- Куда это ты запропастился? - Геня-Рива поставила ведро на широкую лавку. - От кого письмо, Шлойме-Калмен?
Зогот совсем запамятовал, что жена знает о письме. Он окончательно растерялся и не знал, что ответить. Он не умел врать. Уже двадцать семь лет они женаты, и Калмен ни разу не сказал жене неправды. Сделав вид, что не расслышал, Калмен пошел к двери.
- Куда это ты? От кого письмо, я тебя спрашиваю? Чего ты молчишь? - Геня-Рива заметила, что мужу не по себе, и запричитала: - Ой, горе мне! Что случилось, говори!
- Ничего, - рассердился Калмен, - ничего не случилось!
- А письмо? - не отступала Геня-Рива. - Я ведь держала его в руках. Что это за письмо?
- Ну и баба! Пристала, как банный лист… Это ошибка. Письмо не ко мне, а в колхоз.
Калмен быстро вышел во двор. Он обрадовался своей выдумке и сам был готов в нее поверить. Дом-то ведь колхозный. Пусть делают что хотят. Захватив с собой вилы, которые стояли у стены хаты, он, уже повеселевший, отправился к току.
- Куда ты побежал? Куда? - кричала ему вдогонку жена. - Ты ведь голодный. Хоть бы поел чего-нибудь!.. Что это с ним стряслось, лихо мне?…
Калмен даже не оглянулся. За хутором, на Жорницкой горке, где раскинулся ток, клубилась пыль. Видно, там снова приступили к молотьбе.
2
Ток был уставлен арбами и телегами. У молотилки, на скирде, запыленные с головы до ног колхозники ворошили вилами и граблями солому. У женщин и у девушек лица были повязаны платками, одни глаза виднелись. Едва перевалило за полдень, солнце стояло высоко, почти над самой головой, пекло без жалости, слепило глаза.
Среди арб в расстегнутом, помятом пиджачишке суетился Юдл Пискун, время от времени хрипло покрикивая на Коплдунера, который стоял на молотилке без рубашки, черный от загара и пыли, и подавал колосья к барабану:
- Быстрей пошевеливайся!
Коплдунер его не слышал, а то бы он, конечно, огрызнулся, как уже бывало не раз. Барабан с глухим гудением подхватывал колосья, стучали решета, поднимая вокруг себя пыль, и молотилка так дрожала, что казалось, вот-вот развалится. Коплдунер стоял, широко расставив ноги, ловким движением подавая одну охапку колосьев за другой, и хмуро поглядывал вниз, где в балке зеленела кукуруза.
Почему бы ей не работать рядом с ним? Вон сколько девушек вершат скирду… Наверно, не зря ее тянет туда. Он зорко глядел вдаль, но около кукурузы никого не увидел. Спуститься бы сейчас в балку… Только бы увериться, что там с Настей никого нет, больше Коплдунеру ничего не надо. Но он этого не сделает, он даже после работы не подойдет к ней. А вечером заглянет к Зелде, пусть Настя знает…
- Ну и жара! Пекло! - заскрипел над самым ухом взобравшийся на молотилку Юдл Пискун.
"Принесла его нелегкая! - подумал Коплдунер. - Председательский холуй…" А тот продолжал дудеть:
- Побольше набирай, побольше! Дай-ка мне вилы! И куда это девался Калмен? Вот и работай с ними, с этими лодырями! Каждого за загривок надо на работу тащить. Хоть разорвись!
Он выхватил из рук Коплдунера вилы и начал подавать к барабану. Пусть все видят, как он работает! Подал несколько раз, поскользнулся, чуть не слетел с молотилки. Наконец он увидел внизу Калмена Зогота и тотчас отдал вилы Коплдунеру.
- Пожаловал… Своей молодухой никак не может натешиться! Где это ты пропадал? - крикнул со злостью Юдл, когда Калмен поднялся на молотилку. - Коплдунер из сил выбился, один работает. У меня куча всяких дел, а я должен тут торчать. Ночи тебе не хватает, старый хрен?
