Я почувствовала, как слезы снова подступили к глазам. Так вдруг стало себя жалко!
– А кто тебе мешает? Кто мешает оторвать зад от стула и сходить в музей, в театр, на концерт, в ночной клуб, наконец? Молодая, здоровая, красивая…
– Да? Ты вправду так думаешь?
Мне сразу стало лучше.
– О, женщины! – Леха тяжко вздохнул. – Ладно, я подумаю, куда тебя сводить. И за что мне это?
…
Думал Леха неделю. Я уж, было, решила, что он про меня забыл. Но в четверг вечером он позвонил и сказал, что завтра в Доме Ученых открывается фотовыставка его друга, Андрея Авдеева.
– Пойдешь?
– Завтра? А во сколько?
– В семь. А что?
– Да завтра у Лариски День рождения. Мы хотели после работы посидеть немного, чисто символически.
– Ну, смотри. Мое дело – предложить, твое дело – отказаться. Только потом не говори…
– Нет-нет! Я пойду.
– Тогда до завтра!
И он повесил трубку.
Назавтра после работы мы, по сложившейся традиции, быстренько накрыли стол в комнате отдыха. Мне очень нравилось, как в "Инфо-сервисе" отмечали дни рождения сотрудников. От фирмы приобретался букет цветов. Народ сбрасывался по полтиннику, и, поскольку коллектив был большой, собранных денег хватало и на подарок, и на продукты с выпивкой. Таким образом, виновнику торжества не нужно было делать вообще ничего – даже стол за него накрывали другие. Вот это я понимаю – праздник!
За бортом температура опустилась до минус двадцати, а у нас становилось все жарче. Трудовая неделя наконец-то закончилась, и народ расслабился. Долго спорили, с чего начать: с шампанского, коньяка или водки. В итоге открыли все и уже все выпили. И даже сгоняли в магазин за добавкой.
Время шло к семи. Было шумно и весело. Ревела музыка. Лариску запоздравляли и зацеловали. Она сидела вся в цветах, раскрасневшаяся и счастливая. Мне тоже было хорошо – рюмка коньяка на голодный желудок сделала свое дело, и я чувствовала себя легко и свободно.
Честно говоря, мне не хотелось идти ни на какую выставку. Но поскольку я сама напросилась – отказаться было невозможно. Леха не простит. Он позвонил после обеда и сказал, что не сможет отвезти меня к Дому Ученых: у него была какая-то важная встреча. Поэтому мы договорились встретиться прямо на месте.
Делать нечего, приходилось отчаливать. Я не помню в который раз поцеловала именинницу, распрощалась с остающимися и поехала на выставку.
На стоянке возле Дома Ученых Лехиной "Мазды" еще не было. Я не собиралась мерзнуть на улице, поджидая его, поэтому пошла внутрь.
Складывалось впечатление, что фотовыставка была значительным событием – народу собралось множество, от молодежи студенческого вида до солидных дяденек и тетенек. Были и представители прессы. На само открытие я, похоже, опоздала, так как телевизионщики уже собирали свою аппаратуру. Но остальная публика и не думала расходиться. В руках у многих были бокалы. Я поискала глазами стол, но не увидела его. Не то чтобы мне хотелось выпить, просто было интересно, где это они взяли шампанское.
Люди разбрелись по залу и разглядывали фотографии, обмениваясь впечатлениями. В нескольких метрах от меня собралась веселая компания, состоявшая преимущественно из бородатых и усатых мужиков. Они громко смеялись, и почему-то их лица казались мне смутно знакомыми.
А потом меня осенило. Это же были ребята из Лехиной компании! Я видела их в его фотоальбоме. Ну, точно! Вот и викинг. Ух, какой красавец! Великолепный экземпляр. Неудивительно, что с боков к нему прижались две девицы. Брюнетистые, хищного вида – вылитые пантеры. Н-да. Такого, конечно, надо охранять.
Маркин все не появлялся. Я еще немножко постояла сироткой, а потом пошла по залу, разглядывая огромные снимки, висящие на стенах. Чего зря время терять?
