Наверное, очень уж откровенно я загрустил, потому что папа тут же заметил это.
- Никак ты огорчился? - спросил он.
Я вздохнул, кивнув головой, а потом заставил себя улыбнуться.
- Немножко…
- Не огорчайся… Все-таки нам не стоит брать этого Павлика. Хватит и одного Васьки.
- Ваське-то одному скучно. Ты ведь скучаешь без мамы?..
Папа как-то подозрительно глянул на меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, когда она не ругается…
- Когда не ругается, конечно, скучаю.
- А Васька и Павлик никогда не будут ругаться: они ведь и разговаривать не умеют.
- Ишь подъехал… Нет уж, - решительно сказал папа, - насчет этого Павлика повременим… А в общем… Все равно деваться нам некуда, придется ставить на место эту мойку…
И мы с папой раз-два, - расставили все по местам в кухне и в комнате, вымылись в ванной, папа побрился, потом мы надели чистые рубашки, выходные брюки, и папа наконец-то сел к телефону.
- Мила?.. Это мы… Да… У нас все в порядке. Все убрали, даже полы натерли. Торт на столе. Ждем… Что? Плохо себя чувствуешь? После дороги это естественно… Голова болит?..
Голос папы сник и стал такой же, как при разговоре с начальником треста, когда папа произносил только необходимее: "м… м… да", "м… м… нет".
- Очень жаль, - сказал он наконец. - Что ж, отдыхай…
Папа положил трубку на телефон и некоторое время молчал.
- Мама нездорова, сегодня приехать не может, - тусклым голосом сообщил он. - Ну что ж, Вячеслав Петрович, - добавил он немножко бодрее. - Не пропадать же торту. Будем чаевничать вдвоем. Авось мама соскучится и приедет…
Не успел он это сказать, как раздался телефонный звонок.
- Ага! Я говорил! - папа улыбнулся и даже поднял вверх указательный палец. Он снял трубку, приставил ее к виску так, чтобы и я все слышал, сказал громко и раздельно:
- А-ле!
- Петр, это ты? - раздался в трубке мамин голос.
Говорила она напряженно. Чтобы подвеселить папу, я запрыгал от радости. Он подмигнул мне и важно ответил:
- Петр Яковлевич слушает…
- Не дурачься, пожалуйста, - остановила его мама и как бы между прочим сказала: - Я у вас так расстроилась, что забыла спросить… Клара не приносила мне очки?
Папа зажал микрофон ладонью и, высоко подняв брови, сказал:
- Оказывается, мама "у нас" расстроилась… Клара Бояринцева? - спросил он в трубку.
- Ну да… Какая же еще?
- У тебя что, с глазами плохо?.. А почему ты мне об этом ничего не говорила?
- Не болтай глупости, - сказала мама. - Только дураки носят очки, если с глазами плохо…
- Для меня эта мысль новая, - папа даже не подал виду, что обиделся: в этом году он стал надевать очки для работы. - Видишь ли, я просто не знаю, о каких очках идет речь.
- Ну где ж тебе знать! - возмутилась мама. - Тебе ведь вообще до меня никогда нет дела. В тот день, когда приходила Клара, ты тут же был, сидел, в своих бумажках копался. Синючкова еще своего ругал и сам, конечно же, отлично слышал, что Кларин Жорка уезжает в Швейцарию. Тебя-то с твоей стройки разве пошлют куда? Я и заказала Кларе очки…
- От солнца?..
Папа никак не мог взять в толк, зачем маме очки. Зрение у нее было прекрасное: мои двойки она и без очков сквозь закрытый портфель видела.
- Петр, ты как будто на другой планете живешь, - холодно сказала мама. - Вся Москва сейчас гоняется за очками в большой оправе, как у политических обозревателей или хотя бы дикторов телевидения… В общем, что тебе объяснять!..
- Погоди, - остановил ее папа. - Давай уточним, у кого именно, у обозревателей или у дикторов?
- Это все равно, - с достоинством ответила мама, - ты и смолоду был бестолков…
- Все-таки надо разобраться, - продолжал тянуть время папа. Ему наверняка хотелось еще поговорить с мамой. - Ну я понимаю, дикторам нужны такие очки, а тебе-то зачем?
