4
Это было возвращением к жизни. Все, кроме работы, отошло на второй план. Глядя на голубой огонь сквозь защитную маску, Марина думала о том, что только люди, лишенные всякого воображения, могут оставаться равнодушными к необыкновенной красоте всполохов, похожих на волшебные огни. Она же в этом голубом огне могла видеть все, что хотела. Стоило ей прищурить глаза - и тысячи искр превращались в звездные тропинки, по которым она без особого труда отправлялась в свое прошлое или будущее - куда захочет! Удлини она пламя - и перед ней откроются тайны, в которые не проник еще ни один человек. Она могла из огня создать такие картины, что самый искусный художник только ахнул бы.
Первые два-три дня Марина работала с несвойственной ей робостью. Так человек, долгое время пролежавший на больничной койке, делает первые шаги. Земля ему кажется зыбкой, словно морские волны, и он не уверен, что она вдруг не заколеблется под ним, не уйдет из-под ног. Но потом все стало на свое место. Украдкой - чтобы не обидеть недоверием - Хрисанова наблюдала за работой Марины и все больше убеждалась: Марина - сварщица по призванию, у нее точные движения, математически точный расчет, необыкновенное изящество в работе, словно она имела дело не со стальными частями корабля, а с хрупкими деталями тонкого оптического прибора.
Как-то вечером, когда сварщицы переодевались после работы, Людмила сказала:
- Чувствую, как шатается мой королевский трон. Пройдет полгода - Марина Санина займет его.
Марина засмеялась.
- Нет, я навсегда хочу остаться верноподданной своей любимой королевы.
В этих шутливых словах Марины заключался глубокий смысл: чем больше Марина узнавала Хрисанову, тем сильнее к ней привязывалась. Людмила была ровной, со всеми девушками, и у нее для всех хватало внимания, времени.
С первых же дней Марина заметила: ее новые подруги никогда не сентиментальничали, не вздыхали и не охали, даже если у кого-нибудь из них случалась беда. Они не прятали друг от друга даже самых сокровенных чувств, но их откровенность нисколько не походила на обычные излияния девиц, которые искали сочувствия, хотя и не надеялись на помощь. Они помогали друг другу без широких жестов и громких фраз, и в этом нельзя было не увидеть особой цельности их натур…
Через неделю после того, как Марина пришла в их бригаду, она спросила у Вали Ногаевой:
- Вы часто ходите к Кате Луганской? Скоро она поправится?
- К Кате Луганской? - вопрос, кажется, застал девушку врасплох. - Да, конечно.
- Можно мне пойти сегодня с вами?
Валя помолчала, что-то обдумывая. И ответила весьма категорично:
- Нет.
В это время подошла Людмила, и Валя сказала ей:
- Марина просит познакомить ее с Катей Луганской. Той, знаешь?..
Людмила улыбнулась, села на скамью, потянула Марину за руку:
- Садись, Марина. Ты читала о поручике Киже?
- Нет, - сказала Марина.
- Был такой поручик, человек, которого не было. Кати тоже нет.
- Как нет?! - удивилась Марина.
- Мы ее просто выдумали для того, чтобы легче было вытащить тебя из ресторана. Понимаешь? - Она продолжала улыбаться, но смотрела на Марину настороженно: обидится, нет?
Марина весело рассмеялась.
- Ну и ну! Дипломатки! Дипломатический корпус ее величества!
Вечером, оставшись одна, Марина долго думала над этим, казалось бы, незначительным эпизодом. Что заставило Людмилу вмешаться в ее личную жизнь? Они, по сути, были чужими людьми, их ничто до этого не связывало. Может быть, Людмиле, как бригадиру, действительно нужна была сварщица? Нет, бригада вполне обошлась бы и без нее, дело было не в этом. Видимо, более высокие чувства руководили Людмилой и ее подругами, когда они протягивали Марине руку.
Анна удивлялась: отчего Марина стала совсем непохожей на ту Марину, какой Анна привыкла ее всегда видеть?