Экспозиция делилась на три части. В первой, самой обширной, были фотографии из разных путешествий. Очень красивые, очень яркие, очень цветные – горы, море, солнце. Мужественные и сильные люди, борющиеся со стихией. Потрясающая природа, сказочные виды. Меня это не очень тронуло, поскольку такие фотографии теперь есть в каждом глянцевом журнале. К тому же, я уже видела нечто подобное у Лехи в альбоме. Ну, может, у него были и не такие профессиональные снимки, но в принципе все то же самое.
Второй раздел задержал меня надолго. Я никогда не видела ничего подобного: огромные черно-белые фотографии, нечеткие, даже как будто специально размытые. Голое дерево с последним, еще не оторвавшимся листом. Мокрая скамейка, на которой кто-то забыл газету. Фонарный столб со старыми и никому не нужными объявлениями. Пронзительные работы, вызывающие какое-то щемящее чувство. У меня комок встал в горле. Это был мир глазами одинокого человека. Как же не похожи эти работы на предыдущие, словно их делали два разных автора!
Самое интересное, что, похоже, никто не воспринимал фотографии в этой части экспозиции так, как я. Люди утыкались в снимки носами, пытаясь разглядеть мельчайшие детали, обсуждали светотень и перспективу и не видели очевидного. Может, я выпила слишком много коньяка?
В третьей части выставки были фотопортреты. Нет, это не были официальные портреты наподобие снимков на доску почета. Мужчины и женщины не позировали специально, а скорее были застигнуты врасплох за своими занятиями. А некоторые, видимо, даже и не подозревали, что их фотографируют.
Вот высокий седой старик, с виду профессор, курит у окна. На нем белый халат, заляпанный чем-то красным, наверно, кровью. Взгляд у старика до того отстраненный, что становится жутко. Может быть, это хирург. Надеюсь, у него там никто не умер во время операции.
А вот какая-то женщина высаживает цветы на клумбу. У нее на лице такая любовь к этим крошечным росточкам! Мне кажется, я чувствую нежность, с которой она своими осторожными руками приминает землю вокруг хрупких стебельков.
Что-то я расчувствовалась сегодня!
– Вам нравится?
Боковым зрением я вижу, что викинг в сопровождении пантер совершает обход территории. Мне кажется, я знаю, кто это. Это автор. На его красивом лице улыбка довольного жизнью человека. Наверно, он ходит по залу, как король, и осыпает милостью подданных, то есть посетителей. А теперь вот решил облагодетельствовать и меня.
– Нет, – отвечаю я, не раздумывая.
Он изменился в лице. Пантеры напряглись и оскалились.
– Нет? – он высвободил руки и подтолкнул своих спутниц вперед. – Киски мои, прогуляйтесь!
Ничего себе киски! Уходя, они оглядывались и шипели. Мне казалось, я вижу, как нервно подрагивают кончики их хвостов.
– Вы меня не так поняли, – поторопилась я объяснить. – Просто слово "нравится" здесь совершенно неуместно. Это про одежду можно сказать: нравится – не нравится, комфортно – некомфортно, надену – не надену. Но у искусства другое предназначение. Оно должно трогать за живое, будить воображение, давать пищу для размышлений.
Он смотрел на меня, чуть склонив голову набок, и с интересом ждал продолжения. Вблизи он был еще красивее. Как Домогаров в "Графине де Монсоро". Или как Джеймс Спейдер в "Белом дворце". Длинные до плеч светлые волосы, загорелое лицо, прозрачные глаза. Таким экземплярам не место среди обычных людей. Они должны находиться в музее, причем за стеклом, чтобы обычные люди могли ими любоваться, но не трогали их своими грязными руками.
Я почти забыла, что хотела сказать. Но тут он слегка пошевелился, и я очнулась.
– Ваша выставка слишком неоднородна по своему содержанию, поэтому к ней не применимы какие-то общие определения. Могу лишь сказать, что работы из первой и самой обширной части экспозиции меня не затронули. Я смотрю на них и вижу: да, красиво, сказочно красиво. Но я и так знала, что горы – великолепны, а море – прекрасно. Вы ничего нового мне про них не сказали.