- Ах, да что с тобой говорить! Кроме своих кирпичей и бетона, знать ничего не знаешь!
- Знать-то я кое-что знаю, - вздохнув, ответил папа. - Например, что приехала моя жена, Славкина мама. Что мы оба ее любим и ждем домой…
- Извини, устала, - безразлично ответила мама. - До завтра…
В трубке раздались короткие сигналы. Папа еще секунду улыбался, а потом сразу стал грустным.
- Папа, а кто такой "Кларин Жорка"? - спросил я, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. Я-то ведь точно знал, что у тети Клары один сын - Павлик.
- Так мама называет Георгия Ивановича - отца твоего приятеля.
Тут я даже рот раскрыл от удивления. Мне и в голову не приходило, что Георгия Ивановича Бояринцева - очень большого министра из очень большого министерстве! - можно называть вот так вот запросто: "Жоркой". Все ребята звали его только Георгием Ивановичем, потому что он всегда привозил Павлику из-за рубежа жевательные резинки.
Один раз Георгий Иванович сам подарил мне жвачку, и не простую, а надувную - "бабл гамм". Жуешь ее жуешь, а потом пузырь как надуешь! Всем на зависть! Не помню только, откуда он ее привез, из Англии или из Швейцарии…
И вдруг меня поразила мысль: "Если Георгий Иванович приехал из Швейцарии, наверняка Павлику жвачки привез! Надо только раньше других успеть к нему!
- Па… Можно я сбегаю узнаю, вдруг Павлик приехал?
- Беги, только сразу возвращайся, - разрешил папа, - буду ждать…
- Я скоро!
Но кое-как одетым к Павлику не пойдешь. У него-то всегда все самое модное. И нам, его приятелям, очень трудно тягаться с Павликом. Например, мне: мой папа никогда за рубеж не ездит и никакие "тряпки", как говорит мама, не привозит…
Я быстро приметал карманы "Ли" к индийским джинсам, которые с настоящими американскими и рядом не лежали. Теперь они стали совсем вроде бы как настоящие "Ли", но только для тех, кто не понимает. Но Павлик-то понимает! Запросто может заметить!..
- Что-то я в толк не возьму, - наблюдая за мной, сказал папа, - чем хуже твои новые джинсы этих старых фирмы "Ли"? Вон у тебя на заднем кармане даже мартышка нарисована…
- Что ты, папа, - тут же возразил я. - Того, кто понимает, мартышка не обманет: нарисована красиво, а "чертова кожа" - вроде бы и не с черта, а так, дохленькая шкурка с какой-нибудь пенсионерки бабы-яги… Фирме "Ли" или там "Левис-Страус" мартышки или слоны с крокодилами вовсе ни к чему, потому что сам материал - люкс! У настоящих "Ли" задний карман сделан просто: сверху прямо, книзу - заострено, как щит у рыцаря. По краю прошит двойной строчкой. Такая же двойная строчка волнистой линией поперек. И все!.. И никаких мартышек!
Папа хотел что-то сказать, но только рукой махнул и снова склонился над своим чертежом, и тут я понял, что в джинсах разбираюсь лучше моего папы! Это было очень приятное открытие.
Мне ведь и в самом деле повезло: перед самым отъездом в деревню я удачно выменял у "лопуха Вовки" из 5-го "А" настоящие карманы "Ли". Джинсы он истрепал, а карманы остались. Я и спихнул ему за них свои самые неходовые марки "Животный мир", что в любом киоске "Союзпечати" покупай сколько хочешь. Теперь оставалось только проверить, заметит или не заметит Павлик Бояринцев, что у меня под отличненькими карманами "Ли" сидит мартышка фирмы "Милтонс"?
Эта окаянная мартышка сзади меня как огнем пекла. Стоило мне надеть свои джинсы с "двойным дном", сразу начинало казаться, что вся Москва только на них и смотрит.
Одолеваемый недобрыми предчувствиями, я схватил свой югославский берет, японскую куртку с молниями на колечках и выскочил за дверь.
