- Кто бы это мог быть?
Все смотрели на дорогу. К пылающему костру подъехала бричка. В бричке сидел Синяков.
Его тотчас окружили возбужденные пляской, веселые парни и девушки.
- Товарищ Синяков приехал!
В первую минуту Синяков машинально схватился за задний карман, где у него лежал браунинг, но тотчас же овладел собой и улыбнулся.
Зелда стояла в стороне и смотрела на Синякова. Теперь он казался ей совсем не таким страшным, как в ту ночь на плотине.
Синяков все время смеялся, переходил с места на место, громко, отрывисто расспрашивал о хуторских новостях, удивлялся, почему это вдруг собрались здесь.
- Ну-ка, кто пойдет со мной плясать? - громко крикнул он. - Где у вас самая красивая девушка?
Заметил Зелду, позвал ее:
- Чего ж ты стоишь? Выходи в круг…
- Выходи, Зелда! Покажи, как наши умеют плясать! - закричали парни.
- Давай, давай! С огоньком!..
Синяков скинул плащ и провел обеими руками по гладко выбритой голове.
Зелда, покраснев, юркнула в толпу. Вместо нее в круг ворвалась девушка из соседнего хутора. Позже, когда танец разгорелся и о Зелде забыли, она тихо ушла.
По дороге в хутор она пыталась отыскать глазами свою хату, но было очень темно, и она ничего не могла различить.
"Спит уже, должно быть, - успокаивала себя Зелда, думая об отце. - Зря задержалась. Надо было хоть приготовить ему поесть. Наверно, лег спать голодный".
Вытащив из пятки репей, она перескочила через заросшую канаву, миновала несколько палисадников и вошла во двор. Тихо отворила перекошенную дверь, проскользнула в хату. Хотела зажечь лампу, ноне нашла спичек. Постелила себе в темноте на скрипучей деревянной кушетке, которая стояла у самого окна, разделась и остановилась в нерешительности.
"Может, разбудить его? Пусть чего-нибудь поест".
Зелда постояла минуту, придерживая рукой длинную рубашку. Потом, шаркая по полу босыми ногами, осторожно подошла к деревянной кровати.
В хате было темно, хоть глаз выколи. Ничто не нарушало тишины. Девушка нагнулась над кроватью и ощупала ее. Кровать была пуста. Тихо ступая, Зелда пошла в угол комнаты, к печке, около которой отец последнее время часто спал. Руки Зелды шарили по набитому соломой мешку.
"Где же он? Может, на печке?"
- Тато! - позвала она.
Никто не отвечал.
- Тато!.. Ты спишь?
За окном гудел ветер, шуршала сухими ветками обнаженная акация. Надтреснутые стекла жалобно звенели.
Затаив дыхание, Зелда стояла в одной рубашке посреди темной комнаты. То ей слышалось на печке похрапывание отца, то снова один только ветер с тонким присвистом завывал за окном.
"Где это он задержался?"
Она опять попыталась разыскать спички, но не нашла. Ей было не по себе. Темнота зловеще смотрела на нее из всех углов пустой хаты. Девушка пробралась к скрипучей кушетке, тихо легла и съежилась под одеялом.
"Не надо было там оставаться так поздно", - досадовала она на себя и все вслушивалась в шорохи, все вглядывалась в темноту. Вдруг ей стало мерещиться, что отец лежит посреди хаты на полу… Нет, он сидит на табурете у стены… Голова у него клонится на грудь, он дремлет… Зелда еле сдержала желание окликнуть его - так ясно он ей представился.
Куда она девала спички?
За окном протяжно выл ветер, донося откуда-то издалека одинокий лай собаки. Зелда зарылась лицом в подушку.
"Постой-ка, что мне сказал Синяков?" - старалась она вспомнить подробности сегодняшней гулянки, лишь бы не смотреть в темноту и унять непонятную, тоскливую дрожь.
30
Была полночь. Ветер не унимался, все гнал и гнал над степью темные, всклокоченные облака. На самом дне Вороньей балки, на черной рыхлой пашне, лицом к темному небу, лежал Онуфрий Омельченко. Ноги, чуть согнутые в коленях, упирались ступнями в сырую землю, будто он хотел подняться. Рассеченный лоб был накрыт лопатой. Седая борода была задрана, полуоткрытый рот, искривившийся от боли, казалось, взывал о помощи. В правой, вытянутой вперед руке он держал вожжи, точно боялся, как бы лошади не убежали.
Встревоженные кобылы топтались вокруг, волоча за собой борону, путались в упряжи и глухо ржали, словно звали Онуфрия домой, на хутор, в теплую хату.
Но Онуфрий не двигался.