– Любопытно, – хмыкнул он. – А что Вы думаете про мои портреты?
Сложный вопрос.
– Я как-то читала, что Леонардо в одном из своих трактатов дал следующее определение живописи. Не поручусь за дословность, но смысл таков: живопись – это вид изобразительного искусства, призванный открывать невидимое, спрятанное в тени видимых предметов. То есть она должна выявлять скрытый смысл вещей, людей, явлений. Фотография – это тоже вид изобразительного искусства, и каждый настоящий фотограф – обязательно художник. Я смотрю на Ваши работы, и, мне кажется, вижу этих людей такими, какими их еще никто не видел. Но именно такими они и являются на самом деле.
– Крайне любопытно. Осталось узнать Ваше мнение про мои черно-белые работы.
Он взял меня под руку и повел вглубь зала. Туда, где висели эти самые фотографии.
Я замялась.
– Вам вряд ли понравится то, что я скажу.
– Ну, знаете! Как Вы только что справедливо заметили, слово "нравится" здесь совершенно не уместно. Мне действительно нужно знать, что Вы думаете.
Ну, ладно. Сам напросился.
– Вы не смотрели фильм "Три дня кондора"? Мы с подружкой в студенчестве три раза на него ходили. Это старый американский фильм с Робертом Рэдфордом и Фэй Данауэй. Там есть сцена, когда он берет ее в заложники, и они идут к ней домой, потому что ему больше негде спрятаться. А у нее дома все стены увешаны фотографиями. И от них веет такой печалью и такой безысходностью, что перехватывает дыхание. И сразу становится понятно, как же она одинока и как несчастна.
Я замолчала, не зная, что еще ему сказать. Через минуту он откашлялся и спросил:
– Я что, произвожу впечатление одинокого и несчастного человека?
– Вовсе нет. Но Ваши работы Вас выдают.
Перед нами висел большой панорамный снимок сумеречного города. То ли вечер, то ли утро. Дождь. На улицах ни людей, ни машин.
Наконец, он с шумом выдохнул и повернулся ко мне.
– Знаете, это самый удивительный анализ моих работ, который мне приходилось слышать или читать. Вы критик?
Я покачала головой.
– Нет? Но имеете какое-нибудь отношение к искусству?
– Никакого.
– Вот как? А кто же вы по профессии, если не секрет?
– Я программист.
– Программист?! – Он переспросил меня таким тоном, словно я представилась летчиком-испытателем. – Послушайте, мы так увлеклись, что до сих пор не познакомились. Разрешите…
– Ага! Наконец-то я вас нашел.
А вот и Леха. Совсем не опоздал. Хорош друг, нечего сказать. Маркин с жаром пожал руку викингу.
– Вижу, вы уже познакомились?
Я затрясла головой.
– Как? Еще нет?! Авдеев, где твои манеры? Ну что ж, в таком случае позволь…
– Нет-нет! Дай я угадаю! Неужели это та самая Маша Петрова, о которой ты мне столько рассказывал?
Бесподобно. Я смотрела на Леху, а он смотрел в сторону. Не помню, чтобы когда-нибудь видела, как он краснел. Он вспыхнул мгновенно, как сухая трава, и стоял, полыхая. Душераздирающее зрелище. Я вздохнула и протянула викингу руку:
– Меня зовут Марина Потапова. И я очень рада познакомиться с Вами, Андрей Авдеев.
Я еще не успела насладиться видом пунцового Маркина, как меня ждало очередное потрясение: краснеющий викинг. О, этот краснел постепенно! Сначала сквозь загар проступили багровые пятна на щеках, потом покраснела шея, затем, видимо, пожар распространился по телу – он расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Какие они смешные! Как нашкодившие мальчишки. Я без всякого смущения разглядывала обоих, и мне было на редкость хорошо.
