У красного уголка она остановила трактор и ловко соскочила на землю.
Трактор сердито клокотал, садил дымом и мелко подрагивал.
Вокруг собрался весь хутор.
- Да отгоните вы собак, ни одного слова не слышно! - кричал Триандалис, кидая комками сухой земли в бесившихся дворняжек.
Элька обвела глазами хуторян и смахнула со лба седую от пыли прядь.
- Ну, теперь дело пойдет, - проговорила она.
Яков Оксман бессильно прислонился к косяку. Все! Поехал на ярмарку за большими барышами по укатанному льду, но лед треснул, и он тонет, тонет, и нет ему спасения… На руках у него вздрагивали синие жилы.
- Почему мы раньше молчали? Чего мы тянули?. Симха Березин выдавливал на губах улыбку. Пусть
Оксман не думает, что он, Симха, тоже испугался.
- Ай, плохо, ай, погано, реб Симха! Они все против нас злобу затаили, дай бог, чтоб я неправду говорил…
Они вышли за ворота. На другом конце улицы, в красном уголке, ярко вспыхнули окна.
"Все эта проклятая девка!" - думал Оксман.
Что-то темное шевельнулось в нем, и его потянуло к Юдлу. Ему стало жутко от собственных мыслей, он искоса бросил испытующий взгляд на Симху, не заметил ли тот чего-нибудь, и ушел.
- Конец… - бормотал он, пробираясь заросшей пасленом канавой. - Конец всей жизни… Надо забрать, что только можно, и поскорее уносить ноги.
"Первым делом вывезти пшеницу… Нет, пшеницу всю сразу нельзя, по частям… И поскорей рассовать коров… Белолобую свести к Насте - пусть пока доит, - а других… Других продать в Юзовке на базаре… Все равно прежней жизни уже не вернешь…"
Он вбежал в сад, заглянул в сторожку. Насти не было.
"Мало я им давал, мало меня объедали, мало кровь мою пили…"
Он забрался в глубь сада и, ухватившись за ветки, стал трясти изо всех сил. По земле застучали крупные влажные яблоки.
Тяжелые ветки, раскачиваясь, цеплялись одна за другую. Деревья шумели листвой, скрипели в темноте. Яблоки сыпались градом, били Оксмана по голове, по спине, по трясущимся ногам. А он бегал от дерева к дереву и тряс и дергал унизанные плодами ветки.
Суком зацепило сюртук, вырвало клок полы, в кровь исцарапало пальцы, но он даже не заметил. Ловя ртом воздух, он побежал в хату за мешками.
На рассвете, проводив Коплдунера на Санжаровский Шлях, Настя вернулась в сад. Она сразу заметила, что в саду как-то необычно светло, стало много неба между ветками.
- Стрясли яблоки! - охнула Настя. - Черт его вчера принес, - злилась она на Коплдунера, - все яблоки стрясли!
Ну что она скажет хозяину? Как на глаза ему покажется?
- В колхоз уйду, вот что! - гневно стукнула она кулаком по стволу. - Буду я на него задаром работать, на козла бородатого! Пускай трясут, от каждого не убережешь, сам пускай сторожит… Обещались юбку дать - так и не дали… Уйду - и все! Тоже буду на тракторе работать…
26
Рано утром Коплдунер и молодой тракторист Грицко пригнали из Санжаровки две новые жатки.
У комнезама никого из колхозников не было. Все столпились у двора Димитриоса Триандалиса. Коплдунер пошел туда.
По огороду, среди заботливо ухоженных гряд, Триандалис гонялся за Риклисом и раз за разом огревал его лопатой.
- Чтоб у тебя глаза повылазили, баламут проклятый! Я тебе покажу, как огороды травить! - сопел он.
Подошел Юдл Пискун, повертел ногой в низко обрезанном сапожке.
- Ай-ай! Такой почтенный человек, а носится, как живодер за бродячей собакой…
Среди хуторян прокатился смешок. Триандалис ничего не ответил, только с сердцем всадил лопату в землю.
Риклис, размахивая длинными лоскутьями рукавов, крикнул издалека:
- Ты меня еще попомнишь! Я тебе не Яков Оксман! - И, волоча подбитую ногу, потащился к запруде.
Ночью Риклис выпустил теленка из загона и загнал к Триандалису в огород попастись на свежих соседских кабачках. Думал через час-другой забрать, но, на свое горе, проспал.
- Травить соседский огород! - не мог успокоиться Калмен Зогот. - Ночью подняться с теплой постели, оставить жену и пасти телушку на чужом огороде!.. Хозяин! Живи с такими людьми…
- А я что говорю? - подскочил к нему Юдл Пискун. - Я бы на его месте, - он показал на Триандалиса, - я бы ему голову оторвал. Вы только посмотрите, как он тут нашкодил! Ай ай! Ни тебе кабачков, ни перца…
Между тем Элька завела во дворе комнезама трактор. Мотор заклокотал. Тотчас вокруг собрались люди.
