Вынукан засмеялся.
- В городе культурные люди так не делают. В городе обязательно говорят: "Пожалуйста".
- Если тебе больше нравится в городе - пожалуйста, возвращайся туда, - зло сказал Степан. - Тут и без тебя обойдутся. Идем отсюда, Райтынэ.
Но она не захотела уйти. Сказала:
- Мне здесь хорошо..
Степан ушел. А Райтынэ весь вечер танцевала с Вынуканом. И на другой вечер она танцевала с ним, и еще, и еще. А через два месяца совсем просто сказала Степану:
- Я люблю Вынукана. И он меня любит. Он хороший. Шибко хороший. Он пишет про меня стихи. Умные стихи. Хочешь, я почитаю?
- Не хочу, - ответил тогда Степан. - Стихи - тебе, ты и слушай. А мне не надо.
С тех пор Райтынэ будто прилипла к Вынукану. И сразу опустела тундра. Не так быстро стали бегать олешки. Не так красиво пела теперь пурга. Все стало не так. Раньше даже длинные ночи не пугали Ваненгу: плохо разве долго-долго сидеть рядом с Райтынэ и обо всем говорить? Неплохо, однако. А теперь длинная ночь - как тоска на сердце. Что делать? Выйдет Степан Ваненга из дому, пойдет подальше в тундру, остановится, слушает.
Воет ветер, воют голодные волки. Больше ничего нету. У-уй, тоска какая!.. Бежать хочется. От тундры бежать, от тоски, от себя. Матери так и сказал:
- Надоели олешки. Надоела тундра. Надоела пурга. Поеду в город.
И уехал.
Буер с белым и красным парусами снова промчался мимо стамухи, чуть не зацепив за край ледяной горы. Кердыша не было видно: поземка закрывала сани и человека, с берега казалось, что по воздуху летят одни паруса.
- Красиво! - сказал Ваненга. - Шибко красиво!..
Потом паруса закружились вокруг стамухи - вираж за виражом, один круче другого. Степан улыбнулся: упорный Саня! Другому, поди, надоело бы голову свою тренировать, а ему не надоедает. Дома крутит, в спортзале крутит, на буере крутит. Каждый день. "Сказал, что моряком буду - значит, буду!" - говорит Саня. Вот и крутит.
Степан опять начал тихонько напевать. И в это время услыхал:
- Поешь, Степан? - Кто-то положил руку на его плечо и переспросил: - Поешь про тундру?
Степан оглянулся. Сзади стояла Марина Санина, буфетчица из ресторана. Степан ее знал, ее многие знали в порту. Известно было Степану и то, что Марина часто бывает с Бесединым.
Разное говорили о ней. Одни - хорошее, другие - плохое. Сам Степан ничего не мог сказать. Откуда ему знать, как и чем живет она? Слышал Ваненга такую русскую поговорку: "Скажи мне, кто друг твой, и я скажу, кто ты". Умная поговорка. Однако Степан не совсем понимал: разве друзья обязательно должны быть оба плохими? Райтынэ была его другом. Хорошим другом. Она сделала очень плохо - забыла дружбу. А вот он этого не сделал бы. Значит, он не такой, как Райтынэ. И Марина Санина, может быть, не такая, как Беседин…
Степан встал, снял варежку, протянул Марине руку:
- Здравствуй, Мария. Хорошего тебе здоровья.
- Спасибо, Степа. И тебе хорошего здоровья. Это, наверное, Саня Кердыш катается на буере?
- Саня. Мчится туда-сюда, как на олешках.
- А ты почему не катаешься?
- Не люблю на буере. На олешках люблю, на буере не люблю. Некому там кричать: "Ой-е, пошел, пошел быстро!"
Марина засмеялась. Даже похлопала ладошками - так ей, наверно, понравилось, что сказал Ваненга. А Степан, слушая, как она смеется, глядя на ее лицо, проговорил:
- У-уй, красивая ты, однако! Шибко красивая! А когда смеешься - будто снег по весне в тундре тает…
- Это ты правду говоришь?
Марина сдернула с руки варежку, стряхнула снег с шапки Степана. Он хотел снять шапку, но Марина отстранила его руку:
- Не надо. Простудишься. Ну-ка, скажи еще чтонибудь хорошее.
