Где-то она теперь? Неужели даже и не вспоминает о нем? Но хутор она ведь не могла забыть! Если бы Шефтл знал, где она, он бы ей послал подарок - топленое масло, сырки или же гусиное сало… Ему доставило бы большую радость, если бы Элька поела чего-нибудь из его хозяйства. Тогда она бы, может быть, вспомнила о нем. Эх, ему бы только посмотреть на нее. В самом ли деле она такая, какой осталась у него в памяти?..
Лошади переплыли ставок, вышли на противоположный берег, а Шефтл все еще лежал, вытянувшись, на пригорке. Да, за этот год многое изменилось. И он сам уже не тот Шефтл. Что-то в нем покачнулось. Он теперь уже и не знает, как жить на свете…
Шефтл наконец вспомнил о своих лошадях и вскочил. Буланых не было. Он пробежал несколько шагов и увидел на противоположном берегу Зелду. Она гнала его лошадей из степи сюда, к плотине.
- Шефтл! Шефтл! Твои лошади…
Шефтл, размахивая путами, пустился к плотине.
- Потише, Зелда! - кричал он. - Потише, смотри, не всполоши их!
Зелда что-то крикнула в ответ и рассмеялась. Но он не расслышал. Девушка ловко схватила лошадей под уздцы.
- Кось-кось-кось! - позвал он буланых. - Где ты их увидела, а, Зелда? Ох, и испугался же я! Но-о, айда, айда! - Он пошлепывал лошадей по мордам. - Куда залезли, черти?
Зелда шла рядом, робко смотрела на Шефтла, ждала, что он еще хоть что-нибудь ей скажет. Но он даже ни разу не взглянул на нее.
- Как это ты их недоглядел? - спросила она.
- Кто знает… Эх вы, милые мои! - Он радостно похлопывал лошадей по спинам. Ему все еще не верилось, что его буланые с ним.
Зелда, огорченная, понемногу начала отставать. Миновав плотину, она свернула на боковую дорожку.
- Куда ты? - Шефтл обернулся.
- А что?
Он только теперь увидел, как она выросла за последнее время, какой здоровой стала и красивой.
Зелда поймала на себе взгляд Шефтла. Никто еще никогда так не смотрел на нее.
- Я домой… - смущенно сказала она. - Что ты там будешь делать?
- Не знаю.
- А не поможешь мне убрать ток? - Он подошел к ней поближе.
- Ток? - Она сразу повеселела. - Могу.
- В самом деле? - Он уже не сводил с нее глаз.
- А что? Думаешь, сил не хватит?
- Ну, посмотрим.
- Посмотришь! - Она рассмеялась.
- Только сейчас же.
- Мне все равно делать нечего дома. - Ты не устала? - спросил он.
- Нисколечко.
Повеселевшие, они ускорили шаг. Зелда была так довольна, что встретилась с Шефтлом, ей хотелось разговаривать с ним, но она не знала о чем.
- А новые машины, Шефтл? - вдруг выпалила она. - Ты уже видел новые машины, которые сегодня привезли?
- Что, снова машины? - переспросил Шефтл, сразу помрачнев. - Какие машины?
- Сеялки. Двухрядные.
- Сеялки… Двухрядные… Сегодня, говоришь, привезли? Им все дают и дают. - Он так расстроился, что до самого дома больше не проронил ни слова.
10
Зелда подавала Шефтлу вилами солому. Она была счастлива, совсем не чувствовала усталости, хотя весь день проработала в степи. Все в этом дворе было ей мило.
- Подавай, подавай, Зелда, - добродушно покрикивал Шефтл, утаптывая босыми ногами скирду, - чтоб ты здорова была!
Всякий раз, как он к ней обращался, у нее теплело на душе. Теперь она уже уверилась, что Шефтл не зря задержался у плотины - ее поджидал. Он, наверное, еще издали ее увидел и нарочно упустил лошадей…
Они работали быстро. Уже почти весь ток был убран, когда с улицы донеслась песня. Зелда узнала голос Коплдунера. Он шел по улице с несколькими комсомольцами.
- Шефтл, я пойду… Отец уже, наверно, дома… - Она побоялась, как бы комсомольцы не увидели ее с ним.
Шефтл спустился со скирды. Девушка стояла перед ним с открытым, светлым лицом, вся запорошенная соломой.
- Ну, иди, раз так! - Шефтл добродушно хлопнул ее по спине. - А в другой раз придешь?
- Если позовешь, - бросила она на бегу.
Она вошла в хату, все такая же радостная, подбежала к окну, посмотрелась в темное стекло и показала себе язык. "Да ты, Зелда, и в самом деле красивая". Как он смотрел на нее!..
