Двери поминутно хлопали. Торопливо входили потные, запыленные мужики, заглядывали в одну комнату, в другую и, недолго побыв, с громыханьем разъезжались на своих телегах, кто в какую сторону.
Наконец во входных дверях показалась высокая сутулая фигура секретаря райкома. У порога он задержался, стряхнул с себя пыль, вытер лицо платком. Тотчас его окружил наехавший народ. Стало шумно. Иващенко оживленно здоровался то с одним, то с другим.
Те, кого Иващенко на сегодня вызвал, стояли в стороне у окна и молчали. Шумели прибывшие по своему почину.
- Степаныч, нехай райком выделит мне другого уполномоченного! - покрывая общий гам зычным баритоном, кричал худой, смуглый, как цыган, мужик, председатель малостояновского сельсовета.
- А чем тебе Таратута не показался?
- Это я ему не показался, видно, моя борода глаза ему мозолит. Одну ночку переспал и укатил, даже с народом не повидался.
- Как так? - нахмурился Иващенко.
- А очень просто. Глушь у нас, видишь ли. И потом подавай ему масло, сметану, жареных курей… А раз нет, значит, ноги на плечи - и айда. Условия неподходящие.
- Мы ему создадим условия… - проворчал секретарь райкома, и тон у него был такой, что малостояновский председатель не позавидовал сбежавшему Таратуте.
- Ну, а ты чего принесся за тридцать верст, Максим Павлович? - обратился Иващенко к коренастому мужику с густой, круглой бородой.
- Меня спрашиваешь? - отозвался тот, хитровато играя черными глазами. - Я, Микола Степанович, к тебе только с одним вопросом: чем мой колхоз хуже Санжаровского? Чем? Вот это ты мне разъясни, и я уеду с богом.
- Кто говорит, что вы хуже? - усмехнулся Иващенко, догадываясь, к чему клонит председатель Святодуховского колхоза. - Мы считаем твой колхоз одним из лучших в районе, а может быть, и самым лучшим.
- Лучшим? Почему ж тогда МТС Санжаровке дала трактор, а мне нет? Чем я это заслужил, а?
- Да ты никак слезу готов пустить? Постыдись, Максим Павлович! У тебя же лучшие кони в районе.
- А им кто не дает? Хай санжаровцы заботятся о своей худобе, как я, тогда у них тоже будет. Я своих коней не от МТС получил.
- А сколько в МТС тракторов, ты знаешь? Хорошо, если десяток. А колхозов в районе? Тридцать семь. Ничего не попишешь, Максим Павлович.
- Ишь какие умные! - ворчал святодуховский председатель. - С трактором каждый выйдет на первое место. Конечно…
Иващенко развел руками в знак того, что разговор окончен, и повернулся в другую сторону. На глаза ему попался уполномоченный Блюментальского колхоза, который, искательно склонив набок оплывшее бабье лицо, пробивался ближе к секретарю.
- Школьников, что вы тут делаете? Почему вы снова приехали?
Тот вытирал платком потный, в жирных складках лоб.
- Согласовать надо, Микола Степанович. Тут у меня важный вопросик, - ответил он очень серьезно.
- Опять согласовать? Мы же вчера все согласовали. Что ни день, он тут как тут. Вот несчастье…
- Ну а как же? - изумился Школьников. - Как можно без этого?
- Скажи: а когда ты к своей бабе лезешь, тоже сначала согласовываешь? - полюбопытствовал щуплый мужичонка, стоявший сбоку.
Грохнул хохот. Иващенко с усмешкой покачал головой и, раздвинув сгрудившихся вокруг него людей, подошел к Хонце.
- Давно ждешь? - спросил он, крепко пожимая Хонце руку. - Ну, идем, идем… Сначала я приму тех, кого вызвал, - бросил он Школьникову и знаком пригласил Хонцю пройти в кабинет.
В кабинете, светлой продолговатой комнате, он первым делом скинул с себя запыленный брезентовый плащ, затем быстро подошел к широкому столу у окна, в которое заглядывали ветки акации, и уселся в жесткое кресло.
