– Нужно, – строго сказал Леонид Петрович, и Гарик согласился.
И они разошлись. Гарик поехал по своему заданию, Леонид Петрович – по своим делам.
Ну что тут долго рассказывать? Нанятая Леонидом Петровичем машина в издательство не пришла. Как потом выяснилось, она по дороге попала в аварию. Гарик подождал, потомился, да и уехал, горестно вздохнув, домой. Можно было, конечно, попробовать нанять какую-нибудь другую машину, и Гарик попробовал. Он вышел на проспект и стал робко поднимать руку. Но транспорт проносился мимо, не обращая на него внимания. Вот Гарик и отправился домой, как уже было сказано, – горестно вздохнув.
Леонид Петрович, уверенный в том, что книги уже отгружены или отгружаются, мысленно подсчитывал завтрашнюю прибыль. Учебник русского языка для пятого класса был в дефиците. Однако просто по военной привычке проверять течение дел, решил позвонить в издательство, чтобы удостовериться, что книги вывезены.
"Каково же было его удивление…" – так можно начать следующую фразу, начать, да и не продолжать, потому что догадливый читатель теперь уже сам вообразит содержание телефонного разговора, дальнейшие действия Леонида Петровича, да и слова, выпущенные им в воздух по дороге к станции метро и адресованные своему старательному, но робкому помощнику. Вообразит и то, как он энергично ловит грузовик, загружает-разгружает вожделенный "Русский язык" для пятого класса и усталый, но злой возвращается домой ровно к бою кремлевских курантов.
На другой день Леонид Петрович уволил Гарика. Строевой офицер взял верх над лирическим поэтом. Хорошо еще, что, неизвестно чем движимый, Леонид Петрович, увольняя Гарика, произнес неожиданно для самого себя:
– Пятьсот рублей оставьте себе. Это – выходное пособие. – На робкие возражения погасшего Гарика сказал безапелляционно: "Это – мое решение". Как говорил когда-то': "Это – приказ".
Да, хорошо, хорошо получилось с этим самым выходным пособием. Оно смягчало угрызения всякий раз, как вспоминались подслеповатые глаза Гарика и этот его взгляд, растерянный и беспомощный.
Ну, что уж тут…
Следующим грузчиком у Леонида Петровича был Сашок из Киева. Он так и сказал, знакомясь:
– Я – Сашок из Киева. У меня квартира на Крещатике, но там сейчас старые живут.
Сашок не был новичком на клубе. Он работал продавцом на точке, которую держала одна небольшая фирма. Но точка перестала приносить доход, и ее закрыли. Сашок остался не у дел. Лет ему было около сорока, роста – небольшого, и весь какой-то кругленький: круглое лицо, круглые плечи, круглый живот – не большой, но вполне утвердившийся, как полноправный элемент фигуры. Видимо, Сашок вечерами попивал, потому что утром его здорово тянуло на воду. Работал он обстоятельно и то и дело сам себя похваливал: "Глянь, Петрович, как ладно сложил!" или "Кто-кто, а Сашок не просчитается!" Но с этим можно было мириться.
Однажды Сашок пришел на работу взъерошенный, как искупавшийся в луже воробей. Когда отпустили ранних оптовиков, Сашок попросил:
– Петрович, отпусти меня на пару часов – мне нужно.
Торговый день не обещал активности, и справиться без Сашка было можно.
– Давай, – сказал Леонид Петрович, – только возвращайся к концу клуба.
Вернулся он часа через два, возбужденный, слегка подогретый – по его словам только пивом.
– Во! – сказал он и протянул Леониду Петровичу сложенный вчетверо лист бумаги. Леонид Петрович развернул его и прочитал: "Справка, дана настоящая г-ну Грищуку Александру Александровичу в том, что он задержан в общественном месте в нетрезвом состоянии, доставлен в Вытрезвитель № 2 Купеческого РОВД города Москвы, где и провел ночь…" Число, подпись, печать. Печать была почему-то не вытрезвителя, а районного отделения милиции.