"Чего он на меня кричит? - рассердился Калмен. - Нашел себе батрака". Другому Калмен Зогот не спустил бы, но поди свяжись с Пискуном… Не стоит руки марать. Такое дерьмо прилипнет - ввек не отмоешь…
Не говоря ни слова, Калмен взял пилы и начал подавать к барабану - на току становилось все шумнее. Со скрипом подъезжали тяжелые арбы с пшеницей, колхозники понукали лошадей и громко переговаривались между собой. Голос Юдла, который доносился уже снизу, все сильнее раздражал Калмена. Теперь Калмен был доволен, что еще никому не рассказал о письме. Чем попасть к Пискуну в руки, пусть уж лучше золото останется там, где оно есть. А может быть, Калмен еще и отошлет его Оксману…
Из накаленной степи налетел ветер и вихрем завертел легкую полову по току.
- Это к дождю! - крикнул Коплдунеру Калмен Зогот.
С трудом удерживаясь на молотилке, он смотрел на небо. С Санжаровских холмов плыли, обгоняя друг друга, черные тучи.
В степи становилось все темнее. С протяжным карканьем беспомощно метались в воздухе вороны, хлопали крыльями, а затем, роняя перья, понеслись куда-то вместе с разбушевавшимся ветром.
- Смотрите, что делается! - закричал Калмен Зогот. - Остановите молотилку!
Люди уже спрыгивали со скирды, с арб, с молотилки, смотрели с тревогой на потемневшую степь, на черное, взбаламученное небо.
- Чего вы стоите? - крикнул Коплдунер. - Хлеб надо спасать!
- Скорей, скорей! - засуетился Пискун. - Ливень будет!
Ветер свистел все сильнее. Низко нависшее, темное небо прорезывали со всех сторон яркие вспышки молний. Гром покатился по степи, по холмам и балкам. Над хутором протянулись густые синие полосы. Где-то там уже шел дождь.
- Ишь хлещет! - испуганно пробормотал старый Рахмиэл. - Ой, утята мои утонут, они же в канаве пасутся… Уточки мои утонут! - Набросив на голову мешок, он пустился бежать.
- А у меня стреха открытая, - вспомнил Слобо-дян, - того гляди, весь дом зальет.
- Боже мой, дождевая вода зря пропадает! - спохватилась и жена Шии Кукуя. - Надо корыто подставить.
В страхе за свое добро колхозники один за другим, покрыв головы мешками, с криками побежали домой.
- Куда? - кричал Коплдунер. - Куда вас черт несет? Ведь хлеб пропадает…
- Уплывет, хлеб уплывет! - подал свой голос и Юдл Пискун. - Вот какие тучи! Ай-ай…
- Вернитесь! - надрывался Коплдунер. Ветер унес его соломенную шляпу и покатил по степи. - Скорей, скорей! Тащите мешки! Мешки сюда, скорее!
Черная, запорошенная соломой борода Калмена Зогота развевалась по ветру. Он таскал мешки к пшенице, забыв не только о письме, но даже и о самом Якове Оксмане. Теперь он знал одно - во что бы то ни стало нужно спасти хлеб.
Коплдунер деревянной лопатой ссыпал пшеницу в мешки. Рядом сгребали зерно Хома Траскун и Додя Бурлак. Другие колхозники торопливо перетаскивали мешки к навесу.
- Смотри, какая темень! - вопил Юдл Пискун. - Потоп будет! Потоп!
В воздухе повеяло прохладой. Хлынул проливной дождь.
Свистел ветер, косой дождь все сильнее хлестал по молотилке, по арбам, по людям, которые суетились около непокрытой пшеницы.
- Брезент! - кричал Калмен Зогот. - Тащите брезент!
- Нет брезента, - огрызнулся Юдл Пискун. - Соломой укроем. Ну-ка, арбу сюда! Живо!