- Голова трещит, - сказал он, потирая седоватые виски. - Всю ночь трясся в своей таратайке. Ну, рассказывай… Да ты что стоишь, как непрошеный гость? - поморщился Иващенко, заметив, что Хонця нерешительно остановился неподалеку от двери. - Так что у вас слышно? Прежде всего как с колхозом? Наладили?
- Что тебе сказать… - вздохнул Хонця. - Коллектив наш пока что слабенький. Пять дворов, три коня да ржавая лобогрейка - вот и все мое хозяйство… Меня ведь председателем выбрали, - слабо усмехнулся он. - Хорошо еще, заполучил в Ковалевске трактор… - И Хонця стал рассказывать, каких трудов стоило добиться в МТС разрешения, чтобы Ковалевск передал трактор Бурьяновке.
- Значит, трактор у вас есть, говоришь? - перебил его Иващенко. - Это уже наверняка?
- Есть, есть! Что за вопрос! Наверно, уже гудит, - ответил Хонця и чуть смутился.
- А кто у вас в коллективе? - спрашивал Иващенко, знавший почти всех бурьяновских в лицо.
- Ну, кто… Хома, Триандалис, Коплдунер, Омельченко еще и Кукуй… Беднота.
- Да, мало, очень мало. А как Зогот? Кобылец?
- Да так… Они умные, на готовенькое хотят. Не идут, а другие на них смотрят. Может, и я виноват, не умею уговаривать…
- Ну, а Элька Руднер как? Разве не помогает?
- Помогает ли? Старается… Трактор я вот достал… Да нет, она ничего, только что она может? Девушка…
Иващенко насмешливо сощурил покрасневшие глаза.
- Ой, Хонця, что-то, мне кажется, ты того… Обиделся? Мол, обойдемся и без вашей уполномоченной? Ты это, брат, напрасно!
- Да нет, я не против. Язык у нее неплохо подвешен, - проворчал Хонця.
Брови у Иващенко сдвинулись, он перестал улыбаться.
- Напрасно, напрасно! - сухо повторил он. - Элька работник молодой, но мы тоже думали, когда ее выдвигали. Хорошо подвешен язык, говоришь? Ну и что? Коммунист должен уметь разговаривать с народом, а ты в этом пункте слабоват, учти. Но она не только говорить умеет, у нее и голова и руки золотые. Отцовский характер. Кто-кто, а мы с тобой, Хонця, не должны забывать, что она дочь нашего боевого товарища, верно?… То-то же! Надо ей помогать. Да, брат, помогать надо, понял?… Ну ладно, ты, брат, поменьше переживай, - добавил Микола Степанович гораздо мягче, заметив, как подергивается у Хонци вытекший глаз, и вспомнив, что еще предстоит неприятный разговор. - Беритесь дружно за дело, и все будет хорошо. Зогота, Зогота убедите вступить в колхоз, он мужик основательный, на него многие оглядываются. Значит, трактор у вас есть, говоришь? Ну, добре! Не то мы бы вам подбросили. Завтра-послезавтра я у вас побываю. Послушаем, как у вас там гудит… Вот, так-то… А теперь второе дело…
Микола Степанович замялся. Он встал, несколько раз прошелся из утла в угол, потом сел на стул рядом с Хонцей, который молча ждал, что он скажет.
- Знаешь, проезжал я сегодня успеновским леском, - начал он задумчиво, - и вспомнилось старое. До сих пор перед глазами стоит. Как мы отстреливались, как ты меня раненого подобрал… И так потянуло в Ковалевск, прямо сказать не могу. Подумай, ведь где я только не был, всю страну объездил - в Курске, в Ашхабаде, во Владивостоке в армии служил… Год в Харькове на партийных курсах. Красивый город, чудный город, но вот что хочешь говори, нет для меня милее наших мест…
Дверь осторожно скрипнула, и в щелке мелькнула чья-то всклокоченная борода.
Иващенко замолчал, глянул на Хонцю. Хонця чуть покачивал головой, словно в такт его речи, бледное, болезненное лицо его посветлело. "Не может быть", - подумал Иващенко, отвечая себе на какой-то тревожный вопрос, и положил руку Хонце на плечо. Хонця встрепенулся.
