Степь зовет - Нотэ Лурье 4 стр.


- Я думаю, что Шия Кукуй правильно сказал, товарищи. - Эльке самой понравилось, как складно все это у нее получается. Она выпустила фитиль в лампе, и садившееся пламя ярко засияло. - В Ковалевске, - продолжала она, - в колхозе "Нове життя", работают машины, а у Шия Кукуя одни голые руки. Там и пар подняли в срок, в срок посеяли, вот уже и хлеб убирают, а мы хотим, чтобы Шия Кукуй, или Онуфрий Омельченко, или… - она запнулась, позабыв, как зовут хуторянина, которого хотела назвать, - или вот он, - показала она на Калмена Зогота, - чтобы они, работая в одиночку, тоже получили по девяносто пудов с десятины? Нет, таких чудес не бывает. Правильно я говорю?

- Верно! - кивали головой хуторяне.

- Правильно!

- Что это она все Кукуй да Кукуй? У меня не лучше.

- А у меня? Одно горе…

- Тогда что же остается делать?… Прошу, перестаньте вы курить! - неожиданно резко крикнула Элька, повернувшись к окнам, но тотчас овладела собой. - Перед нами, товарищи мои дорогие, одна дорога, - продолжала она ровным голосом. - Прямая, широкая, та, про которую говорил нам Ленин. Та самая, что у ваших соседей, в Ковалевске…

В комнате опять зашумели. Элька села и наклонилась к Хонце.

- Который здесь Оксман?

- Его нет. Что ему тут делать?

- И Березина нет? - Нету.

- А кто вон тот? - Элька показала краешком глаза на мелкорослого хуторянина с черными усиками над заячьей губой, который сидел на передней скамье и угодливо смотрел ей в рот.

- Юдл Пискун, - прошептал Хонця, поморщившись. - Смотри, каким беднячком прикидывается… Я тебе про него говорил, про кобылу, не помнишь?

Элька с минуту присматривалась к Юдлу, словно хотела получше его запомнить.

"С чего это она? - подумал Юдл, беспокойно заерзав на лавке. - О чем она спросила Хонцю? - Он дернул зубами тонкий ус. - Ишь ты, буркалы вылепила… Черт меня дернул сесть прямо против нее, чтоб ей ослепнуть…"

От двери, расталкивая хуторян, пробирался вперед Шефтл Кобылец. На нем была чисто выстиранная ситцевая рубаха, его смородиново-черные глаза улыбались озорно и немного смущенно.

- Я тут хотел… Я хочу спросить… - проговорил он, запинаясь, но глядя прямо в глаза девушке.

- Тише, товарищи! - Элька постучала по столу, потом быстро пригладила волосы. - Тише! Шефтл Кобылец… так, кажется? Просим сюда, поближе.

Шефтл подошел и оперся ладонью о стол.

- Я вот что хотел… Ну хорошо, там у них, в Ковалевске, в колхозе, машины и все такое… а что толку, раз это не ихнее? Люди говорят - все равно заберут. Я и спрашиваю: на кой… к чему нам эта канитель? Дали бы нам машины, а работали бы мы, как раньше, на себя - это я понимаю, это дело. Тогда бы… ого! - И он рубанул воздух ладонью, как тогда, на дороге, сапкой.

У Эльки упало сердце, ей уже показалось, что все собрание стало на сторону Шефтла. Но тут к столу подскочил Димитриос Триандалис, единственный грек на этом хуторе.

- Для себя! Брать, хватать - это ты умеешь, больше ты ничего не умеешь! - Смуглое лицо его налилось кровью. - А наша партия не об одном только Кобыльце заботится.

- Смотри-ка, и он туда же - "наша партия". Ты будто пока не партийный? - бросил кто-то ехидно.

- Все равно скажу - наша партия: я партизаном был! - крикнул Триандалис, стукнув кулаком по столу. - Партия думает о нас, о бедняках, а Шефтл Кобылец думает об одном себе. А мы тут что? Последние люди, грязь под ногами?

- Хотел бы я знать, что ты с машиной будешь делать? Тискать ее по ночам заместо бабы?

- Я тебе потискаю! - огрызнулся Триандалис.

- Ша! - поднялся с места Калмен Зогот. - Машины всем нужны.