На лестничной площадке я тут же почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Дыхание дикого запада или - позор ковбоя
Я поднял голову: через перила четвертого этажа меня разглядывала тети Клопина Наташка. Настоящая "подпольная кличка" ее - Наташка-промокашка: когда она была совсем маленькая, тетя Клопа подкладывала ей в коляску промокательную бумагу. Ребята как-то узнали об этом от своих мам… В общем, стоит показать Наташке хотя бы кусочек промокашки, поднимается такой крик, не рад будешь, что и связался… Ведь что с ней делать? Посмотришь - дылда, с меня ростом. Вредная, как перцовый пластырь на эпоксидной смоле. А перешла всего во второй класс - ни отлупить, ни косы повыдергать. Так, сцепив зубы, и обходишь стороной…
Одета Наташка в красные польские рейтузы, белое румынское пальто и тоже белую пуховую шапочку, кажется, из Вьетнама. Приделай к Наташкиной голове красный клюв и получится аистенок. Не видно только, какие на ней ботинки. Но я знал: тетя Клопа всегда покупала ей чешские "бульдожки" на низком каблуке.
Наташка так и впилась в меня своими огромными, темными на этом расстоянии глазищами. А на самом деле глаза у нее, хоть и большие, а ничего особенного, обыкновенные, серые…
- Ты куда? - выпалила Наташка.
- Георгий Иванович приехал! - ляпнул я ни с того ни с сего и тут же пожалел, что открыл рот: Наташку с площадки как ветром сдуло.
Лязгнула дверца лифта, и я понял, что Наташка нарочно держала открытую кабину на своем этаже - на всякий случай. Она и в школе соображала страшно быстро. Не смотри, что первоклашка, вмиг научилась угадывать, спросят ее сегодня или нет… Сейчас же наверняка смекнула, что Георгий Иванович привез Павлику жвачки. Сколько раз уже я замечал: промолчишь, никогда не пожалеешь, а стоит открыть рот, тут же попадешь впросак.
Я бросился вниз по лестнице. Лифт с Наташкой, опережая меня, камнем ринулся вниз.
Перелетая через две ступеньки, я, конечно, успел бы догнать Наташку и первым выскочить во двор. Но тут, как на беду, передо мной возникло что-то темное, и я с боевого разворота угодил головой в чей-то тощий живот. Обладатель живота икнул от неожиданности и недружелюбно сказал:
- Ой, да чтоб ты облупился, поганец!
Я поднял голову и увидел дядю Колю - маляра-водопроводчика, нашего общественного воспитателя ЖЭКа и, как он сам себя называл, "общественного инспектора". Перед тем, как я стукнул его, он чинно-благородно поднимался по лестнице, неся в руке ящик с инструментом.
- Извините…
Я ловко нырнул под руку дяде Коле, со всех ног перепрыгивая теперь уже не через две, а через три ступеньки.
Мы с Павликом любили дядю Колю за то, что он умел делать все: водопровод починить или там канализацию, поштукатурить, побелить, оклеить стены обоями, поплотничать… А не любили мы его… Но мне сейчас даже подумать было некогда, за что мы его не любили…
Как я ни торопился, а все-таки не успел: Наташка уже спустилась вниз и с разбегу открыла тяжелую входную дверь с очень тугой пружиной. Только и увидел Наташкины длинные ноги в красных рейтузах да белую шапочку с метнувшимися из-под нее косичками.
Все! Теперь Наташка первая прибежит к Павлику! Все жвачки будут ее! Мама как-то сказала, что по части мены Наташка со своей тетей Клопой целый цыганский табор за пояс заткнет.
И тут я нашел выход из, казалось бы, безвыходного положения: "Наташка-то побежит к Павлику с парадного подъезда домой на квартиру, а его наверняка дома нет. Не он будет, если в первую же минуту, возвратись в Москву, не побежит в наше "Собачье царство".
С тайным злорадством я проследил, как красно-белая Наташка мелькнула у подъезда Павлика, а сам ринулся напрямик через переулок в его двор.
В одно мгновение пролез между прутьями железной решетки, мысленно поблагодарив Сереню Жизнерадостного - главного алкоголика нашего района, за то, что он, почитай, каждый вечер выламывал со своими дружками те самые прутья решетки, которые по утрам приваривал автогеном дядя Коля. Спасибо Серене! Пока Наташка штурмовала дом Павлика с парадного подъезда, я с ходу оказался в его внутреннем дворе.