Она продолжала смеяться, и Степану показалось, что рядом с ним стоит Райтынэ, стоит и смотрит на него своими красивыми, немножко грустными глазами. Райтынэ не похожа на Марину, ничуть не похожа, но смех у нее такой же. Слушаешь, будто хорошее вино пьешь.
- Ты - как Райтынэ, - вдруг сказал Степан. - Понимаешь?
- Не понимаю, - улыбнулась Марина. - Кто она, эта Райтынэ? Богиня тундры?
- Не богиня, - серьезно ответил Степан. - Богини - это в Греции, а Райтынэ - девушка тундры.
- Твоя девушка?
Степан не ответил. Зачем отвечать? Начнет Марина смеяться. Скажет: "Значит, Вынукан лучше тебя. Если б был хуже, не ушла бы Райтынэ…"
Он снова сел на чугунную пушку, молча вытащил из кармана длинную трубку, набил ее табаком и закурил. Марина спросила:
- Ты что, Степан? Я обидела тебя?
Ваненга покачал головой.
- Ты не обидела. - И неожиданно для себя добавил: - Райтынэ обидела. Забыла дружбу. Ушла к Вынукану. Он про нее стихи пишет.
Марина подошла сбоку, попросила:
- Подвинься немножко. Можно, я - рядышком?
- Можно рядышком.
Она села, украдкой поглядела на Степана. Глаза у него были полузакрыты. Так бывает у людей, которые словно смотрят в себя. Или в свое прошлое. Марина подумала, что Ваненга, наверно, видит сейчас свою Райтынэ. И этого Вынукана, что пишет про Райтынэ стихи… Неужели и у Марка так же? Подумает о ней, о Марине, - и тут же увидит капитана Зарубина.
Марк… Где он сейчас, Марк? Посмотреть бы на него хоть одним глазком, сказать бы ему хоть одно слово… Впрочем, что она может ему сказать? Ничего ведь не склеить. Марк не такой, чтобы простить ей все. Мог простить Зарубина, но был еще Беседин. Был?.. Запуталась она. Так запуталась, что порой готова привязать камень на шею и - в прорубь. Сразу избавиться от всего: от пустоты, от страшной тоски, от самой себя.
Не глядя на Степана, Марина спросила:
- Степа, тебе тяжело?
Он опять ничего не ответил. Может, не расслышал. Тогда Марина сказала:
- А ты забудь ее, Степа. Забудь - и все! Ушла - значит, ты ей не нужен. Найди себе другую девушку и веселись вовсю. Слышишь, жить надо весело!
Степан искоса посмотрел на нее, немножко удивился: "Говорит: "Живи весело!", а у самой слезы в голосе. Чего это она так? Ну и ну! Попробуй пойми такое…"
Марина зябко поежилась. "Найди себе другую девушку…" А Марк нашел? Она ведь тоже сама ушла. Зачем же ему страдать? Зачем думать о ней?..
Степан спросил-?
- Ты живешь весело?
Она не ожидала этого вопроса. И не сразу нашлась, что ответить. Весело ли она живет? Веселее некуда! День и ночь копается в своей душе, день и ночь думает: а дальше что? Что далыпе-то будет? Всю жизнь вот так маяться: ни настоящего чувства, ни большой любви, ни хорошей радости… Будто и прожила не так уж мало, а вспомнить-то, кроме Марка, и нечего…
- Почему ты молчишь, однако? - спросил Степан. - Быть такой красивой, как ты, плохо ли?
- Эх, Степа, Степа, - вздохнула Марина, - ничего-то ты не знаешь. Хороший ты, видно, человек, вот и думаешь, что все кругом хорошо. Скажи, думаешь, что я хорошая?
- Думаю, - просто ответил Степан. - Славная ты.
- Что ж, спасибо тебе, - тихо проговорила Марина.
- Не надо спасибо, - сказал Степан. - Пускай тебе всегда хорошо будет…
Он зажег потухшую трубку, сунул озябшие руки в рукава кухлянки и словно застыл, снова думая о своем. И Марина вдруг почувствовала к нему невольную жалость. Простую бабью жалость. Она видела в его глазах горечь, с которой была давно знакома. Но в том, что она носит в себе эту горечь, никто, кроме нее, не виноват. А Степан… Ей неожиданно захотелось хоть на время увести его от одиночества. И уйти от такого же одиночества самой: никто не поймет другого, как тот, кто бедует сам.
