх мальчик, который никак не мог понять, что он здесь один из господ, и держался в сторонке, но всегда рядом, словно слуга или лакей. Джевдет-бей, наверное, тоже обрадовался, но сейчас Ниган-ханым не хотелось об этом думать. Она вообще не любила вспоминать об этом мальчике, давным-давно превратившемся в здоровенного офицера.
К апельсиновому кадаифу никто пока не притронулся.
- Если бы мы раздавали деньги всяким вшивым солдатишкам… - повторил Осман, однако на этот раз тише, как будто его мог услышать кто-то посторонний. Он замолчал, но потом, увидев, должно быть, что все его внимательно слушают и с уважением воспринимают его гнев и решительность, прибавил: - Он полагает, что нам все легко достается… Даже не думает, каких трудов нам стоит зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность сидеть за этим столом и содержать этот дом!
"Он еще более решительный человек, чем его отец! - подумала Ниган-ханым. - Так разволновался, как будто сам все создал. Но лучше бы он закрыл эту неприятную тему!"
- Никто не думает, как достаются деньги! - снова сказал Осман и вдруг повернулся к Рефику: - Ты ведь после праздника начнешь снова ходить в контору, не так ли?
- Да-да, - пробормотал Рефик, не ожидавший такого поворота.
Ниган-ханым обрадовалась, что неприятный разговор пришел к такой замечательной развязке. Оставался, правда, еще один вопрос, разрешить который было самое время. Ниган-ханым подумала немного и обратилась к Рефику:
- После обеда, прежде чем ехать к папе на кладбище, сбрей-ка ты эту бороду! - Говорить она старалась как можно мягче. - Сбрей ее, Рефик, милый, пожалуйста!
- Хорошо, сбрею, - холодно ответил Рефик.
"Ну вот и все! - подумала Ниган-ханым. - Теперь все в порядке! Пора приниматься за сладкое!"
- Что же мы не едим десерт?
Приступили к десерту, но Ниган-ханым снова стало казаться, что чего-то не хватает - не Джевдет-бея, а чего-то еще, но чего именно, понять не могла. "Я прямо как моя покойная мама… "Доченька, хочется мне чего-нибудь поесть, а чего - не знаю!"" Ниган-ханым хотелось как следует насладиться кадаифом, но неприятные мысли никак не шли из головы. Она вдруг поняла, что все время думает об одном и том же.
Ниган-ханым обвела взглядом сидящих за столом. Хорошо ли, плохо ли, но праздничный обед прошел. После обеда они выпьют кофе и пойдут навестить Джевдет-бея. "Если бы не это молчание! Каждый сам по себе. Нехорошее молчание!"
Вдруг раздался невнятный тихий возглас. В столовую вбежала Эмине-ханым и сказала, что девочка наверху плачет, а она никак не может ее успокоить. Перихан извинилась и, хмурясь, встала из-за стола. Должно быть, думала, что вправе хмуриться, раз у нее есть ребенок и нужно отрываться от праздничного обеда.
"У меня три ребенка, но я никогда не думала, что могу позволить себе так хмуриться!" - сказала про себя Ниган-ханым.
Десерт кончился. Все встали из-за стола, не обращая особого внимания друг на друга. Никого, похоже, всеобщее молчание не беспокоило.
- Ну-ка, сыграй нам что-нибудь, - обратилась Ниган-ханым к встающей из-за стола Айше. - А то что-то так тихо… - На лице у Айше появилась недовольная гримаса. - Сыграй, сыграй! Неужели мне нельзя и об этом попросить? Сыграй что-нибудь турецкое, из того, что покойный отец любил, давай-ка!
Глава 24
БУРЯ
- Мне нужно оставить кое-что для Саит-бея, - сказал Рефик горничной.
- Саит-бея нет дома. Они с Атийе-ханым вышли. Здесь только молодая госпожа.
- Да я только конверт хотел передать. - И Рефик достал из кармана конверт, который дал ему Осман.
- Подождите, я позову Гюлер-ханым! - сказала горничная и попыталась взять у Рефика пальто.
Рефик пальто снимать отказался, пробормотал что-то протестующее, но и уходить не стал. Горничная удалилась. "Почему я не оставил конверт и не ушел?" - думал Рефик, переминаясь с ноги на ногу. Посмотрел на часы: самое начало седьмого. Из конторы он ушел рано, но задержался в Бейоглу.
Снова появилась горничная.
- Гюлер-ханым сейчас придет. Пожалуйста, проходите!