- Зелда, что ты там делаешь? - тихо позвал Онуфрий.
- Тато, ты уже дома? - Зелда подошли к отцу, ласково обхватила его за шею. - Когда же ты пришел?
Она быстро собрала ужинать отцу, а сама выскочила на кухню. Умывшись холодной водой, надела белую кофточку и выбежала на улицу. Пусть Шефтл увидит ее сейчас! Она знала, что белая кофточка ей к лицу. Где-то в конце деревни, около ветряка, пели девушки, но Зелде к ним не хотелось. Она смотрела туда, где темнел огороженный двор Шефтла, н с бьющимся сердцем ждала, что вот сейчас он появится…
"Может, пойти к нему? - Она сделала несколько шагов. - Нет, не надо. Он не должен ничего знать…"
Зелде вдруг бросились в глаза сильно облупленные, обмытые дождями стены их низенькой землянки. Как это она раньше не заметила? Давно пора побелить…
И Зелда кинулась на кухню - не завалялось ли там немного известки. Но, осмотрев все уголки, известки не нашла.
- Зелдка, что ты там ищешь? - На кухню вышел босой Онуфрий.
- Здесь была известка… Я хочу побелить хату…
- Что это тебе приспичило, донька? - Он смотрел на нее своими добрыми светло-голубыми глазами, чувствуя, что она какая-то не такая, как всегда.
- Да вот стены совсем облупились. Стыдно перед людьми…
- Ну хорошо, донька, побели.
Онуфрий остался стоять в дверях. Может, она сама ему расскажет, что с ней приключилось. А спрашивать он не будет - ведь она не ребенок.
… Уже девятый год пошел, как Зелда живет у Онуфрия. Он взял ее к себе в ту страшную осень 1919 года.
Как-то вечером Онуфрий Омельченко со своей женой Феклой работали на баштане. Вдруг из-за горы, в облаке пыли, появились пьяные махновцы. Они свернули на баштан, соскочили с коней и начали приставать к Фекле.
Онуфрий с мотыгой в руках бросился на махновцев. Но разве мог он один с ними сладить? Их было трое.
Они повалили его на землю и били сапогами до тех пор, пока он не потерял сознание.
Через несколько часов Онуфрий пришел в себя. Махновцы уже скрылись, а во ржи лежала замученная насмерть Фекла.
Вскоре после того, как Онуфрий похоронил за ставком, на заросшем кладбище, Феклу, он узнал, что неподалеку, в деревне Галушки, банда махновцев среди бела дня вырезала семью кузнеца Шлемы. Из девяти человек уцелела одна лишь восьмилетняя девочка. Онуфрий тотчас отправился в Галушки. Молча хлопотал он возле убитых, помогал похоронить их, а потом упросил хуторян, чтобы они отдали ему девочку. Он обещал ходить за ней как за родной. Своего ребенка ведь у него уже никогда не будет. В свой дом, где жила Фекла, он другую женщину не введет. И для девочки будет лучше: пусть растет подальше от того места, где убили ее близких…
Вот так и живет Зелда у Онуфрия. Здесь, в его мазанке, она выросла, и другого имени, как "тато", у нее для Онуфрия не было.
Бывало, прижмется она вечером к Онуфрию и начнет взахлеб рассказывать ему обо всем, что случилось в школе, в отряде. И не было для Онуфрия большей утехи, как слушать ее щебет. Лицо его, обычно такое печальное, светлело, глаза весело улыбались. Но с некоторых пор Онуфрий стал замечать, что девушку словно подменили. Не то чтобы она стала невнимательной к отцу, нет, к его приходу всегда что-нибудь вкусное сготовит, хату приберет… Но потом так и норовит, так и норовит уйти куда-то. Или же бродит по хате, ищет, чем бы руки занять. Вот и сегодня вдруг задумала хату разукрасить, будто скоро праздник.
Не найдя известки, Зелда взялась за двор. Она подмела вокруг хаты и уже решила, что у нее будет садик: вот там, под окном, она посадит розы, а вон там - еще какие-нибудь цветы и мяту.
Приближалась ночь. На хутор спустилась тишина. Только вдалеке куковала кукушка. Зелда вошла в хату, постелила отцу и легла сама. Онуфрий сразу уснул, а она долго металась в постели. Наконец она вынесла свою постель во двор и, полная смутного ожидания, легла спать под открытым небом. Долго еще ворочалась Зелда, уткнувшись лицом в подушку. Звездное небо, тишина, степные запахи будоражили ее, куда-то звали.