Марина встала, с минуту что-то обдумывала, потом сказала:
- Слушай, Степа, пойдем ко мне, я тебя чаем угощу? Настоящим, домашним… Я ведь рядышком здесь живу, пойдем, а?
Степан с готовностью согласился:
- Пойдем, пожалуй…
На столе у Марины скатерть такой белизны, точно ее кто посыпал первым снегом. И покрывало на кровати такое же белое, и наволочки на подушках, а пол в комнате так натерт, что Степану страшно ступить ногой. Остановившись у порога, он сказал:
- Сниму унты, однако.
Он немножко растерялся и не знал, что делать. Степан уже и забыл, когда ему в последний раз приходилось бывать в такой обстановке. В доме у Райтынэ тоже было хорошо. Но не так. Не так уютно. Здесь все подругому. Хорошая, видать, хозяйка Марина Санина.
Марина сбросила с себя шубку, подошла к Степану и сама расстегнула пуговицы на его кухлянке. Он совсем смутился, а Марина смеялась:
- Не будь дикаренком, Степа. Ну, чего ты такой? Стесняешься?
- Стесняюсь маленько, - признался Степан. - Тебя стесняюсь, всего стесняюсь. Унты все же сниму, однако. Зачем пол следить…
Марина усадила его за стол, сказала:
- Сейчас чаю вскипячу, будем чаевничать. Ты пирог сладкий любишь?
Он кивнул:
- Люблю.
- А варенье какое хочешь? Есть брусничное, малиновое, смородиновое.
- Все варенья люблю, - ответил Степан и подумал: "Может, не так надо отвечать? Наверно, надо сказать: "Спасибо, ничего не хочу…""
- Ты чай крепкий любишь? - спросила Марина.
Теперь он ответил:
- Спасибо, ничего не хочу.
Она посмотрела на него с удивлением:
- Как ничего не хочешь? И чай не будешь?
- Чай буду, однако. Спасибо.
Марина вдруг подошла к нему, шутливо взъерошила его волосы, засмеялась:
- Знаешь что, Степа, раз ты пришел ко мне в гости, давай гостевать по-настоящему. Согласен? Ну и хорошо.
Она принесла два небольших фужера, бутылку портвейна, нарезанную семгу, поставила на стол холодную свинину, хлеб.
Степан сидел точно истукан: пусть Марина ничего дурного о нем не подумает. Он ведь гость, а гость всегда должен уважать хозяина или хозяйку. В тундре это большой закон.
Марина налила фужеры, сказала:
- Давай выпьем, Степан. Без тостов, просто так. Просто по-дружески.
- Давай.
Она выпила половину. Степан - до конца. И через минуту-две почувствовал себя проще. Исчезла скованность, которая до этого мешала Степану держать себя обыкновенно. Подвинув к нему семгу, Марина спросила:
- Ты часто пьешь, Степа?
- Совсем не часто, - ответил Ваненга. - Редко-редко. Не так, как Илья Беседин.
Сказал - и сразу пожалел об этом. Илья Беседин - друг Марины. Зачем говорить о нем нехорошее? Нечестно так. Марина может обидеться. Уй, как плохо получилось!
Но Марина не обиделась. Смотрела на простое, открытое лицо Степана и думала: "Порядочная же, наверно, дрянь эта Райтынэ, если бросила такого человека! Он же мухи не обидит, с ним вон как просто, будто с самым хорошим другом. И тяжело ему, это видно сразу. Словно остался один на всем белом свете…"
Она думала сейчас о Райтынэ, а сама словно стояла рядом с ней. И спрашивала себя: "А ты? Ты не такая?.."
Марина взглянула на Ваненгу. А что, если он прочитает ее мысли? Как он тогда посмотрит на нее?..
Она быстро налила в его фужер вина, сказала:
- Давай еще выпьем, Степа.
Он взял фужер, улыбнулся.
- Давай еще выпьем. Спасибо тебе.