- Нет-нет, я вовсе не хотел утруждать… Не стоило… - пробормотал Рефик, снял пальто и прошел внутрь дома. Он оказался в той самой гостиной, в которой летом Саит-бей, разволновавшись сверх всякой меры, выступал с рюмкой ликера в руке. Рефик осмотрелся. На стене висело зеркало в золоченой раме. Рефик немного смущенно в него заглянул. Нашел свое лицо бледным и нездоровым, однако усы выглядели неплохо. Три дня назад, после праздничного обеда и перед походом на кладбище, он сбрил бороду, но усы оставил. Благодаря усам его лицо, на котором до этого вечно было рассеянное и немного растерянное выражение, приобрело, по выражению Перихан, "сосредоточенный вид". Рефик глядел в зеркало и думал о жене. Потом обеспокоенно вспомнил, что сейчас его ждет встреча с Гюлер, и тут же услышал шаги на лестнице. "Как мне быть?" - растерянно пробормотал он себе под нос.
Гюлер вошла в комнату, и Рефик снова подумал: "Как мне быть?" Они поздоровались и сказали друг другу несколько фраз из тех, которые обычно говорятся при встрече. Потом Рефик достал из кармана конверт и начал объяснять: он принес образец делового письма, о котором Саит-бей просил Османа. Утром образец еще не был готов, поэтому они не могли его прислать. Письмо написано в немецкую компанию "Сименс", но по этому же образцу можно написать письмо и в любую другую компанию. Подробно излагая эти сведения, он думал, что сейчас договорит и уйдет отсюда. Гюлер начала что-то рассказывать о своем брате. Рефик ее не слушал, ему хотелось побыстрее отдать конверт и уйти. Когда Гюлер сделала паузу, он протянул ей конверт и повторил все, что сказал о нем несколькими минутами ранее.
- Как? Вы уже уходите? - спросила Гюлер, подбежала к двери и крикнула горничной, чтобы принесла чай. Потом пригласила Рефика присесть. Не ожидая ответа, села сама и спросила, как поживает дочка.
Рефик что-то пробормотал в ответ и покорно уселся в кресло напротив дивана, на котором разместилась Гюлер. Поскольку говорить было больше не о чем, начал с деланным оживлением рассказывать о Мелек. Рефик и Перихан гордились тем, что у них растет такая умная дочка. В этом сомневаться не приходилось - сколько раз она уже проявляла удивительную сообразительность! Рефик рассказал о нескольких таких случаях и вдруг ощутил смутное чувство вины. Ему не нравилось, что он рассказывает о Перихан и Мелек этой женщине. Почему? "Потому что она разведенная!" - ответил Рефик сам себе. Испугавшись этих мыслей, снова начал излагать сведения, касающиеся образца делового письма. Горничная тем временем принесла чай. Наступила недолгая пауза. В гостиную вошел сеттер. Увидев Рефика, настороженно остановился, потом медленно подошел к нему, обнюхал, понял, что это не чужой, и растянулся на полу у мангала.
- Он вас узнал, - сказала Гюлер.
- Да, узнал, - кивнул Рефик. Он старался выпить чай побыстрее. Говорить уже было не о чем. Опасаясь снова почувствовать себя виноватым, он избегал смотреть на Гюлер, и это ему тоже не нравилось. В этой гостиной со странным мангалом посередине он чувствовал себя непривычно беспомощным и подавленным.
- Я смотрю, вы усы отрастили, - сказала Гюлер.
Рефик подумал, что бы такое ответить, не придумал и только кивнул головой. Гюлер не стала говорить, нравятся ей усы Рефика или нет. Чай тем временем был уже почти допит. Рефик подумал, что, прежде чем уходить, нужно еще что-нибудь сказать, а то будет невежливо.
- Ну вот… А чем вы еще занимаетесь?
- Ничем, - ответила Гюлер и помолчала, будто решив получше обдумать вопрос. - Сижу дома. Сегодня поменяла местами некоторые вещи в своей комнате. Да… Что еще? Думаем устроить званый вечер.
- Правда? Очень интересно.
- А вы что поделываете? Когда я последний раз вас видела, вы не очень хорошо выглядели.
- Да, я был болен. Долгое время лежал в постели, не выходил из дома. Сегодня впервые за не помню уж сколько времени побывал в конторе.
Рефику вдруг захотелось прибавить: "Но мне и сейчас нехорошо. Жизнь пошла под откос. Не знаю, что делать!" Едва подумав об этом, он испугался и вскочил с места. Вскочил и растерялся - чай-то он еще не допил. Пес удивленно посмотрел на беспокойного гостя. Чтобы скрыть свое смущение, Рефик снова заговорил о деловом письме. Потом двинулся к двери, понимая, что былую свою уравновешенность, то спокойствие, которым он когда-то так гордился, обрести снова будет ох как нелегко. "Только бы не совершить сейчас какую-нибудь ошибку, - думал он. - Надо побыстрее отсюда уйти и спастись от этой разведенной женщины!"