… А Шефтл молотил допоздна, пока не стали лошади. Тогда он распряг их, привязал к арбе и подбросил им немного ячменной соломы - пусть жуют. Себе же он не разрешил отдохнуть. Долго еще хлопотал, подготавливая ток к завтрашней молотьбе. Ну как тут справиться! Руки-то ведь одни. Это в колхозе все везут машины, а ему не на кого надеяться. А что будет, если ему отрежут землю у самого края, около веселокутского колодца? Говорил же Риклис… О, Риклис все знает… Ведь это добрых пять верст от дома… Эдак полдня пропадет у Шефтла на дорогу… Тогда уж, пожалуй, лучше совсем перебраться туда.
Эта мысль даже пришлась ему по душе. Там, посреди степи, он поставит мазанку, клуню, выроет колодец и погреб и будет себе жить один-одинешенек на своей собственной земле. Потом женится, пойдут дети, они будут помогать ему в хозяйстве. Заведет уток, кур, гусей. Он никого не будет трогать, и его никто не тронет. Он будет жить тем, что даст ему земля… Но Шефтл чувствовал, что никогда не сможет расстаться со своим двором, с этими акациями под окном.
Он вышел на улицу и стал медленно подниматься по заросшей тропке. Тихо ступая ногами, он шел, оглядываясь по сторонам, боясь, как бы собаки не подняли лай.
В хатах давно уже погасли огни; все спали. Шефтл шел, обуреваемый завистью.
"Отработали день, а теперь отдыхают, и горя им мало". А он не может избавиться от забот. Он в вечном страхе, как бы чего не случилось с лошадьми, с коровой, как бы хлеб не пропал в степи… День и ночь одолевают его заботы.
Возле ветряка он остановился, прислушался, а потом направился палисадниками к колхозному двору. Теперь только он понял, что потянуло его на улицу. В глубине двора стояли только что привезенные сеялки. Даже у помещика он таких сеялок не видал. А теперь их привезли для них, для колхозников…
Тихонько, чтобы никто его не заметил, Шефтл ощупал все сеялки подряд, осмотрел со всех сторон.
"Чего только им не дают! И зачем им столько машин? Дали бы мне хоть одну! А то сыпь по зернышку, чтоб курам поклевать…"
Послышались чьи-то шаги. Шефтл, согнувшись, быстро выбежал с колхозного двора, побрел домой. Всю злость он теперь перенес на Зелду. Черт ее послал рассказать ему о сеялках! Если б не Зелда, он уже давно спокойно спал бы, а не бродил бы неизвестно зачем.
Со двора с громким лаем выскочила собака, и тут же вся улица наполнилась собачьим брёхом. Шефтл поспешил к себе.
… Лай разбудил Зелду. Она села в постели и увидела неподалеку Шефтла. Ее сердце забилось сильнее. "Не позвать ли его?" - подумала она.
"Куда это он ходил так поздно? Может, меня хотел видеть…"
Зелда закуталась в одеяло, зарылась горячей головой в подушку, крепко обняла ее. "Хорошо, что я не позвала его. Так лучше", - подумала она, засыпая.
На хуторе против двора Шефтла все еще скулили собаки.
11
Когда старший агроном МТС Синяков увидел в правлении колхоза человека с заячьей губой, он сразу подумал, что где-то встречался с ним. Но где, когда и при каких обстоятельствах, никак не мог вспомнить. И Синяков забеспокоился. По тому, как побледнел завхоз, как искоса на него поглядывал, он понял, что и тот узнал его. Где же они могли встречаться? Одно было ясно - пока он это не установит, нельзя упускать завхоза из виду.
Громко окликая друг друга, хлопая дверью, колхозники начали расходиться. В большой комнате стало пусто и неуютно. Дым клубился в воздухе не оседая.
Синяков вышел вместе с Волкиндом, который пригласил его к себе ночевать.
На улице было сыро и темно. Синяков шел медленно, раздумывая, как бы ему найти того человека с заячьей губой.
- Осторожно! Смотрите под ноги, - предупреждал Волкинд. - Здесь ямы.
Волкинд был рад, что возвращается домой не один: по крайней мере, Маня постыдится скандалить.
Синяков бойко разговаривал, шутил, но его ни на минуту не оставляла мысль: "Кто он такой? Где я его видел?" В последние годы Синяков побывал во многих местах, встречался со многими людьми, разве всех запомнишь? А может, ему только показалось?…
- А кто ваш завхоз? Партийный? - как бы невзначай спросил Синяков.
- Нет.
- Он здесь давно?
- Кажется, давно… - А как его зовут?
- Юдл Пискун.