- Заболтались мы с тобой, а меня ждут… Сейчас я тебя отпущу. Ты мне только скажи: что у тебя там с амбаром?
- Амбар? А что с ним может быть? - рассеянно ответил Хонця. - Стоит на своем месте. Все в порядке.
- Ты уверен в этом? - Иващенко отошел к столу и стал рыться в какой-то папке.
Хонця беспокойно шевельнулся на стуле. Вопрос секретаря об амбаре он пропустил мимо ушей, но сейчас, когда Микола Степанович снова заговорил о бурьяновских делах, он подумал, что напрасно так уверенно сказал ему о тракторе: "Уже гудит". А кто знает, не подведет ли МТС, получат ли они еще этот трактор? На всякий случай надо было заручиться поддержкой райкома, а не хвастаться, как мальчишке.
- Я вот что хотел… - начал он нерешительно.
- Прости, не расслышал? - Микола Степанович поднял голову.
- Я насчет трактора…
- Это я уже знаю. - Тон секретаря райкома был необычно резким, и Хонця смешался. - Вот что, брат, - Иващенко нахмурился, - давай-ка я лучше напрямик. Из ваших хуторов пришло письмо, жалоба на тебя. Расскажи мне, как коммунист коммунисту, что у вас там за история с амбаром. Куда пропали сто пудов хлеба?
- Какие сто пудов? - Хонця подскочил, словно его хлестнули кнутом по лицу. - Да ты что?
- Не горячись. Чего ты кричишь? Разве я тебя обвиняю? Просто спрашиваю. Поступила жалоба, надо разобраться. Случись это со мной, я первый потребовал бы выяснения. Надо выяснить и посмотреть, что это за комнезамовцы…
… Хонця ушел из райкома совершенно расстроенный. Он даже не стал искать попутной подводы и отправился в Бурьяновку пешком.
- Пускай назначают ревизию! - возмущенно говорил он сам себе, шагая по степи. - Сто пудов хлеба… С ума сошли… Кто возьмет, когда ключи у меня, у меня одного, даже носа в амбар не сунешь! Пускай назначат ревизию, пускай отбирают ключи, сам отдам… нате!
Он шел, забыв, что с утра ничего не ел; в голове у него шумело. Кажется, ничто на свете не могло его больше обидеть, чем то, что он услышал сегодня.
Наступила ночь. В темноте на верхушках скирд перекликались молодые аисты.
Хонця пошел быстрее.
21
Хуторяне с нетерпением ждали новостей о пожаре. Еще не выгнали стадо на пастбище, когда вокруг вернувшихся из Ковалевска бурьяновцев стал собираться народ. Юдл Пискун в одной исподней рубахе толкался среди людей и без умолку говорил:
- Как это люди не остерегаются огня… Ай-я-яй, какая беда, какое несчастье!
- Значит, верно? Трактор сгорел? Так-таки взорвался? - раз десять переспрашивал Симха Березин. Ему прямо не верилось, чтобы вышла такая удача.
- Мы еще посмотрим, - возбужденно кричал Триандалис, - мы еще увидим, что следствие покажет!
- Да, сама собой скирда сена не загорается…
- А вы бы поосторожнее! - вскинулся Симха Березин. - Такими словами бросаться нечего. Мало ли отчего бывает пожар. Огонь - вор. Бросил окурок, думаешь, погасил его, а потом вот вам - люди крыши над головой лишились.
Шия Кукуй почесывал затылок.
- Ну, значит, трактора нет… Нечего, значит, и голову себе дурить. Без трактора нам колхоз ни к чему…
- Уже назад потянуло? - сердито глянул на него Хома Траскун. - Выходи, никто тебя не держит.
- Я и говорю… Возьму своего коня…
Коплдунер, позже всех вернувшийся из Ковалевска с обеими кобылами, грязный, с запавшими, блестящими глазами, лихорадочно рассказывал:
- Первой занялась скирда сена, та, что ближе к дубраве… Все говорят… А потом ветром, что ли, занесло огонь в бензин… И пошло, и пошло… Эх, взяли бы мы вчера трактор, хоть он уцелел бы…
- Как себе хотите, а это неспроста, - вмешался Триандалис. - Не иначе, поджог это. Ковалевск давно кое-кому глаза колет…
- Ч-ш-ш! Дай послушать! - зашумели на него со всех сторон. - Пусть он скажет, пусть Коплдунер… Как там, напали на след или что?
