2. Капитан-карапузик
На две тысячи километров - от полуострова Рыбачьего до Ладожского озера - протянулся Карельский фронт. Линия его обороны не была сплошной. Противники построили узлы сопротивления на важнейших дорогах, на господствующих высотах - словом, там, где прорыв был наиболее вероятен. Открытые фланги надежно защищались глубокими озерами, топями и болотами. Зимой они скованы льдом и покрыты снегом.
В летнюю же пору разливаются на десятки километров, и, если затоплены все дороги, каждый опорный пункт неприятеля превращается в неприступную крепость.
…Дождь все еще лил. Закончив сборы, минеры вышли в рейд. Большие серые тучи обволакивали небо. С сердитым шумом качались сосны.
Одеты минеры были легко, даже телогреек с собой не захватили. Поверх гимнастерок набросили на плечи зелено-желтые маскхалаты. Вооружились автоматами, гранатами и финками. В заплечных мешках была взрывчатка.
Капитан Разумов, проводив разведчиков до лесного озера, на прощанье пожал им руки:
- Верю, не подведете!
- Будьте спокойны, товарищ командир!
Давно разведчики скрылись в лесу, а капитан все еще стоял, задумавшись.
Разумов уже в летах. Волосы его покрылись сединой. Он много повидал на своем веку и, как говорится, свое взял у жизни. А его хлопцы, исключая Грая, хотя и выглядят вполне взрослыми людьми, еще не успели опериться. Все у них впереди: и жизнь, и любовь, и служба. Кончится война, станут работать, учиться. Да, после войны… А сегодня он проводил их в дальнюю, опасную дорогу. Очень возможно, что не все вернутся. В самое пекло ушли.
Обычно Разумов сам участвовал в операциях и не был склонен к подобного рода размышлениям. Ответственное задание захватывало его всего. Иное дело сейчас. Они ушли - он остался.
Капитан в глубокой задумчивости достал из кармана брюк алюминиевый портсигар с изображенным на крышке орденом Отечественной войны. Присев на камень, не спеша закурил. В воздухе, освеженном прошумевшим дождем, поплыли кольца синего дыма.
Разумову был особенно дорог Джигангир Мубаракшин, многим напоминавший его погибшего сына. Провожая солдат на опасное задание, Разумов всякий раз испытывал за Джигангира особую тревогу. Он - круглый сирота, и это хорошо известно капитану. Если бы Джигангир согласился, можно было бы его и усыновить…
Капитан улыбнулся - вспомнилось прошлое.
…Случилось это осенью 1941 года.
Пустынные поля были покрыты рано выпавшим снегом. По стальным путям непрерывно мчались на фронт поезда. Как только эшелон прибывал на станцию, его окружали ребятишки. На красноармейцев смотрели с восхищением и нескрываемым любопытством.
- Дяденька, а вы были на фронте?
- Фашистов били? - сыпались вопросы.
Однажды, когда эшелон шел по землям Татарии, в вагоне обнаружили "зайца". Он забился в уголок под нижними нарами и спокойно дремал. Опанас потом рассказывал:
- Слышу, кто-то дернул меня за конец обмотки. Какой там балбес шутит? - рассердился я.
В ответ из-под нар послышался детский голосок:
- Дяденька, есть хочу…
- Что?! - удивился я и, наклонившись, заглянул под нары. - Эй, кто там? Вылезай скорей, чертенок! Братцы! Смотрите-ка: в нашем вагоне - "зайчик!"
Мальчишку окружили солдаты. А тот, видимо, был не из робкого десятка, на все вопросы отвечал бойко.
- Дядя! - обратился он к Опанасу. - Я же сказал, есть хочу. Почему не даете?
Дружный хохот заглушил детские слова.
Мальчик настойчиво требовал:
- Дядя, дайте поесть!
Опанас потрепал мальчонку по спине и предложил ему сухарей.
- Вкусно, браток?
- У-гу! - отвечал паренек, грызя хрустящие сухари острыми, как у мышонка, зубами.
- Как зовут-то?
- Джигангир.
- Как, как? Джиган, говоришь?
- Не Джиган, а Джи-ган-гир.
- Что это за мудреное имя? Стой-стой, стало быть, из Казани?