Лошади кружили все беспокойнее, стали кидаться друг на друга, кусаться, наконец порвали сбрую и помчались, волоча за собой борону, по балке. Выбрасывая задние ноги, метались они по пашне из стороны в сторону, а борона била их по ногам. Наконец одна лошадь оторвалась и с тревожным ржанием понеслась прямиком через степь.
К утру ветер утих, но небо осталось мутным, полным невыплаканного дождя. Палисадники и хаты окутал белесый туман, который тянулся от прохладного ставка и оседал прозрачными каплями на стеклах окон.
Зелда проснулась внезапно, как будто ее разбудили. Она спрыгнула с постели и сонными еще глазами поискала отца. Онуфрия не было.
К девушке вернулись все ночные страхи. Она наскоро набросила на себя платье и вышла из дома.
"Где же он? Что с ним случилось? - спрашивала она себя. - Может, его задержали?"
Девушка вдруг вспомнила о нескольких горстях пшеницы, которые как-то принес отец.
Сердце у нее учащенно забилось, она быстро побежала по холодной, сырой траве к правлению.
На колхозном дворе уже собирались хуторяне, чистили лошадей, готовили упряжь. Посреди двора, против распахнутого амбара, стояли несколько колхозников. Они смотрели на облачное небо и гадали, каждый по-своему, какая нынче будет погода.
Издали Зелде показалось, что среди этих колхозников стоит и отец. Зелда слегка замедлила шаг. К ее беспокойству примешалось чувство досады.
"Ну, постой, сейчас я ему задам! Что это он себе думает?"
На ходу она одернула платье, привела в порядок волосы.
Один из колхозников что-то рассказывал, остальные громко смеялись.
Присмотревшись внимательнее, Зелда поняла, что ошиблась, - Онуфрия среди хуторян не было.
- А, Зелдка, - с приветливой улыбкой кивнул ей Калмен Зогот. - Что так рано?
- Вместо отца пришла? - спросил Хома Траскун.
- Как это? - Зелда остановилась в испуге.
- Идем, идем с нами! Мы не против.
- С молодой оно всегда веселее, - добродушно шутили хуторяне.
Зелда не слушала, растерянно оглядывалась.
- Где он? - спросила она тихо и с тревогой ждала ответа. - Где же он?
- Ты на кого оглядываешься? Или что потеряла?
- Кого ищешь? - со смехом спрашивали колхозники.
Их смех немного успокоил Зелду.
- Отца. Он со вчерашнего дня домой не приходил…
- Вон оно что! - Додя Бурлак почесал у себя в бороде. - Ну, значит, к девушке завернул.
- К девушке не к девушке, а уж к вдове…
- Сама понимаешь, - развел руками Микита Друян, - мужику без бабы никак нельзя…
- Ай, хватит вам шутки шутить! - в сердцах сказала Зелда и все оглядывалась, искала отца. - Говорю же, как ушел он на рассвете, так и не приходил, дома не ночевал…
- Вот так номер! Она хочет, чтобы он дома ночевал!
Снова грянул хохот.
- Да будет вам! Чего языки распустили? - сердито отозвался Калмен Зогот, складывавший пустые мешки. - Человек о деле спрашивает, а они… Иди сюда. Нечего с ними, сама видишь… Говоришь, Онуфрий не ночевал? Та-ак… Мы с ним вместе бороновали вчера. Он решил еще борозду пройти… И нет его, говоришь? В самом деле чудно… - сказал Калмен, не выпуская из рук старого мешка.
Колхозники перестали смеяться, посматривали то на Калмена, то на Зелду, в раздумье скребли бороды и тихо переговаривались.
- Может, он ток сторожит?
- Я сторожил, - сердито махнул рукой Триандалис. - Только оттуда.
- А может… Где ж ему быть?
- Ты его вечером не видел, Микита? А ну, вспомни!
- Надо спросить Юдла. Может, он его отправил с подводой на станцию.
- Где там! Вчера подводы на станцию не шли.
- Вот так история… Что же с ним случилось? Вдруг около амбара кто-то громко крикнул. Все
обернулись. По заросшему огороду галопом скакала пегая лошадь.
- Стойте-ка! - радостно закричал Калмен Зогот. - Это его кобыла! - И вдруг замолчал.
Кобыла с громким ржанием вбежала во двор и понеслась к колодцу. За ней волочились разорванные постромки и перевернутая борона.
- Ой! - пошатнулась Зелда. - Ой, несчастье случилось! - И пустилась бежать через огород, в степь.
На колхозном дворе поднялся шум. Все всполошились. Люди хватали вилы, грабли и бежали вслед за девушкой.
- Ты видел, что с кобылой делается? - А где же вторая?