Еще две недели назад между сестрами часто возникали перепалки. Марина, приходя с работы, обычно прямо в платье валилась на кровать и подолгу лежала, уставившись в потолок, ни о чем не говоря, ничего не делая. "Ты хотя бы переоделась, - ворчала Анна, - хотя бы волосы привела в порядок. Разлохматилась, раскисла, тошно смотреть". - "А ты не смотри", - безразлично отвечала Марина. "Ты же опустилась. Неужели тебе самой не противно?" - "Все противно, - вздыхала Марина. - И твое ворчанье противно… Оставь меня в покое".
И вдруг такая перемена…
На туалетном столике Марины появилась косметика, гардероб пополнился новыми платьями, модельными туфлями и модной шляпкой, отороченной мехом. По утрам Марина бежала в ванную и долго плескалась там. Разрумянившаяся, она метеором врывалась в кухню, дурашливо кричала: "Ух, шибко здорово, однако!" - Ей очень нравилась манера ее нового приятеля Степы Ваненги.
"Что с ней произошло?" - думала Анна. И неожиданно для самой себя вдруг почувствовала: маленькой змейкой вползает в душу зависть, копошится там, с каждым днем жалит все больнее.
Вначале ей трудно было объяснить самой себе, чему она завидует. По натуре своей Анна была проще Марины. У нее никогда не возникало желания покопаться в самой себе, посмотреть на себя со стороны, спросить у себя: "Как и чем ты живешь, Анна?" А если в редких случаях она и спрашивала себя об этом, то, не задумываясь, отвечала: "Живу, как все. Звезд с неба не хватаю, не нужны они мне, и не кручинюсь. Дай только бог, чтоб хуже не было".
Ей всегда казалось, что жизнью своей она может быть довольна. Нет взлетов, нет ярких вспышек, которые могли бы зажечь, осветить изнутри и навсегда запомниться. Ну и что ж? Прожил ведь старик Пашецкий долгую жизнь, у него тоже не было взлетов, а он говорит: "Я простой человек, мне не поставят памятника, но след на земле я оставлю… Какой? Все, кто меня знал, скажут: это был честный человек…" Точно так же думала о себе и Анна.
Когда Анна видела, как мечется ее двоюродная сестра, как неустроена ее жизнь, она, помимо своей воли, испытывала что-то похожее на радость за себя. Нет, она не злорадствовала, ей было искренне жаль Марину, но все же она не могла избавиться от мысли, которой сама стыдилась: "У меня все по-другому. Я сумела устроить свою жизнь, я ни о чем не жалею и ничего другого искать не хочу. Мне хорошо…"
Может быть, если бы Анна не видела всего, что происходило в эти дни с ее сестрой, она так никогда бы и не поняла, что в ее жизни все-таки чего-то не хватало, и все время она старалась, тоже помимо своей воли, обманывать себя, прячась за построенный ею самой барьер из непрочного материала: "Мне хорошо".
Анна не любила, когда нарушали ее покой, не прощала тому, кто выводил ее из равновесия. Но теперь это случилось. Она словно потеряла почву под ногами, ее словно силой заставили посмотреть на вещи, видеть которые она не хотела. "Я эгоистка, - размышляла она. - Вместо того чтобы радоваться за Марину, начинаю завидовать".
Марине она завидовала, а на Людмилу Хрисанову обозлилась так, будто та была ее кровным врагом. "Какого черта она лезет не в свои дела? Кто ей дал право вмешиваться в личную жизнь человека!"
- Что-нибудь случилось, Анна? Почему ты такая? - спрашивала Марина сестру.
- Какая?
- Как будто ты чем-то недовольна. И не только сейчас, а вообще… Если я в этом виновата, скажи.
- А ты станешь меня слушать? - В ее голосе явно звучали язвительные нотки. - Мы ведь теперь разные с тобой: я по-прежнему угодничаю, а ты… Тебя и не узнать теперь. Ни дать ни взять - вторая "королева" объявилась. Короны только не хватает…
Марина просила:
- Не надо так, Анка.