- Никакого "всем"! - вспыхнул Триандалис. - Одним комнезамовцам - и баста.

- Комнезамовцам!

- Тише, вы!

- Тише! Хватит!

Элька отошла немного в сторону и смотрела на разгорячившихся хуторян. "Славно! - думала она. - Значит, взяло за живое".

Наконец она подняла руку.

Стало тихо.

- Товарищи хуторяне, - начала она спокойно и решительно, - я вижу, большинство за коллектив, за то, чтобы работать сообща. Мы организуем коллектив, и он будет не хуже, чем в других деревнях. Но теперь такой вопрос: если Оксман или Березин захотят вступить в коллектив…

- Еще чего!

- К черту!

- На погосте им место!

- Поцарствовали!

- Кланялись им, хватит!

Элька весело хлопнула ладонью по столу.

- Значит, ни Оксмана и ни Березина мы в коллектив не пустим? Правильно, товарищи, правильно! А теперь пусть останутся те, кто за коллектив, - сейчас мы начнем первое собрание.

Элька тотчас почувствовала, что поторопилась, что-то упустила. Хуторяне поднимались с мест и, не оглядываясь на Эльку, словно надеясь, что так их не заметят, один за другим пробирались к выходу. Несколько человек остановились было у порога. Казалось, они колеблются: выйти ли, остаться ли, туда или сюда? Почему-то Эльке вспомнились камыши у пруда. Только тронь их, легонечко потяни - и они качнутся к тебе. Она хотела что-то сказать, но было поздно. Уже вышел Шефтл Кобылец, за ним Калмен Зогот, а следом почти все хуторяне.

- Поживем - увидим, не горит, - донесся из-за окна голос Калмена Зогота.

В красном уголке на опустевших, раздвинутых скамьях остались сидеть бывшие партизаны - Хонця, Хома Траскун, Димитриос Триандалис. В стороне стояли Шия Кукуй и Онуфрий Омельченко.

Коплдунер говорил что-то Эльке, но она не слушала.

"Провалилась! - думала она. - И сама виновата, сама виновата. Надо было сразу же ответить Шефтлу Кобыльцу, а я… Растерялась, упустила минуту… Обрадовалась, что Триандалис бросился на выручку… Хороший мужик, но тоже загибает…"

- Ну что ж, - она задумчиво посмотрела на Коплдунера и спустила фитиль в лампе. Стекло сильно закоптилось. - Начнем, пожалуй?

Наутро весь хутор знал, что в Бурьяновке организован колхоз из пяти хозяйств и что председателем выбрали Хонцю.

7

Третий день над Ковалевскими и веселокутскими полями разносился рокот тракторов и наводил тоску и тревогу на бурьяновцев.

Как всегда в эту пору, хуторяне плакались друг другу, что нечем убирать хлеб. Жаток на весь хутор раз-два - и обчелся, хоть убирай пшеницу по всей степи вручную или опять отдавай треть урожая Оксману. А пшеница уже осыпается под ветром.

С самого утра палило солнце, жгло и сушило пыльно-желтую степь; глиняные стены мазанок трескались от жары, как корка каравая у нерадивой хозяйки.

К вечеру край неба занялся огнем, солнце сквозь густую завесу рыжей пыли, поднятой на косогоре табуном, казалось багровым. Вдалеке, за Ковалевской рощей, разливалось алое озеро, верхушки деревьев купались в пламени, а стволы в просветах были угольно-черные, - казалось, роща горит. Потом зарево побледнело, словно подернулось пеплом, - над хутором опускался теплый летний вечер.

На улицу выбежали собаки и с визгом и тявканьем пустились навстречу пылящему табуну. Следом за собаками вышли из дворов хозяева. Они шагали не спеша, каждый держал в руках вытертые веревочные путы, концы которых были заброшены за плечо или шею.

Додя Бурлак шел стороной, по травянистой обочине. Миновало два дня с того вечера, как созвали сход, и все это время Додя томился и грыз себя.

"Терять мне нечего, - повторял он себе, должно быть, в десятый раз. - Ну с чем, с чем я выйду в поле? Бог с ними, пускай уж сообща, лишь бы убрали и твою горстку хлеба. Может, она и права, вместе так вместе…"

Тут он вспомнил о том, что рассказывал Симха Березин, - будто в коллективах черт знает что вытворяют над бабами… "А как же, заодно и жену сдавай им в аренду, - говорил Березин, с усмешкой разглаживая волнистую, сытую бороду. - Они ее живо приспособят, порожняком ходить не будет. Хорошее дело коллектив, одно удовольствие, если кто понимает… Там у них уже полным-полно байстрюков".