И залпом выпил. Ему было хорошо сейчас. Очень хорошо. И грустно и радостно. Не было Райтынэ, она ушла с Вынуканом, решила, что Вынукан лучше. А вот красивая русская девушка Марина позвала его к себе, и ему очень славно с ней. Уй, как славно!..
- Ты все время помнишь свою Райтынэ? - спросила Марина. - Все время думаешь о ней?
- Все время помнил, - ответил Степан.
- А сейчас?
- Сейчас маленько меньше… А может, и не меньше, не знаю, однако.
Странное дело: всего полчаса назад, глядя на Степана, Марина не видела в нем ничего такого, что бросилось бы ей в глаза. Обыкновенное, даже простоватое лицо, чуть удлиненные, как у всех ненцев, глаза, невысокий лоб, слегка прочерченный у переносья морщиной. Пройдет такой парень мимо - и не заметишь. Таких много. Сейчас же она неожиданно увидела его совсем другим.
- Вон ты какой, Степа, - проговорила Марина задумчиво.
- Какой? - Голос у него был глухой, хрипловатый. - Скажи, Мария.
- Чистый… Как он…
Степан, кажется, не слышал ее слов. С прежней грустью смотрел он в ее глаза, в которых точно синело небо тундры. Большое, очень большое небо, затянутое морозной мглой. Оно качается над головой - и голова идет кругом. От этого трудно стоять на ногах, того гляди, упадешь на снег. Упадешь - и не встанешь. Так и будешь лежать и стынуть от холода, пока кто-нибудь не придет. Хорошо, если придет Райтынэ. Тогда сразу станет тепло, потому что с ней всегда тепло. Райтынэ скажет: "Обними меня. Крепко обними, однако!" И он обнимет. А Райтынэ откинет голову назад, чтобы он мог видеть и ее губы, и ее глаза, в которых лежит большая, как мир, тундра.
Женским чутьем Марина угадала все. И, помимо своей воли, испытала острую зависть к чужому счастью. К счастью той Райтынэ, которую Ваненга никогда не забудет.
Она спросила:
- Ты сейчас видел ее?
Степан, конечно, понял, о ком она говорит. И честно ответил:
- Да, ее.
И подумал, что обидел Марину. Нехорошо получилось. Шибко нехорошо. Марина позвала его в гости, как доброго друга, а он ушел от нее в тундру. Убежал. Разве так можно?.. Зачем именно теперь пришла к нему Райтынэ? Сказать бы ей: "Уходи. У тебя есть Вынукан. И никогда больше не приходи из тундры!" Но он не мог прогнать ее. И сам не мог от нее уйти… Вот, однако, как плохо устроена жизнь. Так плохо, что хуже и некуда…
Степан тихонько позвал:
- Мария!
Она и не шевельнулась. Ему показалось, что она плачет. Степан осторожно коснулся ее руки, опять позвал:
- Мария…
Она наконец отняла руки от лица, посмотрела на Степана. В ее взгляде не было ни осуждения, ни неприязни к нему. И все же Ваненга сказал:
- Я не хотел тебя обидеть, однако. Само так получилось.
Марина улыбнулась.
- Ты тут ни при чем, Степа. И не надо больше об этом. Расскажи лучше, как живешь… Как дела идут?
Степан оживился.
- Хорошо дела идут. Работу шибко люблю. Думаю вот только: плохо будет, если Саня в море уйдет. Привык к нему, к Сане-то.
- Может, не уйдет?
- Уйдет. Он такой. - Степан с минуту помолчал, потом сказал: - А у него на душе тоже плохо. Давно любит Люду Хрисанову, а все не вместе. Почему так - не понимаю. Ты ее знаешь?
- Плохо знаю, - ответила Марина. - Больше понаслышке.
Неожиданно для самого себя Ваненга проговорил:
- Скоро Беседин прилетит со Шпицбергена. Совсем скоро.
Марина быстро спросила:
- А ты откуда знаешь?
Степан ничего точно не знал, но решил соврать: ей веселее станет. Илья ведь друг ее.
- Там, на Шпицбергене-то, товарищ мой, - ответил Ваненга. - Радиограмму прислал. Пишет: еще немножко - и прилетим. Вот как… Он врать не станет, товарищ мой. Шибко хороший он человек, Марк Талалин… Правду всегда говорит.
