Как только обтаял снег на угоре, в селе, точно перелетная птица, появился высокий горбоносый мужик с живыми карими глазами, уже знакомый белореченцам. Курс взял прямым ходом на контору. Войдя в кабинет директора, он по-свойски сел прямо к столу, кинув ногу на ногу и прилепив на острое колено, кепку-аэродром.
- Строители нужны? - без обиняков спросил он.
- Нужны.
- Знаю, видел ящики на горе. Будем составлять договор?
- Сначала скажите, кто вы? Откуда? Какая бригада? - поинтересовался Логинов. - Кажется, лицо ваше мне знакомо.
- Я прошлое лето в Покровском районе работал, и здесь ремонтировали склад удобрений: Никаноров знает мою бригаду. Мы из Чечено-Ингушетии, меня зовут Мовлид Арсанукаев.
- Остальные где?
- В Покровском. Вот паспорта.
На стол легли четыре паспорта. Логинов просмотрел их, удивился:
- Вы что, родственники или однофамильцы? Все Арсанукаевы: Мовлид, Ахмед, Мовды, Махмуд.
- Дорогой, какое это имеет значение? Может, родственники, может, однофамильцы, - несколько обиделся бригадир-шабашник. - Тебе работа нужна - будем работать. Я бригадир - я за этих людей отвечаю. Посмотри тот договор, с Никаноровым заключали, и не сомневайся.
- Все-таки соберите всех членов бригады. Поначалу заключим договор на сборку одного дома, а там дело покажет.
- Сколько платишь? Пять тысяч?
- Четыре с половиной.
- Слушай, пятьсот рублей! Совхоз разбогатеет, да? Ну, хорошо, сейчас позвоню. Можно? - Поднаторевший в делах трудоустройства посетитель бесцеремонно подвинул к себе телефон. - Могут не успеть сегодня: ты же знаешь, какая дорога, машину трудно поймать.
Пока он звонил в Покровское, Логинов с некоторым недоверием присматривался к нему, словно бы удивляясь, с какой стати оказался в его кабинете этот Мовлид Арсанукаев. В самом деле, когда-то Покровские плотники славились на всю Россию, а теперь приходится нанимать залетных шабашников. Свои мужики и парни уже не топором добывают заработок - все заняты техникой. Была в совхозе небольшая строительная бригада и та лет пять назад распалась: один вышел на пенсию, второй умер, третий умотал в райцентр. А строить надо. Привезенные дома должны встать по краю села этим летом, по возможности скоро, поэтому, хочешь не хочешь, нельзя отказываться от предложения шабашников.
На другой день их бригада сидела на лавочке у входа в контору: все похожие друг на друга, усатые, сухощавые, в большущих кепках. Поочередно брали из рук бригадира бумагу, полученную от директора, интересовались, что в ней написано. Поинтересуемся и мы, приведя здесь в сокращении документ, весьма нынче распространенный:
ДОГОВОР ПОДРЯДА
на работы, выполняемые колхозниками-отходниками и другими гражданами, по строительству объектов в сельской местности.
Организация (хозяйство) совхоз "Белореченский" в лице руководителя директора совхоза Логинова А. В. и техника-строителя Киселева В. М., именуемая в дальнейшем "администрация", с одной стороны, колхозники-отходники и другие граждане: Арсанукаев Мовлид, паспорт…, Арсанукаев Ахмед, паспорт…, Арсанукаев Мовды, паспорт…, Арсанукаев Махмуд, паспорт…, объединяемые в бригаду, именуемые в дальнейшем "бригада", с другой стороны, заключили настоящий договор в нижеследующем:
I. Администрация обязуется:
а) оформить приказом прием на работу каждого члена бригады…
б) предоставить бригаде работу по строительству одноквартирного жилого дома панельной конструкции с мансардой. Сметная стоимость поручаемых бригаде работ - семнадцать тысяч рублей. Заработная плата по аккордному наряду - четыре тысячи пятьсот рублей. Финансирование открыто в Покровском отделении Госбанка…
в) предоставить бригаде необходимые материальные ресурсы, строительные машины и механизмы…
г) обеспечить бригаду жильем.