…
Утром у меня дико болела голова, и я с ужасом вспоминала прошлый вечер. Что я там наговорила? Чертов коньяк! Мне совершенно противопоказано пить. Ближе к обеду позвонил Леха:
– Привет, подруга! Как ты там? Жива?
– Жива. Только репа раскалывается.
– Слушай, я вчера не понял. Что это было?
Ну вот. Начинается.
– Ты про что?
– А про то, что вчера вечером, после того как я тебя отвез домой, я поехал к Авдею. Там все ребята собрались, отмечали выставку. И он мне такого про тебя наговорил – я ушам своим не верил. Машка, ты что – напилась?
Вот же позорище! Сегодня была моя очередь краснеть, и хорошо, что этого никто не видел.
– Ничего подобного! Я только немного выпила. Совсем чуть-чуть. Правда! У Лариски же был День рождения! – я чуть не стонала от стыда. – А что, все было так ужасно?
– Да нет, совсем наоборот! Он тебе такие дифирамбы пел! И какая ты умная, и как с тобой интересно, и что-то там про Леонардо. Интересно, когда ты успела все это ему наговорить? Я же задержался-то всего ничего!
Ну, что тут скажешь? В следующий раз не будешь задерживаться.
– Похоже, тебя одну без присмотра никуда нельзя отпускать.
Он что – подслушивает, о чем я думаю? Нужно сменить тему.
– Леша, а кто он такой вообще?
– Авдей? Мой близкий друг. А что?
– Да это я и так знаю. Где он работает: в журнале каком-нибудь или на телевидении?
– Вообще-то он медик. Глазной хирург, специалист по травме глаза. Кандидат наук, между прочим. Пишет докторскую. А фотография – это просто хобби, причем одно из многих. Ты не слышала, как он на гитаре играет.
Ни фига себе! Вот это викинг!
– Обалдеть можно. И как он все это успевает?
– Да, ему часто задают такой вопрос. На что он всегда отвечает: "Я просто занимаюсь только тем, что мне по-настоящему интересно". Тоже, кстати, информация к размышлению.
Да уж.
Декабрь
– Ну, все. Я его собрал. Он работает. Только я бы на твоем месте снес на нем все к чертовой матери, отформатировал диски и заново установил операционку. А то он забит под завязку всякой дрянью.
Называется: не было печали – купила баба порося.
Игорь решил сделать себе подарок на День рождения и приобрел ноутбук. А свой компьютер отдал нам с Мишкой. Честно говоря, не знаю, зачем он мне. Я и так на работе по восемь-десять часов пялюсь в экран. И совершенно не интересуюсь компьютерными игрушками.
С другой стороны, иногда мне все же не хватало рабочего времени, чтобы закончить какую-то мысль, или в долгий выходной хотелось опробовать новую идею на практике, а компа под рукой не было.
Кроме того, наверно, для Потапыча было бы интересно походить по всяким звездным сайтам. А еще можно было бы установить для него какую-нибудь здоровенную энциклопедию по Космосу.
Мишка сегодня был у моих родителей и ни о чем не знал. Потом сюрприз будет!
Игорь еще немного поковырялся в настройках, что-то почистил в системном реестре.
– Мне его выключить? Не будешь сейчас в нем копаться?
– Нет, мне надо щи доварить. Попозже.
– Ну, смотри. Тогда я пошел, а то меня дорогая, наверно, уже потеряла.
Он выключил компьютер и встал из-за стола.
В коридоре я, привалившись к косяку, наблюдала, как он одевается. Что-то он не сильно торопится к своей дорогой. Игорь тщательно завязал шнурки на ботинках, затем замотал шею шарфом. Надел дубленку и стал, не торопясь, застегивать пуговицы, поглядывая на меня в зеркало. Похоже было, что он тянет время. Интересно, зачем? Наконец, он собрался с духом и решился:
– Как ты смотришь, если я приглашу Мишку к себе в следующие выходные?
"Я смотрю на это с удовольствием", – ответила бы Надя из "Иронии судьбы".
– Замечательная идея. Он будет счастлив.
– Да? И ты совсем не против?
Игорь как-то сразу расслабился.
– Потапов, ты все-таки дурак.