Микита Друян с Коплдунером и Хомой Траскуном впряглись в арбу с колосьями. Юдл Пискун, покрикивая, легонько подталкивал арбу сзади. Около пшеницы Зогот и Триандалис подперли арбу плечами, и она накренилась. Колосья с шелестом посыпались по спущенной драбине вниз.
- Чтоб им трижды кишки скрутило! - выругался Юдл Пискун, застегнул мокрый пиджак и полез на колосья. - Утоптать нужно! Утоптать!
Калмен Зогот промок насквозь и уже собирался было укрыться под навесом, когда заметил, что несущиеся по горке ручейки, бурля и пенясь, заворачивают к пшенице. Калмен схватил лопату и стал быстро отводить воду в сторону.
- Разбежались, будто мыши, чтоб им сгореть! - ворчал Юдл, глядя на Онуфрия Омельченко, Коплдунера и Хому Траскуна, которые таскали солому и со всех сторон укутывали ею зерно. - Работай на них, надрывайся!
А за обмолоченной скирдой лежал Риклис, глубоко засунув худые ноги в нагретую солнцем солому, и лениво следил за косыми полосами дождя, за бегущими ручейками.
"Пусть хлещет. Могу себе позволить и отдохнуть немного. Надо мной не каплет. Не мое тут пропадает".
Вскоре ветер утих. Дождь стал спокойным, равномерным и редким. Сильнее зашумели несущиеся с холма ручейки. Ток опустел. Один только Юдл Пискун, укрыв голову мешком, отводил лопатой воду. Он промок насквозь, но, чувствуя, что из-под навеса за ним следят много глаз, не уходил. Вдруг он услышал свист. По узкой дорожке неслась к току бедарка. Юдл стал еще проворнее орудовать лопатой. "Хорошо, что я не ушел с тока", - подумал он.
3
На заляпанной грязью бедарке мчался председатель колхоза Меер Волкинд. Он сидел, закутанный в коричневый брезентовый плащ с поднятым капюшоном, и, чмокая, поторапливал кобылу. Дождь хлестал его по широкой спине. По обе стороны дороги бежали ручейки, унося с собой полову и солому. Сливаясь, они поворачивали к поросшим буркуном канавам, с ожесточением шумели и пузырились под дождем.
"Кто знает, что там делается. - Из-под низко надвинутого капюшона Волкинд тревожно глядел на степь и все поторапливал лошадь. - Вот беда, пшеница, наверно, промокла. Хома Траскун еще позавчера говорил, что надо свезти хлеб с тока. А на чем? Лошади-то на молотьбе. А теперь от Хомы упреков не оберешься. Как будто можно было ожидать, что ни с того ни с сего хлынет дождь…"
Поежившись в тяжелом, намокшем плаще, Волкинд вспомнил о своей мазанке. Она все еще стоит такой, какой Матус, уезжая, оставил ее, - с худой крышей, с обнаженными стропилами. Волкинд уже около десяти месяцев, с тех пор как приехал сюда, собирается перекрыть мазанку соломой или камышом, да вот все руки не доходят.
"Наверно, здорово течет. Вот беда! И дернул же меня черт привезти сюда Маню!"
Ток был уже близко. Дождь как будто утихал. На току хлопотал один только Юдл Пискун, он все еще отводил деревянной лопатой воду к канаве и делал вид, будто, поглощенный работой, не замечает председателя.
"Укрыл-таки пшеницу! - с облегчением вздохнул Волкинд. - Хозяин, ничего не скажешь. И Хонця еще ворчит… Если бы все работали, как Юдл!" Хорошо, что ему, Волкинду, удалось провести Юдла в правление, хотя кое-кто и был против.
Когда председатель подъехал к току, дождь уже совсем прошел. Посветлело. Небо над омытой степью стало словно выше. Колхозники в подвернутых штанах осторожно ступали босыми ногами по холодной грязи, полной грудью вдыхая свежий послегрозовой воздух.