– Что это? – спросил Леонид Петрович, – Тебя забрали в вытрезвитель?
– Никто меня не забирал, – возбужденно сказал Сашок. Глаза его блестели. – Я в ментовке двести пятьдесят рублей отвалил за эту справку.
Вот это пироги! Бывало, наоборот, переночевавшие в вытрезвителе, откупались, чтобы не сообщали на работу. Но платить за оговор?!
– Зачем же?
– Так для жены же ж! Я ж дома ж не ночевал же ж. – Он подумал и решил, что следует пояснить: – Я ночевал не дома!
– А где?
– У полюбовницы.
– Ну ты даешь! – нейтрально отреагировал Леонид Петрович. – Ну ты даешь, Сашок!
– Так, Петрович, – стал объяснять Сашок, – у меня жинка на двенадцать лет старше от меня! Ну и это: жу-жу, жу-жу! Надоело. Вот я и завел полюбовницу. Она на двенадцать лет от меня моложе! Я эту ночь у нее и провел. А потом справку купил – для жинки. Я от нее – куда денусь? В Киеве старые живут, куда я к ним? Да и заработать сейчас на Украине негде.
То ли милицейская справка помогла, то ли жизненный опыт женщины сыграл свою роль, но Сашка она не выгнала, как говорят в народе, пустила. И пришла как-то на клуб, чтобы лично посмотреть, какая здесь обстановка и много ли соблазнов для ее супруга. Соблазны, увы, имелись. Дело-то было летом, продавщицы открывали себя соответственно температуре воздуха, и когда они наклонялись над прилавками… Одним словом, жена забрала своего Сашка, и больше Леонид Петрович его не видел.
Леонид Петрович сообщил народу, что опять остался без грузчика, и через некоторое время толстый человек Вова Блинов привел к Леониду Петровичу Лешку. Было лето. На Лешке болтались стираные джинсы неопределенного цвета, видавшая виды футболка открывала худую шею, выпиравшие ключицы; из коротких рукавов торчали сильные, жилистые руки, казавшиеся чересчур длинными даже при его высоком росте.
Они разговаривали на лестничной клетке. Леонид Петрович излагал свои условия, а Лешка вдруг взял и сел на корточки – то ли ноги устали держать долговязую фигуру, то ли так ему способней было разговаривать, чтобы не смотреть на Леонида Петровича свысока.
– Не затекают ноги на корточках? – поинтересовался Леонид Петрович.
– Неа! – сказал Лешка и заглянул Леониду Петровичу в глаза, и взгляд его был просительным, а выражение лица почему-то виноватым. Может быть, просто потому, что смотрел снизу вверх, а может, потому, что при богатом коммерческом опыте ему совестно было играть роль нулевого парня. А он ее играл, эту роль, внимательно слушая пустяковые наставления, кивая и поддакивая и заглядывая в глаза. А что Лешке оставалось делать, если у него пять дней назад сгорел грузовик? Да-да, грузовик, старый, но вполне работящий "ГАЗ-53", "Газон", который кормил Лешку, поил и обеспечивал сносную жизнь в Москве. Причем Лешка ведь не занимался грузовым извозом: это было мелким и малоприбыльным делом. Нет, если случайно подворачивалось перевезти мебель, там, или товар какой, Лешка, конечно, не отказывался. Вове Блинову регулярно перевозил книги, и было неважно, сколько Вова заплатит: важнее платы было знакомство с маршрутами Вовиного бизнеса. Да и дружба с Вовой, крепко враставшим в московскую почву, стоила немало. Потом он помог Вове купить по объявлению "Газель", и Вова, естественно, перестал привлекать к своим делам Лешкин грузовик.
Но это Лешку не огорчало абсолютно. Потому что Лешка был не перевозчиком. Лешка был бизнесменом. На своем "Газоне" он мотался в Брест и привозил в Москву сигареты. Сигареты – импортные и лицензионные – он загонял крупными партиями владельцам палаток – чаще всего это были кавказские ребята. Палаток таких было море. Лешка не бедствовал.