Двор этот весь зарос сиренью, акацией, жасмином, какими-то еще кустами, между которыми оставались только узенькие дорожки. Со всего района приходили сюда собаководы погулять со своими четвероногими питомцами. Никто им особенно не мешал, только дядя Коля: наденет красную повязку дружинника и давай порядки наводить! То из "Собачьего царства" Серениных дружков с бутылкой выставит, а то на какого-нибудь собаковода акт составит за то, что пса без поводка и намордника выгуливает. И дворника, и участкового милиционера приведет, шум на весь двор поднимет… Он и взрослым никому покоя не давал, и нам, ребятам, не разрешал где попало в хоккей играть. За это мы с Павликом и недолюбливали его.
В "Собачьем царстве" народу было сейчас немного. Гуляла какая-то девочка с щенком московской сторожевой, парень со спаниелем. Две-три сосредоточенные собачьи фигуры гнули спины в кустах, следя за своими хозяевами испуганными глазами. Четыре тетеньки с черными королевскими пуделями разговаривали, видимо, о последней собачьей выставке: "…Представьте, милая, полный день оттопала со своей Дэзи по кругу. Пришлось сунуть десятку, чтобы передвинули с двадцать второго места на восемнадцатое…"
Павлика я увидел перед лоджией первого этажа, где жил наш любимый боксер Чероки. Павлик протянул псу что-то вкусное, а Чероки встал на задние лапы и принял угощение.
Павлик тоже усиленно жевал. Он так работал челюстями, что шевелились даже уши, а толстая осенняя кепка двигалась на голове.
"А где же Наташка?.." Ни красных аистиных ног, ни белого пальто нигде не было видно. Но она с минуты на минуту могла появиться во дворе, и тогда пиши пропало: Павлик всегда тушевался перед ней…
Затаив дыхание, я ощупал в кармане все свое богатство. Правду сказать, не богатство, а так, слезы: всего-то четыре мятные жвачки "подушечки", на которые разве что "пластинку" можно выменять, да и то в базарный день. А я мечтал о надувной жвачке "бабл гамм".
В это время Чероки, справившись с угощением, обнюхал карманы Павлика, нет ли там чего-нибудь, и в знак благодарности принялся его лизать.
Павлик взялся за прутья решетки и, жмурясь от удовольствия, подставлял ему лицо.
Я проверил, на месте ли сверток с угощением для Чероки и, чтобы удобнее было его достать, переложил в карман куртки.
- Салют!.. Как отдыхал? - приветствовал я Павлика.
- Приветик! - ответил Павлик. - В общем-то сносно! Мало было интересных людей, да и в магазинах ничего нет…
Немного помолчали… Честно говоря, я сомневался, будет ли Павлик меняться жвачками из-за того, что всего лишь весной получилось у нас на уроке истории.
Юлия Николаевна вызвала Павлика к доске и спрашивает: "Кто открыл путь в Индию?" Он молчит. Я шепчу: "Васко да Гама…" Павлик возьми и брякни: "Васька…" - "Да Гама, да Гама!" - шепчу ему. Он еще глубже лезет: "И Гамма" - говорит… Юлия Николаевна таким спокойненьким голоском спрашивает: "А кто ж такая Гамма?" Тут ребята изо всех углов класса зашипели как змеи: "Его жена, его жена!.." "Его жена…" - доверчиво бухнул Павлик.
Весь класс так хохотал, что Юлия Николаевна никак не могла успокоить нас до самой перемены. Вообще-то Павлик не умел обижаться и тогда не обиделся, спросил только: "Ну почему я, ребята, такой дурак?" А вдруг сейчас припомнит? Подсказывал-то я? Выходит, некачественно…
- Так ничего и не купили? - спросил я, чтобы как-то поддержать разговор.
- Кое-что, - не отрываясь от своего занятия, промычал Павлик. - Маме замшевый костюм "Тирольский стрелок". К нему замшевую сумку "ягдташ"… С ремешками… Юбка выше колен… Здесь бахрома, жакет в талию, с кистями…
- Ну а размер подошел? - спросил я заинтересованно.