II. Бригада обязуется:
а) выполнить порученные ей работы в строгом соответствии с проектом, строительными нормами и правилами в срок до 15 июня…
Подписи сторон:
Администрация:
Бригадир:
Члены бригады:
Через несколько дней в Белоречье появилась еще одна бригада, западных украинцев из Тернопольской области, и был составлен еще один такой же серьезный договор. На угоре началась закладка фундаментов. Две бригады, работая на глазах друг у друга, как бы соревновались между собой. Подряд выгодный, на все лето, если директор поручит собирать все шесть домов.
Стройка обнадеживала белореченцев, оживляла сельскую жизнь. Прохожие и проезжие с интересом поглядывали на спорую работу приезжих шабашников, всем хотелось поскорей увидеть новые дома.
6
Эх, мать честная! Какое царство воды! Близко к Сотьме не везде подойдешь: заводи, протоки, старицы, широкие пойменные поло́и - все соединилось в одну дивную стихию, умножающую небесный свет. Действительно, воздух ясный, небо приветливо распахнулось, нигде не видно даже легонькой паутинки облачка; одно солнце движется над противоположным берегом, другое плывет по реке. Даже сейчас, под вечер, тепло, а днем разогрело так, что хоть скидывай штормовку. Благодать! На полях и в лугах снег уже сошел, а в лесу да под береговыми обрывами еще держится, но и эти остатки скоро исчахнут.
Пашка Колесов, привыкший жить вольготно, шагал вниз по Сотьме с ружьем на плече: охотился не очень усердно, а так, гуляючи. Вспугнул стайку уток, ударил влет. Пес Тарзан, понуждаемый хозяином, кинулся было в воду, но повернул обратно, потому что убитую птицу быстро снесло по течению.
- Эх ты, балбес! - ругнул Пашка собаку и, щелкнув ее по лбу, сам припустил за добычей. С полкилометра бежал, пока утку не прибило к берегу.
На закате солнца Пашка крадучись подошел к большому луговому разливу против Макарова. Лежа на сухом бугорке, поросшем толокнянкой, он приподнял лапу елки, за которой скрывался, и увидел пару уток, словно бы неподвижно впаянных в золотисто-розовую гладь. Такой картиной только любоваться, но прогремел выстрел, и одна из птиц предсмертно забилась на воде.
- Пошел! Пошел! - подтолкнул Пашка Тарзана. Тот не испугался спокойной воды, принес трофей.
- Вот теперь порядок! - Пашка удовлетворенно подержал на весу красавца селезня, сунул его в потяжелевший рюкзак. - Ну, что, приятель, куда двинем? - рассуждал он, обращаясь к собаке. - Не заночевать ли нам у Тоньки? Пожалуй, подходящий момент.
Сказано - сделано. Скорый на решения, Пашка Колесов бодро зашагал к деревне. Другой бы хоть дождался темноты, он шел к Тоньке Морозовой в открытую. Жителей в Макарове не лишку, пусть поглядывают из окон любопытные старухи: осудят, что ли? Так мужика у Тоньки нет, а сам Пашка чувствует себя совсем вольно. С женой пожил всего четыре года, та уехала с дочкой в райцентр, заявив, что не может больше видеть его. Ну, не можешь, так поживи, покрутись одна. Пашке унывать нечего - бабы всегда найдутся.
Возле Петровниной избы заметил несколько сосновых хлыстов и, не раздумывая, постучал в дверь.
- Кто там ботает? - послышался недовольный голос хозяйки.
- Открывай, Петровна. Чего заперлась засветло?
- Как не запираться-то, коли одна живу? - Высокая сутулая старуха отперла дверь, окинула Пашку взглядом, пригласила:
- Проходи.
Приставив к лавке ружье, Пашка сел у переднего окна, Петровна - на табуретку. Догадываясь, за чем пожаловал гость, она улыбнулась:
- Все с ружьем да с собакой бродишь. Арестовывать меня пришел, что ли?
- Работа такая, Петровна.