Додя Бурлак и верил и не верил. И все-таки ни на минуту не переставал думать о "них", о коллективе. Некуда деваться, некуда. Один он не вытянет, и опять придется идти на поклон к Оксману или к Березину - занимать косу, каток или хомут вместе с кобылой…

Около загона было людно. Хуторяне с веревками и руках медленно прогуливались вдоль изгороди, присаживались на перекладины и неторопливо, со смаком сворачивали толстенные махорочные цигарки.

Босой, в короткой красной безрукавке, быстрым шагом подошел к загону Димитриос Триандалис.

- Люди, колос шумит… По всей степи шумит…

Он тяжело дышал и вытирал вспотевшее лицо.

Хуторяне нехотя слезли с перекладин и окружили Димитриоса.

Чуть поодаль, на большом белом камне возле общественного амбара, сидел Симха Березин. Тут же Риклис рассказывал что-то про Шию Кукуя и его жену трем пожилым хуторянам, которые покатывались со смеху.

Симха Березин задумчиво смотрел на амбар.

"Странное дело, - думал он, - давно уже отправили письмо - и как в воду кануло. Куда Оксман смотрит? Если не уберут Хонцю, Оксмана же первого и прижмут. Я что… Про меня они и не думают", - успокаивал себя Симха.

Он посмотрел на амбар, и на лице его появилась довольная усмешка.

Вместительное деревянное строение, выкрашенное красной краской, местами уже облупившейся, стояло на больших белых камнях. Из года в год хутор ссыпал сюда семенную пшеницу и ячмень. Прежде тут хозяйничал Оксман, он был старостой и ключи хранил у себя. Яков Оксман знал в амбаре каждый закоулок, каждый сучок на дощатых стенах. Когда-то он велел прорубить в переднем сусеке изрядную дыру в полу, чтобы время от времени освежать воздух. Обычно же она была заткнута хорошо пригнанным кляпом.

Теперь ключи от амбара были у председателя ком-незама, у Хонци. В прошлом году, когда пришло время ссыпать семенную пшеницу в закрома, Оксман молча перетаскал свои мешки с подводы в амбар и высыпал зерно тут же, за дверью, в первый сусек, где был забит кляп. Вслед за Оксманом в тот же угол стали ссыпать зерно и другие хуторяне.

Тогда Яков Оксман ни о чем худом не думал. Но как-то, некоторое время спустя, он вспомнил про отдушину в полу. Его даже в жар бросило, когда он подумал об этом. Теперь эти пуды пшеницы были у него в руках… Сам он, однако, никогда в жизни не решился бы что-либо предпринять и однажды, так, мимоходом, обиняками, рассказал об этой дыре Симхе.

Через несколько дней, темной ночью, Симха Березин осторожно подлез под амбар. Улица была пустынна. Симха долго пыхтел, лежа на боку и нащупывая место, где должна была быть отдушина. Наконец он его отыскал, кое-как вытолкнул затычку и почувствовал, как по его лицу, застревая в густой бороде, запрыгали, заскользили зерна. Должно быть, кляп стал в дыре боком, так что образовалась узкая щель, сквозь которую понемногу, но безостановочно просачивалось зерно.

Наутро Симха загнал под амбар, благо он был через Дорогу, своих кур и уток, и они, приохотившись к зерну, которое текло да текло себе потихоньку, паслись там целыми днями.

Куры жирели, прибавляли в весе, и Симха Березин понимал, что зерно у Хонци в амбаре все убывает и убывает.

Время от времени, проходя мимо, Симха останавливался у загона, присаживался на камень и, будто бы выковыривая из ноги занозу, с довольной усмешкой поглядывал, как куры клюют зерно.

"Ничего, пускай отъедаются, не чужая это пшеничка, есть там и моя доля, - говорил он себе. - А зерна утекло уже порядочно. Пожалуй, хватит…"

Выждав еще немного, Симха рассказал Оксману, что вот, дескать, ходил он к загону, искал свою пеструю несушку и нашел ее вовсе под амбаром.