- Разное говорят. Только кто его знает… Посмотрели бы вы, что там творилось! Все бегут, тащат ведра, все село - старый и малый. Из других сел прискакали и тоже давай тушить. Хорошо хоть, что так дружно взялись, не то прости-прощай, одна глина осталась бы.
Яков Оксман беспокойно выглядывал из-за своего высокого забора. "С одной стороны, - думал он, - опасность стала будто бы меньше. Трактора, значит, они не получат… А без него им придется затихнуть, коллектива без трактора не будет… Но что, если, не дай бог, дознаются? Что тогда?"
А какое ему, Оксману, до этого дело? - успокаивал он себя, семеня взад и вперед вдоль забора. Мало ли отчего бывают пожары? С Юдлом, с этим мошенником, - больше никаких дел. А Патлах… да он его знать не знает, этого пьяницу, ни он у Патлаха не бывал, ни Патлах у него, слава богу. Так чего же ему бояться?
Но он боялся, руки и ноги у него холодели от страха. Кто ему велел связываться с этим разбойником, с этим хорьком вонючим! Он же первый и побежит показывать, он первый!
Куда ни кинь, все клин. Надо покуда что вывезти в Мариуполь хоть мешков двадцать пшеницы… Нет, все, все надо вывезти, все, что есть…
На Ковалевском проселке показалась Элька. Колхозники, стоявшие у красного уголка, поспешили к ней навстречу. Элька устало опустилась на траву возле канавы, поджала под себя ноги и с минуту сидела молча.
- Хонци еще нет? - спросила она охрипшим голосом.
- Нету, - ответил Хома Траскун.
- Ну, что люди говорят? - Элька кивнула головой в сторону Ковалевска.
- Да всякое…
- А вы что скажете?
- Кто мы?
- Коллектив. С трактором-то у нас пока что лопнуло…
Хома Траскун пожал плечами.
- По-моему, о чем тут спрашивать? Коллектив есть коллектив. Куда нам от него…
- Значит, завтра выходим убирать пшеницу, а, товарищи колхозники?
- А я… Я не согласен… - заикаясь, произнес Шия Кукуй. - Вы мне отдайте моего коня…
Элька порывисто повернулась к нему.
- Уже на попятный?
- Так ведь это… какой расчет без трактора? Я отдаю своего коня, а вы все что? Ничего…
- От вас я этого не ожидала, - огорченно сказала Элька.
- Да что я, обязан, что ли? - храбрясь, повысил голос Шия Кукуй. - Никто ничего не дает, а я дели с ними своего коня…
- Пока что мы еще ничего не делим. Пока что надо спасать пшеницу…
От соседнего палисадника шел Матус.
- Ну как? Есть новости? - спросил он, подходя к Эльке.
- Какие новости! - неохотно ответила Элька. - Вы мне лучше скажите, что у вас на складе. Бензин заготовили?
- Так ведь трактор сгорел!
- Вы этим не отговаривайтесь. Бензин должен быть. Трактор мы достанем.
- Бензин-то будет, а вот трактор будет ли… И как это случилось? Я просто места себе не нахожу… Столько добра сгорело…
- Сгорит, раз подожгли, - бросила Элька.
- Подожгли? Что ты говоришь? Кто?
- О, кабы знали, кто! - сочувственно усмехнулся Юдл Пискун. - Живым бы, я думаю, он не ушел… А что, есть след или как? Убить его мало, злодея.
- Я бы его не убил, - мрачно проговорил Триандалис. - Я бы ему руки отрубил, вот так, - показал он, - и пустил бы: "Иди!"
- Ну-ну! - Элька поднялась с земли. - Поговорили, хватит! Пошли, товарищи, пора браться за дело. Ничего, мы и трактор получим, а пока что надо запрягать лошадей, пшеница не ждет.