Анна подошла к окну, потерлась лбом о стекло, поглядела на заснеженную реку и, повернувшись к Марине, негромко спросила:
- Ты что, с рестораном совсем покончила? Не вернешься?
- Не вернусь Никогда не вернусь.
- Ну что ж, тебе виднее. Только, если решишь назад пятиться, на меня не рассчитывай. Ясно? - И, не сказав больше ни слова, вышла из комнаты.
Марина вздохнула:
- Вот так всегда: радости без печали, видно, не бывает.
ГЛАВА X
1
После того вечера, когда в ресторане праздновали день рождения Степы Ваненги, Людмила стала частым гостем в общежитии. Она теперь приходила сюда, как домой. Наводила порядок в комнате, кипятила чай и, накрыв на стол, приглашала:
- Прошу, товарищи докеры!
Для Сани такие вечера были верхом блаженства. В том, что Людмила испытывает к нему особенные чувства, Кердыш не сомневался. А теплое, дружеское отношение Людмилы к его товарищам только радовало Саню. Когда он смотрел на Степана и Людмилу, у него невольно возникала мысль, что они похожи на брата и сестру - так много было общего в их характерах. Честность, прямота, душевная расположенность к людям - эти качества как бы роднили их.
С Марком было немного не так. Нет, Саня не мог сказать, что Людмила относится к Марку холоднее, чем к Степану. Но иногда ему казалось, что она старается сдерживать свои чувства. "Наверно, в этом виноват сам Марк, - думал Саня. - Трудно ему, что ли, быть с Людмилой попроще и не замыкаться в себе, как улитка?.."
Все же он как-то спросил у Людмилы:
- Почему ты с Марком не такая, как со Степой?
- Что ты имеешь в виду? - Людмилу, кажется, встревожил его вопрос.
- С Марком ты намного сдержаннее. Ты его плохо знаешь. Это такая чистая душа, каких поискать. Правда, он больше в себе, но это не его вина.
Людмила улыбнулась, а Саня горячо продолжал:
- Марк много пережил. Очень много… Если бы все были такими, как Талалин, на свете жилось бы куда легче и лучше.
Людмила сказала:
- Я тоже так думаю. - И опять улыбнулась. - Но чего это ты вдруг взялся расписывать Марка, точно икону?
- Почему точно икону? - Саня немножко обиделся. - Я просто хочу, чтобы ты лучше его понимала… Потому что он мой друг. Как Степа Ваненга.
- Не сердись, Саня, - мягко ответила девушка. - Я постараюсь понять его лучше. Все постараюсь понять лучше.
Она непроизвольно сделала ударение на слове "все", но Саня этого не заметил.
…А ей и вправду надо было многое понять и во многом разобраться. Людмила знала: Саня убежден, что она ходит сюда только ради него. Но убеждена ли в том она сама?
Ее действительно теперь часто тянуло в их холостяцкую комнату, и если по каким-либо причинам она не могла прийти сюда хоть на часок, ей становилось не по себе. Даже среди подруг - будь то в театре, в кино или на каком-нибудь вечере - Людмила не могла избавиться от ощущения, что ей чего-то не хватает. "Такого со мной еще не бывало", - призналась она себе. И не раз, уйдя с середины сеанса или в перерыв между действиями спектакля, Людмила бежала в общежитие докеров.
А Саня, боясь быть надоедливым, никогда не предлагал ей пойти с ним куда-нибудь вдвоем, хотя и мечтал об этом.
Правда, нередко и Степан, и Марк, посидев за чаем часок-другой, вдруг вспоминали, что им срочно надо кудато идти. Саня для видимости просил "не ломать компанию", но друзья понимали: он только того и ждет, когда они исчезнут. А когда они, прошатавшись по набережной до полуночи, возвращались домой, Кердыш признавался:
- Мне без вас плохо. Теряюсь. Не знаю, о чем говорить…
И это было правдой.
Но без них было плохо не только Сане. К Людмиле тоже неожиданно возвращалось то самое ощущение, которое она испытывала в обществе подруг: ей опять чего-то не хватало.