- Да, дяденька, из Казани.
- Коли так, будем звать тебя Абдулкой.
- Нет, дяденька, не зовите так. "Абдулка" мне не нравится. Мое имя совсем нетрудное: Джи-ган-гир.
Опанас полушутя, полусерьезно повторил несколько раз незнакомое имя. Солдаты покатывались со смеху:
- Смотри, смотри! Малый Опанаса уму-разуму учит.
- Дяденька, а вы петь умеете? - неожиданно спросил Джигангир.
И, не дожидаясь ответа, запел неокрепшим мальчишеским голосом:
Запрягайте, хлопцы, коней…
От удивления белесые брови Опанаса вскинулись кверху. С минуту он безмолвно смотрел на мальчика, а затем мощным голосом подхватил песню родной земли. Его поддержали остальные. Сильные солдатские голоса заглушили негромкое детское пение.
На одной станции в вагон вошел Разумов, он был тогда еще в чине лейтенанта, и из рассказа Опанаса Грая узнал обо всем случившемся. Разумов заметил в зеленоватых глазах Опанаса хитринку.
- Скоро станция Мелекесс. Мальчика надо ссадить. Не с балаганом едем.
- Слушаюсь, - ответил Опанас, решив, что не следует заводить серьезный разговор с командиром в присутствии всех. Когда Разумов спрыгнул с подножки вагона, вслед за ним соскочил и Опанас. На платформе он догнал лейтенанта:
- Разрешите обратиться, товарищ лейтенант.
- Обращайтесь.
- Товарищ лейтенант, - проговорил Опанас непри вычным для него умоляющим голосом, - пропадет же, наверняка пропадет!
- Кто пропадет?
- Паренек, товарищ лейтенант. Никого из родных не осталось. Отца на границе, убили, мать погибла при эвакуации из Западной Украины в Казань. В Казани они жили, а в сороковом отец переправил их к себе.
- Сын чекиста, стало быть?
- Так точно, товарищ лейтенант, сын чекиста. Добрый хлопец. Может, толк выйдет.
Шумно задвигались вагоны, и слова собеседников потонули в грохоте. Наконец, Разумов, подумав, спросил:
- Вы знаете, товарищ Грай, куда мы едем?
- Так точно, товарищ лейтенант.
- В таком случае чего же хотите?
- Мальчика надо взять с собой. Нехай будет сыном полка. Пока старшине отдадим, а там видно будет.
Эта мысль показалась Разумову заманчивой. Ведь в истории русской армии, таких "сыновей" немало.
- Пусть станет сыном полка, товарищ лейтенант, - повторил Опанас, непременно желая добиться своего, - Я вас очень прошу. Чем черт не шутит, может, разведчик из него выйдет толковый. Глаза юркие, бегают по сторонам. Сам такой шустрый!
И судьба Джигангира определилась. Его оставили в эшелоне. Без труда подыскали все, что нужно: полушубок, ушанку, гимнастерку, валенки. Однако только ушанка да валенки пришлись ему впору. Но и это не беда: нашлись умелые руки, в тот же день Джигангир был одет с иголочки. От радости он ходил сам не свой. Но больше всего понравился ему жёлтый ремень с пряжкой.
С любовью и гордостью поглядывал теперь Опанас Грай на приемыша. Но по вопросительным взглядам паренька он понял, что тому еще не хватает чего-то.
- Ну-ка, говори, чего надо?
- А винтовку когда?..
Рассмеявшись, Грай похлопал мальчика по спине:
- Винтовку? Ее, брат, получишь, когда немного подрастешь. А не то приклад до земли доставать будет, по уставу этак не положено.
Слышать, что он мал и не может носить винтовку, обидно, но Джигангир был не из таких, кто унывает при первой неудаче. "Если здесь не дали, на фронте получу или сам найду", - решил он. А пока можно подождать. Разве плохо, когда у тебя ремень с пряжкой и сверкающий котелок? Или самому сходить на кухню, принести ужин, поесть, а потом по-солдатски спрятать ложку за голенище сапога?
На фронт ехали долго, чуть ли не целый месяц. Чтоб не сидеть без дела, Опанас Грай учил паренька солдатской науке.