На середине улицы ее догнал Юдл Пискун.
- Товарищ уполномоченная, - он подобострастно изогнулся, заглядывая ей в лицо, - я насчет коллектива… Что-то вы меня обходите… Сами же были у меня, видели, как я живу… С Матусом я уже говорил… Запишите меня. Я же всей душой…
Элька в раздумье закусила нижнюю губу. Пожалуй, не стоит ему отказывать. Хонця тут, видно, перегибает. А может, тогда и Шия Кукуй… Она вопросительно посмотрела на Хому Траскуна, на Онуфрия Омельченко и поняла, что они согласны.
- Ну что ж… Какой-нибудь инвентарь у вас есть?
- Есть жатка, сейчас она будет тут, я уже за ней бегу. Только вот кобыла у меня никудышная, того и гляди, ноги протянет, ну что ты будешь делать… А жатку я сейчас, в одну минуту…
- Давайте, давайте! - торопливо кивнула ему Элька. Все-таки он был ей противен. - А насчет вашей лошади, насчет лошади… ну что ж, надо лечить.
Когда Элька с горсткой колхозников вошли во двор комнезама, кукуевского коня там уже не было.
Мимо комнезама, понукая лошадей, проехал на лобогрейке Шефтл Кобылец. Он сидел развалясь, ворот рубахи расстегнут, свалявшийся чуб до бровей. На заднем сиденье, съежившись в комок, тряслась его мать.
Среди дня вернулся из райцентра Хонця. О пожаре в Ковалевске он уже знал, услыхал в Веселом Куте.
"Надо же быть такому несчастью! - Хонця до боли скреб свой колючий подбородок. - Надо же! А я брякнул, что трактор уже есть… Тьфу, пропади оно пропадом!.."
Во дворе комнезама он застал одну Эльку. Она возилась с пискуновской жаткой. Колхозники уже были в поле.
- Ну что там? Рассказывай! Наши новости ты уже знаешь? Ну, рассказывай скорее! - торопила Элька.
Хонця долго вытирал потное лицо.
- Нечего рассказывать, - проговорил он угрюмо. - Кругом погано, будь оно проклято…
Элька смотрела на него с испугом.
- Случилось что-нибудь?
- Ничего. Можешь пойти в райком и сказать, что Хонця обманщик. Сам себя обманул и вас тоже. Я ему сказал, Миколе, что трактор у нас уже есть… Иди знай, что в Ковалевске будет пожар! Выходит, он давал, а я не взял…
- Чего ты не взял?
- Трактор. Иващенко нам трактор хотел дать. У них как раз есть. Иди знай, что тут такая беда!
Он поминутно утирался ладонью и рукавом.
- Как же ты так сплошал? - не выдержала Элька. - Эх… Слушай, может, мне сегодня же поехать? - прибавила она, помолчав. - Подводы туда нет, не знаешь?
- В жатву?… Верхом разве…
- Нет, нет! Лошади нам в поле нужны. Ничего, я как-нибудь… А зачем тебя вызывали?
Хонця махнул рукой, повернулся и пошел. Элька догнала его, мягко положила руку на плечо.
- Ну, скажи, зачем тебя вызывали, а? Или нельзя?
- Так ты не знаешь? Я же их тут обокрал, - ответил Хонця с горечью. - Амбар я обокрал. Написали в райком письмо, будто я взял из амбара сто пудов хлеба. Сто болячек им в бок! Провокаторы паршивые! Я им покажу, я весь хлеб до зернышка взвешу! Я этого так не оставлю, я докопаюсь, какой это пес гадит, я его пополам разорву! И еще подписались: "Комнезамовцы".
- Постой, не кипятись, - успокаивала его Элька. - Я точно так же, как ты, уверена, что это провокация. Но пока мы не перевесим весь хлеб и не докажем, что недостачи нет, мы никого ни в чем не убедим. Главное - спокойствие. Поди поешь, отдохни… Иди, иди, я сама сбегаю к нашим.
Она улыбнулась, помахала рукой и быстрым шагом пошла по дороге в поле, где бурьяновцы в первый раз сообща убирали пшеницу.