2
…Небольшой парусный бот обогнул мысок, у которого еще громоздились застрявшие на мели льдины, и вышел на взморье. Свежий зюйд-вест сразу же ударил в левый борт, ботик накренился, и холодные брызги обдали сидевшего на носу Марка. Марк сказал, кивнув в сторону моря:
- Там крутые волны.
- Пойдем на крутую волну, - ответил Саня. - Ты как, Люда?
- Я не против. - Людмила натянула на голову капюшон, наглухо застегнула длинный плащ. - Только не зарываться, - добавила она.
- Зарываться не будем, - заверил Саня.
Город остался далеко позади, его уже почти совсем не было видно, он только угадывался по негустому дымному облаку, повисшему над заводами. Правее, на высоком холме, блестел, отражая солнечные лучи, стеклянный купол планетария. Река тоже блестела.
- Саня, не отвлекайся, - сказала Людмила. - У нас нет желания принять холодную ванну.
На взморье еще кое-где плавали льдины-одиночки. Изъеденные водой, потемневшие, рыхлые, они тем не менее представляли опасность, надо было все время быть настороже, чтобы не столкнуться с одной из них.
- Можете не беспокоиться, - ответил Саня. - Рулевой свое дело знает.
Льдины Кердыша не пугали. И думал он в эту минуту не о них. Чем дальше уходила земля, тем круче становились волны. Они легко поднимали ботик на свои гребни и так же легко бросали вниз. Саня был уверен: суденышко хотя и утлое, но устойчивость его хороша… Беду он поджидал с другой стороны. Хотя никаких признаков морской болезни не было, они еще могли появиться, и это держало его в напряжении. "Не думать об этом, не думать! - заклинал он самого себя. - А то опять вдруг начнется".
Саня видел: Марк все время украдкой наблюдает за ним и в любую минуту готов помочь. Но кто и что может помочь ему, если "оно" снова начнется, как когда-то? "Не думать, не думать!"
Саня сам затеял это испытание. Еще три дня назад, когда по реке только-только прошел ледоплав, Кердыш сел на ботик и один отчалил от берега. В тот день был сильный ветер, он гнал высокие волны, и ботик качало так, как качает легкий корабль в открытом море. "Пусть качает, - думал Саня, - пусть, все равно не уступлю".
Кердыш бартежал битых два часа, жесткий парус бил его по лицу, ледяные брызги промочили до костей, а он дрожал не от холода, а от радостного возбуждения: "оно" не приходило. Саня не чувствовал даже легкого приступа тошноты и, еще не веря своему счастью, словно одержимый кричал: "А ну-ка, ветер, сделай бурю в этой грязной луже, которую раньше кое-кто считал грозной рекой… Давай поднатужься, старина!"
После этого он решил выйти со своим ботиком на взморье, но уже не один, а пригласил своих друзей - Марка и Людмилу. "Пусть посмотрят, - думал Саня. - Пусть увидят, как я держусь".
Сейчас он жалел, что пошел на это испытание не один. Будь с ним только Марк - куда ни шло. Но Людмила…
- Саня, не повернуть ли нам назад? - предложила Людмила. - Смотри, как разыгрались волны.
- Что ты называешь волнами? Вот эти морщинки? Да ведь это простая рябь, не больше.
Марк и Людмила переглянулись.
- Я знаю, о чем вы думаете, - засмеялся Саня. - Вы думаете: "Ну, расхвастался Санька, удержу нет! А сам небось вот-вот травить за борт начнет и позеленеет, как лягушка…" А я не позеленею! И травить не начну, ясно?! Хватит, отмучился. Побаиваюсь еще, но чую: будет все-таки Санька Кердыш моряком, будет!
Они вернулись на берег уже к вечеру, поставили ботик в ковш и пошли в кафе ужинать.
- Заказывать буду я, - сказал Саня Марку. - За свое крещение.
Они взяли бутылку шампанского, Людмила и Марк заказали себе шашлык, а Саня, взяв карандаш, стал подчеркивать названия блюд: бифштекс, баранья отбивная, салат из крабов, кета… Девушка-официантка спросила:
- Зачем вы подчеркиваете?