– Правда?
Он не обиделся, а наоборот – заулыбался.
– Почему?
– Потому. Ты потерял уйму времени, а теперь спрашиваешь у меня разрешения наверстать упущенное. Не можно, а нужно.
– Отлично. Я его с дочкой познакомлю. Они подружатся, вот увидишь.
– Да она же еще совсем кроха!
– Ну и что? Это не важно.
Он надел шапку и повернулся ко мне:
– Все. Я пошел.
И продолжал стоять. Интересно, что еще?
– Знаешь, – сказал он неуверенно, – ты очень изменилась.
– Да? И в какую сторону?
Мне хотелось знать, что он думает.
– Я всегда считал, что ты слабая. И мучился от этого. Мне казалось, что ты без меня пропадешь. То есть, я и с тобой не мог быть, и без тебя мне было плохо. Как будто я тебя бросил. Предал, понимаешь?
– Успокойся. Ты меня не бросал и не предавал. Просто у нас с тобой не получилось, потому что я не та женщина, которая нужна тебе по-настоящему. А ты не тот мужчина, что нужен мне. Вот и все.
– А ты его нашла, своего мужчину?
Он спросил это очень ревнивым тоном, и я рассмеялась:
– Ты, кажется, шел к своей жене? Вот и иди, милый. Спасибо за все.
Я поцеловала его в щеку, выставила за дверь и пошла доваривать щи.
…
– Мама, а что я ему подарю на День рождения?
Потапыч так разволновался, что не мог уснуть.
Мы сидели в обнимку на его кровати, и я дышала ему в теплую макушку.
– Видишь ли, сынок. Твой папа – очень обеспеченный человек. И ничего такого, что можно купить за деньги, ему не нужно. У него и так все есть.
– Можно подарить ему астероид.
– Это как?
– Ну, зарегистрировать на его имя какой-нибудь астероид.
– Интересная мысль. Но, все же, для первого раза не стоит его так баловать. К тому же, у нас нет на это денег.
– Что же делать?
Он поднял на меня свои огромные глазищи.
– Что делать? Мне кажется, ему будет приятно, если ты сам что-нибудь для него сделаешь. Своими руками.
Миша задумался. Мы сидели в темноте. За окном мела метель, а у нас было тепло и уютно.
– Я нарисую ему картину. Космическую. Там будут звезды и туманности. И огромные скопления галактик. Будет красиво.
– Вот и замечательно. Отличная идея. Я знала, что ты обязательно что-нибудь придумаешь.
Он сразу успокоился, улегся на подушку и быстро уснул.
Я гладила его по голове и молилась за него.
…
Картина получилась удивительной. Я знала, что у меня способный сын, но не предполагала, что настолько.
На большом листе ватмана формата А3 Потапыч нарисовал все, что собирался. Там были и звезды, и скопления, и туманности. Очень красивые – белые, оранжевые, голубые. И на все это великолепие бесстрастно взирал огромный глаз. Как будто вселенский разум наблюдал за ходом мироздания. Не представляю, как сыну такое пришло в голову, но это было прекрасно.
Игорю картина тоже очень понравилась. Он позвонил мне на следующий же день и сказал, что Мишку надо срочно определять в художественную школу. Я спросила, как все прошло.
– Замечательно, – ответил Игорь. – Мне понравилось, как он держался – застенчиво, но не робко. Чувствовалось, что ему немного не по себе, но он сохранял достоинство. Кажется, моим девочкам он тоже понравился.
В интерпретации Потапыча это звучало так: тетя Ира была ничего, а Дашка ходила за ним хвостиком.
…
Декабрь пролетел незаметно.
На работе все кипело. Мои юные гении рыли под собой землю. Проект продвигался вперед семимильными шагами. Даже иногда приходилось притормаживать.
Конец года в любой организации – настоящий кошмар, и наша не была исключением. Но все же чувствовалось приближение праздников и длинных выходных. Народ жил предвкушением. Разговоры шли если не о работе, то исключительно о том, кто куда поедет и чем займется в каникулы.