И вот в один прекрасный день все сгорело в самом прямом смысле этого слова. Вместе с сигаретами. И пустяк, пустяк был всему причиной. Лешка, меняя воздушный фильтр, протер кожух изнутри бензином. Это он, классный автослесарь! Видимо, и на старуху бывает проруха. Пары бензина вспыхнули, едва он отъехал от дома. Он еле успел выдернуть ключ и выскочить из кабины. Двигатель был далеко не выставочного качества. Подтеки из-под сальников и прокладок занялись активно, скоро запылала и многослойная краска, покрывавшая ржавое железо, а потом – и тент.
Было сухо, дождя не было. Лешка благоразумно отбежал подальше, ожидая взрыва. Взрыва, правда, не произошло: пожарники прибыли оперативно и покрыли пеной автомобиль, так что бензобак не успел взорваться.
Нечего и говорить, что никакой страховки у Лешки не было. Ему еще пришлось раскошеливаться на кран и трейлер, чтобы отвезти бывшую кормилицу на свалку.
Вот ведь все было при нем: и смекалка, и ловкость, и опыт, и авантюрность характера, так подходящая эпохе перемен. А чего-то все же не хватало: то ли внутренней дисциплины, то ли, как ни странным это может показаться, общей культуры. Ведь уже который раз он оставался у разбитого корыта и с первого кирпичика принимался строить новый дом.
Леонид Петрович Лешке понравился, но уважения не вызывал: "Больно добренький, старенький, культурненький, в общем – лох… Хотя, с другой стороны – лох-то лох, да не совсем, место в углу застолбил глубокое, на пути потока покупателей – неплохое место. Опять же, жена молодая, сильно моложе самого, энергичная, сама – с Украины, а наши бабы – все моторные. Выбрал, не промахнулся, так что, может, и не лох. Не лопух – уж точно. А что пристает со своими глупостями – тоже понятно: он меня не знает, я – его". Но с "глупостями" Леонид Петрович не очень-то и приставал: пару раз проверил, как Лешка укладывает пачки, и успокоился. Пачки Лешка укладывал нормально. Они не падали. На другой день Лешка поехал с Леонидом Петровичем в одну из фирм за книгами. Ехали на симпатичном микроавтобусе с высокой крышей. Небольшой сарай, два сиденья и приборная доска, да спереди компактный движок – вот и весь автомобиль. Даже долговязый Лешка мог стоять в кузове во весь рост. "В нем бы сено худобе возить", – промелькнула ненужная мысль. Да, нелепая и никчемная и даже обидная в этой ситуации, потому что лох (да, лох, лох, чего там!) сидел слева и крутил баранку и был владельцем этой французской хреновины, а он, бывалый молодой мужик, сидел справа, на пассажирском месте, и ничего не крутил, кроме своих никчемных мыслей, и его дело было номер восемь – подожди, пока спросим, и, кроме тупой физической силы, от него сейчас никто ничего не ждал.
Сила была, и они с Леонидом Петровичем быстро, в четыре руки загрузили "Трафик" – так назывался микроавтобус. Причем Лешка кидал пачки, а Леонид Петрович ловил их и укладывал. И ловил при его-то возрасте ловко: принимал пачку, мягко гася инерцию, и внедрял одним точным движением на нужное место.
– Вы ловко ловите, Петрович! – похвалил Лешка.
– Я в молодости вратарем был, – похвастался Леонид Петрович, – стоял за училище.
– И укладываете классно.
– Больше двадцати лет на флоте и год – докером в порту.
"Вот тебе и лох"! – усмехнулся про себя Лешка.
В общем, они друг другу понравились. Леонид Петрович Лешке – за сноровку, Лешка Леониду Петровичу – за то, что он ее разглядел и оценил.
Как тут не вспомнить вместе с образованным читателем венецианского мавра: "Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним".