- А под амбаром, - говорил он, сокрушенно качая головой, - сыплется в углу зерно, сыплется и сыплется… Должно быть, пудов пятьдесят ушло. - И Симха испуганно округлил глаза и губы. - Нет, вы только подумайте, сколько это времени зерно все течет, и куры его клюют…

Оксман подумал, что, должно быть, не только куры клюют эту пшеницу, и на миг подосадовал:

- Пятьдесят пудов… не больше, Симха? Ай-ай-ай! Ну что ж, если заметят нехватку… если заметят нехватку… ключи-то у Хонци!

- Может статься, он сам выдернул затычку, - задумчиво произнес Симха.

- И таскает зерно, - подхватил Оксман.

- Да, это наверняка его работа. Еще бы, известный ворюга!

- Ворюга, бандит с большой дороги, - поддакивал Оксман. - Нельзя об этом молчать… А что, если мы сейчас заткнем дыру, - помолчав, предложил он, - заткнем и потребуем перевесить зерно? При мне, бывало, и фунта не пропадет. Да, тут мы их прижмем.

Письмо в районный комитет партии Симха Березин и Яков Оксман составили вместе. Начиналось оно так:

"Доводим до вашего сведения, что Хонця Зеленовкер, наш бурьяновский председатель, ворует зерно, поскольку у него имеются ключи от общественного амбара. При Оксмане был порядок, а при Хонце порядок такой, что он ворует общественное зерно и продает на базаре…"

И в конце подписались: "Комнезамовцы".

"Пора бы, давно пора быть ответу из райкома, а там молчат, и Хонця уже наступает на пятки", - вот о чем думал Симха Березин, сидя на камне у амбара.

Димитриос Триандалис все еще кричал, размахивая руками.

Симха встал и подошел поближе.

- Чего ему надо? Опять на бедность просит?

- Ах ты дурноед! - взвился Триандалис. - А кто на твое пузо работал, собака? - кричал он, брызгая слюной и наступая на Березина.

- Дай ему, Димитриос, дай ему! По зубам его! - хохотали хуторяне.

- Так его, сучье племя! По рылу съезди, по рылу!

- Под вздох, Триандалис, под вздох двинь! - все громче кричали хуторяне, словно давно дожидались случая намять Березину бока.

Триандалис стоял против Березина, пригнув голову и тяжело сопя. Наконец он плюнул и отвернулся.

- Смердит, падло!

Хуторяне оглушительно захохотали.

- Годи! Расходился тоже, - сердито проговорил Шефтл Кобылец, подходя. - Симха твой хлеб не жрет, на твоих конях не пашет…

- Не лезь, Шефтл, - отозвался Микита Друян, соскакивая с изгороди. - Дай ему березинских коней, тогда и говори "годи".

- И так обобрали, дочиста ограбили, - проворчал Симха Березин.

- Он свое добро сам наживал, - не уступал Шефтл, - чужого не брал. Что его, то его, трудом нажито.

- Трудом! - насмешливо повторил Микита. - Я труда положил побольше, чем он, - Микита махнул веревкой на Березина, - побольше, чем он с Оксманом вместе, а у меня и вил порядочных нет.

- Чего ты ко мне привязался? Что вы все тявкаете на меня, как собаки? - бормотал Березин, растерянно мигая. - Ваше за мной не пропадало, наоборот…

- Еще и наоборот? К чертовой матери! Нажил я у тебя хоть ржавый шкворень, а? - крикнул Триандалис.

Жеребята в загоне терлись боками об огрызенные мшистые бревна загородки, кусали друг друга и ржали, точно просясь наружу, на улицу, в вольную степь.

Одна сторона загона была загорожена длинной съемной жердью. Подошел Юдл Пискун и присел на конец перекладины.

- Работал я или нет? - все еще кипятился Триандалис. - Пахал у Оксмана или нет, дышло ему в бок? А есть у меня хоть своя коса?…

Березин плюнул ему под ноги.

- Тьфу! И не надоест им слушать этого грека!

- А если грек, так и слушать его нечего? - неодобрительно промолвил Калмен Зогот.

- Ну и идите, идите к нему в коллектив! - огрызнулся Симха Березин. - На него идите работать! А я уж кое-как справлюсь. Обойдется без вашей милости.