- Понятно, не поле пахать, не хлеб молотить.
- Смотрю, кто-то тебе дернул трактором хлысты.
- Это еще по снегу Николай Хохлов подвез. Сыновья велели заготовить: приедут в отпуск - будут подрубать избу.
- Надо было прийти, ко мне, оформить выписку.
- Господи, в лесу живем, и все какие-то строгости! Раньше никто и слова не говаривал, - всплеснула руками Петровна.
- Не мной установлено. По сути, я должен оштрафовать тебя, да уж ладно, плати пятерку, - снисходительно определил Пашка. - Квитанции только нет при себе: будешь в селе - выпишу.
Старуха укоризненно глянула на собеседника, что, мол, с тобой поделаешь, хоть ты и шалопут, если на голове фуражка с зеленым околышем и внушительной кокардой.
- Да на кой ляд мне твоя квитанция?! Или я не знаю, что тебе на выпивку надо. Черт с ней, с пятеркой, только отвяжись.
- Зря ругаешься, Петровна. Хочешь знать, за строевой лес ты должна бы заплатить много больше, а я с тебя беру как за дрова.
- Обнаглели вы, мужики, - резонила свое хозяйка. - Вот скоро приедут пахать трактористы и пойдут по домам выпрашивать у старух водку. Я говорю, ребята, прорва вы эдакая, постыдитесь - в селе живете, коло магазина, денег получаете не полста рублей, как мы - пенсию.
- Старухи - народ запасливый. Ведь у тебя хоть сейчас найдется это самое… А что, может быть, плеснешь стаканчик? - рассмеялся Колесов.
- Пашка, бесстыжие твои глаза! - покачала головой Петровна. - Ступай куда наладился.
- Верно, надо топать…
День оказался удачливый: в рюкзаке - две утки, в кармане штормовки - даровая пятерка. Что еще надо? А времечко-то какое приспело! Глянешь на широкий разлив яркой вечерней зари - душа расправляется. Очнулась природа. Не только на Сотьме половодье, каждая речушка или овраг бурлят, даже придорожный ручеек и тот младенчески лопочет.
Нравилось Пашке Колесову его нынешнее свободное житье: вроде бы сам себе хозяин, хотя, конечно, и у лесника есть свое начальство. Зимой дают задание по сбору сосновых и еловых шишек, летом посылают на сенокос, но все-таки идешь с ружьем по лесу - уже делом занят. Никакого сравнения с тем, что было на лесопункте. Начинал с обрубки сучьев, потом перешел раскатывать бревна по штабелям на нижнем складе - чертоломная работа. К счастью, подвернулся случай устроиться лесником. Заработок, правда, не тот, но и здесь можно приспособиться: выписываешь, например, кому-то два кубометра леса, а те привозят все десять, значит, надо отблагодарить его, Пашку. А главное - возможность вдосталь бродить с ружьем, к чему он пристрастился с детства, поскольку отец был, пожалуй, последним профессиональным охотником не только в Покровском районе, но и в области.
Оставив собаку на крыльце, Пашка крутнул кольцо на двери у Морозовых. Выбежала Тоня, не то обрадовалась, не то растерялась, встретив словами:
- Ой, это ты! А я и забыла, что крыльцо открытое. Запри!
- Кто там пришел-то? - спросила из-за переборки Тонькина мать.
- Свои, тетя Шура, - ответил Пашка, по-хозяйски щелкнув выключателем. - Пора свет зажигать.
- Здорово, Павел. Они толкуют на кухне, а я сумерничаю, спать прибираюсь.
Тетя Шура, старуха еще крепкая, круглолицая, выглянула в переднюю, пожмурилась на свет. Пашка стоял посреди избы в штормовке и сапогах-броднях: удалой, красивый парень с живыми темно-карими глазами. Всем бы хорош, только ветрогон. К Тоньке похаживает, а все, наверно, впустую. С другой стороны, где нынче лучше-то жениха найдешь: ведь не одна, с ребенком.
- Поди, охотился?
- Ага. По реке прошел.