- Прощайте, - сказал Рефик, остановившись у двери. - Передавайте привет Саит-бею и Атийе-ханым!
Взглянув в лицо Гюлер, он прочитал в ее глазах что-то вроде насмешки. "Разведенная жена военного! А я - муж и отец!"
Когда он уже открыл дверь, чтобы выйти, Гюлер спросила:
- Если мы устроим званый ужин, вы с супругой придете?
- Придем. Отчего же не прийти? - ответил Рефик, глядя не на Гюлер, а на Графа, который тоже решил пройтись с ними до двери.
- Поговорим, повеселимся! - сказала Гюлер.
"Поговорим! Поговорим, поговорим… С кем мне еще и говорить, кроме как с разведенной женщиной, раз моя жизнь пошла под откос?"
- Да, было бы очень мило… - сказал он. Потом, по-прежнему глядя на собаку, добавил: - Поговорить с женщиной вроде вас. - И, не посмотрев Гюлер в лицо, вышел.
"Что я сказал?! - думал Рефик, спускаясь по лестнице. - Жизнь пошла под откос… Как у меня язык повернулся?"
На улице дул холодный ветерок с Мраморного моря. Эта легкая зимняя прохлада, предвещавшая лодос, была Рефику хорошо знакома. В Нишанташи пахло водорослями и морем. Этот запах пропитал все: липы, магазинчики, грязные многоквартирные здания, старые особняки, прохожих. Рефик вышел на проспекту полицейского участка. Вечерело. Импортеры, подрядчики, цепляющиеся за жизнь паши времен Абдул-Хамида, мальчики из лавок, садовники, поденщицы, банкиры, чиновники, пассажиры трамвая - все расходились по домам. И никто как будто не обращал внимания на тревожный морской запах, словно думали, что в их заурядной будничной жизни есть вещи поважнее, чем какие-то там запахи. Рефик остановился на углу. "Приду сейчас домой, поужинаю… Потом буду читать. Почему моя жизнь обязательно должна идти под откос?" В доме светились окна. На улице пахло водорослями, а дома ждали запах еды, запахи тела Перихан и младенческого пота. Разведенная женщина все не шла из головы. Он сам себя боялся. "Чувствую себя безликим предметом без прошлого и будущего, цветочным горшком или дверным молотком!" Он сбрил бороду потому что среди таких людей, как он, бороду носить не принято; но всегда можно найти маленький компромисс: усы-то он оставил. Рефик перешел на другую сторону улицы, открыл садовую калитку, звякнувшую колокольчиком; вошел в дом, теплый и наполненный жизнью, поднялся наверх. Перихан сидела у детской кроватки при полном параде: в красивом голубом платье и с макияжем.
- Это я в честь твоего возвращения к работе надела это платье и накрасилась!
- Молодец!
К ужину они спустились вместе. Осман был в разговорчивом настроении - радовался, что брат наконец-то вышел на работу. У Ниган-ханым настроение тоже было замечательное. Принимала участие в беседе и Нермин, - должно быть, размолвка между ней и Османом закончилась. Ссорясь, они прекращали разговаривать друг с другом, однако в присутствии родственников могли в случае необходимости перекинуться парой слов. Ниган-ханым рассказала одну историю о Джевдет-бее. Внуки немножко покапризничали, но сильно ругать их не стали.
После ужина Рефик помог маленькому Джемилю справиться с домашним заданием по математике, потом пошел в кабинет. Он думал снова взяться за дневник, но писать не хотелось. Немного почитал, не особенно вдумываясь в то, что читает. Потом закурил и стал расхаживать по кабинету. Докурив сигарету, снова спустился в гостиную, взял газету и стал читать, время от времени прислушиваясь к включенному радио и разговору между женой и матерью. Они говорили, что начинается лодос - да это было понятно и по шуму ветра, доносящемуся с улицы. Рефик решил читать повнимательнее и вдруг подумал: "Перихан на меня смотрит!" Как он мог это почувствовать, не отрываясь от газеты, было непонятно, и все-таки он знал, что Перихан, разговаривающая то с Ниган-ханым, то еще с кем-нибудь, время от времени краем глаза поглядывает на сидящего в кресле мужа, словно проверяя, на месте ли он еще. Он понимал, что Перихан радуется, что муж в последнее время как будто пришел в себя, повеселел, сбрил бороду и снова начал ходить в контору. Но в этом ее взгляде чувствовалась не столько радость, сколько беспокойство. Рефик вдруг сложил газету и поймал взгляд жены. Она и самом деле на него смотрела. Перихан попыталась улыбнуться. Рефик снова раскрыл газету, но уже не мог сосредоточиться. В ушах жужжали голоса матери и Нермин:
- Ветер усиливается.