Степь, куда ни бросишь взгляд, казалась теперь необычайно широкой. Далеко-далеко, на пригорке около Нечаевского хутора, вертел крыльями ветряк. На самом горизонте ясно обозначались уже обмолоченные скирды соседних колхозов.
Меер Волкинд, большой, нескладный, грузно топал в высоких юфтовых сапогах вокруг кучи пшеницы, лез руками под солому, щупал зерно и сокрушенно бормотал:
- Как это я не догадался приготовить брезент? Сколько пшеницы промокло… Попробуй высуши ее теперь…
- При чем тут вы? - подскочил к председателю Юдл Пискун. - Налетело нежданно-негаданно… Кто мог думать… Да и беда не велика. Пусть только покажется солнце - переворошим копны, и пшеница у меня будет сухонькой. Что ты скажешь, Калмен? - вдруг обратился он к стоявшему неподалеку Зоготу, как бы призывая его в свидетели.
Меер Волкинд угрюмо шагал в своем отяжелевшем плаще по мокрому току и клял себя за то, что не вывез обмолоченный хлеб, что затянул с молотьбой.
- Ничего не поделаешь, надо будет опять переворошить копны, - повторил он слова Юдла. - Боюсь только, как бы дождь не зарядил надолго…
У навеса, где столпились колхозники, Коплдунер мыл в луже ноги.
"Сейчас эта глухая тетеря съязвит на мой счет, - подумал, досадливо морщась, Волкинд. - И чего ему надо? Всегда всем недоволен, такой же, как Хонця… "Ему бы хомуты чинить, а не колхозом управлять", - так, кажется, Коплдунер сказал Юдлу про меня? Ну и правление подобралось - на одного Юдла можно положиться. Настоящий труженик…"
Между тем Коплдунеру было сейчас совсем не до Волкинда. Ему важно было знать, почему Настя все возится у кукурузы, когда все остальные уже с полчаса как ушли оттуда. Вдруг у него екнуло сердце. Не Настя ли там идет, размахивает руками? Она… Коплдунер проворно скрылся за молотилкой.
Босая, в промокшем тонком платье, которое облепило ее плотное, ладное тело, слегка разрумянившаяся, Настя остановилась возле навеса, кого-то ища глазами.
- Что потеряла? - подмигнул ей Юдл.
- Дождь, который прошел, - нарочито громко ответила Настя и повернула к арбам.
Коплдунер за молотилкой ладил грабли. Поскользнувшись в луже, девушка подбежала к нему с протянутыми руками.
Парень даже не оглянулся, молча наколачивал грабли на держак.
- Что с тобой? - удивленно спросила Настя.
- Со мной ничего, - ответил холодно Коплдунер. Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами.
- Коплдунер, какая муха тебя укусила? - Она вдруг звонко рассмеялась.
Он не мог удержаться и все-таки взглянул на нее. Никогда она не казалась ему такой привлекательной. Крепче, чем когда-либо, прижал бы он ее сейчас к себе. Но обида от этого нисколько не уменьшилась.
- Чего ты так смотришь? - спросила Настя. - Или разонравилась?
Парень насупился, молчал.
- Ну что с тобой? Заговоришь ты наконец?
- Можешь возвращаться к своей кукурузе. - Коплдунер отвернулся и пошел к навесу.
- Постой! - воскликнула Настя.
- Ну, что еще? - Он задержал шаг.
- Подожди…
- Мне нечего ждать…
- Послушай, что я тебе скажу.
- Слыхали…
- А может быть, я скажу такое, чего ты не слышал?
- А мне все равно. - И пошел быстрее к навесу. Меер Волкинд стоял у навеса и ругал колхозников за разбросанную упряжь. Те лениво отругивались. Недовольный, председатель вернулся к своей бедарке, взнуздал лошадь и, бросив взгляд на Юдла, спросил:
- Ну, кто со мной? Поздно уже.