- Может, его лошади разнесли?…
- Куда вы? Что тут стряслось? - кричал прибежавший откуда-то Коплдунер.
- Туда, к Вороньей балке.
Колхозники рассыпались по степи, шарили в канавах, в траве.
Калмен Зогот все с тем же мешком в руках пытался догнать Зелду.
- Зелда, подожди-ка… Постой!
Девушка не отвечала. Тяжело дыша, полуоткрыв запекшиеся губы, она бежала, не оглядываясь.
Вот и Воронья балка. Низом, над черной пашней, полз беловатый туман. Земля после ночи была холодной и сырой. Вокруг стояла предрассветная тишина. Никого нигде не видно было.
Калмен Зогот оставил Зелду и повернул в сторону, туда, где они вчера вечером бороновали вместе с Онуфрием. Вдруг он остановился и испуганно отпрянул.
Перед ним, вытянувшись на вспаханном сыром черноземе, лежал Онуфрий Омельченко. С минуту Калмен стоял в оцепенении. Потом осторожно убрал лопату с рассеченного, в запекшейся крови лба, низко склонил голову и дрожащими руками прикрыл лицо убитого мешком.
Когда прибежала Зелда, вокруг уже толпились хуторяне с граблями и вилами. Они пытались ее задержать, но девушка протолкалась вперед и остановилась.
Голова Онуфрия была покрыта мешком, рубаха на плече лопнула, на одном колене выделялась свежая синяя заплата, которую Зелда третьего дня сама пришивала. Еще не совсем понимая, что произошло, девушка подбежала к отцу и с силой сдернула с его головы мешок.
Ее красивое лицо исказилось болью. Схватившись за волосы и закрыв глаза, она, словно в беспамятстве, пробежала несколько шагов, и по затянутой туманом степи разнесся протяжный крик:
- Та-а-то!..
Она повалилась ничком и вытянулась на земле.
Потрясенные случившимся, хуторяне тихо переговаривались, со страхом смотрели туда, где, уже снова накрытый мешком, лежал Онуфрий.
Народу все прибывало. В расстегнутом, помятом пиджаке, то и дело спотыкаясь, потный, красный, прибежал Юдл Пискун и с громкими причитаниями бросился к покойнику:
- Ах, аи, какое несчастье! Аи, какая беда!
Он уже потянулся было к мешку, хотел открыть лицо, но тотчас отдернул руку. Ему стало страшно. Что тут было? За что его убили, Онуфрия, и кто? Не молния же в него ударила… Что-то произошло между ним и кем-то еще? Не сболтнул ли чего-нибудь Онуфрий? А может быть, он и Зелде успел рассказать?…
- Ай, беда! Ай, несчастье! - шепотом повторял Юдл, отступая. - Где она, где Зелда?
Зелда все так же лежала ничком на земле. Ей хотелось плакать, кричать - тогда ей стало бы легче, - но у нее сдавило горло, она задыхалась.
Вокруг стояли женщины, прижимая к себе детей.
- Недаром всю ночь выли собаки…
- Как это раньше не спохватились?
- Гулянка у них была какая-то…
- Может, его еще и спасли бы…
- Такое горе! Нежданно-негаданно…
- Может, его кони убили?
- Какие там кони! Вы разве не видели? Лопатой рассекли голову. Подойдите посмотрите.
- Ой, перестаньте, перестаньте! Я этого не выдержу…
Колхозники молча оглядывали балку, где произошло загадочное убийство, и каждый старался вспомнить, где он был в то время, что делал, не слышал ли крика или еще чего-нибудь подозрительного.
Иные подходили к телу, приподнимали мешок, потом угрюмо отворачивались и садились прямо на сырую, черную пашню.
- Э-эх… Нехорошо, Онуфрий!..
На эмтээсовской бричке с бокового проселка примчались Синяков и Волкинд. Они были на только что присоединенном к Бурьяновскому колхозу участке близ Веселокутского колодца, поэтому им не сразу сообщили страшную весть. Волкинд отозвал Коплдунера и Хому Траскуна, чтобы расспросить о случившемся.
Не говоря ни слова, насупившись, Синяков подошел к телу. Он снял шапку, постоял со склоненной головой. Вдруг ему показалось, что Онуфрий зашевелился под мешком. Синяков отступил, не спуская глаз с убитого. Ему все казалось, что тот шевелится, сейчас поднимет руку, голову, встанет и начнет говорить, как вчера вечером, вот здесь, на этом самом месте…
Как бы решившись в чем-то убедиться, Синяков рывком приподнял мешок, с минуту пристально смотрел Онуфрию в лицо, потом бережно накрыл и отошел, побледнев. Его охватило острое желание, не медля ни минуты, уехать отсюда, и вместе с тем он испытывал какую-то дикую радость, удовлетворение.