- Да, лодос начинается.
Слушая эти разговоры, Рефик несколько раз прочитал статью про положение в Европе. "Покорится ли Австрия Германии?" - спрашивал автор статьи. Ветер на улице все усиливался. "Этак я сойду с ума!" - подумал Рефик, взял газеты и вышел из гостиной. Поднимаясь по лестнице, он говорил себе: "Не выходит, не выходит жить, как раньше. Что мне делать? Ничего я не могу поделать, и это отвратительно!"
Он вошел в спальню. На тумбочке горел ночник, Мелек спала в своей кроватке. Десять дней назад, когда все убедились, что Рефик выздоровел, кроватку вернули сюда из комнаты Айше. Рефик присел на край кровати и стал смотреть на спящую девочку: она ворочалась во сне, как будто что-то бормотала, морщила личико. Потом успокоилась. Рефик начал читать газеты. Через некоторое время на лестнице послышались шаги. Рефик узнал эти шаги, мягкие, но решительные: по лестнице в тапочках поднималась Перихан. Рефику так хотелось, чтобы побыстрее кончился этот день - день возвращения в контору и встречи с разведенной женщиной, от мыслей о которой никак не удавалось отделаться, день, проведенный в тяжелых размышлениях о собственной жизни; но, услышав шаги жены, он понял, что пока до конца еще далеко.
Вошла Перихан. Рефик пытался вчитаться в газетную статью, но жена не давала сосредоточиться: ходила по комнате, задергивала занавески, открывала шкатулки, искала что-то в шкафу, возилась в коробке со швейными принадлежностями. В конце концов она села на стул, взяла одну из рубашек мужа и начала пришивать оторвавшуюся пуговицу. Рефик вспомнил, что утром они немного поругались из-за этой пуговицы. Стало быть, она ее за весь день так и не пришила, только сейчас взялась. Он окончательно понял, что читать не сможет, отложил газету и стал смотреть на жену.
Перихан это заметила, подняла голову и спросила:
- Будешь ложиться?
- Сейчас? - Рефик посмотрел на часы: половина десятого. - Нет, пока не буду. Выйду, пройдусь немного. Что-то я себя не очень хорошо чувствую. - Он сам не ожидал от себя, что скажет это. Так, сказалось почему-то. С места он не встал, продолжал следить за иголкой в тонких пальцах Перихан, за поднимающейся и опускающейся светлокожей рукой. День никак не кончался; для того чтобы он кончился, нужно было, чтобы что-то случилось. Рефик сидел и ждал, сам не зная чего, и молчал. Потом ему захотелось что-нибудь сказать.
- Сегодня я видел эту Гюлер-ханым. Она собирается устроить званый вечер, нас тоже приглашает.
Перихан перекусила нитку и посмотрела на мужа:
- Хорошо, пойдем.
- Пойдем? А что там делать?
- Как что? Сходим, развеемся.
- Нет-нет, что мы там вообще забыли?
- Да мы же сиднем сидим, нигде не бываем. Так хоть на людей посмотрим.
- Нет, дорогая! Мне эти люди не нравятся! Этот Саит Недим… Помнишь, какую он устроил тогда клоунаду? Жалкий фигляр, сынок паши, которого совесть мучает из-за того, что пошел торговать! Может, отец у него и паша, а прадед точно какой-нибудь неотесанный мужлан! И эта его странная сестрица! Неприятная семейка. Не пойдем!
- А я бы сходила, - упрямо сказала Перихан. Выглядела она очень решительно. - Очень милые люди. Мне скучно все время дома сидеть.
- Милые, значит?! - воскликнул Рефик и принялся изображать Саит-бея: - Ах, Европа, Европа! Ах, будьте так любезны! Пожалуйста! Мы так вам признательны! Ах, Париж! Ох, мой отец был пашой! Ай-ай-ай, какая жалость! - Говоря это, Рефик женственно ломался (никогда он не видел, чтобы Саит-бей делал такие движения) и чмокал воздух, изображая, будто целует дамские ручки.
Перихан вдруг нервно рассмеялась.
- Это больше похоже не на Саит-бея, а на тебя самого! - сказала она и начала передразнивать мужа: - Ох, я болен, мне тоскливо! Ах, не могу я ходить в контору! - Перестав гримасничать, Перихан прибавила с прежней решительностью: - Я хочу пойти в гости и развлечься! Ну вот, девочку разбудили.