Ну что ж, Лешка получил кое-какой заработок – было на что купить кусок хлеба. Манька старалась экономно вести элементарное хозяйство, приценивалась к любому кочану и торговалась за каждую копейку. И еще она умудрялась не унывать и каждый вечер радоваться Лешкиному приходу. Да-да, радовалась московской жизни даже в таком убогом варианте. Но Лешка не был бы Лешкой, если бы успокоился, зацепившись за эту первую ступеньку книжного бизнеса. Душа его рвалась вперед и выше – к делам и деньгам.
Зашевелился оптовик, готовясь к очередному сезону. "Сезон" – это слово все чаще шелестело в воздухе, и чуткие Лешкины уши уловили его. Запахло бабками, и запахло опасностью, что бабки пролетят мимо и осядут где угодно, только не в его кармане. Книжный клуб начал проступать в сознании, как самое подходящее поле деятельности. И никаких дальних поездок на старом драндулете, никаких тебе таможенных страстей! Люди здесь делали деньги, не вылезая из-под крыши, при туалете и бутерброде. Люди, но не Лешка. Пока – не Лешка. И, осмотревшись по сторонам, Лешка начал шустрить. Сначала он обратил внимание на одного клубника. Мужик был представительный, солидный, годов сорока с гаком. В народе его называли Олигархом. Он напоминал мистера Твистера из детской книжки. Не хватало только сигары в крепких зубах. Это был некурящий олигарх. С утра Олигарх появлялся на пандусе одним из первых, задолго до открытия служебного входа. В руках он держал толстую тетрадь в кожаном переплете, под лацканом пиджака отсвечивала на утреннем солнце золотая прищепка хорошей авторучки. Олигарх ждал знакомых оптовиков. И они появлялись, радовались встрече, называли Олигарха уважительно по имени-отчеству и делали ему генеральные заказы. Олигарх заносил заказы в свою солидную тетрадь и просил подойти после двенадцати. Денег предварительно Олигарх у них не брал, потому что нужных книг у него не было. Не было книг, а он принимал заказы. Вот!!! Вот она, фишка, которую можно двинуть вперед с нулевой клетки! У Лешки дух захватило, когда он это понял. Набирать заказы у собратьев-клубников Олигарх начинал тут же, на пандусе. Расплачивался он после клуба или на другой день, "наваривал" на книжке от рубля до четырех. В сумме выходило… Ох, опасно считать чужие деньги: можно ошибиться. Сказано в шутку, но верно. "Ладно, – думалось, – придет время – посчитаем свои!" В общем, Лешка находился на низком старте и ждал сигнала. Просигналила Лешке сама Судьба, которая вела его последние годы по рытвинам и ухабам перестройки, не позволяя окончательно рухнуть в бездонную яму.
Как-то ранним ветреным утром, Лешка увидел на пандусе своего оптовика. Дядька был явно новичком в клубном пространстве. Приехал он на стареньком "Москвиче" с иногородними номерами, вылез из машины и стал подтягиваться к пандусу, неуверенно озираясь и что-то прикидывая. На нем был примятый пиджак в мелкую клеточку, клетчатая же ковбойка, на всклокоченной голове – нелепая тирольская шляпа. Небритые щеки и красные после ночной езды глаза завершали портрет мелкого оптовика из провинции, или, как говорили на клубе, – из региона. Лешка еще не на пандусе, еще на широкой лестнице со скверными, изгрызенными ступенями с непостижимой естественностью оказался рядом с оптовиком и спросил (вот хитрая бестия!) о постороннем: как, мол, доехал, не барахлил ли двигатель, не цеплялись ли в пути инспектора. Мужик охотно отвечал, потому что впечатления от дороги были и поделиться ими хотелось.
– Не за учебниками прибыл? – с великолепным равнодушием спросил Лешка. А сердце так и прыгало в груди: вот он, шанс!
– Ну да, – сказал оптовик, – за ними.
– Бывал здесь раньше?
– Был один раз, да не разобрался, что к чему, – уехал, недозакупив.
Ну, пруха пошла, как в картах, – сплошные козыри!