- Сейчас воды-то - страсть. Я дак из дому и ноги не ставлю, а Тоня с Аленкой кажин день бегают в село. Да ты скинь бахилы-то, чай, устал, - подсказала она.
Пашка снял в кути сапоги, прошел на кухню и достал из рюкзака уток. Из второй половины избы, что соединяется с кухней, появилась Аленка.
- Ой, какие они красивые! Зачем ты их, дядя Паша? - с дрожью в голосе произнесла она.
- Полно, глупая, их по реке-то полно.
- Все равно жалко…
Аленкино лицо скуксилось, в голубеньких глазах навернулись слезы.
- Ну, что ты? Ведь не маленькая, иди-ка укладывайся спать, - утешила ее мать.
Остались вдвоем в столовой половине. Закусив картошкой с капустой, Пашка пил чай, а Тоня сидела против него просто так. Лицом она не очень привлекательна, зато телом плотная, грудастая. Вон какие гладкие коленки - так и хочется потрогать! Посматривали друг на друга: Пашка - весело, Тоня - как бы изучающе. Умом понимала, ни к чему баловство с бесшабашным Пашкой, но нравились ей эти буйные каштаново-русые кудри, эти дерзкие карие глаза, и каждый раз она покорялась ему.
- Ты бы хоть предупредил, что придешь, а то являешься, будто домой. Ведь совестно перед мамой, перед Аленкой: она уж в седьмом классе учится, все понимает, - полушепотом говорила Тоня.
- Ну, в следующий раз зайду к тебе в контору и при всех скажу - жди в гости.
- У тебя хватит ума.
Пашка поднялся, положив руки на Тонины плечи, склонился над ней и, щекотливо дыша в ухо, прошептал озорную частушку:
- Ты зачем меня ласкала, коли я тебе не мил, ты бы с осени сказала, я бы зиму не ходил.
Повеселев, Тоня хлопнула его по плечу ладонью. Он пристроился покурить около самоварной вытяжной трубы, пока она устилала постель. Курил неторопливо, уже при выключенном свете, чтобы потом нырнуть под одеяло в согретую постель…
Утром Пашка раньше всех вышел из избы. Ведь не дожидаться, когда Тонька с дочерью соберутся в село: одна - в контору, где работает в бухгалтерии, другая - в школу. Лучше прогуляться на зорьке опять по реке или полевыми опушками, пошугать тетеревов.
Заждавшийся хозяина Тарзан радостно кинулся на грудь. Пашка подал ему с руки большой кусок хлеба, а сам замер, прислушиваясь: казалось, со всех сторон доносилось тетеревиное бормотанье, без которого нельзя было и представить весеннего утра. Там, где всходило солнышко, лес горбился темной гривой, а внизу простиралась ясно освещенная пойма с розоватыми березняками и ольховниками, среди которых зеркально покоилась полая вода. Ах, мать честная! Вот оно, блаженство-то для охотничьей души! Иди куда глаза глядят; на ногах бродни-вездеходы, за спиной ружье и полегчавший рюкзак. Словно бы для зарядки Пашка крутнул несколько раз плечами и бодро зашагал напрямки через огороды в поле.
В это утро не удалось хлопнуть ни одного тетерева. На титовском поле был поставлен шалаш, но в него Пашка не успел забраться, а с подхода лишь вспугнул ток. Огорчаться не стал, потому что в кармане имелась даровая пятерка.
Ровно к девяти подошел к магазину: продавщица еще отпирала замок. Он ступил за ней через порог и сразу - с просьбой:
- Марья Степановна, дай бутылочку.
- Что ты, леший, какую тебе бутылочку! Ведь знаешь хорошо - рано еще, а только зенки продрал, уже - в магазин. Не дадут за прилавок-то встать, - напустилась на него Марья Степановна, баба дородная, грубая, привыкшая чувствовать себя командиром над мужиками.
- Чего расшумелась-то? Говорю, дай бутылку, пока народу нет: суну ее в рюкзак, никто не увидит.
- Люди работают, а он с утра вина ищет, - продолжала бурчать продавщица, сердито двигая с места на место гири и подметая щеткой прилавок.