- Ты теперь воин Красной Армии. К старшим и командирам обращайся только с разрешения. Скажем, нужен тебе командир отделения. Докладываешь так: "Товарищ сержант, разрешите обратиться?". Если разрешит, будешь докладывать, не разрешит - не будешь. В пререканье не вступай. Носом не шмыгай, руками не маши. Понял?
С военной жизнью Джигангир немного познакомился еще на заставе, когда жил у отца, поэтому теперь солдатская наука ему давалась легко. А однажды он выкинул номер, о котором бойцы долго вспоминали.
Дело было так. В вагон вошел командир взвода Разумов. В это время ездовой Мокшанов сидя чистил винтовку.
- А ну-ка, - обратился Разумов к Мокшанову, - покажите, как нужно разобрать и собрать затвор.
Тот долго вертел затвор в руке, поварачнвал его и так и сяк, но затвор не поддавался. Мокшанов покраснел и, смущенный, не знал, что делать.
- Разрешите обратиться, товарищ лейтенант, - вдруг послышался голос Джигангира.
Солдаты, окружавшие Мокшанова, расступились и пропустили Джигангира к лейтенанту.
- Говорите, - Разумов слегка улыбнулся.
- Разрешите показать…
Опанас, услышав эти слова, хотел было крикнуть:
- Стой, глупый, бестолковый мальчишка! Но было поздно.
- Ну что ж, показывай, - распорядился лейтенант.
Джигангир взял затвор из рук растерянного Мокшанова и присел с ним рядом. Но тотчас вскочил, вспомнив, что без разрешения садиться нельзя.
- Разрешите сесть, товарищ лейтенант.
- Садитесь. - Разумов опять усмехнулся.
- Вот, дядя… нет, товарищ красноармеец Мокшанов… вот так разбирают затвор.
Весь вагон ответил дружным взрывом смеха. Но Опанасу было не до этого. Он дергал кончики усов, предчувствуя, что его ученик в присутствии командира сядет в калошу. Но нет, Джигангир не растерялся. Не обращая внимания на смех солдат, он продолжал:
- Затвор берете в левую руку, правой тянете курок к себе и отводите налево. Вот так…
Джигангир показал, как надо поворачивать курок, отделил соединительную планку от боевой личинки. Проворно разобрал и остальные части затвора.
- Собирать надо в обратном порядке, - сказал Джигангир, подражая настоящему командиру. - Сначала на ударник надеваем боевую пружину, затем…
Разумов, выходя из вагона, подозвал Грая:
- Это вы его натренировали?
- Никак нет!
- Где же он научился?
- Видно, на заставе, товарищ лейтенант.
Разумов приказал на вечерней поверке перед всем взводом объявить парню благодарность.
Так проходили дни. Эшелон через Ярославль и Вологду стремительно двигался на север. Когда они добрались до Карелии, там уже стояли жестокие морозы и кругом лежали глубокие снега. Чуть шагнешь в сторону от протоптанной тропинки, обязательно провалишься по пояс в снег. Уметь ходить на лыжах в таких условиях просто необходимо. Но в подразделении было много южан и пожилых людей, совсем не умевших ходить на лыжах. А Джигангир рос на Казанке и любил лыжи с детства. Опанас, когда ему говорили, что лыжник он неважный, отшучивался, как Балда из пушкинской сказки:
- Где уж вам тягаться со мною. Обгоните сперва моего брата. - А Джигангир действительно не ходил, а летал на лыжах.
Прошло два года, и Джигангир заметно возмужал. Голос у него больше не ломался. Окрепла грудь. Он раздался в плечах, на верхней губе появился юношеский пушок. К тому времени он вышел из-под опеки старшины и стал связным командира батальона капитана Иванова. Поэтому его в роте стали звать "капитан-карапузик". Первые два-три месяца Джигангир гордился своим прозвищем, но потом оно стало казаться ему уже обидным.
- Дяденька, - обратился Джигангир однажды к Опанасу Граю. - Возьмите меня к себе. Не хочу быть посыльным, хочу настоящему делу учиться.