– Вообще-то я мог бы помочь, – как бы в раздумье произнес Лешка и простодушно заглянул в глаза собеседнику. Но радости он в этих глазах не прочел, а прочел сомнение. И то сказать: человек приехал с суммой, приехал, наслушавшись правдивых рассказов о жуликах, "кидалах" и просто грабителях. А тут незнакомый на улице…
– Ты не беспокойся, – широко улыбнулся Лешка, – никакого риска у тебя не будет. Я записываю, что тебе нужно, и за несколько часов собираю заказ. Денег вперед не беру. Не беру ни копейки. Только и ты уж меня не подведи, не откажись потом.
– Да я что, – все еще осторожно отозвался оптовик, – со мной по-честному – и я по-честному.
– Тогда диктуй! – Лешка достал заранее приготовленный блокнот.
– А что диктовать, – улыбнулся оптовик. – Вот он, мой список, смотри! – Он достал из внутреннего кармана сложенную вдвое ученическую тетрадь. – По классам, по предметам, а вот здесь – количество.
– Тебя звать-то как? – спросил Лешка.
– Антон я!
– Леша.
Произошло рукопожатие, положившее начало Лешкиному книжному бизнесу.
Этот начавшийся бизнес смело можно было назвать подпольным. Как любой подпольщик, Лешка вел двойную жизнь. Явная жизнь протекала на глазах у Леонида Петровича. Он был хорошим грузчиком: сильным и быстрым. Тайная же его жизнь была порывистой и напряженной и с каждым днем все настойчивей вытесняла ту, элементарную, с небольшой, но стабильной зарплатой, лишиться которой Лешка пока что не решался. А каково было ему, уже какому-никакому предпринимателю, выслушивать упреки за якобы нерасторопность! И он прятал глаза от Леонида Петровича, чтобы тот не прочел в них дерзкую фразу: "А пошел ты…". Порой же ему бывало (бывало – будем справедливы!) совестно, и он заглядывал Леониду Петровичу в глаза, и взгляд его был предан и красноречив, как у умной собаки, которая многое бы рассказала, если бы умела говорить. Говорить Лешка, естественно, умел, но сказать то, что думает, не мог. А думал он примерно так: "Эх, Петрович, хороший ты мужик и не жадный. И ворую я твое время, и складываю свои заказы на складе, который ты оплачиваешь, а ты сам бегаешь за своими пачками и потом слушаешь мою брехню, что схватило живот, схватила жажда, схватило желание курнуть. Стыдно мне, Петрович, но стыд на хлеб не намажешь, а заработок – намажешь. Бизнес главней стыда, Петрович!" Однажды, летя именно за пачками наверх, перескакивая через ступеньки, Леонид Петрович пересекся-таки с Лешкиным зигзагообразным маршрутом. У Лешки в руках были книги чужого ассортимента.
– Так, – сказал Леонид Петрович.
– А чего? – невпопад ответил Лешка.
Тут Леонид Петрович неожиданно для себя, а тем более – для Лешки, достал из кармана кошелек, а из кошелька – деньги.
– Возьми, – протянул Лешке. – Здесь триста.
Ну Лешка взял. Он давно уже зарубил себе на носу, что если дают деньги, то нужно сразу брать, а потом уже интересоваться, что и почему.
– Это – выходное пособие. Ты больше у меня не работаешь. И не морочь мне голову.
– Ты чего, Петрович! – для приличия заканючил Лешка. – Чего я сделал такого…
Но Леонид Петрович только устало махнул рукой:
– Ступай, мне некогда. Если хочешь, подойди после клуба, поговорим.
"После клуба", то есть в начале третьего, Лешка заявился к Леониду Петровичу на точку. Вид у него был покаянный: "Вот он я, весь перед вами. Хотите – казните, хотите – милуйте. Но лучше – милуйте". Вслух же сказал:
– Пойми меня, Петрович, не могу я на дядю вкалывать, никак не могу. Вот здесь – он положил ладонь на голову, – разные мысли копошатся, их уже целая кучка.