- Ничего себе жеребец! - хихикнула полная, смазливая бабенка.
- Приставьте его к своей кобыле, - отшутился Хома Траскун.
- А ты верхом на него, верхом! - кричали ему.
- Вы что, трактора не видели? - Коплдунер сердито расталкивал людей. - Сбежались, как на пожар. Трактор им в диковинку. Мы вот комбайн скоро привезем…
Тракторист Грицко сел за руль, нажал на рычаги. Мотор хрипло загудел, саданул дымом, но трактор не тронулся с места.
- Он еще может и не пойти, - словно в утешение себе сказал Шия Кукуй.
Хома Траскун влез на одну из прицепленных к трактору жаток и с вилами в жилистых сильных руках развалился барином, гордый, как никогда в жизни.
- Ну-ка, взяли! - крикнул он Грицко.
Трактор все пыхтел и дышал дымом, но по-прежнему стоял.
- Подкормить его не мешает!
- Овса ему подсыпьте!
- А не захромал он у вас часом на одну ногу? - раздались смешки.
Внезапно трактор рванулся, вгрызся в землю блестящими зубьями и, подрагивая, пошел вперед.
- Взял? - Калмен Зогот даже рот разинул. - А-а… Колхозники на ходу вскакивали на жатки, и каждый
из них чувствовал себя сейчас королем или, по крайней мере, самым важным лицом в хуторе.
Юдл Пискун догнал трактор уже у амбара и ловко вспрыгнул на среднюю жатку.
Элька осталась у комнезама. У нее страшно болела голова. После нескольких ночей почти без сна захотелось в чистую домовитую хату и чтоб пахло чабрецом и сеном… Растянуться на свежей, мягкой постели и заснуть, ни о чем не думая…
В облаке пыли Элька увидела на дороге Шефтла Кобыльца. Он сидел на своей жатке как влитой и погонял буланых. Элька быстро отвернулась и ушла в красный уголок.
Матус встал поздно. Вчера зашел к нему Симха Березин и засиделся чуть не до ночи. Зачем он приходил, Матус так и не понял. Ему неприятно было, что Симха у него сидит, - мало ли что могут подумать, - но тот словно прирос к скамье, никак нельзя было от него отделаться. Потом всю ночь Матуса точили неприятные мысли. О ней ли, об этой дерзкой девчонке, которая с таким шумом въехала в хутор на тракторе, достала две жатки и, смотри-ка, сколотила-таки коллектив, о себе ли…
И все-таки, хоть убей, не верит он, чтоб из этого что-нибудь вышло. Нет, не для Бурьяновки эти дела… Годы должны пройти, а она хочет перевернуть всю степь за одну неделю… Да разве ей дело важно? Хочет показаться. Выскочка, и больше ничего. Еще грозится поставить о нем вопрос в райкоме. Пусть ставит, пусть попробует! Он ей не Коплдунер и не Хонця, его она на поводке не потащит… И вообще через месяц-другой его, Матуса, тут не будет. Не пропадать же ему в этой дыре!
Из окна он увидел, как дорога вдали поднялась пылью.
К красному уголку подкатил новый "фордик". Из машины вылез Микола Степанович, и через несколько минут они вместе с Элькой умчались в степь.
Матус с досадой задернул занавеску и снова лег на неприбранную постель.
27
Трактор и жатки работали от зари до зари. Уборка близилась к концу. Элька все время проводила в поле. Она видела, как на соседних полосках мужики, шагая с косами, то и дело оглядываются на трактор и шумливые жатки.
"Ждать больше нечего, - решила она, - Микола Степанович прав, сейчас они сами пойдут".
Вечером, когда она возвращалась в хутор, небо обложили тучи, глухо ворчал гром, но дождя не было. Элька разослала пионеров по дворам звать хуторян на собрание, а сама забежала к Траскунам поесть.
У двора комнезама, где было собрано все колхозное хозяйство, к суку старой акации повесили продырявленный таганок. Зелдка ударяла в железо подсолнуховым будылем, и негромкий сухой звук разносился по полутемной улице.
Вскоре красный уголок был полон. На передней скамье сидели Хома Траскун, Димитриос Триандалис и Коплдунер. Онуфрий Омельченко скромно держался у двери. Задвинувшись в дальний угол, Симха Березин перешептывался о чем-то с Калменом Зоготом… А за порогом, опершись локтем на косяк, стоял Шефтл Кобылец и не сводил глаз с Эльки. Снова она казалась ему далекой и чужой, точно между ними никогда и слова не было сказано.