- Почти… Мама примерила и показала папе. А папа сказал, что в этом костюме можно только в Тирольских горах ходить, распугивать парнокопытных… Мама обиделась и пообещала надеть его, когда они пойдут с папой на новогодний бал…
Павлик повернулся ко мне и выдул между зубами полупрозрачный пузырь. Сердце у меня почти остановилось: точно, он жевал "бабл гамм". Наверняка у него и еще есть.
- А какая была погода? - спросил я будто бы между прочим.
- Средняя. Между плохой и очень плохой… Правда, там было вполне приличное общество…
- Последние дни лета, - сказал я неопределенно, не зная, что еще сказать. Не мог же я так вот сразу брякнуть: "Давай меняться!" Да и что менять? Жалкие четыре подушечки?
Я показал Чероки конфету и тут же спрятал руку за спину. Чероки, конечно, понял, что конфета достанется ему. Он улыбнулся мне всем своим курносым собачьим лицом и принялся, не очень-то стараясь, вилять торчащим кверху обрубком хвоста.
Уронив конфету на траву, я повернулся к Павлику спиной и наклонился так, чтобы он увидел нашитые у меня сзади карманы от джинсов фирмы "Ли".
Павлик увидел и даже перестал жевать.
- Вот это да-а! - проронил он с выдохом. - Где же ты такие "Супер Райфл" отхватил?
Меня даже пот прошиб: Вовка-то "лопух", выходит, надул? Продавал мне эти карманы за настоящие "Ли", а оказывается, они - какой-то "Супер Райфл"?.. Мама тоже хороша! Выходит, ей все равно, что пришивать, лишь бы отвязался!..
- А тебе что, не правится? - чувствуя, что краснею до ушей, спросил я.
- Скажешь тоже! - Павлик гортанно хохотнул. (Наверняка он сейчас приклеил свою жвачку к верхним зубам.) - Джины у тебя "люкс"! Аиркондишен!..
Я, конечно, понимал, что "аиркондишен" - "из другой оперы", но знал и то, что этим словом Павлик обычно выражает высшее восхищение. Кто его знает, может, и правда, "Супер Райфл" не хуже, а даже лучше, чем фирма "Ли"?
- У тебя тоже джины "люкс"! - сказал я, не пытаясь определить, какая знаменитая фирма создала его не менее знаменитые штаны.
- А… - равнодушно ответил Павлик. - Дотрепываю второй год… Мне папа обещал, когда я кончу пятый класс, швейцарские часы подарить.
Я молча "съел" это известие, потому что мой папа мне никакие часы не обещал. Больше того, как-то во время прогулки я намекнул ему насчет часов, даже не швейцарских. Он рассмеялся и молча показал сначала вперед, потом назад и еще показал вправо и влево. Надо же! Как раз в том месте, где мы с ним остановились, какой-то недобрый человек понавешал на фонарных столбах с полдесятка электрических уличных часов.
Я знал, что Павлик не врет. С таким папой, как у него, и швейцарские часы к шестому классу получит, а к восьмому будет ездить на уроки в собственном автомобиле. Мне же и в десятый придется, как какому-нибудь первоклашке, пешком ходить…
Я угостил Чероки конфетой, которую он мгновенно проглотил, а потом обнюхал меня и лизнул прямо в губы. Наверное, учуял, что я все-таки успел попробовать папин торт. Я так же, как Павлик, взялся за прутья решетки, и Чероки, зная свое дело, принялся лизать мне и щеки, и за ушами, и нос. Очень это у него приятно получалось: такой мягкий и теплый язычок, будто мокрая тряпочка, и щекотно, и смешно…
Я подставлял Чероки свое лицо, а сам все раздумывал, как же мне выудить у Павлика жвачки? Наконец придумал.
- Хочешь, - сказал я, - и у тебя будет такой же хомячок, как мои Васька? Тетя Клопа мне принесла, а папа второго не разрешает.
- Конечно, хочу. Пошли смотреть, - сказал Павлик. - Да!.. Что это я! - спохватился он. - Совсем заморочился! Ты же любишь "бабл гамм". - И он протянул мне надувную жевательную резинку, даже не потребовав взамен приготовленные мною, уже размякшие от тепла ладони "мятные подушечки". Видно, здорово ему захотелось хомячка!