Тут Синяков сразу все вспомнил. Местечко Сатаново, граница…
"Как же он попал сюда? Этакая падаль!.. Узнал, конечно… Надо с ним немедленно повидаться".
Невдалеке от хаты Волкинда Синяков остановился:
- Я совсем позабыл - ведь меня в Санжаровке ждет механик. Он утром отправляется в Мариуполь за деталями. Мне необходимо повидаться с ним. Я, пожалуй, поеду…
- Куда это вы потащитесь? Ночью, в такую грязь?
- Агроном ко всему привык.
Попрощавшись с Волкиндом, Синяков вернулся на колхозный двор. Он запряг в бричку лошадей и не спеша поехал по темной улице.
Около амбара раздавался стук трещотки. Синяков повернул туда.
- Кто там? - Из темноты вышел человек.
- Где у вас живет завхоз? - спросил Синяков.
- Завхоз? Юдка Пискун?
- Он самый.
- Вон там, на краю хутора. Держитесь правее. Последний двор.
Юдл еще не спал. Не надо было ему уходить из правления, не надо было оставлять агронома одного с ними. Юдлу хотелось разбудить жену, он не выносил громкого храпа. Ни до чего ей дела нет, корове этой… Храпит - и все. Ничего знать не хочет… А у него кровь стынет. И как этого дьявола принесло сюда, чтоб его несчастье унесло? Он ведь остался там… Может быть, он уже у них, в партии? Кто его разберет?…
Во дворе послышались шаги. Юдл забился в угол.
Постучали в дверь.
- Кто там? - Весь дрожа, Юдл вышел в сени.
- Открой!
Юдл сразу же узнал этот голос.
- Открой!
На пороге стоял агроном. Минуту они молча смотрели друг на друга.
- Почему сразу не открыл? - с усмешкой спросил Синяков.
Юдл молчал.
- Испугался? Агронома испугался, а?
- Нет… я… Почему же…
- То-то… Пугаться нечего, волки здесь не водятся… Понял? Дорогу на Санжаровку знаешь? - И, не дожидаясь ответа, спросил: - Ты давно в этом хуторе?
- Кто? Я? Все время…
- Все время? - тихо переспросил Синяков. - А в восемнадцатом году, - он посмотрел на Юдла в упор, - ты тоже был здесь?
- Ну, да… Был… А как же? - невнятно пробормотал Юдл.
- А ты о таком местечке, Сатанове, не слыхал? Юдл смотрел на агронома как завороженный.
- Чего ты молчишь? - Синяков положил ему руку на плечо. - Меня бояться нечего. Можно зайти? Кто там у тебя?
- Жена. Сынишка…
- Спят?
- Да. У меня еще есть боковушка.
Был уже четвертый час, когда Синяков вышел из темной мазанки Пискуна. Он остановился у порога.
- Ничего, Юдка, они долго не продержатся. Надо только хорошенько нажать на мужика, оставить его без хлеба. Царь-голод - вот кто нам поможет. - У Синякова перекосилось лицо. - И тогда достаточно будет одной спички, чтобы вся Россия вспыхнула пожаром. Вот когда мы и здесь наведем порядок. Снова станешь хозяином, будешь ездить на ярмарки, торговать, держать собственную лавку. А для этого нужно только одно: уничтожить хлеб, чтобы колхознички дорогие ничего не получили.
- Как? Поджечь? - приглушенно спросил Юдл.
- Нет, это устарело, - злобно ответил Синяков. - Мужички тогда становятся еще более ретивыми. Вот как в Ковалевске в прошлом году…
Юдлу показалось, что Синяков сказал это не без умысла.
- У вас ведь еще молотят хлеб, так почему не переставить регулятор в молотилке, - этого и сам дьявол не заметит - и так, чтобы побольше зерна оставалось в соломе… Надеюсь, понял?
- Понял, понял…
- Наше с тобой дело - так организовать работу, чтобы колхозник трудился до седьмого пота и… ничего за это не получал, чтобы он распух от голода. - Синяков сел в бричку и повернул лошадей к хутору. - Еще два-три месяца - и все полетит вверх тормашками. Конечно, если мы не будем зевать… Ну, как будто обо всем договорились?
- О чем толковать? И мне эта жизнь осточертела, я уже говорил вам… Очень мне нужно со всякими голодранцами якшаться!
- Ну, тогда бувайте здоровеньки! До побачення!
Синяков вернулся на колхозный двор, оставил там лошадей, насыпал им овса на всю ночь и, насвистывая, направился к Волкинду. Пожалуй, это удача, что подвернулся Пискун. Он будет здесь очень полезен… Нет худа без добра.