- У меня своя работа.
- Вот именно, своя - с ружьем шляться.
- Обнаглела, атаманишь тут за прилавком! - не сдержался Пашка, хотя знал, что не раз придется обратиться к Марье.
Вслед ему понеслась брань. На улице он дал волю себе, обругав продавщицу последними словами. Переминая пятерку, стал размышлять, какой найти выход из положения, где же отовариться? На счастье, заметил Никанорова, еще не уехавшего из совхоза. Тот шагал неторопливо, запустив руки в глубокие карманы полупальто, держал направление к почте.
- Николай Александрович! Погодь минутку! - Пашка устремился к нему. - Доброе утро!
- Здорово, Паша! - Никаноров подал мясистую, будто распаренную руку. - На охоту, что ли, собрался?
- Да нет! Выручи, Александрович. Понимаешь, не дает эта ведьма пузырек, - показал на магазин. - Зайди, тебе-то завсегда отпустит. Поправимся, это самое…
Никаноров кашлянул в кулак, почмокал толстыми губами и словно нехотя взял деньги, только подсказал:
- Ты тут не мозоль глаза, ступай домой, а я потом подойду.
- О’кэй! Сейчас закусончик организую.
Пашка с легким сердцем зашагал вверх по улице: проблема, считай, решена. Выпьют они с Никаноровым, потолкуют, а потом можно будет храпака задать. Работенка позволяет. В совхозе пусть вкалывают другие. У Пашки свой устав жизни.
7
Слов нет, на удивление красиво расположилось Белоречье по-над рекой, откуда далеко открываются лесные увалы, так что есть ощущение простора, столь необходимое русской душе. Скоро окинет зеленью луга, прибрежные ивняки и ольховники, буйно зацветет по всей реке черемуха, самозабвенно ударят соловьи. Какое другое место на земле может сравниться со здешним?! И все бы хорошо, да бывают весны, когда Сотьма отрезает путь и в райцентр, и на станцию, и в город. Вот и нынче взыграла не на шутку, потому что устойчивое тепло резко согнало из лесов полую воду.
Казалось, мост был надежный, поставленный всего два года назад, а заволновались белореченские жители, многие выходили на угор или спускались вниз и, собравшись в кучки, наблюдали, как напирает ходкая вешняя вода, уже почти касаясь бревен настила. Высказывали разные мнения и предположения, даже спорили, размахивали руками.
И был среди односельчан один человек, следивший за происходящим всех внимательней и заинтересованней. Афанасий Капралов, мужик уже пожилой (за шестьдесят), считался в селе признанным мостостроителем. Вон он стоит, ничем не приметный, в помятом пиджаке и такой же линялой кепке, сдвинутой на глаза: прищурившись, вроде бы спокойно посматривает на стремительную мутную воду, на обреченный, по всему чувствуется, мост. К разговорам он, кажется, не прислушивается, а они вокруг одного:
- О, смотри, какой выворотень гонит! Сейчас шарахнет по сваям!
- Нет, пронесло…
- Против прошлого году воды-то вдвое.
- Это уж точно снесет.
- А может, и уцелеет, если ночью начнется спад воды.
- Да какой спад! Гляди того, поверх настила хлынет, а уж тогда сразу его подхватит.
- Тем и плохо за рекой-то жить.
- Да, вечная канитель с этим мостом. Вишь, место поглянулось: стали строиться на высоком берегу…
К Афанасию Капралову приблизился высокий узкоплечий парень, белореченский киномеханик Толька Лазарев.
- Что, Афанасий Кузьмич, тю-тю твой мостик! - кивнул он на реку.
Капралов ничего не ответил, лишь зыркнул в его сторону голубыми щелочками глаз.
- Молчит старый хрен, - изрек Толька, снова отойдя к мужикам.
- Небось это дело касается его больше всех.
- А чего ему беспокоиться? Снесет мост - знает, что придут к нему, дескать, выручай. Он любит эти шабашки.
- Поменьше бы балаболили языками, - огрызнулся Капралов.