Элька отошла от окна, на котором примостился Хонця, и, договорив что-то на ходу, решительно направилась к столу. Желтоватый свет керосиновой лампы упал на ее осунувшееся лицо и зажег ярким огнем ее живые, синие глаза.
- Ш-ш-ш… - пронеслось по комнате. Гул голосов притих.
- Как будто бы все пришли на наше сегодняшнее собрание? - Элька со светлой улыбкой пробежала глазами по рядам. - Ну что ж, давайте начнем, товарищи, если вы не против. - Она старалась говорить громко, размеренно. - Я думаю, нам надо выбрать председателя. Согласны? Есть предложение выбрать Калмена Зогота!
Элька бросила быстрый взгляд па Симху Березина, тот с рассеянным видом уставился в потолок.
- Зогота. Правильно, - поддержал Микита Друян.
- Зогота… Иди, иди, Калмен, бери вожжи в руки!
Хуторяне, гремя скамьями, поднимались с мест, оглядывались на Зогота. Кто-то крикнул:
- И вас тоже!
- Товарища Эльку!
- Нашу уполномоченную! Товарищ Руднер! - громче всех надрывался Юдл Пискун, вскочив на лавку.
- Зогота! Зогота!
Калмен Зогот смущенно улыбнулся в бороду. Первый раз в жизни на него смотрело столько глаз. Он с трудом протолкался к столу. Место возле Симхи Березина осталось пустым, и Симха ежился, как карась на сковородке. Ему совсем не хотелось быть на виду. Хуторяне все еще шумели, требовали, чтобы Элька тоже была в президиуме. А Элька унимала их движением руки и радостно думала:
"Наша возьмет! Надо сегодня же вечером выяснить с Оксманом".
Яков Оксман осторожно вкатил телегу в клуню и притворил за собой ворота. Огня он не засветил - на ощупь знал, где что у него лежит. Нехаму он оставил во дворе, приказав не спускать глаз с красного уголка.
В потемках он нашарил вилы и начал разметывать солому в углу. У него словно прибавилось сил. Тяжелые вилы быстро ходили в старческих, сухих руках, отбрасывая один за другим пласты слегшейся, прошлогодней соломы. Скоро Оксман нащупал глину. Он отставил вилы и вышел к Нехаме.
В отдалении, наискосок улицы, светились окна красного уголка. Время от времени на окна ложились тени - видно, кто-то проходил перед лампой.
- Бог знает, что там делается, - проговорила Нехама. - Поскорее бы ты не мог?
Оксман знаком велел ей замолчать и прислушался. Ему почудился шорох в палисаднике. - Где эта… Настя?
- Я ее в сад отослала.
- Если что, не кричи, кашляни - я услышу.
Он вернулся в клуню, взял лопату и принялся разрывать глинистую землю.
Собрание началось не так, как рассчитывала Элька. Только Калмен Зогот уселся рядом с нею за стол, с задних лавок послышались выкрики:
- Давайте о Хонце говорить!
- Думаете, никто не знает?
- Куда делся хлеб из амбара? - буркнул Симха из-за чьей-то спины.
- Тут наш хлеб воруют, а мы молчим! - надрывался Риклис. - Давайте ключи!
Становилось шумно. Кричали уже не только на задних скамьях, все собрание вспыхнуло, как стог сухой соломы.
- Наш хлеб сожрал, чтоб ему подавиться! - визжала Кукуиха.
- Двести пудов прикарманил - и шито-крыто…
- Постыдился бы хоть людям в глаза смотреть! Правда, Шия? - И Симха Березин потянул Кукуя за рукав.
- Пойдем к амбару!
- Ключи давай! Клади их на стол!
У Эльки стоял звон в ушах, словно она сидела на тряском возу и обезумевшие кони сломя голову несли ее под откос. "Только не растеряться!" - повторяла себе Элька, вцепившись руками в край стола. Она откинула назад волосы и поднялась.
Но прежде, чем она успела слово сказать, к столу протолкался Хонця. На нем лица не было. Веко над вытекшим глазом судорожно подергивалось.
- Кто… кто обворовал амбар? - выдавил он с хрипом.
- Ты! - крикнул Риклис. - Смотри-ка на него - он еще и несмышленыша из себя корчит!
- Я? Я?… - Хонця хотел еще что-то сказать, но не мог.
- Хонця, тебе пока слова не давали, - вмешалась Элька. - Товарищ Зогот, попросите его сесть. Тише, товарищи! Мы этот вопрос обсудим, хотя он и не включен в повестку. Мы обсудим его тут же. Слово имеет… Кто хочет слово? Кто поднял вопрос?
Мгновенно воцарилась тишина. Хуторяне переглядывались, кое-кто стал оборачиваться к Березину. Тот сидел тише воды, ниже травы.
- Кто просит слово? - повторила Элька. - Кажется, Симха Березин хотел что-то сказать? Я думаю, мы выслушаем его?