- Это все я буду есть, - ответил Кердыш. - Вы знаете, сколько ест моряк, который возвращается после долгого плавания?
Во время ужина Саня сказал:
- Никто не знает, каких трудов мне стоило выколотить из себя морскую болезнь… Я, конечно, понимаю: шторм в море - это совсем не то, что было сегодня, но два года назад даже от такой волны я становился трупом… Давайте выпьем за будущего моряка Саньку Кердыша. За будущего ледового капитана Александра Александровича Кердыша. Ура, товарищи!
- Ты сильный человек, Саня, - с нежностью проговорила Людмила. - Я уверена, ты станешь настоящим капитаном. И однажды ты приведешь свой потрепанный бурями корабль в наш док и скажешь: "Товарищи докеры, вручаю вам свою посудину, сделайте все, что нужно". Можешь не беспокоиться - мы сделаем. Правда, Марк?
- Сделаем, - подтвердил Талалин.
- Спасибо, - сказал Саня. - Обратите особое внимание на третий шпангоут в кормовом отсеке.
Принимая его шутку, Людмила заметила:
- В третий отсек я поставлю лучшую свою сварщицу Марину Санину. Она постарается…
Марк быстро взглянул на Людмилу.
Людмила заметила, как встрепенулся Марк, однако продолжала, улыбаясь:
- Порой меня называют "королевой голубого огня", и я уже почти поверила, что среди девушек-сварщиц в искусстве зажигать хорошую дугу равных мне нет.
- Теперь так не думаешь? - спросил Саня.
- Если бы ты видел, как работает Марина, не спрашивал бы, - уже серьезно ответила Людмила. - Впрочем, Марк знает об этом не хуже меня, он может подтвердить. Подтвердишь, Марк?
Марк закурил, не спеша спрятал в карман портсигар и спички, потом взял бутылку и спросил:
- Ты еще немного выпьешь, Люда?
Людмила кивнула:
- Налей, только чуть-чуть. И знаете что? Давайте выпьем за дружбу, которая не ржавеет от времени. Есть ведь такая дружба, Марк?
- Ты говоришь о дружбе или о любви? - глядя на свой бокал с вином, спросил Марк. - Это ведь не одно и то же.
- Разве? - Людмила тоже подняла бокал и посмотрела сквозь него на Марка. - Я не искушена, Марк. А что, по-твоему, сильнее?
Марк выпил, поставил бокал на стол, сказал, обращаясь к Сане:
- Нам пора, Саня. Давайте рассчитываться…
Они вышли из кафе, и Марк хотел было уже распрощаться, когда Кердыш вдруг, увидев какого-то парня, сказал:
- Видишь вон того типа, что стоит у киоска? Он по мою душу. В восемь у нас баскет, а я хотел увильнуть. Теперь не выйдет, придется идти. Ты проводишь Люду?
- Если она не будет против, - ответил Марк.
- Я не буду против, - согласилась Людмила.
Долгое время они шли молча: Людмила - впереди, Марк - чуть-чуть сзади. Иногда Людмила замедляла шаг, но и Марк приостанавливался, то прикуривая папиросу, то, присев, завязывал шнурок на туфле. Девушка понимала, Марку почему-то неловко идти с ней рядом.
Внезапно она остановилась и попросила:
- Возьми меня под руку, Марк.
Марк взял ее под руку и почувствовал, как Людмила, возможно непроизвольно, сразу подалась к нему, прижавшись к его плечу. Он слегка отстранился и скорее угадал, чем увидел, что она улыбнулась.
- Марк, - тихо сказала она.
- Да.
- Почему ты молчишь?
- Спеть что-нибудь?
- Ты обиделся?
Он пожал плечами.
- На кого?
- На меня, конечно.
- Разве есть за что?
Тебе было очень неприятно, когда я заговорила о Марине. Я это почувствовала с первых же своих слов.
- Почему же ты не остановилась?
- Чисто женская глупость. Можешь ты это понять?
- Нет.