Опанаса глубоко тронуло, что Джигангир о своем желании рассказал прежде всего ему. По правде говоря, и Опанасу не нравилось, что Джигангир посыльный. Он давно мечтал взять парня к себе и научить трудному искусству минера.
Опанас покряхтел и ответил:
- Подрасти еще немного, браток. Сил наберись. Минер должен быть крепким.
- Дядя Опанас, разве я не крепкий? А ну, давайте померяемся силой. Сами увидите.
Не успел Грай ответить, как Джигангир крепко вцепился в его ремень и закрутился волчком. Не то в шутку, не то всерьез старшина беспомощно повалился на мох, и пилотка его отлетела далеко в сторону.
Солдаты, из-за деревьев наблюдавшие за поединком, огласили лес шутками и смехом:
- Ого! Малый самого Илью Муромца поборол!
- Эй, товарищ старшина! Целы ли ребра? Не позвать ли санитара?
Добродушный Опанас не огорчился, а только посмеялся со всеми вместе.
- Ах, бесенок, - ворчал он, приглаживая усы. - На своих руку поднимать вздумал? Стой-стой, я сейчас тебя взгрею.
А Джигангир настаивал:
- Ну что? Крепкий? Гожусь в минеры?
Опанас дал обещание поговорить с командиром, и снова судьба только что оперившегося орленка зависела от Разумова.
Джигангира перевели в роту минеров. Спустя короткое время он уже принял участие в двух очередных операциях. Во время третьей вылазки, в ночной схватке, Джигангира ранило. Напрягая силы, он дополз до землянки и швырнул в дымовую трубу на крыше противотанковую гранату; находившиеся в землянке белофинны были уничтожены. За это Джигангира представили к медали "За отвагу".
В госпитале он пролежал около двух месяцев. Однажды иа лесной тропе Опанас заметил возвращавшегося Джигангира и, отставив в сторону котелок с кашей, радостно побежал навстречу.
- Братишка! Джигангир! Здорово! - Опанас сгреб его в объятия, целуя и лаская, как ребенка. Вопросам, казалось, не будет конца.
- Как нога? Залечили?
- Залечили.
- Совсем зажила?
- Совсем…
- По нас соскучился?
- Соскучился…
Опанас заметил в Джигангире большие перемены. Былого ребячества не было и в помине. Он теперь держал себя со всеми наравне, стал сдержанным, говорил неторопливо, но глаза по-прежнему озорные.
Был на исходе апрель 1944 года. Уже на третий день после возвращения из госпиталя Джигангир принял участие в смелых вылазках разведчиков. С этого времени он наравне со всеми ежедневно бывал под огнем.
Все эти картины промелькнули перед глазами Разу-1 мова, когда, заложив руки за спину, он возвращался в свое подразделение. Хотелось представить, где сейчас и что делают семеро его разведчиков. Что их ждет? Даже рации у них нет, чтоб просить о помощи в трудную минуту.
3. Бой на каменной гряде
Группа лейтенанта Каурова прошла километров двадцать-двадцать пять и между двумя опорными пунктами стала углубляться в тыл врага. Разведчики прокладывали путь по заросшей лесом каменистой гряде; по одну сторону от нее расстилалось озеро, по другую - болото.
На небе туч не было, но на листве и траве, в бутонах цветов еще светились дождевые капли. В такую пору хорошо идти по лесу. Воздух свеж и легок. Еще не успели подняться в воздух рои надоедливых мошек. Зато птицы, большие и малые, заливаются на разные голоса.
Минеры двигались бесшумно.
Только бы успеть пройти эту узкую гряду, где за каждым камнем может притаиться враг. А там - ищи ветра в поле! Стоит только миновать это удобное для засады место, как немцам ни за что их не найти.
Кауров настораживался при малейшем шорохе. Он был готов ко всякой неожиданности. Дозорные осматривали не только кусты, но и деревья. И вдруг Миша Чиж, заметив, как качнулась верхушка одной высокой сосны, прошептал:
- Кукушка!
Измаилджан условным знаком передал эту весть всему отряду. Но немцы уже заметили разведчиков. Пулеметная очередь прорезала тишину леса.
Чтобы противник не мог догадаться о численности отряда, Кауров приказал огня не открывать.