Марина встала и, подойдя к Степану, обеими руками схватила его за плечи:
- Как ты сказал? Как ты сказал?
Ваненга опешил. Он не мог понять, почему Марина придала такое значение его словам. Ведь ничего особенного он не сказал.
- Я правду говорю. - Он растерянно улыбнулся, глядя на Марину. - Скоро прилетят. Совсем скоро.
- Ты как назвал своего товарища? Марк Талалин? Откуда ты знаешь его? Откуда тебе известно, что он на Шпицбергене? Кто тебе об этом сказал? Да не молчи же ты, не молчи, слышишь?
- Я не молчу, однако. - Степан уже не улыбался, он смотрел на Марину все с большим удивлением. - Давно знаю Марка Талалина. Вместе живем. Саня живет, Марк Талалин живет, я живу. Одна у нас комната. Когда улетел Марк, провожали его. И я провожал, и Саня провожал. А тебе почему знаком Марк?
- Мне?
Марина не сразу нашлась, что ответить. Не рассказывать же Степану обо всем, что было. Зачем? Былое быльем поросло, его не воротишь. Думала, Марк уехал в тот же день, а он, оказывается, был все время рядом. Может, не раз проходил мимо ее дома, может, даже видел ее, но не подошел, не окликнул. И не подойдет теперь никогда и никогда теперь не окликнет: чужими они стали, такими чужими, будто и не было ничего в прошлом. Вот уж правду люди говорят: враги могут помириться - друзьями стать, любовь разладится - словно чашка разобьется: сколько ни склеивай, ничто в ней не удержишь.
Марина сникла так же неожиданно, как и загорелась. Казалось, эта вспышка отняла у нее последние силы.
Степан вдруг сказал:
- Я знаю, почему тебе знаком Марк Талалин.
Не глядя на него, Марина безразлично спросила:
- Знаешь? Откуда же?
- Ночь была тогда… - Степан вытащил трубку, набил табаком, спросил: "Можно?" Марина кивнула:
"Кури". - Ночь была тогда, дождь шел и снег шел. Марк у реки сидел. Один. Мы с Саней подошли, сказали: "Плохо тебе, однако… Зачем один сидишь?" Марк Талалин говорит: "К другу приехал, а друга-то и нет. Вот и сижу один… Уезжать надо". Теперь думаю: ты его другом была. К тебе он приезжал. А ты, поди, сказала: "У меня Илья Беседин есть…" Так?
Марина ничего не ответила. Перебирая пальцами бахрому шали, она глядела в окно и думала о своем. Может быть, видела за окном Марка. Сидит он у холодной реки, хлопья мокрого снега падают на его голову, а он все смотрит и смотрит на черную воду, слушает, как бьются волны о бетонный берег. И ни одного близкого человека рядом, никого и ничего.
- Он так и сказал? - тихо спросила Марина. - Так и сказал: "К другу приехал, а друга-то и нет…"?
- Так и сказал. А больше ничего не сказал… - Степан с минуту помолчал и добавил: - Потому что он шибко хороший человек, Марк Талалин.
- Да-а…
Степан смотрел на Марину со смешанным чувством восхищения и возникшей вдруг неприязни. "Красивая, ох какая красивая, и Райтынэ, поди, не уступит, а душа не чистая, однако. Такого человека, как Марк Талалин, променять на Илью Беседина! Ай, дура! Совсем дура! Наверно, все красивые женщины дуры… Райтынэ к Вынукану ушла, Мария - к Беседину. Ну, черти!.. Ничего не понимают. Не хотят счастливыми быть".
- Марк Талалин лучше Беседина! - крикнул Ваненга, будто бросая ей камень в спину. Увидел, как она вздрогнула, но не пожалел. Словно не Марина это стояла у окна, а Райтынэ, и словно не Марка он защищал, а самого себя. - Беседин - кто? Человек? Марк - человек, а не Беседин! Я знаю! Зачем ушла к Илье?
Она молчала.
- Шибко плохо ты сделала, коли так, - сказал Степан.
Марина медленно обернулась, поправила на плечах шаль.
- Я думала, ты добрый, - почти неслышно проговорила она. - А ты - как все.
Степан ответил:
- По-твоему, добрый - это что? Говорить "хорошо", когда плохо? Таким добрым не буду…