- А куда же еще? В коллектив и пойдут! - вызывающе крикнул Триандалис. - А, братцы? Чего же это вы? Скажите!

Хуторяне сразу стихли и, будто не слыша, молча свертывали цигарки.

- Слухайте, хозяин, - поманил Симху к себе Друян. Симха Березин разгладил густую, волнистую бороду

и не торопясь подошел к Миките.

- Ты меня?

Микита глубоко затянулся, потом выдохнул прямо Березину в лицо.

- Сколько вам лет, а, Симха?

- Хе-хе! Пятьдесят пятый пошел… А что?

- Пятьдесят пятый? Ай-ай-ай! А говорят, будто индюки до таких лет не доживают…

Хуторяне покатились со смеху.

- Подожди, ты и до этих лет не доживешь… - злобно отозвался Березин.

Он хотел еще что-то добавить, но в эту минуту увидел, что к загону приближается Хонця, и отошел в сторону.

"Тут как тут, одноглазый пес! С ним лучше не связываться".

Риклис тоже заметил Хонцю и выскочил вперед.

- Э-эй! Здорово, председатель!

- Сейчас с ним не шути: голова! - заметил кто-то.

- Еще бы, целых два мужичка под началом! - ехидно усмехнулся Риклис.

Хонця слегка сдвинул брови, но ничего не ответил, оперся спиной на изгородь и стал аккуратно свертывать козью ножку.

- Ты побольше, побольше махорки сыпь, небось колхозное куришь, не свое, - не унимался Риклис.

__ Ну чего пристал к человеку? - с досадой промолвил Микита Друян и, отодвинув Риклиса плечом, подошел к Хонце. - Что скажешь, председатель?

- А то скажу, что зерно сыплется. - Хонця затянулся и выпустил изо рта целое облако дыма. - Не расходитесь, разговор будет.

Хуторяне глухо загудели, точно стадо быков перед грозой. Озабоченно нахмурились бородатые лица, заскорузлые пальцы потянулись к затылкам; кто-то гулко закашлялся, поперхнувшись дымом.

- Опять сход? - раздался пронзительный голос Риклиса.

- Сход, - сдержанно подтвердил Хонця. - Сейчас и начнем… Ага, вон и она идет, наша уполномоченная…

Элька была уже около загона. Она быстро шла, чуть наклонив голову и приглаживая на ходу растрепавшиеся волосы. Увидев ее, Шефтл сделал несколько шагов вперед, потом остановился и так и остался стоять, глядя на Эльку влажными горячими глазами, безотчетно теребя ворот распахнувшейся рубахи. Элька перехватила его взгляд и чуть усмехнулась. "Так, так, голубчик! Ну, подожди, сейчас я тебе задам! Прямо с тебя таки и начну…"

Она подошла к Хонце, взялась рукой за изгородь. Толпа выжидающе смолкла.

- Тут у вас собрался весь хутор, вижу я, - свободно сказала Элька, словно не замечая настороженного молчания. - Вот и хорошо, сейчас и потолкуем на воле. А то давеча вы как сорвались, я уж подумала, не от лампы ли угорели…

В толпе прокатился смущенный хохоток.

- Так вот, товарищи мои дорогие, послушайте-ка, что я вам скажу. Позавчера Шефтл Кобылец, - я его, кажется, тут видела, - сказал: дайте нам, дескать, машины, а работать хотим по-старому. Ну, и как же это он себе представляет? Надеется купить трактор и утюжить им свои три полоски в трех концах степи? Да он и молотилки не осилит. Сами подумайте: кому попали бы тракторы? Кулакам, конечно. Дай волю такому Оксману - он и впрямь купил бы трактор и окончательно задавил того же Кобыльца или Калмена Зогота… О чем вы думаете?

Элька с минуту замолчала, перевела дыхание. Сгрудившиеся вокруг нее хуторяне ответили ей дружным вздохом.

Юдл Пискун воровски оглянулся и пересел поближе к жерди, которая запирала выход из загона.

"Вот тебе и на! Что за народ! - Он со злостью покусывал кончик уса. - Дурачье, безмозглая скотина! Уже разинули рты, уставились, как на солнце, чтобы им ослепнуть…"

Элька снова говорила, а хуторяне внимательно слушали.

Назад Дальше