- Назад! - крикнул он. Но не успели разведчики отбежать метров на четыреста, как раздались выстрелы и с противоположной стороны. Они доносились откуда-то издалека, пожалуй, с дальнего конца гряды.
- Попали в мешок, - промолвил Чиж и, ожидая приказа, посмотрел на своего командира. У Каурова чуть дрожала правая бровь.
В глубине леса послышался собачий лай.
- Овчарка!
В лесу она опасней пули.
- Мубаракшин, Володаров, слушайте приказ, - сказал Кауров. - Вы останетесь здесь. Задержите противника как можно дольше. Прежде всего старайтесь уничтожить собак. А затем добирайтесь до Орлиной скалы. Ждите нас там трое суток. Если не вернемся, возвращайтесь в часть. Мы сейчас пройдем через болото и будем выполнять задание. Ясно?
- Ясно, - ответил Володаров за себя и товарища.
- Мешки с провизией оставьте при себе, А нам дайте взрывчатку.
Лейтенант пожал им руки:
- Прощайте!..
Опанас стиснул обоих в крепких объятиях.
- Будьте спокойны, дядя Опанас.
Старшина не удержался и поцеловал юношу в лоб.
Двое остались лежать за валунами - Джигангир Мубаракшин и Саша Володаров. Кауров повел свою группу в направлении к болоту. Опанас Грай часто оборачивался. Саша, лежавший за дальним валуном, сразу пропал из виду. Зато Опанасу видно было, как Джигангир, подавшись грудью вперед, с вытянутым в минуту опасности лидом, готовил автомат для стрельбы из-за камня.
Опанас обернулся, но кусты заслонили и Джигангира. Старшине стало не по себе. Шагая все быстрее и быстрее, свободной рукой он дергал кончики усов.
Спустившись по крутому склону гряды, минеры прошли через кустарники и остановились у болота. Даже видавший виды старшина вздохнул: "О-о!"
Ровно, как расчищенный ток, болото простиралось на несколько тысяч метров. Только карликовые кусты, засохшие деревца, напоминавшие телеграфные столбы, да разбросанные кое-где кочки нарушали эту гладь.
Попробуй-ка на таком болоте укрыться днем от стерегущих глаз противника и обмануть его! Заметят и возьмут на мушку черт знает с какой дали!
Все посмотрели на командира.
- Не останавливаться, к болоту! - решительно приказал Кауров и первым ринулся вперед. Толстый ковер мягкого мха заколебался под ногами.
Прошли метров двести-триста, лейтенант остановился.
- Нарезать финками дерн и замаскироваться! - приказал он.
У минеров просветлели лида. Как они сами не догадались об этом простом способе маскировки? Впрочем, так почти всегда бывает на войне. Сначала растеряешься и не знаешь, что делать. Начав же действовать, успокаиваешься. То же случилось и на этот раз. Минеры быстро нарезали куски дерна и спрятались под этими моховыми одеяльцами. Пять новых кочек ничем не отличались от тысячи других, возвышавшихся на болоте.
Тем временем лежавшие на гряде Джигангир и Володаров заметили метрах в ста пятидесяти крупную, как волк, собаку. Со злобным рычаньем она рвалась вперед. Володаров хотел было уложить ее с первого же выстрела, но ничего не вышло: дрессированный пес отбежал в сторону. Саша прицелился вновь. Извиваясь, как змея, собака снова отскочила. Промахнулся и Джигангир, стрелявший из укрытия. Собака продолжала петлять. Надо было уничтожить ее во что бы то ни стало. Иначе того и гляди она нападет на след минеров, ушедших к болоту.
- Саша, ты будешь отступать, а я останусь здесь, - сказал Джигангир товарищу. - Авось, она за тобой побежит, тут я и возьму на мушку.
Так и сделали. Саша Володаров, намеренно стараясь задеть кусты, отбежал назад. Но собака была уже научена этой хитрости: не приблизилась ни на шаг.
- Черт! Геббельс! - ругал ее Джигангир. И вдруг вспомнил, как пограничники на заставе дрессировали овчарок. Закинут палку подальше и приказывают принести ее. Джигангир проворно отыскал камешек и кинул ищейке. Собака метнулась и стала его обнюхивать.