- В район уже сообщили? - спросил он, не поднимая глаз и сам удивляясь тому, как хрипло звучит его голос. "Надо взять себя в руки". - Сейчас же пошлите нарочного! - добавил он повелительно. - Как это произошло? Когда узнали об этом? Кто первый его нашел?
Калмен Зогот обстоятельно рассказал агроному, как Зелда пришла рано утром на колхозный двор, как колхозники шутили, как потом с огорода прибежала пегая лошадь, волоча за собой перевернутую борону, как они
тогда догадались, что случилось неладное, и побежали в степь.
Синяков хмурил брови и, сжав губы, кивал головой. Достал жестяную коробку с махоркой, скрутил цигарку, закурил, дал закурить Зоготу, время от времени поглядывая на Юдла, который вертелся в стороне. Агроном не забыл того, что услышал вчера от Онуфрия.
"Распустился! - Он следил за завхозом недобрым взглядом. - Своими комбинациями может провалить все дело. Дурак! Надо ему вправить мозги".
Колхозники толпились вокруг агронома, ждали, что он скажет.
- Как же это так? - тихо, словно с самим собой, говорил Калмен Зогот. - Такой честный человек, кому он мешал? Собаки никогда не обидел. У кого могла подняться рука на него?
- Может, это из-за коней? Хотели увести, а он не давал? - робко предположил кто-то.
Синяков глубоко затянулся, смотрел туда, где лежал Онуфрий, и молчал.
- Нет, - помотал головой Калмен Зогот. - Вот пасутся ночью наши кони, и никто на них не зарится. Кто их тронет? Вокруг одни колхозы.
- Может, это его по ошибке…
- Скажите, а в хуторе он ни с кем не враждовал? - резко спросил вдруг Синяков.
Колхозники недоуменно переглянулись.
- С кем тут было враждовать ему? Никогда никого он не обидел, ни во что не мешался. От него и слово-то, бывало, редко услышишь…
Между тем Юдл Пискун все бегал, хлопотал.
- Люди! - крикнул он. - Чего же вы стоите? Давайте понесем его!
Несколько человек подобрали с земли грабли и вилы и, связав их ремнями, устроили что-то вроде носилок.
Волкинд подошел к Зелде и бережно поднял ее с земли. Девушка не сопротивлялась. Она словно окаменела.
На утоптанной площадке, где лежал Онуфрий, суетились колхозники. Не снимая мешка, они подняли тело и положили на скрещенные грабли и вилы. Постояли немного молча, с опущенными головами, потом взяли носилки на плечи и медленно тронулись в путь.
- Надо нести его не по дороге, - сказал Додя Бурлак, - а Вороньей балкой, которую он бороновал.
- Вороньей балкой. По пару.
- Черноземом…
Минуту потоптались в нерешительности, потом повернули к Вороньей балке и пошли по мягкому, рыхлому чернозему, который еще вчера бороновал Онуфрий.
Со сложенных граблей свисала рваная рубаха, спереди торчали босые ступни.
Позади шел весь хутор. Ступали тяжело, с вилами и граблями на плечах, растерянно смотрели на убитого, который покачивался на носилках, тихо переговаривались:
- Какое несчастье стряслось!
- Еще вчера утром он будил меня на работу…
- Такая добрая душа! Сколько он натерпелся!
- Чужое дитя вырастил, как собственную дочь.
- Она совсем окаменела, Зелда…
- Кто еще работал так, как он?
- До последней минуты не мог забыть свою Феклу…
- Что и говорить, такую жизнь прожил! Мучился, трудился как вол, изводил себя…
- Еще вчера вечером мы с ним вместе бороновали, вчера вечером…
- Да, ему и невдомек было, какое несчастье его ожидает.
- Если бы человек знал, что с ним завтра будет…
- Кто еще так настрадался, как он! Вы меня спросите. Мы с ним вместе в степи выросли, вместе в солдатах служили, в окопах валялись, у Симхи Березина вместе за одну треть работали… - не мог успокоиться Додя Бурлак.
Зелда шла в стороне, одна, никого не подпуская к себе.
С поля повернули вверх по склону, потом спустились к опустевшему хутору.
Кто-то показался у подножия холма. Все замолчали, всматриваясь. Это был Шефтл. Босой, в рубахе навыпуск, обросший и мрачный, он торопливо шел навстречу. Подождал, пока хуторяне поравняются с ним, и молча подставил плечо под носилки, на которых лежал накрытый мешком Онуфрий.
Зелда подняла голову и зарыдала на всю степь.