Юдл Пискун, не мешкая, взобрался на бедарку и уселся рядом с Волкиндом. Неожиданно с другой стороны двуколки вырос Риклис, длинный, худой, с колючими, завистливыми глазами, и поставил ногу на подножку.
- Куда? - возмутился Юдл. - Куда ты лезешь? Не видишь, какая грязь! Лошадь не потянет.
- Грязь? Вот ты и иди пешком! - вскипел Риклис. - И так все время разъезжаешь, хватит! Слезай, слезай, нечего раздумывать! Вываливайся.
- Но-о! - Юдл со злостью стегнул лошадь. Бедарка рванулась с места и, разбрасывая комья грязи, покатилась вниз по току.
- Новый хозяин на нашу голову! - орал вслед Риклис. - Катается по целым дням, а ты работай на него, надрывайся, чтоб его разорвало… А председатель сидит, как истукан, хоть бы слово сказал… Я им поработаю, они меня запомнят…
Над освеженной степью воцарился покой. Только дождевая вода бурлила в заросших канавах и с шумом неслась вниз, к взорванной плотине.
Уже через несколько минут Юдл пожалел о своей ссоре с Риклисом. "Надо было пустить его в бедарку, и дело с концом. Опасный тип. И язык у него вонючий. Кто его знает, что он может придумать". Юдл был теперь почти уверен, что Риклис подсмотрел, как он позавчера отвез с тока телегу с пшеницей к себе во двор. Потому-то он так нахально и разговаривал. "Чтоб его гром поразил. Как бы не ляпнул чего-нибудь…" Юдл ерзал на сиденье, то и дело оглядываясь, хотя ток давно уже скрылся из виду. Черт его дернул сесть на эту бедарку! Пешком надо было идти, вместе со всеми. Сколько раз он давал себе слово никогда не отделяться от колхозников.
- Придется завтра убрать пшеницу с тока. - Волкинд озабоченно посмотрел на Юдла. - Может, выдать пока кое-что колхозникам? Что вы скажете?
- Как хотите… Выдать легче всего. Да вот с коровником как тогда будет?
Волкинд давно носился с мыслью поставить на лугу, около ставка, молочную ферму. Район уже отпустил кредит на помещение для сорока коров. Но Юдл внушил председателю, что если уж строить, то по меньшей мере на сто голов, как в Веселом Куте, чтоб не стыдно было показаться на глаза соседям. А средства можно изыскать. Волкинду план Юдла пришелся по нраву: вот это размах!
- Насчет строительного материала вы уже поинтересовались? - спросил Волкинд.
- А как вы думали! Из-под земли достану. Вы не сомневайтесь, будет и лесоматериал, и кирпич, и гвозди. Главное - это средства. Не мешает оставить побольше хлеба. Что и говорить! Окупится.
- Еще бы! Давайте сегодня же решим этот вопрос на правлении, и начинайте в добрый час!
Юдл ликовал.
"Пусть только начнет строить, - думал он, - тогда мне и на трудодни наплевать…"
Лошадь фыркнула, разбрасывая копытами грязь. По обочине дороги, подобрав юбку, быстро шагала Настя.
- Почему одна? - Юдл ехидно заулыбался. - Иди сюда, прыгай, председатель тебя подвезет…
Настя на ходу оглянулась и ничего не ответила.
- Ну, прыгай, скорей!
- Ничего, и пешком дойду, - ответила она сердито.
- Куда ей с нами, со стариками! - Юдл хихикнул. "И эта почему-то дуется, - подумал Волкинд и снова вспомнил о Коплдунере. - Чего ему нужно? Видно, прав Юдл, в завхозы метит, а может, и выше…" Волкинд хлестнул лошадь и повернул мимо сада.
Посреди улицы, неподалеку от красного деревянного амбара, виднелся знакомый "фордик" секретаря райкома.