- Правильно!
- Реб Симхе, ну!
На лбу у Симхи густо выступил пот. Он бросил тоскливый взгляд на дверь, но там стоял Онуфрий Омельченко.
- Нам, товарищи, вопрос ясен, - продолжала Элька, не спуская глаз с Березина, - кто-то тут постарался, поработал языком. И не одного Хонцю хотят опорочить… Но об этом потом потолкуем, а сейчас дадим слово Березину. Просим, Березин! Подойдите сюда, к столу.
Симха Березин привстал было и опять сел.
- Почему вы меня спрашиваете? Ничего я такого не говорил, ничего не знаю…
- Значит, по-вашему, на Хонцю напраслину возвели? - перебила его Элька. - Так вас понимать или нет?
- Ничего я такого не знаю… Это меня…
- Значит, вы тут ни при чем? Значит, кто-то другой тут воду мутит? Сейчас мы это узнаем, сейчас узнаем…
- Он самый и говорил, - крикнул кто-то, - а теперь, видишь, на попятный полез!
- На нас хочет свалить!
- Ах ты старый пес! Сам брехал, а сейчас… - Он это, он!
Элька села. "Теперь мы на верной дороге. Теперь пусть кони мчат".
Оксман вырыл уже порядочную яму, когда услышал кашель Нехамы. Лопата выпала у него из рук.
- Что? - испуганно спросил он, на цыпочках выбегая к ней.
- Ничего… Запершило в горле. Это я колос жевала… Иди, иди! Что-то они больно орут. - Она показала на красный уголок. - Пока ты прособираешься, они еще, не дай бог…
Она не договорила.
Оксман вернулся в клуню и в потемках спустился в яму. Вскоре он уже нащупал мешки.
"Такую пшеницу жалко везти, зимой ей цены не будет. Но что поделаешь, когда крыша над головой горит?" Он нагнулся, кряхтя выбросил из ямы мешок с зерном, потом ухватился за другой. "Эх-хе-хе! - вздохнул он. - Собственную пшеничку приходится воровать. Ну и жизнь…"
Все так же впотьмах он уложил мешки в телегу, со всех сторон укрыл соломой.
- Идем. Надо покормить коней, - еле слышно позвал он жену. - Дожили, а?… Не забыть бы цепь снять на ветряке, напомнишь мне…
Осторожно, стараясь не скрипеть, он приотворил ворота в конюшню и проскользнул внутрь. Тяжело вздохнув, Нехама пошла за ним.
У Эльки сверкали глаза, горели щеки. Ее словно несла какая-то могучая и радостная сила, слова сами срывались с языка.
- Назад нам пути нет! - звенел ее высокий, чистый голос. - Вспомните, как жили ваши отцы и деды, как сами вы жили до этого времени! Поглядите на Хому Траскуна - какая жизнь у него была, что он нажил?
- Лодырь, - не удержался Симха Березин. Он тут же пожалел, но было поздно.
- Лодырь? - повторила Элька с такой ненавистью, что Симха вздрогнул. - Хома Траскун, значит, лодырь? А Калмен Зогот? У него какое богатство? Он тоже лодырь? И Триандалис лодырь, и Омельченко, и Додя Бурлак, и этот вот… и он… и он - все вы лодыри? Так хочет Симха Березин. Худобы у вас нету, в клунях у вас пусто - вот вы и лодыри, один Симха Березин хозяин. У него со стола не сходит белый хлеб, у него полон двор скотины и клуня ломится от зерна. Богато живет, ничего не скажешь! И он и Яков Оксман… Но, может, вы вспомните, хуторяне, кто из вас работал на них? Может, вспомните? Или не было этого?
Глухой рокот наполнил душную, накуренную комнату.
- Хуторяне! - Элька подалась вперед. - Товарищи! Пришло время положить конец! Хватит Оксманам и березиным жить за ваш счет, покончим с кулацкой эксплуатацией раз и навсегда! Для чего вы держитесь за свою бедность? До каких же это пор? Что нам говорит наша власть и наша партия? Очень просто: "Объединяйтесь - и мы дадим вам машины". Вот вам МТС… Вот вам тракторы, льготы разные… Работайте сообща и живите как люди…
- Ну, а я вам вот что скажу, - поднялся неожиданно Калмен Зогот. - Пусть Симха считает нас лодырями, как-нибудь переживем… Товарищ Руднер, запишите меня.
- Калмен! - охнула его жена в задних рядах. - Горе мне! Что ты делаешь, Калмен?
- Товарищи, - Элька летела как на крыльях, - Калмен Зогот с нами! Калмен Зогот человек понимающий… Мы тут с вами такую жизнь построим, какая никому и не снилась…
- И меня пишите! - крикнул Микита Друян.
- И меня, Додю Бурлака…
- Запишите меня, Антона Слободяна.